Текст книги "Город золота и свинца"

Глава 9
Я наношу отчаянный удар

Проходили дни и недели. В городе были постоянные зеленые сумерки, которые иногда чуть рассеивались, и тогда можно было догадаться, что снаружи прекрасный летний день и солнце сверкает в высоком голубом небе. Из города оно виднелось как бледный диск, заметный лишь в зените. Жара не менялась, не менялась и сокрушительная тяжесть. И день за днем жара и тяжесть уносили силы. По вечерам я без сил ложился на жесткую постель, с каждым утром все труднее становилось вставать.

Мне мало помогало то, что хозяин становился все более привязанным ко мне. Его ласки, вначале случайные, стали ежедневным ритуалом, и я должен был делать что-то подобное в ответ. У него на спине под задним щупальцем было место, которое он любил растирать. Он заставлял меня это делать и указывал, чуть выше или ниже. Я до крови обрывал свои ногти о его жесткую кожу, а он требовал еще и еще. Наконец я нашел замену – предмет, похожий на щетку странной формы, который производил аналогичный эффект. Это спасло мне ногти, но не мышцы правой руки, а он требовал от меня все новых усилий.

Однажды я поскользнулся и, так как он в то же время повернулся, слегка задел место между его носом и ртом. Результат был поразительный. Он издал дикий воющий звук, и мгновение спустя я лежал на спине, отброшенный рефлекторным движением его щупалец. Я почти потерял сознание. Он протянул щупальце, и я был уверен, что меня ожидает новое избиение. Но он лишь поставил меня на ноги.

По-видимому, его действие было инстинктивным и оборонительным. Он объяснил, что место между двумя отверстиями у хозяев наиболее чувствительно. Мне нельзя его касаться. Хозяина можно тяжело ранить, если ударить в это место. Он поколебался, а затем добавил: такой удар может даже убить хозяина.

Я выглядел несчастным и раскаявшимся, как и следует верному рабу в подобных обстоятельствах. Я продолжал растирать и царапать его спину, и он скоро успокоился. Его щупальца обернулись вокруг меня, как у отвратительного страстного спрута. Через полчаса я был отпущен в свое убежище. Хотя я и устал, но прежде чем лечь, я записал самое важное из того, что узнал.

Я уже давно поступал так. Узнавая что-либо новое, даже самое банальное, я все записывал. Это лучше, чем полагаться на память. Я по-прежнему не знал, сумею ли выбраться из города или передать свои записи, но важно было продолжать сбор информации. Я гордился тем, что изобрел свой журнал. Хозяин однажды взял меня с собой в то место, где находились книги, и позволил унести одну из них с собой, чтобы я мог читать во время отдыха. Я обнаружил, что черная жидкость, которую хозяева употребляют в пищу, может служить чернилами, и изготовил примитивное перо. Писать было нелегко, но я умудрился царапать заметки на полях книги в безопасности, так как хозяин не мог прийти в мое убежище из-за атмосферы в нем.

Кроме журнала, я, конечно, пересказывал узнанное Фрицу во время наших встреч, а он сообщал мне о своих открытиях. Город брал с него тяжелую пошлину – и город, и в особенности его хозяин. Однажды его не было несколько дней. Я дважды ходил к пирамиде его хозяина и расспрашивал других рабов в общем помещении. В первый раз я ничего не узнал, но во второй мне сказали, что его поместили в больницу для рабов. Я спросил, где это, и мне объяснили. Больница находилась далеко, слишком далеко, чтобы тут же отправиться туда. Пришлось ждать следующего рабочего времени хозяина.

Больница находилась в секции пирамиды, отведенной под склад. Она была просторнее общих помещений, там стояли кровати и не было больше ничего. Больница была устроена хозяином, более благосклонным к рабам, чем остальные. В ней должны были приходить в себя рабы, заболевшие от перенапряжения, но еще недостаточно изношенные, чтобы отправиться в место счастливого освобождения. Больницей распоряжался раб, который выбирал себе помощника. Этот помощник со временем сменял его. Хозяева не обращали на больницу никакого внимания. И если раб падал и быстро не приходил в себя, его доставляли в больницу. Здесь он находился, пока ему не становилось лучше или пока он не решал, что пора идти в место счастливого освобождения.

