Текст книги "Пираты Гора"

Связанной на носу второй галеры стояла высокая сероглазая блондинка, та, что танцевала передо мной, привязанным к позорному столбу, с издевательской грацией и медлительностью, а у носовой балки третьей галеры я увидел низкорослую смуглую темноволосую девушку, впервые появившуюся передо мной с рыболовной сетью на плече. Она тоже поплясала передо мной на празднестве, а прежде чем удалиться, плюнула мне в лицо.

Переходя с галеры на галеру, видел я и пленных ренсоводов, связанных по рукам и ногам и брошенных как попало между скамьями гребцов.

Тяжелый горианский шлем, лишенный каких бы то ни было украшений и опознавательных знаков, с узкой прорезью для глаз, надежно скрывал мои черты. Никто не узнавал воина, по-хозяйски расхаживающего по палубам кораблей.

Никто вообще не раскрыл рта.

Я не слышал даже скрежета цепей. Тишину нарушал лишь звук моих собственных шагов да звуки, сопровождающие пробуждение жизни на болотах.

Дойдя до кормовой палубы шестой галеры, я гордым взглядом окинул всю цепь кораблей.

Теперь они были моими.

Откуда-то до меня донесся детский крик.

Это странным образом ударило мне по нервам.

Я быстро добрался до носовой палубы шестой галеры и отвязал от якорной цепи гибкую лиану, удерживающую у борта галеры сплетенную Телимой ренсовую лодку. Забравшись в нее, я выдернул из ила воткнутый рядом с лодкой шест и направил ее к первой галере.

Рабы на борту кораблей, вдоль которых я проплывал, молчали, как убитые, боясь пошевелиться.

Я оставил лодку у носа первой галеры, привязав ее с правого борта как раз под носовой балкой. Затем я поднялся на галеру, прошел на корму и устроился в кресле кормчего.

Телима, стоящая на коленях, связанная по рукам и ногам, с веревочной петлей на шее, не спускала с меня глаз.

– Я ненавижу ренсоводов, – сказал я ей, усаживаясь в кресле.

– Именно поэтому ты спас их от людей из Порт-Кара? – поинтересовалась она.

Во мне поднялась волна раздражения.

– Я никого не спасал. Я разделался с налетчиками за смерть ребенка – единственного среди вас, кто проявил ко мне доброту.

– Значит, ты сделал вcе это только из-за ребенка?

– Вот именно.

– А теперь ты сам проявляешь не меньшую жестокость к другому такому же ребенку, связанному, который, может быть, голоден или умирает от жажды?

Это была правда. Я все еще слышал детский плач. И даже мог на слух определить, что доносится он со второй галеры.

Я раздраженно поднялся с кресла кормчего.

– Теперь все вы, как и прикованные к скамьям гребцов рабы, принадлежите мне, – сказал я ей. – Если я захочу, я отвезу вас в Порт-Кар и продам там всех до одного. Я единственный на галерах, у кого есть оружие, и я достаточно силен, чтобы удержать вас в повиновении – связанных и закованных в цепи. Я здесь хозяин!

– Ребенок лежит связанный, – сказала Телима. – Ему больно. Он, наверное, хочет пить и голоден.

Я зашагал ко второй галере. Отыскал ребенка – мальчишку лет пяти-шести, голубоглазого и светловолосого, как большинство ренсоводов. Я развязал его и взял на руки. Затем разыскал его мать и приказал ей накормить ребенка и дать ему воды.

После этого я отвел их обоих на первую галеру и приказал стоять на нижней гребной палубе, сразу у мостика, ведущего на кормовую палубу, где они все время будут у меня на виду и не смогут незаметно освободить остальных.

Я снова устроился в кресле.

– Спасибо, – поблагодарила меня Телима.

Я ей не ответил.

В глубине души я испытывал беспредельную ненависть к ренсоводам за то, что они сделали меня рабом. Но самое главное – они оказались настолько бесчеловечны, что заставили меня узнать о себе вещи, знать которых я не хотел. Они растоптали мои светлые представления о самом себе, ошибочные, иллюзорные, ничем не обоснованные, но столь дорогие моему сердцу, позволявшие мне уважать себя, считать человеком.

