Текст книги "Эверест. Кому и за что мстит гора?"

Переходить через ледопад было страшно и совсем непросто, но при этом это вселявшее ужас место отличалось удивительной красотой и очарованием. Когда рассвет прогнал ночную тьму, изломанный ледник предстал перед моими глазами трехмерным ландшафтом неописуемой красоты. Температура была минус 14 градусов по Цельсию. Мои «кошки» с обнадеживающим хрустом вгрызались в поверхность ледника. Пристегнувшись к страховочной веревке, я петлял по лабиринту вертикальных голубых сталагмитов. Ледяные скалы с двух сторон напирали на ледник, поднимаясь вверх, словно плечи злого божества.

Я БЫЛ НАСТОЛЬКО ПЛЕНЕН КРАСОТОЙ ОКРУЖАЮЩЕГО МИРА, НАСТОЛЬКО ЗАХВАЧЕН ТОНКОСТЯМИ СЛОЖНОГО ВОСХОЖДЕНИЯ И ИСПЫТЫВАЛ ТАКОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ, ЧТО НА ЧАС ИЛИ ДВА СОВЕРШЕННО ПОЗАБЫЛ О СТРАХЕ.

Мы преодолели три четверти пути до первого лагеря, и Холл во время привала заметил, что ледопад находится в лучшей форме, чем когда-либо ему довелось его видеть.

– Тропа в этом сезоне прямая, как автострада, – сказал он.

Однако чуть выше, на высоте 5790 метров, веревка вывела нас к подножию гигантского, опасно нависающего серака. Огромный, как двенадцатиэтажный дом, он накренился над нашими головами под углом тридцать градусов. Маршрут пролегал по узкому проходу, который резко поднимался вверх на нависающую грань: мы должны были подняться на эту накренившуюся башню и перелезть через нее, чтобы не рисковать и не пробираться под тоннами нависшего льда.

Я понимал, что безопасность зависит от скорости движения. Я быстрым шагом устремился к относительно безопасному гребню серака, но так как еще не успел акклиматизироваться, то мой «быстрый шаг» оказался не лучше черепашьего. Каждые четыре или пять шагов мне приходилось останавливаться, облокачиваться на веревку и жадно втягивать в себя разреженный, бедный кислородом воздух, обжигающий легкие.

Серак не обрушился, я вышел на его верхушку и, задыхаясь, свалился на его ровной вершине. Мое сердце билось, словно я бегом поднялся по лестнице на много-много этажей. Чуть позже, в 8.30 утра, я дошел до верхней оконечности самого ледопада, которая открывалась за последними сераками. Однако ощущение уверенности от достижения первого лагеря меня не успокоило, потому что я не переставал думать об оставшемся внизу зловеще наклоненном сераке, а также о том, что мне придется еще минимум семь раз пройти под этим дамокловым мечом, если я хочу подняться на вершину Эвереста. Я решил, что альпинисты, которые пренебрежительно называли этот маршрут «дорогой для яков», вне всякого сомнения, никогда не видели ледопада Кхумбу.

Перед тем как мы вышли из палаток базового лагеря, Роб объяснил, что даже если некоторым из нас не удастся дойти до первого лагеря к 10.00 утра, мы все равно начнем спуск, чтобы успеть вернуться назад до того, как полуденное солнце сделает ледопад еще более неустойчивым и опасным. В назначенный час до первого лагеря дошли только Роб, Фрэнк Фишбек, Джон Таск, Даг Хансен и я. Ясуко Намба, Стюарт Хатчисон, Бек Уэтерс и Лу Касишке в сопровождении проводников Майка Грума и Энди Харриса находились внизу, в шестидесяти вертикальных метрах от первого лагеря, когда Роб вышел с ними на связь и развернул всех назад.

В ТОТ ДЕНЬ МЫ ВПЕРВЫЕ НАБЛЮДАЛИ ДРУГ ДРУГА В УСЛОВИЯХ НАСТОЯЩЕГО ВОСХОЖДЕНИЯ И СМОГЛИ ЛУЧШЕ ОЦЕНИТЬ СИЛЬНЫЕ И СЛАБЫЕ СТОРОНЫ СВОИХ ТОВАРИЩЕЙ, НА КОТОРЫХ КАЖДЫЙ ИЗ НАС БУДЕТ ПОЛАГАТЬСЯ В БЛИЖАЙШИЕ НЕДЕЛИ.

