Текст книги "Отель «Нью-Гэмпшир»"
Автор книги: Джон Ирвинг
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Нам так хотелось, чтобы у нас было больше гостей и чтобы отель «Нью-Гэмпшир» открылся по-настоящему, что мы никак не могли успокоиться.
Чтобы мы устали, отец провел с нами две пожарные тревоги. Но это лишь вдохновило нас на новые подвиги. Когда стемнело, мы обнаружили, что не подключено электричество, поэтому мы стали прятаться и искать друг друга, расхаживая по пустым комнатам со свечой.
Я наткнулся на дневную комнату Ронды на втором этаже. Я задул свечу и по запаху нашел комод, в который она сложила свои ночные принадлежности. Я слышал, как на третьем этаже завизжал Фрэнк – он в темноте задел рукой какое-то растение, – а потом я услышал звук, который мог быть только смехом Фрэнни в помещении с хорошим эхом, то есть разве что в лестничном колодце.
– Ну, наигрались! – ревел отец из своих помещений. – Когда здесь будут гости, вы уж так не побегаете.
Лилли обнаружила меня в комнате Ронды Рей и помогла мне уложить обратно в комод ее вещи. Отец натолкнулся на нас, когда мы выходили из комнаты Ронды, отвел Лилли в наши комнаты и уложил в постель; он был раздражен, поскольку хотел позвонить в электрическую компанию и пожаловаться, что нам не подключили электричество, и обнаружил, что телефоны тоже не подключены. Мать вызвалась прогуляться вместе с Эггом и позвонить с железнодорожной станции.
Я пошел искать Фрэнни, но она незаметно вернулась обратно в холл; она включила интерком на передачу и сделала объявление, которое прогремело по всему отелю.
– Слушайте распоряжение! – прогудела Фрэнни. – Слушайте распоряжение! Всем покинуть кровати для секс-проверки.
– Что такое секс-проверка? – поинтересовался я, сбегая по лестнице в холл.
Фрэнк, к счастью, пропустил это сообщение; он спрятался на четвертом этаже в технической кладовке, в которой не было интеркома; когда объявление дошло до него, оно успело исказиться, и он, очевидно, решил, что отец снова устроил нам пожарную тревогу; метнувшись прочь из кладовки, он запнулся о бадью и упал на четвереньки, ударился головой о пол, а рукой на этот раз втяпался в дохлую мышь.
Мы опять услышали, как он взвизгнул, а Макс Урик открыл свою дверь в конце коридора четвертого этажа и заорал так, будто снова был в море и тонул:
– Прекратите, черт бы вас всех побрал, свои ужасные визги, а не то я подвешу вас за ваши нежные пальчики на пожарной лестнице!
Это испортило Фрэнку настроение; он пришел к выводу, что наши игры – «ребячество», и пошел в свою комнату. Мы с Фрэнни начали наблюдать за Элиот-парком из большого углового окна комнаты «3F», которая должна была стать спальней тренера Боба, но сам Боб был на банкете в спортивном отделе: праздновали не важно что, но явно не последний матч – его еще предстояло сыграть.
Элиот-парк, как обычно, был пустынным, и брошенный спортивный инвентарь на площадке в тусклом свете единственного уличного фонаря выглядел как мертвые деревья. Остатки строительного оборудования были еще здесь – передвижной дизель и будка для рабочих; но строительные и отделочные работы в отеле «Нью-Гэмпшир» были уже закончены, и единственным оборудованием, которым в ближайшие дни еще предстояло воспользоваться, был канавокопатель, стоявший, как голодный динозавр, на главной дорожке, ведущей к флагштоку. Оставалось еще несколько пней от старых вязов, которые следовало выкорчевать, и несколько ям около новой стоянки для машин – ямы надо было закопать. Мягкий глянцевый свет исходил из окон нашей квартиры, оттуда, где отец со свечой в руках укладывал спать Лилли, и из комнаты Фрэнка, где тот, несомненно, надел оркестровую форму и смотрелся в зеркало.
Мы с Фрэнни увидели, как к Элиот-парку, словно акула, рыскающая в поисках маловероятной пищи в заброшенных водах, подъехала патрульная машина. Мы воображали, как старый патрульный Говард Так «арестует» мать и Эгга, когда те будут возвращаться с железнодорожной станции. Мы воображали, что, увидев пламя свечей в окнах отеля «Нью-Гэмпшир», патрульный Так решит, что это призраки бывших учениц Томпсоновской семинарии для девиц. Но Говард остановил машину за самой крупной кучей строительного мусора, заглушил двигатель и выключил огни.
