Текст книги "Гнев ангелов"

Глава 08

От столика Фульчи донесся нестройный хор, исполнявший песенку «С днем рождения». Я подошел, чтобы присоединиться к поздравлению, и мы допели все вместе, встав вокруг блюда с горой кексов, утыканной горящими свечками. Братья Фульчи с гордостью улыбались матери, а миссис Фульчи лучилась любовью ко всему миру. Даже Дэйв Эванс проблеял пару слов, одновременно молясь, чтобы в тесто именинного угощения не попало ни крошки миндаля. Но вот потушили свечи, всем раздали десерт, и миссис Фульчи не умерла. Джеки Гарнер уже собирался уходить, захватив с собой пару кексов – для подружки и для матери. Я сделал мысленную заметку не забыть при первом удобном случае спросить его о здоровье матери и направился в наш закуток, где Мариэль Веттерс и Эрни Сколлей вели приглушенный разговор. Казалось, Мариэль пыталась убедить Эрни, что они верно поступили, поделившись со мной тайной, а Эрни неохотно соглашался.

– В общем, такова наша история, – заключила Мариэль Веттерс. – Что вы о ней думаете?

– Пока думаю, не пора ли нам заказать что-нибудь покрепче кофе? – произнес я. – Поскольку мне этого явно не хватает.

Эрни Сколлей согласился на глоток виски, а Мариэль одобрила бокал «Каберне Совиньон». Я заказал его же, хотя вино едва пригубил. Мне просто хотелось чем-то занять руки. К тому же мне не нравилось, что Эрни, как и в начале нашей встречи, еще держится очень напряженно. Пусть он не бог весть какой любитель выпивки, как сам признался, но сейчас, после рассказанной ими истории, явно чувствовал, что заслужил стаканчик за все свои усилия. И с первым же глотком его напряжение начало убывать.

Он откинулся к стене и отключился от разговора. Его размышления, вероятно, были о том, как он стоял возле закрытого гроба Пола.

– Каких действий вы хотите от меня? – поинтересовался я.

– Не знаю, – призналась Мариэль. – Мы осознали, что должны рассказать вам о случившемся: ведь мои родители оба упомянули о вас перед уходом.

– Почему ваш отец не пришел ко мне сам, как советовала ему жена? – спросил я.

– По его словам, он не думал, что от этого будет какая-то польза, и Пол Сколлей тоже его отговаривал. Они оба боялись из-за денег. Боялись, что если обратятся к вам, то вы сдадите их полиции. Но вам надлежало узнать об их деле. Отец дождался того момента, когда закон уже ничего не сможет ему сделать, и только тогда сообщил мне о вас. А самой мне хотелось узнать, что вы нам посоветуете. Мы боялись, что тот тип, Брайтуэлл, может вернуться, но если вы сказали правду, то у него нет шансов.

Моя рука невольно сжала бокал вина. Мариэль ошибалась. Меня предостерегали от убийства Брайтуэлла: его надо было взять живым, потому что существовали те, кто полагал, что в момент смерти оживлявшая его сущность, темный дух, поддерживавший жизнь в разлагающемся теле, мог отлететь и вселиться в другое существо. Умер только владелец тела: зараза осталась. Честно говоря, я считаю, что во всем мире недостаточно виски и вина, чтобы Эрни Сколлей и Мариэль Веттерс смогли с радостью воспринять мое сообщение. В любом случае, может, это все-таки неправда. В конце концов, просто глупо верить в подобную чертовщину…

– Нет, ни одного шанса, – уверенно произнес я.

Ну разве что половинка шанса. Возможно.

– А как вы вообще с ним столкнулись? – спросила Мариэль.

– Это было в ходе расследования одного дела несколько лет назад. Он показался мне… – Я помедлил, подыскивая наиболее точное слово, но, так и найдя его, сказал: – Необычным.

– Мой отец служил в Корее. Он думал, что сильнее, чем орды китайцев, несущихся с холма, его уже ничто не напугает. Но Брайтуэлл напугал.

– Да, такую роль он исполнял мастерски. Он внушал ужас. Терзал. Убивал.

– Тогда мир наш ничего не потерял.

– Уж точно не потерял ничего хорошего.

– А как он умер?

– Это не имеет значения. Вам достаточно знать, что он мертв.

Эрни Сколлей вернулся к нам, выплыв из своих мысленных блужданий. Его вдруг заинтересовал кончик собственного галстука, и он принялся теребить его между пальцами, словно пытаясь стереть какое-то пятнышко. Наконец сказал:

– А что будет, если полиция обнаружит то, что сделали Харлан и Пол?

