Текст книги "Порода убийц"

– Из того, что я слышал, это, возможно, не окончательное решение.

Он поморгал, потом пожал плечами:

– Вы были знакомы?

– Немного, – ответил я. – В прежние времена.

– Соболезную, – он даже не попытался придать голосу соответствующую интонацию.

– Что вы сделали, когда ее обнаружили?

– Позвонил дежурному, а сам стал ждать.

– Кто прибыл после вас?

– Еще один патруль, потом «скорая». Врач прямо сразу и констатировал смерть.

– А следователи?

Он откинул голову, как человек, который вдруг вспомнил, что упустил что-то важное. Это был странный театральный жест.

– Конечно. Из убойного отдела.

– Помните, кто это был?

– Естественно. Джон Лутц.

– Он подъехал до или после второй патрульной машины?

Воизин ответил не сразу. Я видел, что он внимательно рассматривал меня сквозь сигаретный дым, прежде чем, наконец, выговорил:

– До нее.

– Быстро же добрался, – я постарался произнести это настолько нейтральным тоном, насколько возможно. Воизин снова пожал плечами:

– Наверное, был где-то неподалеку.

– Видимо, так. В машине было что-нибудь?

– Простите, не понял, сэр.

– Кошелек, сумка, чемодан?

– Была дорожная сумка с одеждой, косметичка, бумажник, все такое.

– Больше ничего?

Что-то в горле Воизина словно запершило, прежде чем он ответил отрицательно.

Я поблагодарил его. Он закончил курить, втоптал каблуком окурок в землю. Воизин уже почти забрался в машину, когда я окликнул его:

– Как вы нашли ее?

– Что вы имеете в виду?

– Как вы заметили машину с дороги? Я не мог разглядеть свой автомобиль, а он стоит почти на том же самом месте. Мне просто интересно, как же вам удалось обнаружить машину, ведь ее практически скрывали деревья.

Он не сразу ответил. Профессиональная вежливость испарилась, и я толком не мог понять, что ее сменило. Да уж, Воизин непростой человек.

– Здесь на дороге часто превышают скорость. Я порой тут прячусь, поджидаю нарушителей. Так я ее и обнаружил.

– Ага, теперь понятно, это все объясняет. Спасибо, что уделили мне время.

– Всегда пожалуйста, – ответил он, захлопывая дверь. Я наблюдал, как он повернул на дорогу и отправился на север, а затем вышел на пустынное шоссе и стал так, чтобы Воизин долго еще видел меня в зеркале заднего вида.

В сгущающихся сумерках на дороге из Элсворта в Бар-Харбор движения почти не было: туристический сезон еще не начался. На улицах тихо, большинство ресторанов закрыто. Неподалеку от парка на улице виднелось оставленное оборудование для земляных работ. На месте, где обычно был газон, громоздились кучи земли. Впервые я видел, что заведение «Шоколадная империя Бена и Билла» пустует. Там даже предлагали пятидесятипроцентную скидку на все сласти. Сделай они нечто подобное после Дня памяти павших в войнах, народ бы просто передавил друг друга.

Мотель «Акадиа Пайнз» находился у слияния Мэйн-стрит и Парк-стрит. Типичное туристическое заведение, явно недорогое. Двухэтажное здание в форме буквы "Г", покрашенное белой и желтой краской, на сорок номеров. Когда я заехал на парковку, там стояли только две машины. Было что-то сиротливо-отчаявшееся в вывеске, бьющейся на ветру: «Свободные номера». Я вышел из машины, отметив про себя, что острая боль в боку превратилась в тупую и ноющую. В свете фар отпечатки костяшек пальцев Лутца на коже все еще были заметны.

В холле за столом сидела женщина в бледно-голубом платье, рядом с ней лежала открытая телепрограмма, по телевизору шли новости. Она попивала маленькими глотками из кружки с изображением рядов танцующих медвежат, удерживая ее пальцами с облупившимся красным лаком на ногтях. Крашеные иссиня-черные волосы, лицо, испещренное морщинами, руки немолодой женщины: скорее всего, ей было около пятидесяти пяти, но не больше. Когда я вошел, она попыталась улыбнуться, правда выглядело это так, будто кто-то воткнул пару рыболовных крючков в ее верхнюю губу и осторожно потянул за них.