Мы видели кончик его сигары, похожий на сверкающий красный глаз в темноте салона. Мы увидели, как мать и Эгг, незаметно подойдя к отелю, начали пересекать наружную площадку; они вышли из темноты на скудный свет, как будто их время на земле было освещено так же кратко и тускло; я вздрогнул от этой мысли и почувствовал, как Фрэнни тоже вздрогнула.
– Давай пойдем, включим свет, – предложила Фрэнни. – Во всех комнатах.
– Так электричества же нет, – сказал я.
– Это сейчас, дурень, – возразила она. – Но если мы включим везде свет, то, как только дадут электричество, весь отель вспыхнет огнями.
Идея показалась мне очень привлекательной, и я помог Фрэнни в ее осуществлении. Мы включили даже свет в коридоре, куда выходила дверь Макса Урика, и наружные огни, которые в один прекрасный день будут освещать уличную площадку ресторана, а пока – только бросать отблеск на канавокопатель и на желтую строительную каску, подвешенную за ремешок на одиноком деревце, которое канавокопатель пощадил. Рабочий, которому принадлежала эта каска, будто бы исчез навсегда.
Оставленная каска напомнила мне о Стратерсе, сильном и занудном; я знал, что Фрэнни уже давно с ним не виделась. Я знал, что сейчас у нее нет дружка, которому бы она отдавала предпочтение, и вообще она, казалось, смотрела на эти вещи как-то невесело. Фрэнни была девственницей, это она сама мне сказала, но не потому, что ей так хотелось, а потому, что во всей школе Дейри не было никого, как она решила для себя, «кто бы этого был достоин».
– Я не хочу сказать, что я уж так хороша, – сказала она мне, – но я не хочу, чтобы это сделал какой-нибудь придурок, и не хочу, чтобы это сделал кто-нибудь, кто будет потом надо мной смеяться. Это очень важно, Джон, – сказала она, – особенно в первый раз.
– Почему? – спросил я.
– Просто потому, – сказала Фрэнни, – что это первый раз. Он останется с тобой навечно.
Я сомневался в этом, надеялся, что это не так. Я подумал о Ронде Рей: что для нее означал первый раз? Я подумал о ее ночных принадлежностях, пахнущих так же противоречиво, как ее запястье под часами, как ямка под ее коленкой.
К тому моменту, когда мы с Фрэнни включили весь свет, Говард Так и патрульная машина так и не двинулись с места. Мы выскочили на улицу, мы хотели увидеть, как весь отель вспыхнет огнями, когда дадут электричество. Мы забрались на водительское сиденье канавокопателя и стали ждать.
Говард Так настолько тихо сидел в своей машине, будто ждал там отставки. Айова Боб всегда любил говорить, что наш патрульный постоянно выглядит так, словно стоит «на пороге смерти».
Когда Говард Так включил зажигание своей полицейской машины, отель озарился, как будто это сделал он. Когда мигнули огни патрульной машины, все лампочки в отеле ожили, и Говард Так, кажется, рванул машину вперед – и остановился, как будто от этого света у него закружилась голова и его нога соскользнула с педали газа или сцепления. В самом деле то, что огни отеля «Нью-Гэмпшир» вспыхнули именно в тот момент, когда он запустил свою машину, оказалось для старика Говарда Така слишком большим испытанием. Его жизнь в Элиот-парке проходила в полумраке, и разнообразили ее разве только нечаянные сексуальные открытия, неопытные подростки, пойманные в свете фар, и случайные вандалы, задумавшие нанести стандартные увечья Томпсоновской семинарии для девиц, а однажды учащиеся школы Дейри стащили одну из священных коров и привязали ее к воротам в конце хоккейного поля.
