Текст книги "Окно Иуды"

– Я не собираюсь ни с кем обсуждать это дело, – сказал он, – однако если у вас есть вопросы лично ко мне, а не к адвокату на процессе…

– Есть, – откликнулась Эвелин. – Зачем вам понадобилось доводить дело до суда? Разве вы не могли все рассказать полиции?..

– Нет, – ответил Г. М., – этот вопрос задавать запрещается.

Он глубоко затянулся, глядя в огонь. Я сделал вторую попытку:

– В таком случае можете ли вы объяснить, поскольку Ансвелл невиновен, как настоящий убийца умудрился войти и выйти из комнаты?

– Гори все огнем, ну разумеется могу! Иначе как бы я, по-вашему, защищал его в суде? – возмущенно откликнулся Г. М. – Только последний тупица стал бы соваться в это дело без альтернативной версии событий. Если подумать, все вышло довольно забавно. Решение этой загадки подсказала мне Мэри Хьюм. Славная девушка. Я сидел и размышлял и ничего не мог придумать, а потом она упомянула об одной штуковине, которая ужасно раздражала Джима Ансвелла в тюрьме. Я имею в виду окно Иуды. И тогда меня осенило.

– Вот как? А что такое окно Иуды? Только не говорите мне, что в окнах или на ставнях в кабинете был спрятан какой-то хитрый фокус.

– Ничего подобного.

– Значит, это дверь, да? Но ведь они утверждали, что она была заперта на засов изнутри и никак нельзя было запереть его снаружи!

– Думаю, они не ошиблись.

Мы выпили пива.

– Конечно, здесь нет ничего невозможного, – проговорил я, – такое и раньше случалось… Может быть, сыграла роль техническая хитрость…

Прозвучавшая в моих словах ирония, похоже, понравилась Г. М.

– Все было так, как было. Прочная, надежная дверь – закрыта; прочные, надежные окна – закрыты. Никто не пытался колдовать над замком. И вы слышали слова земельного инспектора: никаких щелей, мышиных нор и прочих отверстий в стенах; все это правда. Вот что я вам скажу: убийца вошел и вышел через окно Иуды.

Мы с Эвелин обменялись взглядами, понимая, что Г. М. действительно что-то обнаружил и теперь с восхищением рассматривал свое открытие с разных сторон. Слова «окно Иуды» звучали довольно зловеще. Возникали разные образы и ассоциации; казалось, некая темная фигура уже заглядывает в тесный кабинет таверны через стекло…

– Черт возьми, – не выдержал я, – если все обстоятельства описаны верно, такого просто не может быть! Либо окно есть, либо его нет. Разве что в комнате было установлено специальное приспособление, которое не заметил инспектор?..

– Тот кабинет ничем не отличался от любой другой комнаты. У вас дома тоже есть окно Иуды, и здесь оно тоже имеется, как и в каждом помещении Олд-Бейли. Проблема в том, что мало кто его замечает.

С некоторым трудом он встал на ноги и подошел к окну, где, попыхивая сигарой, бросил мрачный взгляд на скопление крыш.

– А теперь, – проговорил он спокойным тоном, – нас ждет работа. Кен, я хочу, чтобы вы отнесли письмо мисс Мэри Хьюм на Гросвенор-стрит. Дождитесь ответа, пусть она скажет вам: да или нет, потом немедленно возвращайтесь. Я хочу, чтобы вы присутствовали на заседании, потому что, когда они вызовут Рэндольфа Флеминга, я задам ему весьма любопытные вопросы относительно пера. Если внимательно слушать показания, которые прозвучали и еще прозвучат в зале суда, то будет понятно, откуда я беру своих свидетелей и почему.

– Что-нибудь еще?

Г. М. вытащил изо рта сигару и задумчиво произнес:

– Пожалуй, нет – не хочу, чтобы у вас были проблемы. Просто скажите Мэри Хьюм, что вы мой помощник, и передайте ей записку. Если девушка захочет поговорить о деле, вы можете поддержать беседу, так как все равно ничего не знаете. Если к вам пристанут с вопросами другие, дайте волю своей склонности к болтовне – немного загадочного беспокойства нам не повредит. Только не упоминайте об окне Иуды.