Даг и Джон (пятидесяти шести лет, самый старший в нашей команде), как я и предполагал, оказались довольно крепкими орешками. Однако больше всех меня поразил Фрэнк – щеголь-издатель из Гонконга с мягким голосом. Демонстрируя навыки, приобретенные им в трех предыдущих экспедициях на Эверест, он шел медленно, но ровно, четко держал темп, а около вершины ледопада спокойно обогнал почти всех, причем никто бы и не сказал, что ему трудно дышать.

Стюарт, самый младший и по виду самый сильный платный участник во всей команде, выглядел на фоне Фрэнка весьма блекло. Он сразу взял хороший темп и вырвался вперед группы, но быстро выбился из сил и на подходе к вершине ледопада еле-еле плелся в хвосте. Лу растянул мышцу на ноге в первое утро во время перехода к базовому лагерю, поэтому шел медленно, но уверенно. А вот Бек и в особенности Ясуко, как выяснилось, оказались слабыми альпинистами.

Несколько раз казалось, что Бек и Ясуко вот-вот упадут с лестницы и провалятся в трещину, и складывалось такое ощущение, что Ясуко даже не знала, как пользоваться «кошками»[9]9
  Хотя Ясуко уже пользовалась «кошками» при восхождениях на Аконкагуа, Мак-Кинли, Эльбрус и Винсон, ни одно из этих восхождений либо почти, либо вообще не включало подъемов по настоящему льду. Горы в каждом из этих случаев представляли собой относительно ровные заснеженные склоны и/или осыпи камня, похожего на гравий. – Прим. авт.


[Закрыть].

В обязанности Энди, который был младшим проводником, входило сопровождение наиболее слабых и медленных клиентов, идущих в арьергарде. Энди проявил себя как талантливый и чрезвычайно внимательный тренер и целое утро обучал Ясуко основным техникам подъема по льду.

Несмотря на все недостатки членов нашей группы, на вершине ледопада Роб заявил, что он доволен действиями и подготовкой каждого из своих клиентов.

– Для первого выхода из базового лагеря все вы показали себя с самой лучшей стороны, – сказал он с отеческой гордостью. – Я считаю, в этом году у нас хорошая и сильная команда.

Для того чтобы спуститься в базовый лагерь, потребовалось чуть больше часа. Когда я снял «кошки», чтобы пройти последние тридцать метров до палаток, солнце уже палило так сильно, словно хотело вскипятить мои мозги. Однако настоящая головная боль началась только через несколько минут, когда мы с Хелен и Чхонгбой болтали в палатке-столовой. Я никогда не испытывал ничего подобного. Это была убийственная боль между висками, боль такой силы, что к горлу то и дело подкатывала тошнота, и я не мог говорить членораздельными, законченными предложениями. Испугавшись, что у меня сейчас случится инсульт, я прервал разговор на полуслове и, пошатываясь, побрел к себе в палатку, забрался в спальный мешок и натянул шапку на глаза.

Головная быль была убийственной силы и напоминала мигрень, однако я понятия не имел, что могло ее вызвать. Казалось маловероятным, что боль явилась результатом пребывания на большой высоте, потому что началась она только после того, как я вернулся в базовый лагерь. Скорее всего, это была реакция организма на сильное ультрафиолетовое излучение, которое обожгло сетчатку и напекло голову. Чем бы эта боль ни была вызвана, мучился я ужасно. Последующие пять часов я пластом пролежал в своей палатке, стараясь избежать воздействия любых раздражителей. Если я открывал глаза или, даже не поднимая век, просто двигал ими из стороны в сторону, боль била, как разрядом электрического тока. На закате, когда у меня больше не было сил все это терпеть, я потащился в медицинскую палатку за советом к врачу нашей экспедиции Каролине.

Она дала мне сильное болеутоляющее и добавила, что надо выпить немного воды, но после пары глотков меня вырвало пилюлей, водой и остатками ланча.

– Хм-м, – призадумалась Каролина. – Думаю, нам стоит попробовать другие методы лечения.

Она сказала, чтобы я положил под язык крошечную таблетку, которая остановит рвоту, и потом проглотил две пилюли с кодеином. Через час боль начала стихать, и, чуть не плача от счастья, я погрузился в сладкое забытье.

В полудреме я лежал в своем спальном мешке, глядя на утренние солнечные тени на стенах моей палатки, как вдруг раздался голос Хелен:

– Джон! Телефон! Тебе звонит Линда!

Я кое-как натянул сандалии, трусцой добежал до расположенной в двадцати метрах палатки связи и, пытаясь восстановить дыхание, схватил телефонную трубку.