Они отшвырнули эти мои заблуждения, которые я так долго принимал за истину, и показали мне мое настоящее лицо. Заставили суть моего характера проявиться в полной мере. И оказалось, что я вовсе не тот, кем привык считать себя. Я оказался рабом. Предпочел позорное рабство почетной смерти. Здесь, на болотах дельты Воска, я утратил столь долго носимую мной личину Тэрла Кэбота. Я узнал, что в глубине души я был одним из порткарцев.

Сидя в кресле, я обнажил меч и положил его на колени.

– Я здесь убар, – сказал я, глядя в лицо Телиме.

– Да, – ответила она, – ты здесь убар.

Я перевел взгляд на раба, сидящего первым от прохода на скамье гребцов у правого борта.

Мы поневоле смотрели друг на друга: я – сидя в кресле кормчего, лицом к носу корабля, и он – лицом к корме, прямо напротив кресла своего нового хозяина, служить которому он будет беспрекословно, как единственному убару на корабле – этой крохотной плавучей деревянной стране, затерявшейся среди безбрежных болот дельты Воска.

Цепи от кандалов на его ногах, как и цепи всех остальных рабов, соединялись с длинным, проходящим по всей длине судна круглым металлическим брусом. Раб был босым, и тело его прикрывало давно потерявшее форму вылинявшее тряпье. Седые волосы торчали клочками, а на шее виднелся широкий металлический ошейник.

– Вы наш новый хозяин? – обратился он ко мне.

Некоторое время я молча разглядывал его.

– Сколько ты уже здесь рабом? – спросил я.

– Шесть лет, – с трудом пытаясь скрыть свое изумление, ответил он.

– А что делал до этого? – продолжал я расспрос.

– Рыбачил, ловил угрей.

– Где?

– На острове Кос.

Я перевел взгляд на его соседа.

– А ты чем занимался? – спросил я у него.

– Я крестьянин, – ответил он.

Это был крупный, широкоплечий человек с рыжими косматыми густыми волосами и, конечно, тоже в ошейнике.

– Из какого ты города? – продолжал я.

– У меня был свой собственный участок земли, – с гордостью ответил крестьянин.

– И Домашний Камень?

– Да, мой собственный. Стоял у меня в доме.

– И возле какого города находилось твое владение?

– Неподалеку от Ара, – ответил он.

– Мне приходилось бывать в Аре, – заметил я.

Я окинул взглядом окрестности. Затем снова посмотрел на ловца угрей, сидевшего первым загребным.

– Ты был хорошим рыбаком? – поинтересовался я.

– Да, – уверенно ответил он. – Хорошим. Я перевел взгляд на крестьянина.

– Где ключ от ваших кандалов? – спросил я.

– В подлокотнике вашего кресла, – ответил он.

Я обследовал широкие подлокотники кресла и на правом из них с внешней стороны обнаружил подвижную деревянную защелку. Я подвинул ее вперед, и она открыла какой-то запор, отбросивший верхнюю часть подлокотника. Внутри оказалось довольно обширное углубление, в котором среди каких-то тряпок и обрывков веревки я увидел тяжелый металлический ключ.

Я взял его и отпер замки на кандалах рыбака и крестьянина.

– Вы свободны, – сказал я им. Они не двинулись с места и продолжали сидеть, удивленно глядя на меня.

– Вы – свободные люди, – повторил я. – Вы больше не рабы.

Внезапно, с громким смехом, рыжеволосый гигант вскочил на ноги.

– Я Турнок, – хлопая себя в грудь кулаком, воскликнул он. – Крестьянин.

– Ты, наверное, умеешь обращаться с длинным луком? – поинтересовался я.

– Да, в этом оружии я знаю толк, – согласился он,

– Я в этом не сомневался, – ответил я. Второй только что освобожденный мною мужчина также поднялся со скамьи.

– А меня зовут Клинтус, – сказал он. – Я рыбак. Умею водить корабли по звездам. Знаю, как обращаться с сетью и трезубцем.