Конечно, никакого присмотра тут не требовалось, потому что рабы стремились служить своим хозяевам, а если они не в силах были это сделать, то кончить жизнь. Фриц лежал в кровати немного в стороне от остальных. Я спросил его, что случилось. Его хозяин избил его и сразу же отправил по поручению, не дав зайти в убежище. По пути Фриц упал. Я спросил, как он сейчас чувствует. Он ответил, что ему лучше. Но вид у него был плохой. Он сказал:

– Завтра я возвращаюсь к хозяину. Если он взял другого раба, я пойду в место выбора. Может, меня выберет другой хозяин… Но не думаю. Сейчас должна прибыть новая партия рабов с игр, которые проводятся на востоке. Новые рабы сильнее меня.

– Тогда ты пойдешь в общую группу? – заметил я. – Может, это и к лучшему…

Он покачал головой.

– Нет. Туда идут только новые, которых никто не выбрал.

– Значит…

– Место счастливого освобождения.

Я с ужасом сказал:

– Тебя не могут заставить сделать это!

– Если я не захочу, это покажется странным. А мы не должны делать ничего необычного. – Он вымученно улыбнулся. – Не думаю, что это произойдет. Новички еще не прибыли. Хозяин пока ждет. Я думаю, он возьмет меня назад, по крайней мере на время. Но здесь мне нельзя больше оставаться.

– Мы должны искать выход из города, – сказал я. – Когда с одним из нас что-либо случится, он сможет бежать.

Фриц кивнул:

– Я думал об этом; но это нелегко.

– Если бы мы смогли пробраться в зал треножников и украсть один из них. Может, нам удалось бы привести в действие его механизмы.

– Не думаю, что на это много шансов. Ты вспомни, они вдвое выше нас, и все предметы в городе, кроме экипажей, рассчитаны на их рост. К тому же я не вижу способа проникнуть в зал треножников, у нас нет предлога оказаться там.

– Должен быть какой-то выход.

– Да. Мы узнали многое, что хотел бы знать Джулиус. Один из нас должен вернуться в Белые горы.

Возвращаясь из больницы и позже, я думал о Фрице. Если его хозяин все же взял нового раба… Если даже нет, Фриц был слаб и все слабел. И не только из-за побоев: хозяин сознательно давал ему задания, превосходившие его силы. Я пытался вспомнить – казалось, это было так давно, – как не хотел, чтобы он участвовал в нашей экспедиции. Хотя мы с ним виделись и редко, он стал мне сейчас ближе, чем когда-либо были Генри и Бинпол. Мы как будто стали братьями.

Некоторые наслаждаются дружбой в хорошие времена, когда светит солнце и мир ко всем добр. Но именно общие беды соединяют людей. Мы оба были рабами этих чудовищ, и из всех рабов города только мы двое понимали, что эти существа сделали с нами: что это не боги, которым радостно служить, а мерзкие чудища. Я долго не спал этой ночью, беспокоясь о Фрице и стараясь придумать хоть какой-нибудь способ бегства из города. Конечно, он должен будет уйти первым. Самые нелепые планы приходили мне в голову – например, взобраться по золотой стене и прорубить дыру в куполе. Я лежал, потел и приходил в отчаяние.

На следующий день я снова увидел Фрица. Он ушел из больницы, и хозяин взял его назад. И снова избил. Необходимость срочно отыскать выход отступила, но недалеко.