Аппарат спутниковой телефонной и факсимильной связи был не намного больше обычного ноутбука. Звонки стоили дорого, около пяти долларов за минуту, и иногда соединение так и не срабатывало. Вообще было крайне удивительно, что моя жена в Сиэтле набрала тринадцатизначный номер и спокойно дозвонилась до меня на Эвересте. Я был очень рад ее слышать, но в голосе Линды угадывалась грусть, которую я почувствовал даже на другом полушарии.

– У меня все хорошо, – уверяла она. – Но мне очень хочется, чтобы ты был здесь.

Восемнадцать дней назад она расплакалась, когда везла меня в аэропорт, откуда я улетал в Непал.

– ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ, – ПРИЗНАЛАСЬ ОНА, – Я ПЛАКАЛА НЕ ПЕРЕСТАВАЯ. НИКОГДА ЕЩЕ МНЕ Н Е БЫЛО ТАК ГРУСТНО, КАК ПРИ ПРОЩАНИИ С ТОБОЙ. МНЕ КАЗАЛОСЬ, ТЫ МОЖЕШЬ НЕ ВЕРНУТЬСЯ, И ЭТО БЫЛО УЖАСНО. ТАК БЕССМЫСЛЕННО И БЕСПОЛЕЗНО.

Мы поженились пятнадцать с половиной лет назад. Через неделю после нашего первого разговора о том, чтобы пожениться, мы пришли к мировому судье и расписались. Мне было тогда двадцать шесть лет, я решил бросить альпинизм и заняться в этой жизни чем-то серьезным.

Мы встретились с Линдой, когда она сама была альпинисткой, к тому же очень одаренной. Тем не менее, Линда оставила это занятие после того, как сломала руку и повредила спину. Это дало ей прекрасную возможность трезво оценить риски, связанные с таким опасным видом спорта. Сама Линда никогда не просила меня бросить спорт, но мое заявление о том, что я намерен уйти из альпинизма, повлияло на ее согласие выйти за меня замуж.

Я сам не был в состоянии оценить то влияние, которое оказывал на меня этот вид спорта, а также смысл, который альпинизм придавал моей бесцельной жизни, где меня несло без руля и ветрил. Я даже и не представлял, какая пустота появится в моей жизни после того, как я перестану заниматься альпинизмом. Через год я не выдержал, вытащил из кладовки веревку и снова вернулся на скалы. В 1984 году, когда я отправился в Швейцарию, чтобы подняться на печально известную и опасную Северную стену горы Эйгер, наши с Линдой отношения были фактически на грани разрыва, и именно мое восхождение явилось причиной разногласий.

После моей неудавшейся попытки одолеть Эйгер отношения с Линдой в течение двух-трех лет были далеко не самыми лучшими, но мы это пережили, и наш брак не распался. Линда смирилась с моими восхождениями. Она поняла, что они были важной (хотя и непонятной ей) частью меня самого. Она понимала, что альпинизм стал выражением некоего странного, неизменного аспекта моей личности, избавиться от которого я был не в состоянии – точно так же, как не мог изменить цвет своих глаз. И вот, когда наши отношения стали, наконец, улучшаться, журнал Outside подтвердил, что отправляет меня в командировку на Эверест.

Сперва я делал вид, что еду на Эверест скорее в качестве журналиста, чем альпиниста. Мол, я согласился на это задание, потому что коммерциализация Эвереста была интересной темой и гонорар был вполне вменяемым. Я объяснял Линде и всем остальным, кто выражал сомнения по поводу того, «потяну» ли я как альпинист в Гималаях, что не собираюсь подниматься слишком высоко.

– Возможно, поднимусь только чуть выше базового лагеря. Ну, чтобы понять, что такое большая высота, – уверял я.

Конечно же, это была полная фигня. Учитывая длительность путешествия и время, которое я затратил на подготовку к нему, я заработал бы намного больше денег, оставшись дома и работая над заказанными мне статьями.

Я ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ ВЗЯТЬСЯ ЗА ЭТО ЗАДАНИЕ, ПОТОМУ ЧТО МЕНЯ ВЛЕКЛА МИСТИЧЕСКАЯ СИЛА ЭВЕРЕСТА. ЕСЛИ ЧЕСТНО, Я ТАК СИЛЬНО ХОТЕЛ ПОДНЯТЬСЯ НА ГОРУ, КАК НИКОГДА В ЖИЗНИ НИЧЕГО НЕ ХОТЕЛ. С той секунды, как я согласился поехать в Непал, моей целью стало подняться так высоко, насколько позволят мне мои весьма слабые ноги и легкие.