– Вы оба свободны, – снова сказал я.

– Я – ваш человек! – воскликнул рыжеволосый гигант, – и останусь с вами!

– Я тоже остаюсь, – заявил рыбак.

– Хорошо, – согласился я. – Найдите среди пленных ренсоводов человека по имени Хо-Хак и приведите его сюда.

– Будет сделано, – ответили они.

Я хотел устроить над ним суд.

Телима, стоящая на коленях несколькими ступенями ниже, связанная по рукам и ногам, с петлей на шее, подняла на меня глаза.

– И как соблаговолит мой убар распорядиться своими пленниками? – спросила она.

– Я всех вас продам в Порт-Каре, – ответил я. Она улыбнулась.

– Конечно, – ответила она. – Ведь ты можешь поступить с нами так, как пожелаешь.

Во мне снова вспыхнула ярость.

Я вскочил на ноги и приставил меч ей к горлу.

Она не опустила голову и не отшатнулась назад.

– Я вызываю столько неудовольствия у моего убара? – поинтересовалась она.

Я с шумом вогнал лезвие меча в ножны, рывком поставил девчонку на ноги, лицом к себе, и взглянул ей в глаза.

– Мне не составит никакого труда убить тебя, – едва сдерживаясь, сказал я. – Ты даже не можешь себе представить, как я тебя ненавижу!

Я замолчал. У меня не было слов. Как я мог объяснить ей, что она явилась тем орудием, что разрушило, уничтожило меня? Именно она превратила меня в нечеловека, в ничтожество, показала мне всю мою трусость и отсутствие элементарного благородства, разрушила, втоптала в грязь образ, который я по глупости столько лет считал своей истинной натурой. Теперь я был полностью опустошенным и чувствовал, как эту душевную пустоту начинают заполнять лишь обида и негодование за те издевательства и унижения, через которые меня заставили пройти, горечь и злоба на эти выпавшие на мою долю испытания.

И повинна во всем этом была она, девчонка, стоящая сейчас передо мной на коленях.

– Ты уничтожила меня! Уничтожила! – едва сдерживаясь, процедил я сквозь зубы и, пнув ногой, сбросил ее по ступеням лестницы, ведущей на кормовую палубу.

Женщина и ребенок, стоящие рядом, испуганно вскрикнули.

Телима, скатившись по лестнице, с большим трудом снова поднялась на колени,

Когда она посмотрела на меня, в глазах ее стояли слезы.

– Нет, мой убар, – покачала она головой, – ты не уничтожен.

Я раздраженно уселся в кресло.

– Если кто-то и уничтожен, – продолжала она, – то это только я сама.

– Хватит болтать глупости! – резко оборвал я ее. – Замолчи!

Она послушно опустила голову.

– Как будет угодно моему убару, – пробормотала она.

Мне было стыдно, что я проявил к ней подобную жестокость, но я не хотел этого показывать. В глубине души я знал, что это я, я сам предал себя, нарушил все моральные устои воинской чести, осквернил свой собственный Домашний Камень и меч, который я так долго носил. Я сам виновен в том, что произошло. Я, а не она. Но все во мне сопротивлялось подобному признанию, искало» на кого можно было переложить хотя бы часть моей вины, того, кто обрек меня на это предательство. И таким человеком безусловно была Телима; она виновата в этом больше, чем кто-либо другой. Она подвергла меня самым жестоким унижениям, заставила пресмыкаться перед ней, это она искусала мои губы, наложив на них хозяйский след своих зубов.

Я постарался отделаться от переполнявших меня мыслей и выбросить их из головы.

Вскоре передо мной появились Турнок, освобожденный мной крестьянин, и Клинтус, рыбак, тащившие связанного по рукам и ногам Хо-Хака в неизменно болтающемся на нем ошейнике со свисающим с него обрывком цепи.

Они поставили его на колени внизу, у ступеней, ведущих на рулевую палубу и к моему креслу.

Я снял свой шлем.

– Я знал, что это ты, – сказал Хо-Хак. Я не ответил.

– На галерах было больше сотни воинов, – продолжал он.