Я сначала недоумевал, зачем хозяева изучали наш язык, вместо того чтобы заставить рабов изучать их речь, но потом сообразил. Хозяева жили долго, гораздо больше обычных людей, и сравнительно с ними рабы в городе были бабочками-однодневками. Раб приходил в негодность уже к тому времени, как научался понимать настолько, чтобы быть полезным. Были, вероятно, и другие факторы. Хозяева сохраняли возможность разговаривать друг с другом, не опасаясь рабов. У них были какие-то способы обучения, неизвестные людям. Они не нуждались в книгах, но передавали знания от мозга к мозгу непосредственно. Поэтому и обучение было для них легким делом. Мой хозяин говорил со мной по-немецки, но с рабами из других стран он мог говорить на их языке. Это его забавляло – деление людей на расы так, что один не понимает другого. Кажется, сами хозяева всегда принадлежали к одной расе.

Люди не только забавляли моего хозяина. Он изучал человека более внимательно, чем другие хозяева: читал старые книги, расспрашивал меня. У него было странное отношение к людям. В нем соединялись отвращение и презрение, очарование и сожаление. Сожаление выступало на первый план, когда он впадал в меланхолию – одну из фаз болезни – и подолгу сидел в бассейне, вдыхая газовые пузыри. В один из таких периодов он кое-что рассказал мне о плане.

Я принес ему третий пузырь и вынужден был вытерпеть обычную ласку влажных слизистых щупалец. И тут он стал жаловаться, что такая удивительная дружба будет длиться недолго. Я, его собака, и так живущая недолго, еще сокращаю свою жизнь пребыванием в городе. Ему не пришло в голову, что он может продлить мою жизнь, освободив меня. А я, конечно, не предложил это. Разумеется, я предпочитаю год или два счастья быть его рабом долгой жизни на свободе. Это была не новая тема. Он говорил об этом и раньше, а я старался выглядеть удивленным, восхищенным и довольным своей участью.

Но на этот раз предсказания моей близкой смерти перешли в размышления и даже сомнения. Начались они на личном уровне… Он снова начал расспрашивать о моей жизни до прихода в город, и я нарисовал картину – комбинацию правды и вымысла. Мне кажется, иногда я противоречил сказанному ранее, но он не обращал на это внимания. Я рассказывал о наших детских играх, о рождественском пире – я знал, что на юге он проходит примерно так же, как у нас в Вертоне, только у нас чаще выпадал снег. Я рассказывал об обмене подарками, о службе в церкви и о последующем пире – жареный индюк с каштанами, окруженный сосисками и золотистой картошкой, горячий сливовый пудинг. Я описывал все это ярко, потому что, несмотря на жару и растущую слабость, у меня текли слюнки при мысли о пище, так отличной от той, что поддерживала нашу жизнь в городе. Хозяин сказал:

– Трудно понять удовольствие низшего существа, но я вижу, что все это приносило тебе радость. И если бы ты не победил на играх, ты бы многие годы наслаждался этим. Ты об этом думал, мальчик?

– Но, победив на играх, я получил разрешение войти в город, где я могу быть с вами, хозяин, и служить вам.

Он молчал. Красноватый туман перестал подниматься из пузыря, и я без приказания встал и принес ему новый. Он все еще молча взял его, приставил и нажал. Когда поднялся туман, он сказал:

– Так много вас, год за годом – это печально, мальчик. Но все это ничто по сравнению с теми мыслями, которые приходят в мою голову, когда я думаю о плане. И все же он должен быть выполнен. Таково наше назначение в конце концов.

Он замолчал. Я сидел тихо, и немного погодя он продолжил. Он говорил о плане.

Как я уже говорил, существовало несколько отличий Земли от того мира, откуда пришли хозяева. Их мир больше, поэтому предметы на нем тяжелее, а также более жаркий и влажный. Эти отличия особенного значения не имели. В городе машины создавали тяжесть, но хозяева могли жить и без нее. Тяжесть в городе была меньше той, что существовала на их планете, а их потомки научатся жить при нашей силе тяжести. Что касается жары, то на Земле были достаточно жаркие участки – далеко на юге, где располагались другие два города.