Все, что увидел Говард Так, когда запустил машину, – это четырехэтажный столб света. Отель «Нью-Гэмпшир» выглядел в это мгновение так, будто взрывается. В комнате Макса Урика громким всплеском музыки ожило радио; в подвальной кухне миссис Урик зазвенел на плите таймер; Лилли вскрикнула во сне, Эгг, обеспокоенный внезапным электрическим жужжанием, зажмурил глаза. Мы с Фрэнни, сидя в канавокопателе, зажали уши, как будто такая внезапная вспышка огней могла сопровождаться только звуком взрыва. А старый патрульный Говард Так почувствовал, как его нога соскользнула с педали сцепления, – в этот момент его сердце остановилось и он покинул этот мир, в котором отели так просто могут врываться в жизнь.
* * *
Мы с Фрэнни первыми подбежали к патрульной машине. Мы увидели, что тело полицейского навалилось на руль, а голова прижала кнопку клаксона. Мать, отец и Фрэнк выскочили из отеля «Нью-Гэмпшир», как будто полицейская машина подала очередной сигнал пожарной тревоги.
– Господи Исусе, да ты же мертвый! – сказал отец старику, тряся его за плечо.
– Мы не хотели этого, мы не хотели, – повторяла Фрэнни.
Отец стукнул старого Говарда Така по груди и положил его на переднее сиденье машины, затем еще раз постучал по груди.
– Позвоните кому-нибудь, – сказал отец, но в нашем несчастливом доме не было работающего телефона.
Отец озадаченно посмотрел на путаницу проводов и переключателей, микрофонов и наушников в патрульной машине.
– Алло? Алло! – сказал он в какую-то штуку, щелкая выключателями. – Как, черт бы ее побрал, работает эта штука?
– Кто это? – раздался в трубке голос диспетчера.
– Вышлите «скорую» в Элиот-парк! – сказал мой отец.
– Вызов на Хеллоуин? – спросил голос. – Неприятности на Хеллоуине? Алло! Алло!
– Господи, сегодня же Хеллоуин! – сказал отец. – Бестолковая машина, черт бы ее побрал! – воскликнул он и хлопнул по торпеде патрульной машины рукой, другой же рукой он еще раз нажал на недвижную грудь Говарда Така.
– Мы можем вызвать «скорую»! – воскликнула Фрэнни. – Школьную «скорую»!
Мы побежали через Элиот-парк, который теперь был залит огнями от отеля «Нью-Гэмпшир».
– Японский бог! – воскликнул Айова Боб, когда мы наткнулись на него у выхода на Сосновую улицу; он смотрел на сверкающий отель так, будто тот открылся без него. В неестественном свете тренер Боб показался мне намного старше, но, подозреваю, он попросту выглядел на свой возраст – выглядел тем, кем и был на самом деле: дедом и отставным тренером, которому осталось сыграть одну, последнюю игру.
– У Говарда Така сердечный приступ! – сказал я ему.
И мы с Фрэнни побежали к школе Дейри, которая всегда была готова к сердечным приступам, особенно в Хеллоуин.
Глава 4
Фрэнни проигрывает драку
В Хеллоуин городское управление полиции послало старого Говарда Така, как обычно, в Элиот-парк, полиция штата направила две машины патрулировать территорию школы Дейри, а служба безопасности была увеличена вдвое; что касается Хеллоуина, тут у школы Дейри была вполне определенная репутация, хотя традиция была и недавней.
Это как раз в Хеллоуин одна из священных коров была привязана к футбольным воротам в Томпсоновской семинарии для девиц. Это опять-таки в Хеллоуин еще одну корову затащили в спортивный зал школы Дейри, а потом – в бассейн, где животное отравилось хлоркой и утонуло.
Именно в Хеллоуин четверо маленьких ребят сделали глупость: пошли, по обычаю, выпрашивать подарки и забрели в одно из общежитий школы Дейри. Там их продержали всю ночь; ученик, одетый в костюм палача, побрил им головы – после этого один из ребят лишился речи на целую неделю.
– Ненавижу Хеллоуин, – сказала Фрэнни, когда мы заметили на улице несколько детишек, выпрашивающих подарки.
Малыши из школы Дейри боялись Хеллоуина. Мальчик с бумажным мешком и маской на голове опасливо сжался, когда мы с Фрэнни пробегали мимо, а группа маленьких ребят, один одетый ведьмой, другой – призраком, а двое – роботами из нового фильма о марсианском вторжении, бросилась наутек в безопасное укрытие (освещенный подъезд), когда мы направились в их сторону по тротуару.
