Текст книги "Неоновые джунгли"

Глава 3

Поль Дармонд закончил писать черновой вариант своего обычного двухмесячного отчета комиссии по условно-досрочному освобождению и с огромным облегчением отшвырнул желтый карандаш на низенький складной кофейный столик. Утром он возьмет этот готовый отчет в свой маленький офис в здании суда графства и попросит кого-нибудь из свободных клерков его напечатать. Красиво и как положено по форме... В принципе там, как минимум, все в полном порядке по существу вопроса. Ни сколь-либо серьезных пропусков, ни упущений. Так что, будем надеяться, все останутся довольны.

Поль встал со стула, с удовольствием потянулся, с силой потер виски костяшками сжатых в кулак пальцев. Высокий худощавый человек с классически усталым лицом хорошего профессионала и какими-то медленными, иногда даже кажущимися неестественными движениями. Достал из кармана пиджака оказавшуюся пустой пачку сигарет, смял ее и выбросил в горящий камин.

Было уже девять часов, но он чувствовал себя одновременно и полным сил, и усталым. Этот отчет потребовал от него такого напряжения, что бессознательные воспоминания о живой Бетти, вдруг зашевелившиеся в далеких уголках памяти, вначале даже показались чем-то совершенно нереальным. Фантомом!

Это неожиданное осознание реальности снова вернуло его в квартиру, в ту самую другую квартиру, в которой он жил всего год тому назад! Ну надо же – всего год тому назад. Невероятно, просто невероятно!

Забавно, подумал Поль, стоит только позволить себе на секунду расслабиться, как все тут же возвращается. И этот внезапный телефонный звонок поздно ночью, и эта бешеная поездка в карете «Скорой помощи», и гениальный доктор Вейдеман, медленно входящий в приемный покой и устало снимающий со своих элегантных рук резиновые медицинские перчатки...

– Мне жаль, Поль, искренне жаль! Беременность наложила на ее почки слишком большую дополнительную нагрузку, прямым и непосредственным результатом чего стала функциональная слабость, практически полное отравление организма и очень высокое, просто заоблачное давление крови, с которыми нам, увы, так и не удалось справиться. Ее сердце просто-напросто не выдержало, Поль... Она мертва. Мне жаль, Поль, поверь, мне искренне жаль.

Предательская память все продолжала и продолжала играть свой подлый трюк с ее возвращением. Как будто на самом деле ничего не случилось, как будто Бетти по-прежнему сидит на тахте в углу комнаты, терпеливо ожидая, когда он закончит писать отчет.

А затем чарующим, чуть издевательским, но никогда не злобным голосом как ни в чем не бывало спросит:

– Ну как, милый, надеюсь, на этот раз все твои маленькие жертвы большой человеческой несправедливости вели себя хорошо?

– Да, все. Все до одной, дорогая.

Но самое главное, она прекрасно понимала, почему он, молодой выпускник психологического факультета престижного университета, работающий над докторской диссертацией, согласился на такую трудную, иногда даже изматывающую и при этом на редкость низкооплачиваемую работу.

Чтобы набраться практического опыта и собрать необходимые материалы для защиты, обычно отвечал он. Только вся беда заключалась в том, что со временем он оказался в ловушке, которую, сами того не понимая, ему подстроили несчастные люди, дальнейшее существование которых напрямую зависело от того, насколько добросовестно и умело он будет за них бороться! Да, реальная жизнь, надо признать, сыграла с ним довольно-таки злую шутку.

– Ты только не переживай, Поль, – не раз говорила Бетти. – Я ведь все понимаю и совершенно тебя не осуждаю. Не бойся, мы справимся. Ведь нам с тобой всегда удавалось справляться. Всегда и при любых обстоятельствах. Так же будет и на этот раз, это уж точно.

– После того как у нас родится ребенок, моей зарплаты нам будет ой как не хватать!

– Ничего страшного. Он подрастет, мы отправим его работать, чтобы он сам оплачивал появление братика или сестрички.

– Легко сказать...

– Ну будет тебе, Поль, будет! То, что ты делаешь, тебе ведь очень нравится, разве нет? Ты же помогаешь оступившимся людям вернуться к нормальной жизни. Это, поверь, вполне стоит жертв.

– Да, наверное, но я вполне мог бы преподавать в университете и зарабатывать куда больше, чем здесь!

Впрочем... впрочем, теперь эта разница в зарплате, какой бы существенной она ни была, уже не имела никакого значения. Она практически полностью уходила на скромную однокомнатную квартиру в районе, где обитало большинство его условно-досрочно освобожденных, на ужасную еду в местных забегаловках да на бензин для его дешевого двухместного шарабана... И то слава богу – ведь теперь у него, кроме этой работы, ничего другого, собственно, и нет!