– Привет, – сказала она. – Ищете комнату?

– Нет, спасибо. Я ищу Марси Бекер.

Повисшая пауза содержала в себе тома информации. В офисе было тихо, но я почти физически слышал ее безмолвный крик и наблюдал, как она пытается выбрать среди возможных сценариев дальнейшего разговора. Вы ошиблись, я понятия не имею ни о какой Марси Бекер. Ее сейчас нет, и я не знаю, когда она появится. В конце концов, она выбрала третий вариант.

– Марси нет. Она здесь больше не живет.

– Понятно, – произнес я. – А вы миссис Бекер?

Снова повисла пауза, но наконец хозяйка кивнула в знак согласия.

Я достал из кармана свое удостоверение личности и показал ей:

– Меня зовут Чарли Паркер, миссис Бекер. Я частный детектив. Меня пригласили для расследования обстоятельств гибели женщины по имени Грэйс Пелтье. Я так понимаю, что Марси была ее подругой, не так ли?

Пауза. Кивок головой.

– Миссис Бекер, когда вы последний раз видели Грэйс?

– Я не помню. – У нее был сухой надтреснутый голос, она закашлялась и затем повторила, на этот раз чуть более уверенно. – Не помню.

Она сделала глоток.

– Это было, когда Грэйс приезжала за Марси, миссис Бекер? Пару недель назад?

– Она никогда не приезжала за Марси, – быстро произнесла миссис Бекер. – Марси ее не видела... я даже не знаю сколько.

– Ваша дочь не была на похоронах Грэйс. Вам это не кажется странным?

– Не знаю, – ответила она.

Я следил за ее пальцами: они медленно скользнули под прилавок, ее руки напряглись, когда она нажала кнопку тревожного вызова.

– Вы беспокоитесь о Марси, миссис Бекер?

На этот раз пауза была невыносимо долгой. Когда она заговорила, губы произнесли «нет», но глаза – «да».

За моей спиной открылась дверь. Повернувшись, увидел невысокого лысого мужчину в свитере с высоким воротником и синих брюках из полиэстера. В руках у него была клюшка для гольфа.

– Я помешал вашей игре? – поинтересовался я.

Он переложил клюшку в другую руку. Похоже, это был девятый номер. Он спросил:

– Могу чем-нибудь помочь?

– Надеюсь. А может быть, я смогу вам помочь.

– Он спрашивал о Марси, Хал, – произнесла миссис Бекер.

– Я разберусь Франсин, – заверил ее супруг, хотя выглядел он при этом не очень убедительно.

– Сомневаюсь, мистер Бекер. Во всяком случае, с одной дешевой клюшкой для гольфа вряд ли. Струйка пота пробежала по его лбу и стекла на глаза. Он сморгнул ее, затем поднял клюшку, ухватил ее двумя руками и скомандовал:

– Убирайтесь отсюда!

В правой руке я по-прежнему держал свое раскрытое удостоверение. Левой осторожно достал визитку и положил ее на стойку:

– Хорошо, мистер Бекер, будь по-вашему. Но, прежде чем я уйду, позвольте вам кое-что сказать. Я думаю, кто-то убил Грэйс Пелтье. Возможно, вы сказали мне правду, но, если это не так, полагаю, ваша дочь кое-что об этом человеке знает. Если я смог до этого додуматься, то додумается и тот, кто убил ее подругу. И, если тот человек придет к вам с вопросами, он вряд ли будет так же вежлив с вами, как я. Помните об этом после моего ухода.

Клюшка приблизилась ко мне на пару дюймов:

– Говорю тебе, мистер, в последний раз: убирайся отсюда!

Я закрыл бумажник, сунул его в карман куртки и пошел к двери, а Хал Бекер описывал клюшкой круги, чтобы сохранить расстояние между нами. Открыв дверь, я не удержался и добавил:

– Что-то подсказывает мне, что вы непременно позвоните.