Но было отличие, к которому они не могли приспособиться, – наша атмосфера была ядовита для них, а их – для нас. Это значило, что за пределами города они могут жить только в масках, и маски закрывали у них не только голову, но и все тело, потому что наше яркое солнце для них вредно. В сущности, за исключением очень редких случаев, они не покидали треножники – а в холодных краях Земли вообще никогда.

Все это, однако, можно было изменить и… будет изменено. На их родную планету сообщили об успехе экспедиции по завоеванию Земли. Были взяты образцы воздуха, воды и других составляющих нашего мира. Их изучили, и в должное время было получено сообщение: земная атмосфера может быть изменена, и хозяева смогут жить в ней. Колонизация будет завершена.

На это требуется время. Нужно построить могучие машины. Некоторые их части могут быть созданы здесь, другие привезут с родной планеты. Их установят в тысячах мест по всей Земле, и они начнут поглощать наш воздух и выделять пригодный для хозяев. Атмосфера станет густой и зеленой, как под куполом золотого города, солнечные лучи не будут пробиваться сквозь нее, а все живое – цветы и деревья, животные, птицы и люди – задохнется и умрет. Рассчитано, что через десять лет после установки машин планета будет пригодна для хозяев. Задолго до этого человеческая раса прекратит свое существование.

Я слушал в ужасе. Подчинение людей не было конечным злом, оно лишь предшествовало их полному уничтожению. Я умудрился вставить несколько подобающих замечаний о том, что хозяева всегда желают лишь добра.

Хозяин сказал:

– Ты не понимаешь, мальчик. Но и среди нас есть такие, кого печалит мысль о неизбежной гибели всего живого на этой планете. Это тяжелая ноша.

Я навострил уши. Возможно ли, что хозяева не едины? Не сможем ли мы это использовать?

Он продолжал:

– Те из нас, кто так думает, считают, что должны быть устроены места, где существа вашей планеты продолжали бы жить. Например, города. Можно устроить так, что в них смогут расти деревья, жить люди и животные. А хозяева смогут посещать их в масках или защитных экипажах и рассматривать – не мертвыми, как в пирамиде красоты, а живыми. Разве это не хорошо, мальчик?

Я подумал, как он мне ненавистен, как они все ненавистны, но улыбнулся и сказал:

– Да, хозяин.

– Некоторые говорят, что в этом нет необходимости, напрасная трата ресурсов, но я думаю, они ошибаются. В конце концов, мы, хозяева, ценим красоту. Мы сохраняем лучшее на колонизируемых мирах.

Места, где горсточка людей и животных будет жить, чтобы удовлетворять любопытство и тщеславие хозяев… «Мы ценим красоту…» Мне необходимо было знать важнейшую деталь. Нужно было рисковать. Я спросил:

– Когда, хозяин?

Вопросительно шевельнулось щупальце.

– Когда?.. – повторил он.

– Когда исполнится план, хозяин?

Сначала он не ответил, и я подумал, что его удивил мой вопрос, может, даже насторожил. Некоторые его реакции я научился угадывать со временем, но большинство было скрыто от меня. Он сказал:

– Большой корабль со всей необходимой аппаратурой уже вылетел. Через четыре года он будет здесь.

Через четыре года машины начнут изрыгать свой яд. Я знал: Джулиус уверен, что времени у нас достаточно, что нашу кампанию доведут до конца последующие поколения. И вдруг время стало нашим врагом, таким же неумолимым, как хозяева. Если мы потерпим неудачу и в следующем году будет предпринята вторая попытка, мы потеряем четверть драгоценного периода, отведенного нам для действий.

Хозяин сказал:

– Великолепное зрелище, когда большой корабль летит в ночи, как звезда. Я надеюсь, ты увидишь это, мальчик.

Он надеялся, что я доживу до этого: четыре года – очень большая продолжительность жизни для раба в городе. Я горячо сказал:

– Я тоже надеюсь, хозяин. Это будет весьма славный и счастливый момент.