Поль решил сходить в магазинчик на углу, чтобы купить пачку сигарет. Когда он спускался по ступенькам низенького крыльца, рядом остановилась полицейская машина, и из ее окна высунулось клоунское, но совсем не смешное лицо лейтенанта Ровеля.

– Привет, Пастор! Ну и как дела, наш благородный целитель душ? Надеюсь, все в порядке? Никто еще не оступился?

Полем всегда овладевала злость и глубочайшее сожаление, когда кто-либо из его подопечных на самом деле снова оступался. Покачивая головой, он подошел к машине.

– Кто на этот раз, Ровель?

– Думаешь, они способны на это? После твоих-то проповедей и поистине отеческой заботы об их божьих душах?

– Ладно, ладно, давай развлекись. Получи удовольствие. Но потом потрудись все-таки сказать мне, кто именно.

– Развлекись? – Тон Ровеля стал заметно более суровым. – Развлекись, мистер Дармонд? Советуете? Искренне и от всей души? Это с вашими-то подопечными?

– Знаешь, если бы ты так не давил на них, Ровель, если бы ты дал им свободно вздохнуть, всем нам, поверь, было бы легче!

– Если бы я на них не давил, они взорвали бы весь наш район!

Поль прекрасно понимал, что все эти разговоры совершенно бесполезны, что Ровеля, с его клоунским лицом и чудовищным характером, не изменить. Они уже не раз вели их с одним и тем же результатом – все оставалось точно таким же, как было раньше...

В свое время, занимаясь подготовкой докторской диссертации, Поль Дармонд детально и глубоко изучал результаты, оказываемые экспериментальной пластической хирургией на характер и криминальное поведение потенциальных преступников. И уже тогда имел все основания подозревать, что в детстве и отрочестве, да, скорее всего, и потом лейтенанту Эндрю Ровелю из-за его чудовищно уродливого лица пришлось пережить самый настоящий ад... Он-то невольно и сделал из него настоящего крутого бойца. Бойца по природе своей, не знающего ни милосердия, ни пощады! Безжалостного бойца, который мстит за свое искалеченное детство, за постоянное разглядывание его поистине чудовищного лица, за брезгливое, неприязненное отношение к нему, нередко именно им и определяемое. В этом были виноваты гены, родители, игра природы и все, что угодно, только никак не он сам...

Но в какой-то момент этого одинокого отрочества жизненный путь Ровеля вдруг раздвоился – у него появился выбор, и, не раздумывая, он предпочел стать не преступником, а офицером полиции. Причем весьма успешным офицером полиции... Однажды, когда у них совершенно случайно появилась возможность спокойно обсудить какой-то довольно банальный случай, Поль попытался было объяснить Ровелю свою теорию. И навсегда запомнил, как смертельно побелело и без того страшное лицо, как в его выпученных совиных глазах появилось выражение, которое нередко появляется, когда человек собирается совершить убийство...

Тогда Ровель, видимо сдержавшись, тусклым, до странности скрипучим голосом ответил:

– Знаешь, Поль, в мире существует всего только два типа людей. И к черту все твои умные теории! Всего только два типа: рожденные прямыми и рожденные кривыми! Причем прямые практически никогда не становятся кривыми, а вот кривые могут сделать вид, будто очень хотят стать прямыми. Но ведь вот в чем беда, Поль: таких, как ты, они могут обмануть, а вот меня нет. Ни-ког-да!

Дармонд как можно мягче спросил:

– Тебе на самом деле кажется, что они рождаются преступниками?

– Да, ты прав, именно так я и думаю. Я их всех чувствую носом. От грязного обкуренного панка до чистенького, отмытого наркобосса в лимузине и дорогих одеждах.

Но то было тогда. Сейчас же Поль ограничился тем, что сказал:

– Да бог с тобой, Ровель. Чувствуешь – и продолжай чувствовать. Давай короче. Что тебя сюда привело? О чем ты хотел со мной поговорить?

– Не о чем, а о ком. Кое о ком из семьи Варак.

– Прямо здесь? Или, может, лучше пойдем ко мне? Вообще-то я собирался сходить на угол купить сигарет...

– Купить сигарет? Ну тогда давай садись в машину. Я тебя довезу. Туда и обратно. Заодно, кстати, и поговорим.

Когда они съездили на угол и Поль купил сигареты, Ровель отвез его назад к дому, припарковал машину, выключил мотор и полуобернулся к нему:

– Что ж, теперь можно и поговорить. Спокойно, не торопясь.