Больше мы не смогли ничего от него добиться. Он попросил принести ему конверт и листок бумаги, набросал несколько строк и передал послание уже в запечатанном виде. Меня не оставляли в покое его слова, сказанные про окно Иуды. Спускаясь по лестнице, я смутно представлял себе тысячи домов и миллионы комнат, составляющих огромный лондонский муравейник; каждый освещен уличными фонарями, излучает респектабельность, и в каждом есть окно Иуды, заглянуть в которое способен один лишь убийца.

Глава пятая
«Здесь не логово великана…»

Таксист, высадивший меня у дома номер двенадцать по Гросвенор-стрит, бросил на него любопытный взгляд. То был типичный палевый особняк; в наше время на таких часто висят таблички «Сдается в аренду»; небольшой мощеный дворик окружала железная ограда. Узкая забетонированная дорожка слева отделяла дом от соседнего. Я быстро поднялся по ступеням крыльца, спасаясь от пронизывающего ветра, гулявшего по Гросвенор-стрит. Опрятная маленькая горничная, открывшая дверь после моего звонка, почти сразу же начала ее закрывать со словами:

– Извините-сэр-мисс-Хьюм-больна-и-не-принимает…

– Передайте ей, что у меня сообщение от сэра Генри Мерривейла.

Горничная отступила, и дверь распахнулась от ветра. Поскольку ее не захлопнули у меня перед носом, я решил войти. Большие часы в холле имели несуразный вид и скорей потрескивали, чем тикали. По колыханью портьер в арке слева я догадался, куда исчезла девушка. Вскоре оттуда раздался тихий кашель, и в холле появился Реджинальд Ансвелл.

Он снова показался мне привлекательным молодым человеком, однако теперь я заметил, что мрачное выражение его смуглого скуластого лица плохо сочетается со светлыми волосами. Глаза под высоким лбом казались слегка запавшими, но смотрели твердо и прямо. В целом он выглядел довольно подавленно, однако тот вид «смирения-перед-ликом-смерти», который он демонстрировал на лестнице в Олд-Бейли, исчез без следа, и я решил, что в обычных обстоятельствах он был вполне ничего.

– Вы от сэра Генри Мерривейла?

– Да.

Он понизил голос и заговорщицки зашептал:

– Послушайте, старина: мисс Хьюм… не вполне здорова. Я как раз пришел, чтобы ее навестить. Я… вроде как друг семьи, и уж точно – ее друг. Если у вас к ней письмо, я могу легко его передать.

– Извините, но сообщение адресовано лично мисс Хьюм.

Он удивленно посмотрел на меня и рассмеялся:

– Ей-богу, вы, адвокаты, слишком подозрительны! Послушайте, я действительно передам ей сообщение. Здесь не логово великана или…

Он замолчал.

– И все же я бы хотел ее увидеть.

Мы услышали быстрые шаги на лестнице. Мэри Хьюм не выглядела больной. Напротив, ее напускное спокойствие плохо скрывало напряженные до предела нервы. Фотография в газете на удивление точно передавала ее внешность. Широко расставленные голубые глаза, короткий носик, резко очерченный подбородок – такие черты по отдельности не считаются красивыми, однако в ее случае их сочетание казалось очаровательным. Светлые волосы были разделены на пробор и собраны в узел на затылке. Она была одета в полутраурное платье[18]18
   В Англии традиционно различают четыре периода траура. Во время полутраура разрешено носить лиловые, серые или пурпурные платья.


[Закрыть], на пальце блестело обручальное кольцо.

– Правильно ли я расслышала – у вас для меня сообщение от Г. М.? – спросила она ровным голосом.

– Да, если вы мисс Хьюм.

Реджинальд Ансвелл отошел к вешалке для шляп, откуда вскоре показалась его широкая, обаятельная улыбка в обрамлении разнообразных головных уборов.

– Что ж, я пойду, Мэри.

– Спасибо за все, – откликнулась она.

– Да ерунда, справедливый обмен, – весело сказал Ансвелл. – Мы договорились, верно?

– Ты меня знаешь, Редж.

Во время этого загадочного диалога ее голос оставался спокойным и тихим. Когда Ансвелл кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, она проводила меня в комнату слева по холлу. Мы очутились в небольшой гостиной с телефоном на столике между двумя окнами и ярко горящим огнем в облицованном мрамором камине. Она взяла у меня конверт и, ломая печать, подошла к огню. Прочитав послание, бросила его в камин и, не отрывая взгляда, ждала, пока оно не сгорело дотла. Потом посмотрела на меня яркими глазами.