Ага. Так вот что по-прежнему тревожило его.

– Мистер Сколлей, неужели вы еще переживаете из-за тех пачек долларов?

– Это важный вопрос, по крайней мере для такого человека, как я. Мне сроду не приходилось владеть такой уймой денег, и уж конечно у меня их нет и сейчас. И я опасаюсь, не могут ли заставить нас их выплачивать?

– Не исключено. Но послушайте, давайте говорить начистоту. Кражу совершили где-то в лесной глуши. Кто-то взял не свои деньги, но вы-то понятия не имели о происхождении тех средств, пока Харлан Веттерс не признался на смертном одре, верно? А ваш брат, мистер Сколлей, вообще не говорил вам о них, так ведь?

– Так, – подтвердил он, и я ему поверил. – Мой брат, правда, при случае не брезговал браконьерством, и я знал, что время от времени он провозит контрабандное спиртное и табачок. Я привык к тому, что у него в карманах то густо, то пусто, но предпочитал не спрашивать об источниках доходов.

Мариэль с удивлением смотрела на Сколлея:

– Пол занимался контрабандой?

Эрни нервно поерзал на стуле.

– Я не говорил, что он был профессиональным преступником или что-то вроде того, но порой его привлекали незаконные делишки.

На редкость удачное выражение. Эрни Сколлей начинал мне все больше нравиться.

– И мой отец знал о таких делишках Пола? – спросила Мариэль.

– Наверное. Он многое замечал.

– А сам он?..

– О, нет-нет. Только не Харлан. – Эрни перехватил мой взгляд и озорно ухмыльнулся, сразу вдруг скинув пару десятков лет. – Во всяком случае, насколько мне известно.

– У нас получился вечер откровений, – заметил я. – Что касается денег, то любое преступное деяние теряет силу, когда возможные виновные в нем лица покидают наш мир. Гражданский иск, скажем так, – это уже другое дело. Если бы вы захотели пойти в полицию и сообщить им все, что узнали, и кто-то впоследствии смог бы предъявить права на владение теми деньгами, то, возможно, могла бы быть предпринята попытка добиться возмещения из имущества покойных. Впрочем, я могу посоветоваться с юристом по этому поводу. Пока я лишь допускаю разные ситуации.

– А если мы будем хранить молчание? – спросила Мариэль.

– Тогда тот самолет останется в безвестности, пока кто-то еще не обнаружит его, при условии, что такое вообще случится. Кому о нем известно? Только вам двоим?

– Нет, – призналась Мариэль, покачав головой. – Мой брат тоже слышал историю отца. Ему известно разве что немного меньше, чем мне.

«Немного меньше» – интересное словосочетание.

– Что значит «меньше»?

– С Грейди у нас всегда хлопот хватало, – продолжила женщина. – У него проблемы с выпивкой и наркотиками. Но смерть отца ужасно потрясла его. Они вечно ссорились, и даже когда отец умирал, не преминули поцапаться. По-моему, Грейди злился на отца, а потом чувство вины за эти ссоры подействовало на него как холодный душ. Он вдруг понял, что ему трудно даже находиться с ним в одной комнате. Эту историю отец поведал нам с перерывами за два дня. Иногда он засыпал или становился рассеянным. Мог впасть в беспокойство или отчаяние, и нам приходилось успокаивать его, уговаривать отдохнуть, однако позже он упорно возвращался к рассказу. А Грейди не всегда торчал дома. Он гулял со старыми приятелями, оживляя воспоминания юности. Он не считал тех парней ровней себе, но порой с удовольствием развлекался в их компании. В результате его не оказалось дома, когда наш отец испустил последний вздох. Одному из друзей папы пришлось вытаскивать Грейди из бара, пока тело не остыло.

– А как по-вашему, он сможет держать язык за зубами?

Плечи Мариэль поникли.

– Я не могла даже сказать, явится ли он трезвым на похороны.

– А вы можете прояснить ему возможные последствия глупой откровенности? Кстати, ваш отец много отписал вам в завещании?

– Да почти ничего: дом, немного денег в банке. Бо`льшая часть его сбережений, – она помедлила на последнем слове, смиренно улыбнулась и продолжила, – ушла на уход за матерью.

– Кто получит дом?