Когда Линда отвозила меня в аэропорт, она уже давно поняла, что я лгу, чтобы успокоить ее и всех остальных. Она прекрасно понимала, что я планирую, и это ее пугало.

– Если ты погибнешь, – говорила она со смешанным чувством отчаяния и злости, – не только ты один заплатишь эту цену. Мне ведь тоже придется расплачиваться всю оставшуюся жизнь, понимаешь? Неужели это для тебя ничего не значит?

– Перестань, я не погибну, – ответил ей я. – Не надо мелодрамы.

Глава 7. Первый лагерь
13 апреля 1996 года. 5944 метра

Есть люди, которых недосягаемое влечет больше, чем остальных. Их амбиции и фантазии перевешивают все сомнения, которые посещают большинство осторожных людей. Решимость и вера – вот их главное оружие. В лучшем случае таких людей считают эксцентриками, в худшем – сумасшедшими.

Эверест пленил многих таких людей. Опыт альпинизма у них или вовсе отсутствовал, или был чрезвычайно мал. Несомненно, ни один из них не имел достаточных навыков для того, чтобы восхождение на Эверест стало разумной и реальной целью. Всех их объединяли три общие черты: вера в себя, огромная решимость и выносливость.

Уолт Ансуорт «Эверест»

Я вырос с амбициями и решимостью, без которых мог бы стать гораздо более счастливым. Я много думал, и у меня появился отсутствующий взгляд мечтателя, потому что зачаровывали меня только далекие вершины, и именно к ним тянулся всей душой. Я не знал, чего можно достичь лишь одним упорством и ничем другим, но метил высоко, и каждая неудача только прибавляла мне решимости осуществить хотя бы одну, но, пожалуй, главную мечту моей жизни.

Эрл Денман «На Эверест в одиночку»

Весной 1996 года на склонах Эвереста точно не наблюдалось недостатка в мечтателях. Подготовка многих, кто собрался покорить его вершину, была такой же недостаточной и слабой, как моя, а то и еще слабее. Если бы мы трезво оценили собственные возможности и сопоставили их с теми сложнейшими задачами, которые ставит перед нами «крыша мира», то, возможно, поняли бы, что половина обитателей лагеря просто бредит. Но, с другой стороны, такое положение вещей было вполне предсказуемым. Эверест всегда, как магнит, притягивал к себе эксцентриков, жаждущих славы, безнадежных романтиков и других оторванных от реальности людей.

В марте 1947 года далеко не самый богатый, если не сказать бедный, канадский инженер Эрл Денман прибыл в Дарджилинг и объявил о своем намерении подняться на Эверест, несмотря на мизерный альпинистский опыт и отсутствие официального разрешения на посещение Тибета. Каким-то непонятным образом ему удалось уговорить двух шерпов его сопровождать. Этих шерпов звали Анг Дава и Тенцинг Норгей.

Тенцинг – тот самый шерп, который позднее совершит первое восхождение на Эверест вместе с Хиллари, – в 1933 году, в возрасте семнадцати лет, иммигрировал в Дарджилинг из Непала. Тенцинг надеялся наняться в экспедицию, отправляющуюся на вершину весной того же года. Ту экспедицию возглавлял известный британский альпинист Эрик Шиптон. Молодой шерп в тот раз не попал в состав экспедиции, а остался в Индии. Позже, в 1935 году, Шиптон нанял его в британскую экспедицию на Эверест.

К 1947 году, когда Тенцинг согласился идти с Денманом, он уже трижды побывал на великой горе. Позднее он признавался, что понимал, насколько безрассудными были планы Денмана, но он сам не был в силах побороть притяжение Эвереста:

«Это был абсолютно бессмысленный план. Во-первых, существовала большая вероятность, что мы просто не попадем в Тибет. Во-вторых, если даже и попадем, нас, скорее всего, поймают, и у всех нас – как у проводников, так и у Денмана – будут очень серьезные неприятности. В-третьих, я ни секунды не сомневался, что даже если мы дойдем до горы, то такой отряд, как наш, не сможет подняться на вершину. В-четвертых, эта попытка будет в высшей степени опасной. В-пятых, у Денмана не было денег ни для того, чтобы хорошо нам заплатить, ни для того, чтобы гарантировать выплату компенсации нашим иждивенцам в случае, если с нами что-нибудь случится. И так далее, и так далее. Любой человек в здравом уме сказал бы «нет». Но я не мог сказать «нет». Моя душа рвалась к горе, и притяжение Эвереста было сильнее, чем любая другая сила на Земле. Мы с Дава пару минут поговорили и приняли решение.