– Передайте ему «да, да, да»! Нет, подождите, не уходите. Вы были утром в суде?

– Был.

– Присядьте, пожалуйста, на минутку. Возьмите сигарету в том ящичке. – Она опустилась в широкое низкое кресло у камина, подложив одну ногу под себя. В блеске огня ее волосы казались пышнее. – Скажите, это было… ужасно? Как он держался?

Она имела в виду не Г. М., и я сказал, что мистер Ансвелл вел себя очень достойно.

– Я так и знала. Вы на его стороне? Пожалуйста, возьмите сигарету, – настаивала она. Я взял со столика портсигар и протянул ей, затем дал прикурить (она держала сигарету обеими руками, которые слегка дрожали и были очень нежны, и неотрывно смотрела на пламя спички). – Обвинению многое удалось доказать? Что бы вы подумали на месте присяжных?

– Не так уж много. Они сказали вступительную речь, были вызваны два свидетеля, но их допрос занял слишком много времени. Мисс Джордан и Дайер…

– Ну, их я не опасаюсь, – рассудительно произнесла Мэри Хьюм. – Джимми нравится Амелии – она обожает рассуждать о любви двух юных сердец. Он бы понравился ей еще больше, если б она не была так привязана к отцу. – Мисс Хьюм нерешительно помолчала. – Я… я никогда не была в Олд-Бейли. Расскажите, как там относятся к свидетелям? Кричат им в уши, нападают и обличают, как в кино?

– Разумеется, нет, мисс Хьюм. Ничего подобного.

– Впрочем, это не важно. – Глядя в камин, она выдохнула длинную струю табачного дыма, посмотрела, как та возвращается назад, отразившись от пламени, и повернулась ко мне. – Послушайте, вы могли бы поклясться мне перед Богом в том, что с ним все будет в порядке?

– Мисс Хьюм, Г. М. о нем позаботится, можете не сомневаться.

– Я знаю. Правда. Ведь я первая обратилась к Г. М. Это случилось месяц назад, когда солиситор отказался вести дело Джимми, потому что не поверил ни единому его слову. Я… я не пыталась ничего скрывать, – невразумительно объяснила она, очевидно полагая, что я понимал, о чем идет речь. – Просто я не знала и не могла догадаться, что это как-то связано… Сначала Г. М. сказал, что не в состоянии мне помочь, орал на меня, метал молнии. Боюсь, я тогда заплакала… Он еще немного побушевал, а потом сказал, что согласен взять дело. Мои показания могут слегка помочь Джимми, но вряд ли его спасут. А как Г. М. намерен его спасти, у меня нет ни малейшего представления. А у вас?

– Никто никогда не знает, что у него на уме, – признался я. – Но раз он так упорно хранит молчание, то наверняка что-то задумал.

Она взмахнула рукой:

– Наверное, вы правы. Но я не успокоюсь, пока не узнаю. Какой толк вечно твердить, что все будет хорошо?

В ее голосе звучало неподдельное чувство. Она встала с кресла и принялась ходить по комнате, обхватив себя руками за плечи, будто замерзла.

– Когда я рассказала ему все, что знаю, он обратил внимание лишь на две вещи, которые, по-моему, не имеют никакого отношения к делу. Первая – что-то насчет окна Иуды, а вторая – спортивный костюм дяди Спенсера.

– Спортивный костюм? Он-то тут при чем?

– Костюм исчез.

Я моргнул. Мисс Хьюм явно пыталась мне что-то объяснить. Мне было позволено разговаривать с ней о деле, но теперь я мог только молчать.

– Обычно он висит в шкафу, а теперь его там нет, – сказала девушка, усаживаясь обратно в кресло. – И я совсем уж не понимаю, при чем здесь штемпельная подушечка.

Я не мог не разделять ее беспокойство. Если линия защиты Г. М. включает в себя окно Иуды, спортивный костюм и штемпельную подушечку, это должна быть весьма удивительная линия защиты.