– Да, мальчик.

– Принести еще газовый пузырь, хозяин?

– Нет, мальчик. Теперь я поем. Приготовь мой стол.

Фриц сказал:

– Один из нас обязан уйти.

Я кивнул. Мы находились в общем помещении пирамиды Фрица. Здесь было с полдюжины других рабов, двое играли в карты, остальные лежали неподвижно и даже не разговаривали. В мире за куполом начиналась осень; воздух после утреннего заморозка резок и приятен. В городе же влажная жара не изменялась. Мы сидели в стороне и негромко разговаривали.

– Ты нашел что-нибудь? – спросил я.

– Только установил, что доступа к залу треножников нет. Рабы в месте входа не имеют ничего общего с рабами внутри города. Это те, что не выбраны хозяевами, и они завидуют входящим в город. Они не пропустят никого в противоположном направлении.

– Можем попытаться… напасть на них…

– Их слишком много. И еще одно.

– Что?

– Твой хозяин говорил тебе об уничтоженном треножнике. Они знают об опасности, но думают, что она исходит только от ребят, которым не надели шапки. Если они узнают, что мы проникли в город с фальшивыми шапками… Этого они не должны узнать.

– Но если один из нас сбежит, – возразил я, – разве это не предупредит их? Никто из тех, у кого настоящая шапка, не захочет покинуть город.

– Только через место счастливого освобождения. Тех, кто туда идет, не проверяют. Побег должен быть тайным.

– Любой способ бегства лучше, чем ничего. Мы должны сообщить новости Джулиусу и остальным.

Фриц кивнул, а я снова обратил внимание на его худобу, непропорционально большую голову на тощей шее. Если кому-то из нас суждено бежать, то это должен быть он. С хозяином, добрым, по их меркам, я продержусь еще больше года. Хозяин сказал, что я сумею увидеть большой корабль. Но Фриц не переживет зиму, если не убежит, это несомненно.

Фриц сказал:

– Я кое-что придумал.

– Что именно?

Он поколебался, потом сказал:

– Да, лучше, если ты будешь знать, пусть даже это только идея. Река.

– Река?

– Она входит в город, ее очищают и делают пригодной для хозяев. Но она и вытекает. Помнишь, мы видели с треножника поток из-под стены? Если бы мы нашли место в городе… возможно, это выход.

– Конечно. Выход должен быть в противоположной стороне города.

– Не обязательно. Но там есть район, в котором не разрешается жить рабам. И его трудно исследовать, опасно привлекать к себе внимание.

– Нужно попытаться. Стоит использовать любoй шанс.

Фриц сказал:

– Как только мы найдем выход, один из нас должен идти.

Я кивнул. Не было сомнений в том, кто это должен быть. Я подумал, как одиноко будет в городе без друзей, не с кем будет поговорить. За исключением, конечно, хозяина. Эта перспектива заставила меня вздрогнуть. Я подумал об осени снаружи, о первом снеге, о том, как снег покрывает полгода выход из тоннеля в Белых горах. Я взглянул на часы на стене, разделенные на периоды и девятые – время хозяев. Через несколько минут нужно надевать маску и везти хозяина домой с работы.

Это произошло четыре дня спустя.

Хозяин услал меня с поручением. У них была привычка натираться разными маслами и мазями, он велел мне отправиться в определенное место и привезти определенное масло. Это нечто вроде магазина с узкой спиральной рампой в центре, а по бокам на разных уровнях разложены разные предметы. Никто не следил за магазином и не платил денег. Пирамида, куда меня послали, находилась гораздо дальше, чем обычные места моих посещений. Я решил, что ближе такого масла нет, – он дал мне пустой контейнер, чтобы я мог взять такой же. Я больше часа тащился по городу и возвращался, измученный и мокрый от пота. Мне отчаянно хотелось в убежище – снять маску, умыться и растереться, но было немыслимо, чтобы раб сделал это, не доложившись вначале хозяину. Поэтому я отправился в комнату с окном, ожидая застать хозяина в бассейне. Но он находился не там, а в дальнем углу комнаты. Я подошел к нему и поклонился.