– Давай начинай. Тебя что-то беспокоит?

– Представь себе, да, беспокоит. Мне совсем не нравится, что ты уговорил Гаса Варака взять на работу этого панка Локтера, который сейчас развозит по городу продуктовые заказы из его магазина.

– Знаешь, Верн Локтер совсем неплохой парнишка. В свое время, конечно, оступился, попал в беду, но ведь вот уже более двух лет у него никаких проблем. Теперь ему уже даже не надо приходить ко мне отмечаться. Да и сам Варак думает, что из него выйдет хороший работник, Какие у тебя к нему могут быть претензии?

– А такие, что когда он не работает, то слишком уж вызывающе одевается.

– Ну и что? Он там живет, вместе с ними питается. Значит, имеет возможность экономить деньги и тратить их на хорошую одежду. Молодой ведь... Лично я не вижу в этом ничего плохого.

– Да, но куда он в этой одежде ходит? По бильярдным, пивным барам, притонам... Знаком со всеми местными жуликами и ворами...

– Но ведь сам-то он чист. Вот уже больше двух лет не попадал ни в какие передряги. Не имел ни одного привода!

– Ладно, ладно, оставим его пока в покое. Только, как я понимаю, ты собираешься навесить на Вараков еще одного подонка.

– Совершенно верно. Гасу срочно требуется еще один работник. Количество поставок растет, и они сами уже не справляются с заказами. Да и по дому работы хватает. Вот я и предложил им этого нового паренька из ремесленного спецучилища для несовершеннолетних нарушителей. Его зовут Джимми Довер.

– Как его зовут, мне известно. Равно как и его «послужной список». Он жил с родной теткой. С двумя дружками попытался ограбить бензозаправку. Их поймали, один из них пытался убежать, и его пристрелили. При обыске в участке у твоего Довера нашли выкидной нож. По решению суда для несовершеннолетних на два года загремел в это самое спецучилище. Отбыл там весь срок, от звонка до звонка. Сейчас ему уже восемнадцать. Пока он сидел, его тетка куда-то бесследно исчезла, и ее нигде не смогли найти... Слушай, Поль, а что, собственно, тебя так притягивает к Гасу?

– Ничего особенного. Просто он очень хороший человек, только и всего. Да и с Джимми все должно быть в порядке. Где-то месяц тому назад мы с ним долго и подробно обо всем говорили. Гас и я. Кроме того, старина Гас искренне готов помочь ему поскорее выйти на прямую дорогу.

– А это значит, что их уже двое. Локтер и Довер. А с этой рыженькой даже трое! Неплохая, должен заметить, собралась компашка.

– Что ты хочешь этим сказать? – резко спросил Поль.

– Только то, что ты слышишь. Я же говорил тебе, что носом чувствую эту публику за три версты. Поэтому не поленился ее проверить. В полиции Сан-Франциско. Ее дважды там арестовывали. Страсть к исправлению заблудших душ Генри Варак, должно быть, унаследовал от своего отца. Так же как и ты, Поль.

– Практически не сомневаюсь: ты не поленился туда сходить и сказать ей все, что ты об этом думаешь, так ведь?

– Естественно. Когда с такими играешь в открытую, меньше шансов, что они снова свернут на кривую дорожку. Она боялась даже посмотреть мне в глаза! Старина Гас тут же отослал ее в дом и устроил мне самый настоящий скандал.

– Да, лейтенант, чувства такта тебе не занимать. Она ведь законная жена его сына, неужели ты не понимаешь?!

– Прекрасно понимаю, поэтому-то тем самым и оказываю ему большую услугу. Теперь их там трое: Локтер, Довер и эта рыжая Флетчер. Они вместе работают, вместе живут. Значит, рано или поздно наверняка споются и начнут думать, как бы половчее обстряпать какое-нибудь выгодное дельце. И дай-то бог, чтобы попытались это сделать не в доме Вараков, а где-нибудь еще. Это быстро вылечило бы нашего старину Гаса от желания играть в благородство... Так вот, официально тебе заявляю, что эта компашка мне совсем не по душе, что я не буду спускать с них глаз и, как только хоть кто-нибудь из них поскользнется, буду на месте, не сомневайся!

– Если только кто-нибудь поскользнется. Если только ты сам не толкнешь их на это!

– Не заводись, Поль. Рано или поздно они все поскользнутся. Я делаю все, чтобы держать мой район в чистоте, но здесь все равно становится все хуже и хуже! Шеф и так с меня уже практически не слезает. Так что лишняя головная боль мне сейчас совсем ни к чему. Тут своей шантрапы по горло, а ты к тому же их все добавляешь и добавляешь со стороны...