– Хорошо, – сказал я Денману. – Мы попробуем».

Пока маленькая экспедиция шла через Тибет к Эвересту, оба шерпа прониклись к канадцу любовью и уважением. Денман был неопытным, но шерпы, тем не менее, восхищались его смелостью и физической силой. Впрочем, Денман, к его чести в конце концов признал несостоятельность своих планов, когда они прибыли на склоны Эвереста и посмотрели в лицо реальности. На высоте 6700 метров они пережили ураган, Денман признал поражение, трое мужчин повернули назад и благополучно возвратились в Дарджилинг ровно через пять недель после того, как его покинули.

Меланхоличному идеалисту, англичанину Морису Уилсону повезло гораздо меньше, чем Денману. Уилсон совершил свою безрассудную попытку восхождения тринадцатью годами ранее. Как ни странно, но на это путешествие он осмелился потому, что хотел помочь всем своим братьям и сестрам на этой планете. Уилсон пришел к весьма странному заключению, что восхождение на Эверест станет лучшей рекламой его собственного убеждения – что бесчисленные болезни и недуги человечества можно излечить путем строгого поста и веры в Господа. Он решил прилететь в Тибет на маленьком аэроплане, который собирался жестко приземлить на склонах Эвереста, чтобы оттуда отправиться к вершине. Тот факт, что он абсолютно ничего не знал ни об альпинизме, ни о самолетах, он не считал серьезным препятствием для осуществления своего плана.

Уилсон купил биплан с матерчатыми крыльями, который в простонародье назывался «Цыганский мотылек», окрестил его «Изворотливый»[10]10
  Созвучное с названием «Эверест» английское сочетание Ever Wrest (буквально – «Всегда выкручивайся»). – Примеч перев.


[Закрыть] и освоил азы управления самолетом. Затем он в течение пяти недель тренировался на низких склонах гор в Сноудонии{30}30
  Район Кембрийских гор в Англии, самая высокая гора – Сноудон, высота 1085 метров. – Примеч. перев.


[Закрыть] и в английском округе Лейк-Дистрикт, чтобы изучить все, что, по его представлениям, необходимо знать об альпинизме. После этого, в мае 1933 года, он взлетел на своем крошечном биплане и через Каир, Тегеран и Индию направился к Эвересту.

В то время о затее Уилсона много писали в прессе. Он прилетел в Индию, но, не получив разрешения от непальского правительства на перелет над Непалом, продал свой биплан за пятьсот фунтов и добирался по суше до Дарджилинга, где с прискорбием узнал, что ему отказали в разрешении на посещение Тибета. Но и это его нисколько не смутило. В марте 1934 года он нанял трех шерпов, переоделся буддистским монахом и, игнорируя английские колониальные власти, тайно прошел четыреста пятьдесят километров по лесам Сиккима и засушливому Тибетскому плато. 14 апреля он оказался у подножия Эвереста. Поднявшись по ледяным, истыканным камнями склонам ледника Восточный Ронгбук, Уилсон вначале взял хороший темп, но, по незнанию тонкостей перехода по леднику, неоднократно сбивался с пути, сильно уставал и расстраивался. Однако и тут Уилсон не сдался.

К середине мая он вышел на вершину ледника Восточный Ронгбук, расположенную на высоте 6400 метров, где позаимствовал запасы еды и оборудования со склада неудачной экспедиции Эрика Шиптона 1933 года. Отсюда Уилсон начал подъем по склону, ведущему наверх к Северному седлу, и дошел до отметки 6920 метров. Однако вертикальный ледяной обрыв оказался выше его сил, и он был вынужден повернуть назад, к месту склада Шиптона. Но даже это его не сломило и не остановило. 28 мая Уилсон написал в своем дневнике: «Это будет последняя попытка и, я предчувствую, успешная». После чего он снова отправился вверх.

Через год, когда Шиптон вернулся на Эверест, его экспедиция нашла тело замерзшего Уилсона в снегу у подножия Северного седла.