– Я имею в виду подушечку, что лежала в кармане спортивного костюма; мистеру Флемингу она была очень нужна. Я… я думала, вы что-то знаете. Теперь и подушечка, и костюм пропали. О боже, я не знала, что в доме кто-то есть…

Последние слова она прошептала так тихо, что я едва их услышал. Она встала, бросила сигарету в камин и тут же превратилась в спокойную гостеприимную хозяйку дома с лицом не более выразительным, чем печеное яблоко. Я обернулся и увидел доктора Спенсера Хьюма, быстро, но бесшумно входящего в комнату (как будто именно так было принято ходить в этом доме после того, что случилось).

Его круглое лицо (волосы по-прежнему идеально расчесаны, с пробором примерно в четверть дюйма толщиной) по-родственному выражало симпатию и беспокойство. Слегка выпуклые глаза, в точности как у покойного брата, если верить фотографиям, равнодушно скользнули по мне, обшаривая комнату.

– Здравствуй, дорогая, – беспечно сказал он. – Ты не видела мои очки?

– Нет, дядя. Уверена, их здесь нет.

Доктор Хьюм ущипнул себя за подбородок, внимательно оглядел стол и каминную полку и наконец остановил свой вопросительный взгляд на мне.

– Это мой друг, дядя Спенсер. Мистер…

– Блейк, – откликнулся я.

– Как поживаете? – равнодушно произнес доктор Хьюм. – Кажется, я вас знаю, мистер Блейк. Мы раньше не встречались?

– Ваше лицо мне тоже знакомо, доктор.

– Возможно, сегодня утром на процессе, – предположил он. Покачав головой, доктор Хьюм выразительно посмотрел на девушку; невозможно было поверить, что буквально несколько минут назад жизнь в ней била ключом. – Скверное дело, мистер Блейк. Не утомляйте Мэри слишком долго, хорошо?

– Как проходит суд, дядя Спенсер? – быстро спросила она.

– В точности как и ожидалось. К несчастью… – (Мне еще предстояло узнать, что он часто начинал свою речь в обнадеживающей манере, а затем хмурил брови и произносил: «К несчастью…») – Боюсь, что вердикт может быть только один. Конечно, если Мерривейл знает свое дело, он привлечет к суду врача, чтобы установить невменяемость. К несчастью… Вот те на! Я вспомнил, где видел вас, мистер Блейк! Не вы ли разговаривали с секретаршей сэра Генри в центральном зале Олд-Бейли?

– Сэр Генри и я были партнерами на протяжении многих лет, доктор Хьюм, – признался я.

Он посмотрел на меня с интересом:

– Вы участвуете в процессе?

– Нет.

– Хм… Могу ли я спросить вас (строго между нами), что вы думаете об этом скверном деле?

– Разумеется, мистер Ансвелл будет оправдан.

Возникло молчание. Комната освещалась лишь огнем из камина; день за окнами сделался темным и ветреным. Я не знал, удалось ли мне подпустить «немного загадочного беспокойства». Доктор Хьюм задумчиво достал из кармана жилета черные в полоску очки, аккуратно водрузил их на нос.

– Виновен, но невменяем, вы имеете в виду?

– Вменяем и невиновен.

– Но это абсурдно! Чрезвычайно абсурдно! Этот человек безумен. Взять лишь его показания насчет виски… Извините, я, пожалуй, не должен это обсуждать. Полагаю, меня позовут сегодня днем в качестве свидетеля. Кстати, я всегда считал, что свидетелей обычно держат вместе под охраной, как присяжных заседателей; но оказалось, что так делается лишь в особых случаях. Обвинение не считает нужным поступать таким образом в этом деле, потому что оно слишком… очевидное.

– Если вы свидетель обвинения, дядя Спенсер, – сказала девушка, – разве они разрешат вам сказать, что Джимми сумасшедший?

– Скорее всего, нет, дорогая, но я попытаюсь это предположить. Я обязан сделать это ради тебя. – Он сурово посмотрел в мою сторону. – А теперь послушайте, мистер Блейк. Я уважаю вашу позицию. Понимаю, что вы пытаетесь утешить Мэри, подбодрить ее, пока не закончился суд. Но подавать ей напрасные надежды, сэр, это просто бессердечно! Именно так: бессердечно, по-другому не назовешь. Мэри, не забывай, что твой бедный отец лежит там, под землей, убитый, – пусть это служит тебе поддержкой. – Он замолчал и посмотрел на часы. – Мне пора идти, – поспешно сказал он. – Как говорится, время и прилив никого не ждут. Да, кстати… Мэри, я слышал, ты несла какую-то чепуху о моем коричневом твидовом костюме?