– Ты, Хо-Хак, неплохо дрался там, на острове, – заметил я.

– Видимо, недостаточно хорошо, – сказал он и поднял на меня глаза. – Ты действовал в одиночку? – спросил он.

– Нет, – ответил я и кивнул на Телиму, стоящую на коленях с низко опущенной головой.

– Ты достойно вела себя, женщина, – обратился к ней Хо-Хак.

Она подняла к нему заплаканные глаза и улыбнулась сквозь слезы.

– А почему та, что тебе помогала, стоит на коленях связанная у твоих ног? – спросил Хо-Хак.

– Потому что я ей не доверяю, – ответил я. – Как не доверяю ни одному из вас.

– И что ты собираешься с нами сделать? – поинтересовался Хо-Хак.

– Тебя, например, брошу тарлариону, – ответил я. – Не боишься?

– Нет, – покачал он головой.

– Ты смелый человек, Хо-Хак.

Я не мог не признать, что он, связанный, находящийся полностью в моей власти, держится спокойно и уверенно.

Он посмотрел мне в лицо.

– Дело не в том, что я смелый, – ответил он. – Скорее я просто знаю, что ты не бросишь меня тарлариону.

– Откуда, интересно, ты можешь это знать?

– Человек, способный с помощью одной лишь женщины драться против целой сотни воинов, не может так поступить, – ответил он.

– Я продам вас всех в Порт-Kape! – зарычал я. – Всех до единого!

– Может быть, – сказал Хо-Хак. – Хотя я так не думаю.

– Я одержал эту победу не ради тебя или твоих людей, – сказал я. – Наоборот, именно вам я хочу отомстить за то, что вы сделали меня рабом! Хочу, чтобы вы побыли в моей шкуре, а я еще получу кучу денег, доставив такой груз в Порт-Кар.

– Надеюсь, все это не так, – возразил Хо-Хак.

– Он сделал все это ради Зекиуса, – сказала Телима.

– Но ведь Зекиус был убит на острове, – удивился Хо-Хак.

– Зекиус принес ему ренсовую лепешку, когда он стоял у позорного столба.

Хо-Хак взглянул на меня: в глазах у него сверкнули слезы.

– Я благодарен тебе, воин, – сказал он. Я не мог понять этой его реакции.

– Уберите его отсюда! – приказал я Турноку и Клинтусу, и те, подхватив Хо-Хака под руки, уволокли его с глаз долой, оставив где-то на второй галере среди остальных связанных пленников.

Я был зол.

Хо-Хак не попросил у меня пощады. Не стал унижаться. Показал себя в десять раз более достойным человеком, чем я.

Я ненавидел ренсоводов, ненавидел этих прикованных к скамьям рабов, ненавидел всех людей, за исключением, пожалуй, этих двоих, что я освободил.

Хо-Хак, рожденный и выросший в рабстве, уродливый экзотик, выращенный на потеху окружающим, десятки лет просидевший прикованным к веслу в темном, зловонном гребном трюме какого-нибудь грузового судна из Порт-Кара, показал себя сейчас передо мной в десять раз более достойным мужчиной, чем я.

Я ненавидел его и всех ренсоводов, вместе взятых.

Я посмотрел на сидящих лицом ко мне рабов. Любой из них, в тяжелых кандалах, избитый и едва ли не умирающий от голода, казался мне менее ничтожным, чем я сам.

Я больше недостоин двух женщин, что я знал и любил: Талены, некогда по глупости снизошедшей до того, чтобы стать свободной спутницей человека, оказавшегося в минуту испытания подлым трусом, и Беллы, Элизабет Кардуэл, урожденной жительницы Земли, по ошибке и собственному заблуждению подарившей свою любовь тому, кто недостоин даже ее презрения. Не могу я больше рассчитывать и на уважение своего отца, Мэтью Кэбота, главы городской администрации Ко-ро-ба, и моего учителя и наставника Тэрла Старшего, и моего маленького верного друга Торма из касты писцов. Я никогда больше не смогу посмотреть в лицо ни Крону из Тарны, ни Андреасу с Тора, ни Камчаку из племени тачаков, ни Ремиусу с Хо-Сорлом из Ара, – никому из тех, кого я знал. Все они теперь должны испытывать ко мне только презрение.