– Все разделено поровну между нами. Несмотря на дурные пристрастия Грейди, отцу не хотелось обделять никого из детей. Я пытаюсь получить ссуду в банке, чтобы выкупить у брата половину дома. Он не хочет больше жить в этом округе и наверняка не останется в Фоллс-Энде. Там для него недостаточно баров, а его бывшие дружки в основном завели семьи, обросли заботами или укатили в Техас. Привлекательная новизна очередного приезда в Фоллс-Энд закончилась для него одновременно с кончиной отца.

– Может, вы хотите, чтобы я поговорил с вашим братом?

– Нет. Я понимаю, что вы можете быть вполне убедительны, но лучше мне самой побеседовать с ним. У нас с Грейди хорошие отношения. Его недовольство распространялось только на отца.

– Ладно, тогда обязательно убедите его в том, что если он проговорится, то поставит под удар ваш дом и в таком случае, может, вообще никто ничего не получит. А как у вас, мистер Сколлей? Завещал вам что-нибудь брат после смерти?

– Да, свой пикап, хотя и за него он еще до конца не расплатился. Жилье он всегда только снимал. Денежки у моего братца утекали сквозь пальцы, точно песок. Надо радоваться уже тому, что он умудрился сохранить достаточно лесных средств, чтобы облегчить себе схватку с болезнью, но к моменту смерти почти все его запасы исчерпались. Я догадывался, что так и будет. А те доллары, что они нашли в лесу, похоже, были какими-то грязными, и я рад, что теперь могу не беспокоиться из-за них. И вот еще что. Мне вовсе не хочется, чтобы кто-то узнал про тот самолет в лесу. В идеале лучше бы вы вообще забыли все, что мы вам рассказали.

Быть может, раз уж это дело так их тревожит, подобное решение действительно было лучшим. Мариэль поинтересовалась, сколько они должны мне за потраченное на них время, а я ответил, что всего лишь посидел в баре за кофе и винцом, слушая их историю. Едва ли стоит оценивать это время в денежном эквиваленте. Эрни Сколлей явно испытал облегчение. Вероятно, он не верил, что кто-то из горожан способен сделать что-то бесплатно. Он спросил Мариэль, не пора ли им уходить, и она сказала, что догонит его через несколько минут, он как раз успеет завести свой пикап. Сколлей помедлил, не торопясь покинуть нас, словно боялся новых откровений после его ухода.

– Ступайте, Эрни, – сказала Мариэль. – Мне нужно всего пару минут, чтобы поговорить с мистером Паркером об одном личном деле. Я не собираюсь говорить ничего лишнего.

Он кивнул, пожал мне руку и вышел из бара на вечернюю улицу.

– Что за личное дело? – спросил я.

– Достаточно личное. Насчет этого Брайтуэлла. Кто он такой на самом деле? Без всякой успокаивающей ерунды по поводу необычности и так далее. Я хочу знать правду.

– Можно сказать, что он принадлежал к некоей секте. Ее члены называли себя Поборниками. И знаком его принадлежности служил тот трезубец на запястье.

– Принадлежности к чему?

– К сообществу ему подобных.

– И во что же они верили?

– Верили в существование падших ангелов. Некоторые из них даже верили в то, что сами имели ангельское происхождение. Это нередкое заблуждение, хотя они рассуждали на эту тему на самом изысканном уровне.

– Неужели Брайтуэлл считал себя падшим ангелом?

– Увы.

Она обдумала сказанное.

– А что имела в виду моя мать, говоря о каком-то «тайном ангеле»?

Имелось два возможных объяснения. Первое восходило к легенде о великом изгнании восставших ангелов и их падении с небес на землю. Такой ангел мог раскаяться, и, хотя он верил, что нет никакой надежды на прощение за его проступок, продолжал расплачиваться за грех, сбежав от разгневанных отчаявшихся собратьев, навеки затерявшись в толпе беспорядочно расселившегося человечества.

Однако я поделился с Мариэль вторым объяснением:

– Брайтуэлл считал себя слугой демонов-близнецов, двух половинок единого существа. Их противники давно обнаружили одного из них и спрятали, запечатав в серебро, чтобы предотвратить его блуждания, но Брайтуэлл и второй ангельский близнец продолжали его искать. И всеми силами они упорно стремились найти и освободить его.

– Господи… И они нашли что искали?

– Да, Брайтуэлл думал, что нашел в итоге, но, достигнув цели этих поисков, умер.

– И та женщина, Дарина Флорес, исповедовала такую же веру?

– Если, как нам рассказали, она общалась с Брайтуэллом, когда он приехал в Фоллс-Энд, то это вполне вероятно.