Она теперь сидела на стульчике у камина, обхватив руками колени. Отвечая на вопрос, мисс Хьюм вскинула голову:

– Прекрасный костюм, дядя Спенсер. Он стоил двенадцать гиней. Разве вы не хотите его вернуть?

Он смотрел на нее с участием:

– Вот, Мэри, прекрасный пример того, как люди, пережившие тяжелую утрату, цепляются ко всяким пустякам. Боже всемогущий, зачем тебе понадобился мой костюм? Я же говорил, что отправил его в химчистку. Разумеется, в свете прочих событий я и думать о нем забыл! И никого за ним не послал, поэтому он до сих пор там, я полагаю.

– Но…

– Ты меня понимаешь, не так ли, дорогая?

– Да, – ответила она. – Выходит, ты отправил этот костюм в химчистку вместе со штемпельной подушечкой и резиновыми печатями в карманах? А как насчет турецких тапочек?

Эти слова, сами по себе маловразумительные, не должны были вызвать беспокойство. Однако, услышав их, доктор Хьюм снял очки и трясущейся рукой положил их обратно в карман. В этот момент я заметил, как у двери шевельнулись портьеры и между ними возник худой седовласый мужчина с малопримечательным лицом. Я не мог хорошенько его разглядеть, так как в комнате царил полумрак. Одной рукой он вцепился в портьеру и, казалось, с силой ее перекручивал.

– Видимо, я так и сделал, – ответил доктор Хьюм совсем другим голосом, чем-то напоминающим судорожную хватку руки на портьере. Впрочем, он по-прежнему силился говорить беспечно. – На твоем месте я бы не стал об этом волноваться. В химчистке работают честные люди. Итак, мне пора идти… О, прошу прощения, это мой друг доктор Треганнон.

Человек у двери отпустил портьеру и поклонился.

– Доктор Треганнон – психиатр, – объяснил доктор Хьюм. – Ну я пошел. Доброго вам дня, мистер Блейк. Не загружайте Мэри всякой чепухой и не позволяйте ей загружать вас. Постарайся поспасть немного днем, дорогая. Вечером я дам тебе кое-какие пилюли, и ты забудешь обо всех проблемах. «Сон, распускающий клубок заботы»[19]19
   Шекспир У. Макбет. Перевод М. Лозинского.


[Закрыть] – так, кажется, у Шекспира? Да, несомненно. Хорошего дня.

Глава шестая
Фрагмент синего пера

Мужчина, занимавший место свидетеля в зале заседаний номер один Центрального уголовного суда, говорил громким уверенным голосом. Когда я пробирался на свое место, он заканчивал фразу:

– …и я сразу подумал о штемпельной подушечке. Как говорится, «принял меры до прихода врача». Только в этом случае пришла полиция.

Мистер Рэндольф Флеминг был высоким дородным мужчиной с жесткими рыжими усами, которые даже на лице военного сорок лет назад выглядели бы незаурядно. Его осанка и уверенные манеры вполне им соответствовали. По мере того как день за окнами становился темнее, отсветы скрытых под карнизами лампочек на белом куполе все больше походили на блеск театральных софитов. Однако, пока я крался по проходу, опоздав на несколько минут к началу заседания, в голове моей вертелось сравнение не с театром, а с церковью.

Эвелин бросила на меня сердитый взгляд и зашептала:

– Ш-ш-ш! Он только что подтвердил показания Дайера о том, как они нашли тело, а также слова Ансвелла об отравленном напитке и что виски и содовую на самом деле никто не трогал. Ш-ш-ш! Как тебе блондинка?

Я шикнул на нее в ответ, заметив, как несколько голов недовольно повернулось в нашу сторону; к тому же я был заинтригован упоминанием о штемпельной подушечке. Мистер Рэндольф Флеминг глубоко вздохнул, выпятив грудь, и с интересом оглядел зал. Казалось, его жизненный тонус оказывает бодрящее действие даже на прокурора. На увядшем широком лице рыжие усы доминировали над обвислыми щеками. Глаза его смотрели остро и проницательно из-под морщинистых век. В облике Флеминга будто чего-то не хватало: монокля в глазу или шлема на жестких каштановых волосах. В перерывах между вопросами – когда в зале все замирало, будто в кинопроекторе застревала пленка, – он внимательно изучал судью и барристеров, а потом поднимал взгляд на галерку со зрителями. Пока Флеминг говорил, его челюсть двигалась вперед и назад, как у гигантской жабы.