Вдоль по улице то там, то тут были припаркованы машины с взволнованными родителями, наблюдающими, как их дети осторожно приближаются к двери, чтобы позвонить в звонок. Несомненно, в беспокойных родительских головах проскакивали обычные для этого дня мысли о бритвенных лезвиях в яблоках или мышьяке в шоколадных конфетах. Один из таких взволнованных отцов навел на нас включенные фары автомобиля и, выскочив из машины, пустился за нами в погоню.
– Эй, вы! – закричал он.
– У Говарда Така сердечный приступ! – крикнул я ему, и это, похоже, заставило его замереть.
Мы с Фрэнни пробежали сквозь открытые ворота, похожие на ворота кладбища и ведущие на спортивную площадку школы Дейри. Пробегая мимо металлической решетки, я задумался о том, как она будет выглядеть в эксетеровский уик-энд, когда здесь будут продавать эмблемы, флажки и колокольчики для увеселения болельщиков. Сейчас это было довольно безрадостное сооружение. Не успели мы миновать ворота, как нам навстречу попалась небольшая стайка ребятишек, которые бежали в противоположном направлении, наружу. Можно было подумать, за ними гонится сама Смерть с косой: на лицах у некоторых застыл ужас похлеще, чем на чудом сохранившихся у других хеллоуинских масках. Их пластиковые черно-белые и тыквенного цвета костюмы были разодраны в клочья, а завывали они, как целая палата детской больницы, – это был захлебывающийся вопль ужаса.
– Господи Исусе, – сказала Фрэнни.
Они рванули от нас, как будто это она была в страшном костюме, а на мне надета самая ужасная из всех масок.
Я схватил маленького мальчишку и спросил его:
– Что случилось?
Но он только орал, и извивался, и попробовал укусить мое запястье, он был мокрый и дрожал, от него как-то странно пахло, его костюм скелета расползался у меня в руках, как промокшая туалетная бумага или сгнившая губка.
– Гигантские пауки! – безумно заорал он.
Я отпустил его.
– Что случилось? – прокричала им вслед Фрэнни, но ребята исчезли так же мгновенно, как и появились.
Перед нами расстилались футбольные и баскетбольные поля, темные и пустые; в самом их конце, как огромные корабли в окутанной туманом гавани, стояли здания общежитий и школы Дейри. Они светились редкими огоньками, как будто все рано улеглись спать и только несколько старательных учащихся жгли, как они выражались, полночную лампаду. Но мы с Фрэнни знали, что в школе Дейри есть только несколько «старательных» учащихся, и едва ли даже они в субботний вечер в Хеллоуин сидят за учебниками; и, уж конечно, темные окна вовсе не означали, что там кто-то спит. Возможно, они там, в темноте, пили, возможно, издевались друг над другом или над схваченными детьми. А может, там, во мраке, зародилась новая религия, которая свела всех с ума, и отправление ее ритуалов требовало непроглядно-темной ночи, а Хеллоуин был ее Судным днем.
Что-то было не так. Белые деревянные ворота на ближнем краю бейсбольного поля казались какими-то слишком белыми, хотя это была самая темная на моей памяти ночь за всю мою жизнь. Что-то было в этих воротах слишком очевидное, неприкрытое.
– Хотелось бы мне, чтобы с нами был Грустец, – сказала Фрэнни.
«Будет с нами Грустец, как же», – подумал я, зная то, чего еще не знала Фрэнни: отец сегодня отвел Грустеца в ветлечебницу на усыпление. В отсутствие Фрэнни состоялась печальная дискуссия о необходимости такого шага. Лилли и Эгга с нами тоже не было. Были отец, мать, Фрэнк, и я, и Айова Боб.
– Фрэнни этого не поймет, – сказал отец. – А Лилли и Эгг слишком малы. Спрашивать их мнения нет смысла: они еще не научились рационально мыслить.
Фрэнку было наплевать на Грустеца, но даже он, казалось, погрустнел, услышав смертельный приговор.
– Я знаю, что от него плохо пахнет, – сказал Фрэнк, – но это же не смертельная болезнь.
– Для отеля смертельная, – сказал отец. – Пес постоянно переполнен газами.
– И он уже старый, – сказала мать.
– Когда вы будете старыми, – сказал я матери с отцом, – мы не будем вас усыплять.
– А как насчет меня? – спросил Айова Боб. – Полагаю, я следующий на очереди. Надо следить за своими газами, а то еще закончу в доме для престарелых!