– Не очень-то на это рассчитывай, мистер.

Пока я заводил машину и выезжал на дорогу, он все еще стоял в дверях с поднятой клюшкой, как расстроенный дилетант, безнадежно продувший партию в гольф.

На обратном пути в Скарборо я еще раз мысленно перебирал в голове то немногое, что узнал сегодня. Итак, мисс Торрэнс никого не подпускает к Картеру Парагону; детектив Лутц, похоже, оказывает ей всяческое содействие по причинам более важным, чем просто выполнение профессионального долга. Я чувствовал, что в обстоятельствах, при которых Воизин обнаружил тело Грэйс, было тоже что-то мутное, и причастность Лутца к этому только усугубляла мое беспокойство. И еще я узнал, что Хал и Франсин Бекер очень напуганы. Есть немало причин, по которым люди не хотят, чтобы их дочь допрашивал частный детектив. Возможно, Марси была порноактрисой или продавала наркотики ученикам старших классов. А может быть, дочь велела им помалкивать насчет места ее обитания до тех пор, пока то, что ее тревожит, не развеется само собой. Мне оставалось поговорить с Эли Уинн, подругой Грэйс из Бостона, но Марси Бекер продолжала интересовать меня как особа, весьма достойная отдельного разговора.

Судя по всему, Кертис Пелтье и Джек Мерсье имели все основания не соглашаться с официальной версией гибели Грэйс. Но я тоже чувствовал, что все, с кем пришлось пообщаться за последние сорок восемь часов, или что-то утаивали, или лгали мне. Пора разобраться в ситуации, и у меня возникла идея, с чего начать. Несмотря на усталость, я не стал покидать Скарборо, а вместо этого повернул на Конгресс-стрит, потом на Дэнфорс и припарковался у дома Кертиса.

Он открыл мне дверь в тапочках и ночном халате. На кухне работал телевизор, поэтому я был уверен, что не разбудил старика. Он жестом пригласил меня войти и закрыл за мной дверь.

– Что-нибудь нашли? – спросил Кертис.

– Нет, но надеюсь, что в ближайшее время кое-что прояснится.

Я прошел за ним на кухню и сел на то же самое место, на котором сидел накануне. Пелтье отключил звук телевизора. Он смотрел «Ночь охотника» с Робертом Митчемом в роли безумного священника с татуировкой на пальцах.

– Мистер Пелтье, – начал я, – что послужило причиной разрыва ваших отношений с Джеком Мерсье?

Он не стал отводить глаза, они лишь чуть дольше оставались закрытыми. Когда он снова взглянул на меня, вид у него был более усталым:

– Что вы имеете в виду?

– Это были личные или деловые причины?

– Когда у вас общий бизнес с приятелем, все, что касается бизнеса, имеет и личный характер, – на этот раз, ответив, он отвел взгляд.

– Это не ответ на мой вопрос.

Я продолжал ждать. Тишину кухни нарушал звук его дыхания. На экране слева от меня дети плыли в лодке по реке, а священник следовал за ними по берегу.

– Вас предавали друзья? – наконец спросил Пелтье.

Настал мой черед вздрогнуть.

– Один или два, – спокойно произнес я.

– Так один или два?

– Два.

– И что сними случилось?

– Первый умер.

– А второй?

Я слышал, как застучало мое сердце в те несколько секунд, которые понадобились мне, чтобы ответить. Слова прозвучали невыносимо громко:

– Я убил его.

– Или он в самом деле совершил подлость по отношению к вам, или вы суровый судья.

– Я был когда-то очень вспыльчив.

– А сейчас?

– Глубоко дышу и считаю до десяти.

– И помогает?

– Не знаю, никогда не мог досчитать до конца.

– То есть, я так понимаю, не помогает.

– Вы правы. Не хотите мне рассказать, что произошло между вами и Джеком Мерсье?

Он покачал головой:

– Нет, но мне кажется, у вас возникли собственные мысли о том, что могло произойти между нами.