Допрос вел Хантли Лоутон:

– Объясните нам, при чем здесь штемпельная подушечка, мистер Флеминг.

– Вот как было дело, – ответил свидетель, втянув подбородок, будто пытаясь понюхать цветок в петлице своего крапчатого, цвета перца с солью, пиджака. – Когда мы заглянули в буфет и узнали, что графин и сифон наполнены доверху, я сказал обвиняемому… – Он замолчал, будто что-то прикидывая. – Я сказал: «Будьте мужчиной и признайтесь. Посмотрите на стрелу, – сказал я, – на ней отпечатки пальцев; наверняка они ваши, не так ли?»

– Что он вам ответил?

– Ничего. Аб-со-лют-но ничего! Тогда я решил снять у него отпечатки. Я всегда был человеком действия, вот и подумал об этом. Спросил у Дайера, найдется ли у него штемпельная подушечка… Знаете, такие небольшие штуковины, к ним обычно прижимают резиновые печати. Мы могли получить с ее помощью прекрасный набор. Он ответил, что доктор Хьюм недавно приобрел комплект резиновых печатей и штемпельную подушечку и они наверняка до сих пор лежат в кармане его костюма, что висит в шкафу на втором этаже. Дайер вспомнил об этом, потому что собирался их оттуда достать, пока они не испачкали карман. Он предложил сходить наверх и принести…

– Все понятно, мистер Флеминг. Вам удалось найти штемпельную подушечку и взять у подсудимого отпечатки?

Свидетель, который с чувством произносил свою речь, был весьма раздосадован тем, что его перебили.

– Нет, сэр, не удалось. То есть не удалось найти ту подушечку. Похоже, Дайер не сумел отыскать костюм. Тогда он достал старую штемпельную подушечку с фиолетовыми чернилами из ящика стола, и мы получили отпечатки пальцев подсудимого на листе бумаги.

– На этом листе бумаги? Пожалуйста, покажите его свидетелю.

– Да, на этом.

– Пытался ли обвиняемый сопротивляться?

– Да, немного.

– Что он сделал?

– Ничего особенного.

– Повторю свой вопрос, мистер Флеминг: что он сделал?

– Ничего особенного, – опять пробурчал свидетель. – Он сбил меня с ног, вроде как толкнул ладонью. Я ударился об стену и потерял равновесие.

– «Вроде как толкнул», понятно. Он сделал это со злостью?

– Да, он вдруг рассвирепел, будто дьявол. Нам пришлось вдвоем держать его руки, чтобы снять отпечатки пальцев.

– Он «вроде как толкнул» вас, и вы «потеряли равновесие». Другими словами, он стремительно и сильно вас ударил?

– Он сбил меня с ног.

– Просто отвечайте на вопрос, пожалуйста. Внезапно он стремительно и сильно вас ударил, не так ли?

– Да, иначе он не сбил бы меня с ног.

– Хорошо. Теперь скажите, мистер Флеминг, вы осмотрели место на стене, показанное на фотографии номер восемь, откуда была сорвана стрела?

– Да, я обследовал всю комнату.

– Те небольшие скобы, на которых лежала стрела, – похоже, их сорвали со стены?

– Да, они валялись на полу.

Прокурор замолчал, изучая свои записи. Приходя в себя после словесной перепалки, Флеминг расправил плечи, положил руку на бортик и окинул взглядом зал суда, будто бросал вызов всякому, кто сомневается в его словах. Лоб его был иссечен мелкими морщинками. В какой-то момент наши взгляды встретились, и я, как обычно в таких случаях, подумал: «Что у этого человека на уме?»