– Но у нее не было знаковой татуировки, я спрашивала отца.

– Она могла быть в скрытом месте. Хотя до нынешнего вечера мне не приходилось слышать о Дарине Флорес.

Откинувшись на спинку стула, Мариэль пристально взглянула на меня:

– Почему Брайтуэлл так интересовался тем самолетом?

– Вы хотите, чтобы я это выяснил?

Она подумала над моим вопросом и облегченно вздохнула:

– Пожалуй, нет. Полагаю, вы правы, и Эрни тоже. Нам следует просто успокоиться и оставить этот самолет там, где он есть.

– Предугадывая ваш вопрос, могу сказать, что Брайтуэлла интересовали не деньги, вернее, они не были самоцелью. Если он и стремился найти тот самолет, то по какой-то иной причине. И если ваш отец правильно догадался насчет того пассажира в самолете, прикованного к креслу, то, возможно, именно этот пленник был объектом интереса Брайтуэлла; либо он, либо те бумаги, что видел ваш отец. То есть имели значение списки имен. Они могли быть своего рода официальным документом. Поэтому деньги являлись лишь средством достижения более важной цели Брайтуэлла. Он столкнулся с вашим отцом в доме престарелых, где лежала ваша мать, потому что Брайтуэл и, вероятно, та красотка Флорес заинтересовались необычно большими расходами. А к ним относилась оплата услуг по уходу за вашей матерью.

– Неужели вы думаете, что Брайтуэлл поверил лжи моего отца об источнике доходов?

– Даже если не поверил, у него не было возможности продолжать поиски. Он умер в том же году, вскоре после того, как заявился к вашему отцу.

И вновь Мариэль одарила меня подозрительным взглядом. Ей не откажешь в проницательности. Эрни Сколлея главным образом волнуют полиция и то обстоятельство, что кто-то может прийти к нему и потребовать деньги, которых у него не было, но тревога Мариэль Веттерс имела более серьезные причины.

– Вы назвали их Поборниками, то есть их много. И раз та женщина действовала не одна, то это подразумевает, что таких, как Брайтуэлл, может быть еще немало.

– Нет, – возразил я, – подобных ему никто не видел. Вы даже не представляете, насколько он был отвратительным. Что до Поборников – по-видимому, они выдохлись. Хотя эта красотка Флорес, возможно, отличается от остальных. И именно поэтому лучше вам с мистером Сколлеем хранить молчание. Если она еще ведет поиски, то лучше не привлекать ее внимание.

С парковки донеслись гудки. Эрни Сколлей занервничал.

– Вас призывают в дорогу, – заметил я.

– Эрни узнал про самолет раньше меня, – сказала Мариэль. – Брат рассказал ему эту историю перед самоубийством, но лишь когда я пришла к нему с окончанием, он осознал необходимость обратиться за советом. Теперь он успокоится. Он добрый старик, но не дурак. Я тоже обработаю братца. Его можно назвать идиотом, но при всем идиотизме он вполне осознает свои достоинства и недостатки. К тому же не захочет подвергать риску шальные деньги.

– И сами вы также не собираетесь больше откровенничать.

– Нет, – подтвердила она. – Так что дело только за вами.

– Я не обязан соблюдать конфиденциальность дела клиента, поскольку, строго говоря, вы даже и не клиенты. Но мне известно, каковы эти люди. И я не собираюсь подвергать риску ни мистера Сколлея, ни вашу семью.

Женщина понимающе кивнула как тому, что я сказал, так и подтексту, и встала.

– Один последний вопрос, мистер Паркер, – сказала она. – Вы верите в падших ангелов?

Мне не хотелось ей лгать.

– Да, кажется, уверовал.

Мариэль достала из сумочки листок бумаги. Он выглядел потрепанным, и его явно складывали и раскладывали множество раз. Она положила его возле моей правой руки.

– Что это? – поинтересовался я.

– Отец оставил ранец в самолете, но забрал из него один из списков имен. Сам не знал, почему… Мне кажется, счел это своего рода дополнительной гарантией безопасности. Если бы что-то случилось с ним или с Полом, то это могло бы обеспечить улику для нахождения виновных.

Расставшись со списком, Мариель положила руку мне на плечо.

– Только не упоминайте, пожалуйста, наши имена, – попросила она и удалилась.

На кухне своего дома в Коннектикуте Барбара Келли продолжала бороться за оставшуюся ей недолгую жизнь.