Он был прав, но мне так же не хотелось озвучивать мои подозрения, как и Пелтье рассказывать мне правду. Даже допускать мысль, подобную той, что пришла мне в голову, в обществе человека, который совсем недавно потерял единственную дочь, было величайшей бестактностью.

– Это были личные причины? – спросил я в мягкой форме.

– Да, еще какие личные.

Я внимательно рассматривал черты его лица, форму головы, ушей, явно греческого носа. Насколько я мог вспомнить Грэйс, ничто в ней не напоминало внешность Пелтье. А вот сходство с Джеком Мерсье угадывалось. Я был почти в этом уверен. Меня прямо поразило это сходство, когда я стоял у него в библиотеке и рассматривал фотографии на стене, запечатлевшие моменты триумфа юного Джека. Да, я мог заметить черты сходства между ними, но не был уверен в своих подозрениях, и, даже если бы это оказалось правдой, произнести вслух такое означало бы ранить сердце пожилого человека. Видимо, Пелтье догадался, о чем я думаю и как к этому отношусь, потому что последовавший ответ все объяснил.

– Она была моей дочерью, мистер Паркер, – произнес он, и его глаза превратились в бездонные колодцы, исполненные гордости и неизбывной боли от всколыхнувшегося чувства предательства. – Моей дочерью во всем, что имеет значение. Я растил ее, купал, качал на руках, когда она плакала, забирал из школы. Она росла на моих глазах, я поддерживал ее во всем, целовал ее на ночь каждый раз, когда она ночевала дома. Он почти не имел к ней никакого отношения, во всяком случае при жизни. Но сейчас мне надо, чтобы он кое-что сделал для нее и для меня, а может и для себя самого.

– Она знала?

– Вы имеете в виду, рассказал ли я ей об этом? Нет, но вы-то догадались, вот и она тоже догадалась.

– У нее были какие-либо отношения с Джеком Мерсье?

– Он оплачивал ее научную работу, потому что у меня не было такой возможности. Все делалось официально через Фонд поддержки образования, который Джек основал. Но, мне кажется, это и подтвердило ее догадки. Когда Грэйс стала пользоваться помощью фонда, они встречались несколько раз, обычно на мероприятиях, организованных фондом. Кроме того, Мерсье позволял ей пользоваться некоторыми книгами из своей библиотеки, которые ей были нужны для диссертации. Но тема его отцовства никогда не обсуждалась. Мы так договорились давным-давно – Джек, моя жена и я.

– Вы продолжали жить с женой?

– Я любил ее, – просто ответил он. – Даже после того, что она сделала, я любил ее. Конечно, все уже никогда не было как прежде, но мы продолжали жить вместе, и я оплакал ее, когда она умерла.

– А Мерсье был женат, когда у них... – я замялся, не зная, как выразиться.

– Когда у них был роман? – закончил он. – Нет, он познакомился со своей женой через несколько лет после этого, а поженились они еще спустя год.

– Она знала о Грэйс?

Пелтье вздохнул:

– Не знаю, но, думаю, он рассказал ей об этом. Он такой человек. Это Джек сообщил мне о них, не моя жена. Джеку просто надо было облегчить душу. Он обладал всеми слабостями, свойственными человеку с совестью, но не обладал силой.

Это было первым проявлением прорвавшейся горечи.

– У меня есть еще один вопрос, мистер Пелтье. Почему Грэйс выбрала для своей диссертации тему баптистов-арустуков?

– Потому что двое из них были ее родственниками.

Он произнес это как само собой разумеющееся, как будто ему не приходило в голову, что это может иметь какое-то значение.

– Вы раньше об этом не упоминали, – сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Я не думал, что это важно, – его голос сорвался, и он вздохнул. – Или, может, я думал, что, если расскажу об этом, мне придется рассказать и о Джеке Мерсье и... – он с отчаянием махнул рукой.

– Мы познакомились с Джеком из-за баптистов-арустуков. В то время мы еще не были друзьями. Мы познакомились на лекции об истории общины, пришли туда в первый и последний раз. Мою двоюродную сестру звали Элизабет Джессоп, троюродную сестру Джека – Лилл Келог. Вам эти имена о чем-нибудь говорят?