Впрочем, гораздо интересней было узнать, что происходило тогда в голове у обвиняемого. Вел он себя беспокойнее, чем утром. Малейшее движение арестанта в зале суда всегда бросается в глаза, будто он находится в центре пустой танцплощадки, на которую его закуток был чем-то похож. Ерзанье на стуле, нервное потирание рук – ничего не остается не замеченным. Часто он кидал беспокойный взгляд на стол солиситоров, кажется, в сторону мрачного, погруженного в свои мысли Реджинальда Ансвелла, на лице которого застыла циничная ухмылка. Широкие плечи обвиняемого поникли. Лоллипоп, секретарша Г. М., тоже теперь сидела за столом солиситоров, в белых бумажных нарукавниках, сосредоточенно изучая лист с отпечатанным текстом. Прокурор прочистил горло и вернулся к допросу:

– Вы сообщили, мистер Флеминг, что являетесь членом нескольких сообществ лучников и занимались этим спортом на протяжении многих лет?

– Так оно и есть.

– Можете ли вы назвать себя экспертом в данном вопросе?

– Да, пожалуй, могу. – Свидетель кивнул и надулся от гордости, снова став похожим на жабу.

– Я хочу, чтобы вы описали нам вот эту стрелу.

Флеминг взял предмет в руки с озадаченным видом:

– Я не понимаю, что вы хотите услышать. Это стандартный тип стрелы из красной сосны для мужского лука, длина – двадцать восемь дюймов, толщина – четверть дюйма, железный наконечник, роговой хвостовик. – Он покрутил стрелу в руках.

– Роговой хвостовик, конечно. Не могли бы вы объяснить, что это такое?

– Небольшая заостренная канавка из рога на другом конце стрелы. Вот она, прямо здесь. Стрела этим местом ложится на тетиву. Таким образом.

Он отвел руку со стрелой назад и, к своему удивлению и раздражению, ударился локтем о заднюю стенку, что поддерживала крышу над кабинкой.

– Этой стрелой могли выстрелить?

– Исключено. Тут и говорить нечего.

– Вы утверждаете, что это невозможно?

– Разумеется, невозможно. К тому же отпечатки пальцев того парня были единственными…

– Прошу вас не опережать события, мистер Флеминг. Почему этой стрелой невозможно было выстрелить?

– Посмотрите на хвостовик! Он так сильно погнут и закручен, что ни одна тетива в него не войдет.

– Когда вы увидели ее в теле покойного, хвостовик уже находился в таком состоянии?

– Да.

– Передайте, пожалуйста, стрелу присяжным заседателям. Спасибо. Итак, мы установили, что стрелой невозможно было выстрелить из лука. Теперь скажите, на густой пыли, которая ее покрывала, вы заметили другие следы, кроме отпечатков пальцев?

– Нет.

– У меня все.

Прокурор сел на место. Пока стрела ходила по рукам присяжных, громыхающий кашель предварял выступление Г. М. На свете бывают разные звуки – этот объявлял войну. Некоторые в зале это почуяли, и одной из них была Лоллипоп. Она издала тихий испуганный вздох и отложила в сторону листок, который до тех пор изучала. В воздухе осязаемо запахло неприятностями; впрочем, первые фразы Г. М. звучали вполне спокойно.

– Вы сказали, что в субботу вечером собирались зайти в гости к покойному на партию в шахматы?

– Да, собирался. – Агрессивный тон Флеминга как бы говорил: «И что с того?»

– Когда вы об этом договорились?

– Примерно в три часа дня.

– Ага. И на какое время?

– Он попросил заглянуть к нему где-то без четверти семь; мы собирались закусить холодным ужином, потому что в доме больше никого не будет.

– Вы также сказали, что, когда мисс Джордан прибежала к вашему дому, вы как раз направлялись на эту встречу?

– Да, я вышел немного раньше. Лучше так, чем опоздать.

– Ага. Теперь будьте добры взглянуть – хуррум – еще раз на эту стрелу. Посмотрите на три пера. Кажется, я не ошибусь, если скажу, что они крепятся острыми концами к древку примерно на дюйм от хвостовика и имеют длину около двух с половиной дюймов?

– Да. Размеры перьев бывают разными, но Хьюм предпочитал самые большие.

– Вы заметили, что среднее перо довольно грубо разломано примерно посередине? Оно таким было, когда вы обнаружили тело?

Топорща рыжие усы, Флеминг смерил его подозрительным взглядом:

– Да, таким и было.

– Вы слышали, как Дайер утверждал, что перья были целыми, когда обвиняемый вошел в кабинет в шесть десять?

– Слышал.