– Тут уж ничем не поможешь, – сказал отец тренеру Бобу. – Только Фрэнни по-настоящему любит собаку. Она единственная, кто действительно расстроится, а мы просто должны сделать все, что в наших силах, чтобы это не было так тяжело для нее.
Отец, несомненно, считал, что преждевременное уведомление только усилит страдания: не спрашивая мнения Фрэнни, он не то чтобы струсил, он, конечно, знал, каким оно будет, но от Грустеца надо было избавиться.
Мне было интересно, сколько мы проживем в отеле «Нью-Гэмпшир», прежде чем Фрэнни обнаружит отсутствие старой вонючки, прежде чем она начнет рыскать вокруг в поисках Грустеца, когда отцу наконец придется выложить карты на стол.
– Ну, Фрэнни, – представлял я себе, как отец начнет разговор. – Ты знаешь, что Грустец моложе не становился и все меньше мог себя контролировать.
Проходя мимо мертвенно-белых ворот под черным небом, я передернулся, подумав о том, как Фрэнни это воспримет.
– Убийцы! – назовет она всех нас, и мы все будем выглядеть виноватыми.
– Фрэнни, Фрэнни, – скажет отец, но та поднимет огромную бучу.
Я пожалел постояльцев отеля «Нью-Гэмпшир», которые будут разбужены тем разнообразием звуков, которое может создать Фрэнни.
Затем я понял, что́ не так с воротами: на них не было сетки. «Конец сезона?» – подумал я. Но нет, ведь осталась еще неделя футбола (и европейского футбола тоже). И я припомнил, что все эти годы сетки оставались на воротах до первого снега, как будто лишь первая пурга напоминала обслуживающей команде о том, что они забыли. На сетках в воротах лежал снег, как на плотной паутине оседает пыль.
– С ворот пропала сетка, – сказал я Фрэнни.
– Велика важность, – ответила она, и мы повернули к лесу.
Даже в темноте мы с Фрэнни могли найти ту тропинку, которой футболисты всегда срезают путь, а остальные из-за них держатся от нее подальше.
«Хеллоуинская выходка? – подумал я. – Стащить сетку с ворот…» – и тут, конечно, мы с Фрэнни как раз на нее и наткнулись. Внезапно сетка оказалась вокруг нас и под нами, и вдобавок в сетке были еще двое – новичок из Дейри по имени Файерстоун, с лицом круглым, как шина, и мягким, как сыр, и маленький ряженый из города. На ряженом был костюм гориллы, но по размерам он больше напоминал паукообразную обезьянку. Его маска гориллы сбилась на затылок, так что сзади ты видел обезьяну, а спереди – до смерти перепуганного, отчаянно голосящего мальчика.
Это была ловушка, как в джунглях, и обезьянки бешено в ней трепыхались. Файерстоун пытался лечь, но сетка все время не давала ему этого сделать. Он столкнулся со мной и сказал:
– Извините.
Потом он столкнулся с Фрэнни и сказал:
– Извините, ради бога.
Каждый раз, как только я пытался встать на ноги, сетка колыхалась и не давала мне этого сделать, и я снова падал. Фрэнни, стоя на четвереньках, пыталась сохранить равновесие. В сети вместе с нами был большой коричневый бумажный пакет, который изрыгал хеллоуинские гостинцы, добытые мальчиком в костюме гориллы: сахарная воздушная кукуруза, липкие шарики прессованной кукурузы, леденцы в хрустящих целлофановых обертках – все это рассыпалось под нами в труху. Мальчик в костюме гориллы кричал, истерично захлебываясь, словно вот-вот задохнется, Фрэнни обняла его и попробовала успокоить.
– Все нормально, – сказала она ему. – Это просто чья-то грязная выходка. Нас выпустят.
– Гигантские пауки! – кричал мальчишка, хлопая себя по всем местам и выворачиваясь из рук Фрэнни.
– Нет-нет, – сказала Фрэнни. – Никакие не пауки. Это просто люди.
«Но я знаю, что это за люди, – подумал я, – и я бы предпочел пауков».
– Заберите всех четверых, – сказал знакомый по раздевалке голос. – Вытащите сейчас же всю эту сраную четверку!