– Слушай, Энди, будь другом, окажи мне услугу. Не дави на Джимми хотя бы какое-то время, дай ему шанс окончательно исправиться и достаточно крепко встать на ноги, ладно?

– Хорошо, хорошо, считай, что уговорил. Дам ему целую неделю. Только ради тебя, Поль, учти.

– Щедро, Энди, ой как щедро, ничего не скажешь!

– Во всяком случае, не жадно. Я ведь всех твоих прекрасно помню: и Леретти, и Мендеса, и Конлона...

– Трое, Энди, всего трое из скольких за последние четыре года? Восьмидесяти? Девяноста?

– Пока всего трое. Ты это имеешь в виду?

– Когда-нибудь ты поймешь, что я имею в виду, Энди.

– Не уверен, Поль, совсем не уверен, что пойму. Я слишком глуп. И у меня, представь себе, нет никакого образования. Я ведь всего лишь коп, мелкий районный участковый.

Поняв, что разговор практически закончен и говорить им больше, собственно, не о чем, Поль вышел из машины.

– Ладно, Энди, спокойной ночи. Спасибо, что подвез за сигаретами.

– Три плюс два будет уже пять, Поль. Ордер на арест твоего Джимми Довера будет у меня не позже чем через шесть месяцев. Не сомневайся. И судить его будут не как несовершеннолетнего, а уже как взрослого, матерого преступника, опасного рецидивиста. – Молча кивнув на прощание, Ровель завел мотор и уехал.

Поль следил за медленно удалявшимися красными хвостовыми огнями, пока они не скрылись за углом здания. Он знал, что лейтенант Энди Ровель будет неторопливо кружить по своему району, пока вокруг все не стихнет, то есть где-то часов до двух-трех ночи. Затем немного поспит и рано утром уже снова будет в участке. Другой жизни у него просто-напросто нет. Причем своих подчиненных он не жалеет точно так же, как и самого себя. Несколько раз у него были неприятности из-за слишком большого ущерба, причиненного им задержанным по причинам, как обычно излагалось в его официальном отчете, «преднамеренного сопротивления законному аресту», но со временем все это, как правило, безболезненно проходило. Просто его полицейское начальство понимало, что, работая в самом тяжелом (в криминогенном смысле) районе крупного промышленного города, Ровель делает все возможное, а трудиться ему приходится с коллегами, многие из которых либо блатные, либо политические назначенцы, либо кузены чьих-то кузенов... В ночные часы он постоянно медленно кружит по своему непростому и даже опасному району. Совсем как настырный бездомный бультерьер. Показывает свое клоунское лицо во всех самых «крутых» притонах и искренне удивляется тяжелому молчанию, которое не прекращается до тех пор, пока оно не скрывается за входной дверью. Однажды трое далеко не образцовых граждан решили показать Ровелю, что кружить по их району ночью одному совсем не стоит, что ночная жизнь – это совершенно не его дело и не надо им мешать проводить ее так, как они считают нужным! Криками о помощи они заманили лейтенанта в темную аллею и там хорошенько, как говорят, на совесть его обработали. Он делал вид, будто потерял сознание, до тех пор, пока не представился случай освободить правую руку. Его служебный кольт они с самого начала вытащили из кобуры и забросили в ближайшие кусты, но висевшую на правом бедре тяжелую дубинку почему-то оставили. Кровь заливала Ровелю глаза, в голове от полученных ударов шумело, но он, не глядя, инстинктивно изо всех сил сначала ударил дубинкой того, кто, ничего не подозревая, стоял справа, а затем разъяренно взялся и за остальных. В результате один остался лежать в темной аллее, другого отвезли на «скорой помощи», а третьего он лично в наручниках доставил в участок и поместил в камеру. Без особых повреждений. И только потом сам отправился в больницу, где ему заштопали его клоунское лицо и вправили сломанную кисть левой руки... Уже на следующий вечер лейтенант Энди Ровель снова до утра кружил по своему району, методично заходя в те же самые притоны и бары, как ни в чем не бывало показывая там хотя и перебинтованное, но все то же самое клоунское лицо. И хотя теперь его подчиненные патрулировали улицы только парами, сам Ровель, невзирая на случившееся, по-прежнему продолжал делать это в гордом одиночестве.