«Посовещавшись, мы решили похоронить его в расщелине, – написал Чарльз Уоррен, один из альпинистов, нашедших тело Уилсона. – Мы сняли шапки, и, я думаю, каждый из нас был расстроен тем, что нам приходится хоронить человека. Мне казалось, что я уже зачерствел и стал невосприимчив к картинам смерти, но так как Уилсон делал то же дело, что и мы, его трагедия сильно тронула наши сердца».

В наши дни на склонах Эвереста часто встречаются современные Уилсоны и Денманы, то есть недостаточно квалифицированные для восхождения на самую высокую гору мира мечтатели.

Мне довелось встречать подобных людей во время экспедиции, которую я описываю. Такое положение вещей вызывает у многих резкую критику. Но вопрос, кто может претендовать на восхождение на Эверест, а кто – нет, является гораздо более сложным, чем может показаться на первый взгляд. Тот факт, что альпинист заплатил большую сумму за участие в экспедиции, сопровождаемую проводниками, сам по себе не означает, что этот альпинист недостоин взойти на гору. Весной 1996 года на Эвересте было, по крайней мере, две коммерческие экспедиции, в состав которых входили ветераны Гималаев, которых можно со всем основанием назвать достойнейшими из достойных.

Когда 13 апреля я ожидал в первом лагере на вершине ледопада моих товарищей по команде, мимо меня проследовали в связке двое альпинистов из экспедиции Скотта Фишера «Горное безумие». Один из них оказался тридцативосьмилетним строителем-подрядчиком из Сиэтла Кливом Шёнингом. Шёнинг был в свое время членом американской олимпийской сборной по горнолыжному спуску. Он был исключительно сильным, но имел минимальный опыт пребывания на больших высотах. Однако с ним был его дядя, живая легенда Гималаев Пит Шёнинг.

Питу, одетому в полинялый и заношенный «гортекс», через два месяца должно было исполниться шестьдесят девять. Он был сухощавым и сутуловатым мужчиной, который вернулся в район высоких Гималаев после долгого перерыва. В 1958 году он вошел в историю как главный организатор первого восхождения на Хидден-Пик, вершину высотой в 8068 метров в Каракорумских горах, в Пакистане. Тогда американские альпинисты впервые взошли на высоту, на которую до этого еще никогда не поднимались. Однако еще более известным Пит стал благодаря своему героическому поведению во время неудачной экспедиции на вершину Чогори в том же 1953 году – в тот же год, когда Хиллари и Тенцинг взошли на вершину Эвереста.

Высоко на Чогори экспедицию из восьми человек, готовую штурмовать вершину, прижал к горе сильнейший ураган, и у одного члена команды, Арта Джилки, под воздействием большой высоты развился острый тромбофлебит – опасная для жизни закупорка вен тромбом. Альпинисты понимали, что им необходимо немедленно спустить Джилки вниз, чтобы оставалась хоть какая-то надежда на его спасение, поэтому Шёнинг и остальные, невзирая на яростный ветер, начали спускать товарища по крутому гребню Абруццкого.

НА ВЫСОТЕ 7620 МЕТРОВ АЛЬПИНИСТ ДЖОРДЖ БЕЛЛ ПОСКОЛЬЗНУЛСЯ И ПОТЯНУЛ ЗА СОБОЙ ЕЩЕ ЧЕТВЕРЫХ ТОВАРИЩЕЙ. МГНОВЕННО СРЕАГИРОВАВ, ШЁНИНГ НАМОТАЛ ВЕРЕВКУ СЕБЕ НА ПЛЕЧИ И ЗАЦЕПИЛ ЕЕ ЗА ЛЕДОРУБ. ЕМУ УДАЛОСЬ, ДЕРЖА ОДНОЙ РУКОЙ ДЖИЛКИ, ОДНОВРЕМЕННО УДЕРЖАТЬ ЕЩЕ ПЯТЕРЫХ СОСКОЛЬЗНУВШИХ АЛЬПИНИСТОВ.

Этот один из самых невероятных подвигов, вошедших в историю покорения гор, навсегда останется в анналах альпинизма в виде термина «Билей»[11]11
  От англ. belay – альпинистский термин, который обозначает описанный выше способ закрепления веревки. – Прим. авт.


[Закрыть].

А теперь Пита Шёнинга вели на Эверест Фишер и два его проводника – Нил Бейдлман и Анатолий Букреев. Когда я спросил Бейдлмана, очень сильного альпиниста из Колорадо, каково быть проводником такого уважаемого клиента, как Шёнинг, тот, усмехнувшись, быстро поправил меня:

– Люди вроде меня не могут «вести» Пита Шёнинга или быть его гидом. Для меня большая честь оказаться с ним в одной команде.