– Попались малыш и трое большеньких, – сказал знакомый голос, но не вспомнить чей – то ли блокирующего бека, то ли одного из линейных игроков.
Нас окружили карманные фонари, похожие на слепящие глаза каких-то механических пауков.
– Ба, кого мы видим, – сказал командный голос; это был квотербек по имени Чиппер Доув.
– Попались хорошенькие маленькие ножки, – сказал Гарольд Своллоу.
– Попалась нежная кожа, – сказал Честер Пуласки.
– И улыбка у нее хорошенькая тоже, – сказал Ленни Метц.
– И самая лучшая задница во всей школе, – сказал Чиппер Доув.
Фрэнни стояла на коленях.
– У Говарда Така сердечный приступ! – сказал я. – Нам надо срочно вызвать «скорую»!
– Отпустите эту долбаную обезьяну, – сказал Чип Доув.
Сетка зашевелилась. Тонкая черная рука Гарольда Своллоу извлекла мальчишку в костюме гориллы из паучьей сети и выпустила его в ночь.
– Хеллоуин! – крикнул Гарольд, и маленькая горилла исчезла.
– Это ты, что ли, Файерстоун? – спросил Доув, и луч карманного фонаря осветил блондина по имени Файерстоун, который выглядел так, будто собирался уснуть на дне сетки: колени, как у зародыша, плотно поджаты к груди, глаза закрыты, руки зажимают рот.
– Салага Файерстоун, – сказал Ленни Метц. – А ты что тут делаешь?
– Сосет свой палец, – сказал Гарольд Своллоу.
– Отпустите его, – сказал квотербек, и Честер Пуласки на какой-то миг сверкнул в свете фонаря своими угрями.
Он вытащил Файерстоуна из сети. Послышался слабый звук удара, хлопок плоти о плоть, и мы услышали, как Файерстоун засеменил по тропинке.
– А теперь посмотрим, кто у нас остался, – сказал Чиппер Доув.
– У человека сердечный приступ, – сказала Фрэнни. – Мы в самом деле шли вызывать «скорую».
– Ну а теперь не идете, – сказал Доув. – Эй, мальчик, – сказал он мне, держа фонарь перед моим лицом. – Знаешь, что я хочу, чтоб ты для меня сделал?
– Нет, – сказал я, и кто-то пнул меня через сетку.
– Чего я хочу, – сказал Чиппер Доув, – так это чтобы ты остался вот здесь, в нашей гигантской паутине, пока кто-нибудь из пауков не разрешит тебе уйти. Понятно?
– Нет, – сказал я, и кто-то снова пнул меня, на этот раз уже сильнее.
– Будь умницей, – сказала мне Фрэнни.
– Вот именно, – сказал Ленни Метц. – Будь умницей.
– А ты знаешь, что я хочу, чтобы сделала ты, Фрэнни? – сказал Чиппер Доув, но Фрэнни ничего не ответила. – Я хочу, чтобы ты снова показала мне то место, – сказал он, – то место, где мы можем побыть одни. Помнишь?
Я попробовал подобраться поближе к Фрэнни, но кто-то натянул сетку.
– Она останется со мной! – заголосил я. – Фрэнни останется со мной!
Я упал на четвереньки, и кто-то уперся мне в спину коленями.
– Оставьте его, – сказала Фрэнни. – Я покажу место.
– Просто оставайся здесь и не двигайся, Фрэнни, – сказал я, но она уже позволила Ленни Метцу вытащить себя из сети. – Вспомни, что ты сама говорила, Фрэнни! – крикнул я ей. – Помнишь… про первый раз?
– Может, это и не так, – грустно сказала она. – Это, может быть, ничего и не значит.
Затем я услышал звуки возни, она, должно быть, попыталась убежать, и Ленни Метц воскликнул:
– Уф! Мать твою, ну и сука!
И опять послышался знакомый звук удара, хлопок плоти о плоть, и я услышал, как Фрэнни сказала:
– Хорошо! Хорошо! Сволочь!
– Ленни и Честер пойдут с нами, чтобы помочь тебе показать мне то место, Фрэнни, – сказал Чиппер Доув. – Договорились?
– Да обосрись, ты, – сказала Фрэнни. – Крысиная жопа, – сказала она, а я опять услышал хлопок плоти о плоть, и Фрэнни сказала: – Ладно! Ладно!