Я вспомнил содержание заметки во вчерашней газете и фотографию семейств, сделанную перед их отъездом на север Арустука.

– Элизабет Джессоп и Лилл Келог состояли в коммуне баптистов, – ответил я.

– Правильно. В своем роде Грэйс приходилась родственницей обеим и по линии Джека, и по моей. Вот почему она так интересовалась причиной их исчезновения, – он покачал головой. – Извините меня. Надо было с самого начала все вам рассказать.

Я положил руку на его плечо и осторожно сжал его:

– Нет, это вы извините, что мне пришлось вас расспрашивать.

Я уже шел к двери, когда его рука остановила меня.

– Вы думаете, что ее смерть как-то связана с найденными на севере телами?

Он сидел напротив меня, такой маленький, такой беззащитный. Я испытывал какое-то неизъяснимое сочувствие к нему: мы с ним оказались проклятыми созданиями, которым пришлось пережить смерть своих дочерей.

– Я не знаю пока, мистер Пелтье.

– Но вы будете расследовать это дело? Будете искать истину?

– Буду, – заверил я его.

Оказавшись у порога, я все еще слышал его дыхание. Старик по-прежнему сидел в той же позе – голова низко опущена, плечи мелко дрожали от рыданий.

Глава 5

Признания Пелтье не просто проясняли многое в действиях Мерсье – они значительно усложняли дело. Кровная связь между Джеком Мерсье и Грэйс была плохой новостью.

Вернувшись домой в Скарборо, я обнаружил, что неприятности еще не кончились. Как только «мустанг» остановился у входа, у меня возникло ощущение, что с домом что-то не так. Сначала я приписал это обычному чувству, которое возникает даже после короткого отсутствия, но дело было не в этом. Складывалось впечатление, будто кто-то поднял дом и поменял его расположение на земле. Запах бензина со стороны почтового ящика напоминал об утреннем происшествии. Пауки в почтовом ящике были весьма неприятным сюрпризом, так что у меня не было уверенности, что я справлюсь с ними в доме.

Я подошел к двери. Поднял ставни, осмотрел замок, но он был в порядке. Я распахнул дверь, ожидая увидеть полный беспорядок, но, на первый взгляд, все было на своих местах. В доме стояла тишина, двери полуоткрыты, так что воздух свободно гулял по комнатам. В холле мой взгляд упал на старую этажерку, на которую я складывал почту, ключи. Она была чуть отодвинута от стены, и я отчетливо увидел на полу следы там, где когда-то были ножки: от них на полу остались пятна. Чувство, будто кто-то побывал в моем доме и слегка сдвинул все с привычных мест, превратилось в уверенность, когда я вошел в гостиную: кушетку и стулья тоже поднимали, а потом поменяли местами. На кухне переворошили посуду, еду в холодильнике тоже перевернули. Даже простыни были сдернуты с кровати, верхнее покрывало сползло углом на пол. Я подошел к своему столу у дальней стены и наконец понял, зачем они приходили.

У меня забрали папку с копией дела.

* * *

Следующий час я провел, занимаясь непредвиденным, но, после короткого размышления, вполне естественным делом – прошелся по всему дому, отмывая, выметая, пылесося все и вся. Снял белье с постели и засунул в мешок для прачечной, туда же добавил весь свой небогатый гардероб из шкафа. Перемыл все чашки и тарелки, ножи и вилки, обдал кипятком и оставил сохнуть на полке. Когда я закончил непредвиденную генеральную уборку, пот лил с меня в три ручья, мои руки и лицо были в грязи, одежда прилипла к спине, но я чувствовал, что я хоть немного привел свое жилище в порядок после вторжения. Не сделай я этого, на всем бы остался отпечаток их прикосновений.

Закончив с уборкой, я сходил в душ и переоделся в одежду, которая была у меня в сумке в машине. Потом попытался позвонить Пелтье, но трубку никто не брал. Я хотел предупредить его о возможном вторжении: кто бы ни были те, кто побывал у меня, они могли бы проделать то же самое и с ним. У старика включался автоответчик. Я оставил сообщение с просьбой позвонить мне.