Закурив сигарету, Поль еще долго стоял у крылечка своего дома. Даже после того, как хвостовые огни патрульной машины лейтенанта окончательно исчезли за ближайшим углом... Мимо него, держась за руки, весело хихикая и тихими голосами что-то рассказывая друг другу, неторопливо прошли две молоденькие девушки. В соседнем квартале замигал красный неоновый свет рекламных щитов. На углу остановились два солдата в полевой военной форме – они заметно пошатывались и громко хохотали. Очевидно, вспоминали прекрасно проведенный вечер... Поль вдруг отчетливо почувствовал, что последние несколько месяцев его не покидает ощущение странного беспокойства. Будто жизнь направляется к какому-то светлому, веселому и на редкость приятному месту, а он стоит и только смотрит, как она проходит мимо!

Наконец, докурив сигарету и щелчком отбросив ее, Поль поднялся по ступенькам низенького крыльца, прошел через незапертую дверь внутрь и свернул налево, в свою небольшую, но вполне уютную квартирку на первом этаже со старомодным балконом-эркером, массивными дубовыми подоконниками, кружевными сероватыми занавесками, темными стенами, довольно однообразной типовой мебелью.

Устроившись поудобнее в кресле у письменного стола, Поль почему-то снова задумался о Верне Локтере. Похоже, он разговаривал с Ровелем более уверенно, чем на самом деле чувствовал себя. Верн был высоким мускулистым молодым человеком с узкой продолговатой головой, мгновенной, то вспыхивающей, то тут же пропадающей улыбкой. У Поля даже мелькнула странная мысль, что он не до конца в нем разобрался, что от этого юноши вполне можно ожидать любых сюрпризов, включая самые неожиданные. И возможно, даже далеко не самые приятные... Локтер всегда говорил правильные слова, умело делал вид, будто полностью усвоил печальный урок жизни: преступление – удел дураков, всегда смотри любому человеку прямо в глаза и не отводи взора... Что он и делал. Но в нем была заметна и какая-то холодность. Холодность души... А это не могло не беспокоить Поля. Он иногда даже ходил повнимательнее на него посмотреть, поговорить, так сказать, в неказенной, неофициальной обстановке. И каждый раз, когда он наблюдал, как Верн в простенькой рабочей одежде берет пакеты с заказными продуктами, грузит их в машину или подметает торговый зал магазина, у него создавалось впечатление, что этот юноша сознательно играет какую-то свою роль. Хотя придраться было абсолютно не к чему! Семье Варак Верн, похоже, нравился, хотя определенные сомнения на этот счет все-таки оставались... Полю благодаря его богатому опыту было прекрасно известно: практически любой неисправимый, безнадежный преступник представляет собою психопатическую личность, которая, не важно, будь то мужчина или женщина, генетически совершенно не способна давать эмоциональную оценку тому, что правильно, а что неправильно, что морально, а что нет. Для них существует только логическая оценка типа – поймают или нет, накажут или есть реальная возможность избежать наказания? В плане интеллектуальных способностей такие люди обычно даже несколько выше среднего уровня, нередко весьма милы и симпатичны. Хотя под маской этой внешней приятности, как правило, скрывается жестокая, бездумная безжалостность дикого зверя, которому абсолютно все равно, что думают о нем окружающие, общество или его несчастные жертвы.

Более того, смутные подозрения в отношении Верна Локтера непрестанно тревожили Поля с их самой первой встречи. Прекрасное, как у большинства врожденных психопатических личностей, поведение в тюрьме – ни одного замечания, ни одного наказания, но... но вот что скрывается за этой маской, что у него там внутри, что он за человек, какую именно роль сознательно и весьма умело играет – Полю ни узнать, ни хотя бы почувствовать так и не удалось. И это не могло его не тревожить... Нет, не может, ну никак не может Локтер долгое время довольствоваться ролью скромного работника, развозящего по всему городу дешевые бакалейные товары в стареньком обшарпанном грузовичке с выцветшей надписью на борту: «Магазин Гаса Варака – товары высшего качества».

В тюрьме Верн Локтер отбывал срок за физическое насилие, совершенное «при отягчающих обстоятельствах».

Поль вложил готовый черновик своего отчета в плотный коричневый конверт, убрал столик и начал готовиться ко сну. Где-то рядом у соседей чуть громче обычного играл проигрыватель, за занавесками слабо, но упрямо и назойливо продолжали мигать красные огни неоновых реклам... Уже лежа в постели, Поль решил, что ему надо побеседовать с рыжеволосой миссис Варак, причем завтра же, когда он пойдет к ним, чтобы повидаться с Джимми Довером. Кстати, он с ней уже встречался, вспомнил Поль. Такая высокая, очень симпатичная, даже почти красивая, со стройными длинными ногами, тихим голосом и почему-то... угрюмым ртом.