На моей спине сидел Гарольд Своллоу. Если бы меня всего не опутывала сеть, я бы мог потягаться с ним, но я был скован в движениях.
– Мы вернемся за тобой, Гарольд, – сказал Чиппер Доув.
– Подожди здесь, – сказал Честер Пуласки.
– Твоя очередь от тебя не уйдет, Гарольд, – сказал Ленни Метц, и они все рассмеялись.
– Мне не нужна очередь, – сказал Гарольд Своллоу. – Мне неприятности ни к чему, – сказал он.
Но они уже ушли, Фрэнни время от времени ругалась, но все дальше и дальше от меня.
– А у тебя так и так будут большие неприятности, Гарольд, – сказал я. – Ты знаешь, что они собираются с ней сделать.
– И знать не хочу, – сказал он. – Ни в какие неприятности я не собираюсь вляпываться. Я пришел в эту сраную школу, чтобы уйти от неприятностей.
– Ну, ты уже вляпался в неприятности, Гарольд, – сказал я. – Они собираются изнасиловать ее, Гарольд.
– Случается, – сказал Гарольд Своллоу. – Только не со мной.
Я несколько раз дернулся под сеткой, но ему было очень просто удержать меня.
– Драться я тоже не люблю, – добавил он.
– Они думают, что ты чокнутый черномазый, – сказал я ему. – Вот что они о тебе думают. Именно поэтому они с ней, Гарольд, а ты здесь. Но это не играет роли, – сказал я. – Тебя ждут те же самые неприятности.
– У них никаких неприятностей не будет, – сказал Гарольд. – Никто никогда ничего не скажет.
– Фрэнни расскажет, – сказал я.
Я почувствовал, как мое лицо прижалось к сладкой воздушной кукурузе, втиснулось во влажную землю. Вот и очередной Хеллоуин, который я запомню, это уж без вопросов, и я почувствовал себя таким же маленьким и слабым, как всегда в этот день – в каждый Хеллоуин, напуганный большими, всегда большими ребятами, запихивающими мою голову в пакет с гостинцами, пока в ушах не оставался только шелест целлофана, а потом вокруг моей головы лопался пакет.
– Как они выглядели? – всегда спрашивал нас отец.
Но каждый год они выглядели как призраки, гориллы, скелеты – бывало, конечно, и хуже. Это была ночь переодеваний, и никто никогда ни за что не отвечал. Никто не ответил и за те три фунта холодных мокрых макарон, которые кто-то высыпал на нас с Фрэнни, закричав:
– Живые угри! Спасайся кто может!
А мы прыгали на тротуаре, пытаясь отлепить от лиц макароны, толкая друг друга и крича.
– Они собираются изнасиловать мою сестру, Гарольд, – сказал я. – Ты должен помочь ей.
– Я никому не могу помочь, – сказал Гарольд.
– Кто-нибудь может помочь, – сказал я. – Мы можем сбегать и позвать кого-нибудь. Ты ведь можешь бегать, Гарольд.
– Ага, – сказал он. – Но кто поможет тебе против этих парней?
Только не Говард Так, подумал я, и по звукам сирен, которые я теперь слышал, я понял, что отец достаточно освоился с полицейской машиной, чтобы вызвать помощь. Так что, во всяком случае, законных властей, которые могли бы помочь Фрэнни, не было. Я начал плакать, и Гарольд Своллоу переместил свой вес мне на плечо.
На секунду я затих, во время перерыва между двумя сиренами мы услышали Фрэнни. Хлопки плоти о плоть, подумал я, но на этот раз совсем другие. Фрэнни издала звук, который помог Гарольду Своллоу вспомнить, кто может ей помочь.
– Младший Джонс может справиться с этими парнями, – сказал Гарольд. – Младшему Джонсу насрать на кого угодно.
– Точно! – сказал я. – Он ведь твой друг, правда? Он тебя любит больше, чем их, правда?
– Он никого не любит, – сказал Гарольд Своллоу с восхищением.
Однако внезапно я перестал ощущать на себе его вес, а он начал сворачивать сетку, освобождая меня.
– Поднимай свою задницу, – сказал он. – Кое-кого Младший все-таки любит.
– Кого же это? – спросил я.