Сдав вещи в прачечную на Оак-Хилл, я развернулся и направился в гараж на Горхам-стрит, неподалеку от моего дома. Открыл своим ключом одну из секций, в которой держал вещи, доставшиеся мне от деда, и кое-что из бруклинского дома, в котором мы недолго жили вместе с женой и дочкой. Я сидел на краю ящика и внимательно просматривал полицейские отчеты, особенно внимательно те, которые подготовил Лутц: он был ответственным за расследование обстоятельств гибели Грэйс Пелтье, и его причастность к этому делу мне не очень нравилась. Но в подготовленных им заключениях не было ничего такого, что подкрепило бы мои подозрения. Он сделал абсолютно адекватную работу, вплоть до того, что побеседовал с недосягаемым Картером Парагоном.

Дома я прошел в спальню и вытащил из стены восемнадцатидюймовый фрагмент отделки, который располагался за комодом. Из сделанного мною когда-то углубления-тайника достал сверток, обернутый промасленной тканью. Два других – один побольше, другой поменьше – тоже лежали в тайнике, но я не стал к ним прикасаться. Я отнес сверток на кухню, подстелил на столе газету и достал пистолет.

Это был «смит-вессон», третье поколение, модель 1076, десятимиллиметровая версия, разработанная специально для ФБР. У меня была подобная модель около года, пока я не потерял его в озере на севере Мэна, уходя от погони. Я даже был слегка рад избавиться от того пистолета: им я вытворял жуткие вещи, он был выражением всего самого отвратительного во мне.

Но спустя две недели меня нашел новый ствол калибра 1076. Его послал Луис, а доставил один из его посыльных, огромный чернокожий парень в майке с надписью «Клан киллеров». Через пару часов мне позвонил Луис.

– Он мне не нужен, – сказал я, – меня тошнит от оружия, особенно от этой модели.

– Это тебе сейчас так кажется, – возразил Луис, – но у тебя раньше был такой пистолет. Ты использовал его, потому что тебя вынудили, и у тебя неплохо получалось. Возможно, придет день, когда ты будешь рад тому, что он с тобой.

И, вместо того чтобы выбросить его, я завернул «смит-вессон» в промасленные тряпки. Та же участь ждала отцовский кольт 30-го калибра и девятимиллиметровый полуавтоматический «хеклер-кох», на который у меня не было разрешения. В итоге я сделал углубление в стене, куда спрятал оружие. С глаз долой – из сердца вон, так сказать.

Сейчас, открыв защелку слева от рукоятки, я вытащил магазин. На всякий случай отодвинул затвор, автоматически следуя привычным правилам предосторожности. Затем в течение получаса я прочищал и смазывал пистолет, зарядил его и навел на дверь. Даже полностью заряженный, он весил не более двух с половиной фунтов. Я провел большим пальцем по его контурам, нащупал серийный номер изнутри и ощутил неизъяснимый страх.

Внутри каждого из нас кроется тьма, резерв боли, обиды и злобы, который мы можем задействовать, когда нам необходимо. Большинству из нас практически не приходится к нему обращаться. Так и должно быть, потому что каждый раз, погружаясь в этот омут, ты платишь по-крупному, теряя частицу того доброго, светлого, достойного, что есть в тебе. И каждый раз приходится спускаться глубже и глубже в темноту. Странные создания существуют в этой бездне, освещаемые ненасытным огнем, питающим только страсть выжить и убить. Опасность в том, что, погружаясь в эти воды, однажды ты можешь нырнуть так далеко, что уже не вернешься на поверхность. Уступишь этой бездне – и пропадешь навеки.

Глядя на заряженный пистолет, чувствуя его тяжесть, я был словно на краю этого омута, меня обжигал огонь, я слышал холодный плеск волн, призывающих меня погрузиться в их глубины. Я не решался посмотреть вниз из-за боязни увидеть там отражение.

Мне захотелось как-то встряхнуться, я встал и проверил сообщения на автоответчике. Один раз позвонила Рейчел, чтобы сказать мне «привет». Я немедленно перезвонил ей. Раздался второй гудок, и она сняла трубку.