Шёнинг записался в группу Фишера «Горное безумие» не потому, что ему был нужен проводник, а только потому, что хотел избавить себя от хлопот по выбиванию разрешения на восхождение, организации обеспечения кислородом, провизией, поддержки шерпов и тому подобного.

Через несколько минут после того, как Пит и Клив Шёнинги прошли мимо меня вверх по дороге к собственному первому лагерю, появилась Шарлотта Фокс, также член команды Фишера. Стройная и энергичная тридцативосьмилетняя Фокс работала в лыжном патруле в небольшом городке Аспин, штат Колорадо. Она покорила уже два восьмитысячника: Гашербрум II в Пакистане (8035 метров) и соседнюю с Эверестом Чо-Ойю (8153 метра). Чуть позже я встретил члена коммерческой экспедиции Мэла Даффа и двадцативосьмилетнего финна по имени Вейкка Густафсон, который прежде уже совершал восхождения в Гималаях и покорил Эверест, Дхаулагири, Макалу и Лхоцзе.

В отличие от них, ни один клиент из экспедиции Холла никогда не поднимался на вершину восьмитысячника. Если человека, наподобие Пита Шёнинга, сравнить со звездой высшей лиги бейсбола, то мои товарищи по команде, и я в том числе, выглядели рядом с ним как дворовая команда провинциальных софтболистов, купивших себе места в высшей лиге.

Да, наверху ледопада Холл назвал нас «хорошей и сильной командой». Возможно, мы и на самом деле были сильными, если сравнивать нас с группами клиентов, которых Холл водил на гору в прошлые годы. Но мне было совершенно очевидно, что никто в нашей команде даже и мечтать не мог, чтобы подняться на Эверест без сопровождения Холла, его проводников и шерпов.

С другой стороны, наша группа была гораздо более компетентной по сравнению с многими другими. Так, в составе коммерческой экспедиции, которую вел один англичанин, никак до этого не проявивший себя в Гималаях, было несколько альпинистов с весьма сомнительным уровнем квалификации.

НАИМЕНЕЕ ПОДГОТОВЛЕННЫМИ И КВАЛИФИЦИРОВАННЫМИ ЛЮДЬМИ НА ЭВЕРЕСТЕ ОКАЗАЛИСЬ ОТНЮДЬ НЕ ПЛАТНЫЕ КЛИЕНТЫ, СОПРОВОЖДАЕМЫЕ ПРОВОДНИКАМИ, А ЧЛЕНЫ ТРАДИЦИОННЫХ НЕКОММЕРЧЕСКИХ ЭКСПЕДИЦИЙ.

Когда, возвращаясь в базовый лагерь, я шел по нижней части ледопада, то догнал двух неторопливых альпинистов в странной одежде и с еще более странным оборудованием. Практически сразу стало понятно, что они не очень хорошо понимают, как надо пользоваться стандартными инструментами альпинистов, а также вообще мало знакомы с техникой восхождения по леднику. У альпиниста, который шел вторым, то и дело застревали «кошки», и он постоянно спотыкался. Ожидая, пока они перейдут через зияющую трещину по двум соединенным между собой расшатанным лестницам, я был просто в шоке, когда увидел, что они переходят трещину вместе, практически «в ногу», что было абсолютно бессмысленно и крайне опасно. На другой стороне расселины я попытался с ними заговорить и выяснил, что они были членами экспедиции из Тайваня.

Слухи о тайваньцах пришли на Эверест раньше их самих. Весной 1995 года эта же команда приехала на Аляску, чтобы покорить гору Мак-Кинли в рамках подготовки к восхождению на Эверест в следующем году. Девять альпинистов вышли на вершину, но семерых из них при спуске застал ураган, они заблудились и провели ночь под открытым небом на высоте 5900 метров. В результате Национальной службе заповедников пришлось организовывать дорогостоящую и рискованную операцию по их спасению.

Откликнувшись на просьбу рейнджеров Национальной службы заповедников, два, пожалуй, самых квалифицированных альпиниста Соединенных Штатов, Алекс Лоу и Конрад Энкер, прервали свое восхождение и двинулись наверх с высоты 4390 метров, чтобы спасти тайваньских альпинистов, которые к тому времени были едва живы. С огромными трудностями, рискуя жизнью, Лоу и Энкер спустили беспомощных тайваньцев с высоты 5900 метров на высоту 5240 метров, откуда их уже можно было эвакуировать на вертолете. Пятерых членов команды Тайваня (двоих с серьезным обморожением и одного уже мертвого) забрал с Мак-Кинли вертолет.