Я с ненавистью посмотрел на Телиму.

– Что ты собираешься с нами сделать, мой убар? – спросила девушка.

Она что, решила насмехаться надо мной?

– Ты преподнесла мне хороший урок, показав, что я ничем не отличаюсь от тех, из Порт-Кара, – сказал я.

– Тогда ты, мой убар, наверное, сделал неправильные выводы из этого урока, – заметила она.

– Замолчи! – прикрикнул я на нее. Она уронила голову.

– Если кто-то здесь и есть из Порт-Кара, – пробормотала она, – то это я, Телима.

Доведенный до бешенства ее насмешками, я подскочил к ней и ударил по лицу тыльной стороной ладони.

Голова девушки дернулась в сторону.

Я сгорал от стыда, но не подал вида и как можно спокойнее снова устроился в кресле.

У нее на губах показались капли крови.

– Только Телима, – едва слышно повторила она.

– Молчать! – закричал я. Она подняла на меня глаза.

– Телима сделает все, как пожелает ее убар, – ответила она.

Я посмотрел на Турнока с Клинтусом.

– Я иду в Порт-Кар, – объявил я.

Турнок скрестил руки на груди и низко склонил голову. Клинтус тем же жестом выразил свое согласие.

– Вы – свободные люди, – продолжал я. – Вам нет необходимости сопровождать меня.

– Я пойду за тобой даже на край света, – прогудел своим низким голосом Турнок.

– Я тоже, – присоединился к нему Клинтус.

Я окинул их взглядом, таких непохожих друг на друга: Турнок – голубоглазый широкоплечий гигант с руками, как весла грузовой галеры, и Клинтус – сероглазый, значительно более хрупкого телосложения человек; однако он был первым загребным и, значит, обладал недюжинной силой, вероятно, несравненно большей, нежели можно было предположить по его комплекции.

– Сделайте плот, – сказал я, – достаточно большой, чтобы мог выдержать несколько человек, соберите на него еду, питье и все то ценное, что мы найдем здесь и решим взять с собой.

Они тут же принялись за работу.

Оставшись один в кресле кормчего, я уронил голову на ладони.

Я был убаром здесь, полноправным и единовластным, но трон этот казался мне слишком жестким. Я бы с удовольствием отдал его за заблуждения к иллюзии, мечты Тэрла Кэбота, так бесчеловечно развеянные.

Когда я отнял руки от лица, я уже чувствовал себя сильным и жестоким.

Я был один, но руки мои оставались крепки и еще могли держать верный горианский клинок.

Здесь, в этой крохотной, затерявшейся среди серых болот стране, состоящей из нескольких кораблей, я был убаром и безраздельным правителем.

Я знал теперь, что представляет собой человек; я понял это по самому себе. И увидел, каким глупцом был все это время, храня верность надуманным моральным принципам и идеалам.

Что может возвыситься над силой стального клинка?

Разве честь – не притворство, а верность и храбрость – не обман, не иллюзия для того, кто не знает, насколько эфемерны, непрочны эти пустые понятия, которыми забивают головы глупцам?

Разве не мудр тот, кто, тщательно выследив добычу, выждав нужный момент, способен взять все, что захочет?

Да и плоды поступков мудрого человека не столь призрачны, как красивые, но пустые слова – приманка для доверчивых идиотов.

В мире есть только золото, власть, стальной клинок и тела красивых женщин.

Все остальное – чепуха, иллюзия.

Тот, кто понял это, – сильный человек.

Я был одним из тех, кто достоин занять свое место в Порт-Каре.

– Плот готов, – доложил Турнок, вытирая ладонью блестевшее oт пота лицо.

– Мы нашли на галерах пищу и воду, кое-какое оружие и золото, – добавил Клинтус.

– Хорошо, – сказал я.

– Здесь много ренсовой бумаги, – заметил Турнок. – Мы тоже возьмем ее с собой?

– Нет, – ответил я, – ренсовая бумага мне не нужна.