– Подать масло сейчас, хозяин, или поставить его с другими?

Он не ответил. Я подождал и приготовился уходить. Временами он бывал необщителен и погружен в свои размышления. Выполнив долг, я мог поставить масло в шкаф и отправиться в убежище, пока он не позовет меня. Но когда я повернулся, он схватил меня щупальцем и поднял. Еще ласка, подумал я, но ошибся. Щупальце держало меня, а он разглядывал меня немигающим взглядом.

– Я знал, что ты странный, – сказал хозяин. – Но я не предполагал, насколько ты странен.

Я не ответил. Мне было неудобно, но я привык к его неожиданным действиям и не испытывал особых опасений.

Он продолжал:

– Я хотел тебе помочь, мальчик, потому что ты мой друг. Я решил, что тебя можно поудобнее устроить в твоем убежище. В одной из ваших книг рассказывается о человеке, который приготовил своему другу то, что называется «сюрприз». Я тоже хотел сделать тебе сюрприз. И нашел там любопытную вещь.

Второе щупальце он держал за собой, а теперь вытянул его вперед – в нем была книга, в которой я делал свои записи. Я отчаянно пытался найти какое-нибудь объяснение, сказать что-нибудь и не смог.

– Странное существо, – повторил он. – Слушает и записывает в книгу. Зачем? Люди в шапках знают, что все, касающееся хозяев, – чудо, которое людям не дано узнать. Я рассказывал об этих чудесах, а ты слушал. Ты ведь мой друг, верно? Впрочем, странно, что ты не проявлял страха при разговоре о запретных вещах. Странный, я уже сказал. Но записывать потом, тайно, в убежище… Шапка должна была абсолютно исключить это. Осмотрим твою шапку, мальчик.

И тут он сделал то, чего я постоянно опасался. Держа меня в воздухе одним щупальцем, другим он коснулся мягкой части маски и потянул вверх. Я подумал, что вот маска порвется и я отравлюсь, но этого не случилось. Кончик щупальца пробежал по краю фальшивой шапки.

– Действительно странно, – сказал хозяин. – Шапка не приросла к телу. Что-то неверно, очень неверно. Необходимо расследовать. Мальчик, тебя должны осмотреть…

Он произнес непонятное слово; я думаю, он говорил об особой группе хозяев, имеющих отношение к надеванию шапок. Ясно, что мое положение стало отчаянным. Я не знал, смогут ли при исследовании прочесть мои мысли, но по крайней мере им станет известно о существовании фальшивых шапок, и они встревожатся. Они проверят всех рабов в городе. Фриц тоже погибнет.

Сопротивляться бесполезно. Человек даже при нормальной тяжести гораздо слабее хозяина. Щупальце держало меня за талию, так что руки у меня были свободны. Но что с того? Разве только… Центральный глаз над носом и ртом смотрел на меня. Хозяин понял: что-то не так, но все еще не думал, будто я могу быть опасен. Он не помнил, что рассказал мне однажды, когда я растирал его и поскользнулся.

Я проговорил:

– Хозяин, я покажу вам. Поднесите меня ближе.

Щупальце приблизило меня к нему, теперь я был не более чем в двух футах. Я повернул голову, как бы собираясь показать что-то. Это скрыло мое следующее движение, пока уже было поздно парировать его или отбросить меня. Удар пришелся точно в то место, между носом и ртом, что и в тот раз, но теперь за ним стоял весь вес моего тела.

Он взвыл, щупальце, державшее меня, развернулось и отбросило меня. Я упал в нескольких ярдах на пол и скользнул к самому краю бассейна. Я так ударился, что чуть не потерял сознание. Я с трудом поднялся.

Но хозяин перевернулся, отбросив меня, и лежал вытянувшись и молча.