От боли выплеснувшегося в лицо кипящего кофе Дарина Флорес на мгновение онемела. А потом закричала, вскинув руки, словно хотела просто стереть обжигающую жидкость с лица. Оно уже начало отчаянно гореть, крик сменился диким визгом; Дарина отшатнулась к кухонному столу и, споткнувшись, повалилась на пол. В немом потрясении мальчик открыл рот; он буквально оцепенел. Барбара оттолкнула его в сторону с такой силой, что он ударился затылком об угол мраморной столешницы с ужасающим глухим звуком, заставившим Барбару лишь крепче стиснуть зубы. Она не оглянулась, даже когда ногти Дарины царапнули ее лодыжку. Едва не потеряв равновесие, Барбара, однако, сохранила самообладание; ее целеустремленный взгляд пробежался по коридору и столику с ключами от машины – к спасительной входной двери.

Подхватив ключи, она рывком распахнула дверь и вылетела под проливной дождь к машине, стоявшей на подъездной дорожке. Нажав на брелоке кнопку «открыть», увидела, как подмигнули ей фары. Машина гостеприимно мурлыкнула. Беглянка уже распахнула переднюю дверь, когда кто-то вдруг навалился на нее сзади: его ноги сомкнулись у нее на талии, а руки вцепились в волосы и глаза. Повернув голову налево, она увидела в непосредственной близости разъяренное лицо мальчика. В его разинутом рту белели отвратительные кроличьи зубы, которые мгновенно вгрызлись в щеку Барбары и, сомкнувшись, выдрали кусок плоти. Теперь уже завизжала Барбара. Она извернулась и, ухватившись за ветровку, попыталась сбросить ребенка со спины. Но он крепко держался, и его челюсти опять вгрызлись, на сей раз в шею.

Она с силой припечатала мелкого мерзавца к борту машины и почувствовала, что вышибла из него дух. Для верности еще разок стукнула его, резко откинув назад голову. Его нос хрустнул, ударившись об ее затылок, и мальчик выпустил свою добычу, однако из-за нападения она выронила ключи. Уродец свалился на землю, защищая рукой сломанный нос. Барбара развернулась к нему и прицельно ударила по ребрам. Господи, ее лицо заливала кровь! Она увидела в окне собственное отражение: на щеке зияла рваная рана размером с серебряный доллар.

Глянув на гравийную дорожку, женщина нашла ключи. Наклонившись, подняла их, но когда выпрямилась, за ее спиной уже маячила Дарина. Барбара не успела отскочить – лезвие ножа ужалило ее левую ногу, резанув по сухожилиям под коленом. Она резко осела, а Дарина, навалившись на нее всем телом, нанесла вторую резаную рану, лишив и правую ногу Барбары подвижности. Теперь уже пинали именно ее. Дарина, перевернув жертву на спину, заставила ее лицезреть тот урон, что Барбара нанесла ее внешности.

Отныне Дарину Флорес никто не назовет красоткой. Бо`льшая часть ее ошпаренного лица побагровела, левый глаз покраснел и распух; а судя по наклону головы, на этот глаз преследовательница ослепла.

«Так ей и надо», – корчась на жестком гравии, подумала Барбара, хотя саму ее терзала жгучая боль в раненых ногах.

– Что ты наделала?! – возмущенно промычала Дарина.

Двигалась только левая половина ее рта, и речь получалась неразборчивой, как у пьяной.

– Я достала тебя, подлая тварь! – крикнула Барбара. – И ты получила поделом!

Дарина вскинула свое изуродованное лицо к небесам, подставляя обваренную кожу под холодные дождевые струи. Рядом с ней появился мальчик. Из его распухшего носа текла кровь.

– И где же он, твой триединый бог? – ехидно спросила Дарина. – Почему он не спасает тебя? – Она глянула на мальчика. – Покажи ей, – велела она. – Покажи смысл истинного воскрешения.

Мальчик откинул капюшон, обнажив бугристую плешивую голову с клочками волос, похожую на голую скалу, местами поросшую лишайником. Он медленно расстегнул «молнию» куртки, продемонстрировав Барбаре шею, на которой уже проступила багровая опухоль.

– Нет! – вскрикнула Барбара. – Нет, нет…

Она выставила вперед руки, словно могла защититься от его приближения, но обездвиженную женщину тут же схватили и быстро втащили обратно в дом. Раскаты грома и шум дождя заглушили истошные крики жертвы, а изливающаяся из ран кровь мгновенно исчезала под дождем – так же бесследно, как ее надежда на спасение и близкий конец грешной жизни.

В отчаянии Барбара зашептала покаянную молитву.