– А как быть с рабами? – продолжал уточнять Турнок.

Я посмотрел на носовую балку первой галеры, к которой стояла привязанной гибкая темноволосая красавица, так издевательски-настойчиво соблазнявшая меня своими бесконечно длинными ногами. Затем я перевел взгляд на носовую палубу второй галеры, украшенную связанной сероглазой блондинкой, а потом и на третью, где виднелась смуглая черноволосая девушка, та, которую впервые я увидел с рыболовной сетью на плече. Как изумительно, с какой страстью извивались они передо мной, привязанным к позорному столбу, с каким презрением плевали они мне в лицо среди всеобщего веселья и ликования.

Посмотрим, столь же ли самозабвенно они будут отплясывать, скованные рабскими кандалами.

Я рассмеялся.

Клинтус и Турнок ждали моей команды.

– Приведите девчонок, привязанных к носу второй и третьей галер, – распорядился я.

На лице Турнока появилась кривая ухмылка.

– Да, они настоящие красавицы, – заметил он со знанием дела.

Они оба удалились, а я направился по проходу между скамьями гребцов к носовой палубе первой галеры.

Девушка, привязанная к носовой балке, стояла, обращенная лицом вперед, и не смогла меня увидеть.

– Кто здесь? – спросила она. Я не ответил.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – скажите, кто здесь?

– Замолчи, рабыня, – бросил я ей недовольным тоном.

У нее вырвался легкий горестный стон.

Острием меча я разрубил путы, стягивающие ее ноги, затем перерезал петлю, наброшенную ей на шею, и, вложив меч в ножны, немного ослабил веревки у нее на запястьях, все еще оставляя ее руки связанными за спиной, вокруг балки.

Когда она уже могла стоять на затекших от неподвижности ногах, я резким рывком развернул ее лицом к себе.

Увидев мою черную, распухшую губу, мои глаза, она тут же узнала меня и беспомощно закричала.

Я усмехнулся и, схватив ее за шею, с силой прижал ее губы к своим.

Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы женщину переполнял такой ужас, а ее опущенные плечи выглядели столь жалко, что я рассмеялся.

Затем демонстративно вытащил из ножен меч и концом лезвия коснулся ее подбородка, поднимая ей голову. Когда я стоял у позорного столба, она с таким же презрением подняла мне голову, чтобы лучше рассмотреть мои черты.

– Ты красива, не так ли? – спросил я. В ее обращенных ко мне глазах застыл ужас. Я опустил острие меча и поднес его к горлу девушки. Она судорожно отвернулась и закрыла глаза. Какое-то мгновение я помедлил, давая ей почувствовать, как лезвие меча натягивает нежную кожу у нее на горле, и затем разрубил веревки, стягивающие ее заведенные вокруг носовой балки руки.

Она бессильно опустилась на пол.

Не сводя с меня наполненного безумным страхом взгляда, она отчаянно пыталась подняться на затекшие, отказывающиеся служить ей ноги.

Лезвием меча я указал ей на дощатый пол палубы, приказывая встать на колени.

Она затрясла головой и, согнувшись, пошатываясь на нетвердых ногах, подбежала к поручню у борта галеры и перегнулась через него.

Огромный тарларион, увидев упавшую на воду тень человека, тут, же взметнул над поверхностью болота свою усеянную чудовищными зубами пасть и, с хрустом сжав мощные челюсти, снова тяжело погрузился под воду. Рядом показались еще два-три его хищных собрата.

Девушка невольно отшатнулась от поручней и, откинув голову назад, разразилась диким криком.

Затем снова обернулась ко мне.

Лезвие моего меча неумолимо указывало на дощатый пол палубы у моих ног.

– Пожалуйста! – выдавила она из себя сквозь слезы.

Лезвие меча не шелохнулось.

Она, шатаясь, подошла и тяжело опустилась передо мной на колени, протянув ко мне скрещенные в запястьях руки. Я не стал сразу связывать ее, а медленно обошел вокруг, окидывая хозяйским глазом эту доставшуюся мне добычу. Она уже не казалась мне столь красивой и желанной, как прежде. Наконец, натешившись созерцанием ее смиренного вида, я поднял с палубы обрывки веревки и связал ей руки. Она подняла голову и с мольбой в глазах принялась заискивающе вглядываться мне в лицо.