– Он любит сестер – чьих угодно, – сказал Гарольд Своллоу, но эта мысль меня не убедила. – Вставай, живо! – сказал Гарольд Своллоу. – Младший Джонс любит всех чьих-нибудь сестер, он сам мне это говорил, парень. Он сказал: «Каждая сестра – хорошая девочка» – вот что он сказал.
– Но что он имел в виду? – спросил я, стараясь не отставать от него; он был самым быстрым сгустком человеческой плоти в школе Дейри.
Как говорил тренер Боб, Гарольд Своллоу мог летать.
Мы побежали на свет в конце тропинки; мы пробежали мимо того места, где я в последний раз слышал Фрэнни, мимо папоротников, где беки Айовы Боба стояли в очереди. Я остановился; я хотел побежать туда, в лес, и найти ее, но Гарольд Своллоу потянул меня дальше.
– Мужик, ты все равно ничего не сможешь сделать с этими парнями, – сказал он. – Нам нужен Младший.
С какой стати Младшему Джонсу нам помогать, я не знал. Только я, стараясь не отставать от Гарольда Своллоу, думал, что умру раньше, чем это выясню, и еще я думал, что если Джонс действительно любит «сестру всякого», как он ясно заявил, то это вовсе не обязательно будет хорошей новостью для Фрэнни.
– Как он любит сестру всякого? – задыхаясь, спросил я.
– Он любит их, как любит свою собственную сестру, – ответил Гарольд Своллоу. – Мужик! – сказал он мне. – Ты чего еле ползешь? Мужик, у Младшего Джонса у самого есть сестра, – сказал Гарольд. – И какие-то засранцы изнасиловали ее. Блин, – сказал он, – я думал, все это знают!
«Ты много теряешь, не живя в общежитии», – всегда говорил мне Фрэнк.
– Их поймали? – спросил я Гарольда Своллоу. – Поймали тех, кто изнасиловал сестру Младшего?
– Блин, – сказал Гарольд Своллоу. – Младший поймал их! Я думал, все это знают!
– И что он с ними сделал? – спросил я Гарольда Своллоу.
Но Гарольд втолкнул меня в общежитие, где жил Младший Джонс. Он взлетел по лестнице, а я легко поспел за ним, отставая всего лишь на пролет.
– Не спрашивай, – крикнул он мне сверху. – Блин, – повторил он, – никто не знает, что он с ними сделал, мужик! И никто не спрашивает.
«Где, черт подери, живет Младший Джонс?» – подумал я, пробегая мимо третьего этажа и направляясь выше; мои легкие уже начали разрываться. Но Гарольд уже ждал меня на площадке пятого, последнего этажа.
Младший Джонс живет на небе, подумал я, но Гарольд объяснил мне, что большинство черных спортсменов школы Дейри живут на верхнем этаже именно этого общежития.
– Чтобы глаза не мозолили, понимаешь? – спросил меня Гарольд. – Что твои долбаные птички в гнездышке на самой макушке дерева, – сказал Гарольд Своллоу. – Вот куда селят черных в этой засранной школе.
На пятом этаже общежития было темно и жарко.
– Тепло поднимается, понятно? – сказал Гарольд Своллоу. – Добро пожаловать в долбаные джунгли.
Свет во всех комнатах был погашен, но играла музыка, которая вырывалась из-под дверей; пятый этаж этого общежития напоминал маленькую улочку, полную ночных клубов и баров, в городе, в котором соблюдают светомаскировку; и я слышал, как из комнат раздается шарканье ног, танцующих и танцующих в темноте.
Гарольд Своллоу забарабанил в дверь.
– Что надо? – спросил ужасный голос Младшего Джонса. – Помереть не терпится?
– Младший, Младший! – позвал Гарольд Своллоу, еще сильнее забарабанив в дверь.
– Так это тебе не терпится помереть, да? – сказал Младший Джонс, и мы услышали, как изнутри защелкала серия замков, будто в тюремном подвале. – Если какой-то раздолбай хочет умереть, – сказал Младший Джонс, – то я ему помогу. – Открылось еще несколько замков; Гарольд и я отступили в сторону. – И кто из вас хочет помереть первым? – спросил Младший Джонс.
Жар и звуки саксофона вырвались из его комнаты, Младший Джонс был освещен свечой, горевшей на его письменном столе, убранном, как гроб президента, американским флагом.
– Нам нужна твоя помощь, Младший, – сказал Гарольд Своллоу.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?