– Конечно. Мы все это слышали. Выходит, перо было обломано в промежутке между этим временем и моментом, когда обнаружили тело?

– Да.

– Если обвиняемый схватил эту стрелу со стены и ударил Хьюма, держа ее в середине древка, как вы думаете, могло ли сломаться перо?

– Откуда мне знать? Возможно, во время борьбы. Хьюм мог перехватить стрелу, когда увидел, что происходит…

– Он перехватил стрелу за заднюю часть, хотя ему угрожали острием?

– Вполне вероятно. Или перо могло сломаться, зацепившись за скобу, когда стрелу схватили со стены.

– Еще одна теория. Значит, половина пера отломалась либо (первая версия) во время борьбы, либо (вторая версия) когда стрелу схватили со стены. Ага. В любом случае где же вторая часть? Вы ее нашли, когда обыскивали комнату?

– Не нашел. Но маленький кусочек пера…

– Полагаю, что этот «маленький кусочек пера» был длиной в дюйм с четвертью и шириной в дюйм. Намного больше, чем полкроны. Вы наверняка заметили бы полкроны на полу, не так ли?

– Да, но при чем здесь полкроны?

– Перо было намного больше. И окрашено в синий цвет, если не ошибаюсь?

– Думаю, что да.

– Какого цвета был ковер?

– Точно не помню.

– Тогда я вам скажу: светло-коричневый. Вы согласны со мной? Да. А согласны ли вы, что в кабинете почти не было мебели? Ага. Вы тщательно обыскали помещение, но фрагмента пера не нашли?

Прежде свидетель, казалось, наслаждался своим остроумным выступлением, его лицо сверкало довольством, а в перерывах он гордо пощипывал кончики усов. Теперь его терпение явно было на пределе.

– Откуда мне знать? Может, перо где-то застряло, может, оно все еще в той комнате. Почему бы вам не спросить инспектора полиции?

– Я так и сделаю… А теперь позвольте мне воспользоваться вашими глубокими познаниями. Поговорим о трех перьях на конце стрелы. Они приносят пользу во время стрельбы или служат исключительно для украшения?

– Разумеется, они весьма полезны, – удивился Флеминг. – Как видите, они находятся на равном расстоянии друг от друга, параллельно к линии полета. Естественный изгиб перьев заставляет стрелу вращаться в воздухе – ззз! – вот так. В точности как пулю из винтовки.

– И одно перо, как правило, отличается по цвету?

– Да, ведущее перо; оно указывает, в каком месте нужно устанавливать стрелу на тетиву.

– Когда покупаешь такую стрелу, – продолжал Г. М. громким и несколько мечтательным тоном, не обращая внимания на удивленный взгляд свидетеля, – перья уже приделаны к ней или надо крепить их самому?

– Как правило, они идут вместе со стрелой. Разумеется. Но некоторые предпочитают использовать свой особый вид перьев.

– Прав ли я, предполагая, что покойный был одним из таких любителей особых перьев?

– Да. Не знаю, откуда вам это известно, но он всегда пользовался особыми перьями. На большинстве стрел установлены перья индейки. Хьюм отдавал предпочтение гусиным; полагаю, ему нравилась старая добрая традиция использовать в стрельбе перья серых гусей. Вот эти как раз гусиные. Обычно их прикреплял разнорабочий по имени Шенкс.

– Что касается вот этого джокера – ведущего пера, как вы его назвали. Верно ли мне сообщили, что Хьюм использовал особый вид краски, когда расцвечивал перья в разные цвета?

– Верно, в своей мастерской…

– В своей мастерской! – повторил Г. М., внезапно оживая. – В своей мастерской… Где располагалась эта мастерская? Возьмите план дома и покажите нам.

Присяжные заседатели зашелестели бумагами, отыскивая нужный чертеж. Некоторые из нас приподнялись со стульев, чтобы лучше разглядеть, какой козырь сейчас достанет Г. М. из рукава своей сомнительного вида мантии. Рэндольф Флеминг, указывая волосатым красным пальцем на чертеж, поднял глаза, нахмурился и произнес:

– Она здесь. Небольшое строение в задней части сада, примерно в двенадцати ярдах от дома. Кажется, раньше там была оранжерея, но Хьюма такие вещи не интересовали. Частично домик построен из стекла.