– Приветик, я достала билеты на «Клеопатру».

– Отлично.

– Маловато энтузиазма в голосе, я бы сказала.

– У меня был неважный день. На меня напал полицейский за то, что я прикалывался над его мировоззренческой системой, а еще мне грозили снести голову клюшкой для гольфа.

– А ты как всегда был само обаяние, – съехидничала она, прежде чем ее голос стал серьезным. – Ты не хочешь мне рассказать, что происходит?

Я вкратце пересказал ей то, что смог сегодня узнать, и поведал о своих догадках. Я не стал упоминать имена Марси Бекер, Эли Уинн и двух полицейских. У меня не было настроения болтать об этом по телефону в доме, где совсем недавно побывали посторонние.

– Ты собираешься продолжать расследование?

Я ответил не сразу. Рядом со мной в темноте тускло отсвечивал «смит-вессон».

– Думаю, что да, – тихо произнес я в трубку.

Она вздохнула:

– Кажется, мне лучше вернуть эти билеты в кассу.

– Не делай этого.

Внезапно больше всего на свете мне захотелось оказаться сейчас рядом с Рейчел, ну, а кроме того, мне все-таки надо было переговорить с Эли Уинн. – Мы встретимся, как и договорились.

– Ты уверен?

– Никогда не был уверен больше, чем сейчас.

– Ты знаешь, я люблю тебя, Паркер, представляешь?

У нее появилась привычка называть меня по фамилии просто потому, что никто из близких так ко мне не обращался.

– Я тоже тебя люблю.

– Вот и хорошо, так что уж позаботься о своей драной шкуре, – с этими словами она повесила трубку.

Второе сообщение на автоответчике было весьма странное.

– Господин Паркер, – произнес мужской голос, – меня зовут Артур Франклин. Я адвокат. Моему клиенту необходимо срочно переговорить с вами, – у стряпчего был встревоженный голос, будто кто-то стоял у него за спиной и помахивал резиновым шлангом. – Я буду благодарен, если вы перезвоните мне, как только сможете.

Он оставил номер домашнего телефона, и я перезвонил ему. Когда я представился, из его груди вырвался мощный вздох облегчения, словно воздух из проколотой шины. Он, по крайней мере, трижды произнес «спасибо».

– Моего клиента зовут Харви Рэйгл, – начал он с места в карьер, не дожидаясь моих вопросов. – Он режиссер. Его студия и службы распространения находятся в Калифорнии, но сам он недавно перебрался в Мэн. К сожалению, в Калифорнии против него возбудили судебный иск в связи с его профессиональной деятельностью, и сейчас готовится запрос об его экстрадиции. Но суть дела в том, что некоторые подозрительные личности предприняли некоторые выходки против его искусства, и сейчас он думает, что его жизнь в опасности. Завтра у нас предварительное слушание в федеральном суде, после чего мой клиент сможет с вами поговорить.

Наконец он прервался, чтобы набрать в грудь воздуха, и у меня появился шанс вставить слово.

– Извините, мистер Франклин, но я не уверен, что проблемы вашего клиента касаются меня, я не берусь сейчас ни за какие дела.

– О нет, – ответил Франклин. – Вы не поняли, это не новое дело. Это имеет отношение к тому делу, которым вы сейчас занимаетесь.

– А откуда вам известно, чем я сейчас занимаюсь?

– О господи! Я знал, что это не самая удачная идея, я говорил ему, но он не послушал.

– Говорили кому?

Франклин судорожно вздохнул, как человек на грани истерики. Да, Перри Мэйсон из него никакой.

– Мне посоветовал позвонить вам некий господин из Бостона. Он издает комиксы. Я надеюсь, вы знаете, о ком речь.

Я знал, о каком джентльмене идет речь. Старый знакомый Аль Зет – во всех смыслах именно он руководил делами бостонской мафии из магазинчика комиксов на Ньюберри-стрит.

Вот теперь я понял, что у меня действительно серьезные проблемы.