– Погиб только один парень, – рассказывал Энкер. – Но если бы мы с Алексом пришли чуть позже, то погибли бы еще двое. Мы уже до этого заметили тайваньскую группу, потому что их поведение на горе было абсолютно неадекватным. Совершенно неудивительно, что они попали в беду.

Обессилевшего и обмороженного руководителя экспедиции Го Минг-Хо – общительного фотографа-фрилансера, который взял себе прозвище «Макалу» в честь изумительно красивой гималайской вершины, – спустили вниз два аляскинских проводника.

– Когда ребята спускали вниз Макалу, – рассказывает Энкер, – тот каждому, кто проходил мимо, орал: «Победа! Победа! Мы покорили вершину!», как будто никакой катастрофы и не случилось. Да, этот самый Макалу показался мне очень странным персонажем.

Когда оставшиеся в живых после трагедии на Мак-Кинли тайваньцы в 1996 году появились на южном склоне Эвереста, Макалу Го , как и прежде, выступал в роли руководителя их команды.

Присутствие тайваньцев на Эвересте вызвало самые мрачные предчувствия среди членов большинства других экспедиций. Альпинисты опасались того, что тайваньцы снова попадут в беду, а членам остальных экспедиций придется менять свой маршрут и идти им на помощь, не только рискуя жизнью, но и теряя возможность самим выйти на вершину.

Однако тайваньцы оказались не единственной группой, производившей впечатление абсолютно не подготовленной для подъема на Эверест. Рядом с нашей палаткой в базовом лагере стояла палатка двадцатипятилетнего норвежского альпиниста Петтера Неби, который объявил о своем намерении совершить одиночное восхождение по Юго-западной стене[12]12
  Хотя экспедиция Неби была объявлена «сольным» проектом, альпинист нанял восемнадцать шерпов, чтобы те несли его грузы, провешивали для него веревки на горе, обустраивали его лагерь и вели его на гору. – Прим. авт.


[Закрыть], то есть пройти одним из наиболее опасных и технически сложных маршрутов к вершине. При этом гималайский опыт норвежца ограничивался двумя восхождениями на вершину под названием Айленд-Пик – выступ высотой 6180 метров в районе гряды Лхоцзе. А для того, чтобы выйти на вершину Айленд-Пика, вообще не нужна никакая техническая подготовка, надо просто активно и упорно идти вверх.

Кроме этого, была еще и экспедиция южноафриканцев. Проспонсированная главной газетой Йоханнесбурга Sunday Times, их команда была национальной гордостью страны и перед отправлением получила персональное благословение президента Нельсона Манделы. Это была первая экспедиция из Южно-Африканской Республики, которой дали разрешение на подъем на Эверест. Команда состояла из представителей разных рас, и цель экспедиции была следующей – впервые в истории привести афроамериканца на вершину Эвереста. Возглавлял эту экспедицию тридцатидевятилетний Ян Вудал, словоохотливый, слегка похожий на мышь мужчина, который не без удовольствия рассказывал истории о собственных героических подвигах во времена службы десантником в тылу врага, в годы затяжного и жестокого конфликта ЮАР с Анголой в 1980-е годы.

В качестве ядра команды Вудал пригласил трех сильнейших южноафриканских альпинистов: Энди де Клерка, Энди Хэкленда и Эдмунда Фебруари. Именно последнему, то есть Фебруари, тихому сорокалетнему темнокожему палеоэкологу{31}31
  Раздел палеонтологии, изучающий среду обитания и жизнь организмов геологического прошлого, а также их изменения в процессе исторического развития. – Примеч. перев.


[Закрыть] и альпинисту с мировым именем, было важно, что в экспедиции присутствуют темнокожие и белые члены команды.

– Родители назвали меня в честь сэра Эдмунда Хиллари, – объяснял он. – И с раннего детства я мечтал подняться на Эверест. Но еще важнее, что эту экспедицию я считаю символом молодой нации, стремящейся объединиться, оставить позади пережитки прошлого и пойти по пути демократии. Я вырос во времена апартеида, и мне очень не нравилось все, что тогда происходило. Но теперь мы новая нация. Я твердо верю в путь, который выбрала моя страна. Показать, что мы, южноафриканцы – и черные, и белые – можем вместе подняться на вершину Эвереста, было бы поистине великим достижением.