Я плюнул ей в лицо, и она низко опустила голову, вздрагивая всем телом от сотрясавших ее рыданий.

Затем повернулся и направился вдоль скамей для гребцов к лестнице, ведущей на кормовую палубу.

Девушка, понурив голову, шла, за мной.

Обернувшись, я увидел, как она тыльной стороной ладони вытирает с лица мой плевок. Подойдя к лестнице, она встала рядом с ней, низко склонив голову.

Я поднялся по ступеням на кормовую палубу и устроился в кресле кормчего – на этом троне, возвышающемся над моими владениями.

Высокая сероглазая блондинка и смуглокожая черноволосая девушка, та, что ходила с рыболовной сетью на плече, уже стояли на коленях на дощатом настиле палубы, у подножия ведущих к моему креслу ступеней.

Девушка, которую я привел, также опустилась на колени.

Кивнув на блондинку и смуглокожую, я посмотрел на Клинтуса и Турнока.

– Нравятся? – спросил я.

– Красавицы! – воскликнул Турнок. – Просто красавицы!

Девушки невольно вздрогнули.

– Да, – согласился Клинтус. – Хотя они обычные ренсоводки, за них можно будет получить неплохие деньги.

– Пожалуйста! – взмолилась блондинка. Я посмотрел на Клинтуса и Турнока.

– Они ваши, – сказал я им.

– Вот это да! – воскликнул Турнок и поднял с полу обрывок веревки. – Руки! – рявкнул он, обращаясь к высокой сероглазой блондинке, которая тут же, еще ниже наклонив голову, испуганно протянула ему скрещенные в запястьях руки. Через мгновение каким-то сложным крестьянским узлом Турнок связал их вместе.

Клинтус, легко наклонившись, также поднял кусок веревки и спокойно взглянул на смуглокожую девушку, ответившую ему полным ненависти взглядом.

– Руки! – не повышая голоса, приказал он.

Девушка нехотя, с угрюмым выражением лица протянула к нему скрещенные запястья и тут же с удивлением взглянула ему в лицо, почувствовав неожиданную силу, скрытую в его худых руках.

Я усмехнулся; Клинтусу, думаю, не составит большого труда справиться с этой, пусть даже выросшей среди ренсоводов, девчонкой.

– Как хозяева собираются поступить с нами? – робко спросила стоящая поодаль гибкая темноволосая девушка.

– Вы будете выставлены на продажу на невольничьем рынке в Порт-Каре, – ответил я.

– Нет, только не это! – воскликнула она.

Сероглазая блондинка невольно вскрикнула, а смуглокожая брюнетка, рыдая, уронила голову на палубу.

– Плот готов? – обратился я к Турноку.

– Готов, – прогудел гигант.

– Мы привязали его к тростниковой лодке, прямо под этой галерой, – добавил Клинтус.

Из подлокотника кресла я взял моток веревки и завязал конец ее на шее гибкой темноволосой девушки.

– Как тебя зовут? – спросил я у нее.

– Мидис, если хозяин не против, – ответила она.

– Не против. Мне будет приятно называть тебя этим именем, – ответил я.

Турнок взял у меня из рук тот же моток веревки и, не разрезая его, сделал на веревке петлю, набросил ее на шею сероглазой блондинки и протянул моток Клинтусу, знаком указавшему смуглой девушке занять свое место в этом небольшом караване.

– Как твое имя? – спросил Турнок у высокой сероглазой девушки.

– Тура, – ответила она, – если хозяин не против.

– Тура! – воскликнул он, хлопая руками себя по коленям. – Вот это да! А я – Турнок!

Подобное совпадение, казалось, не слишком польстило девушке.

– Я крестьянин, – с гордостью сообщил ей Турнок.

В глазах девушки мелькнуло скорее презрение, нежели уважение.

– Всего лишь крестьянин? – прошептала она.

– Крестьянин, – загрохотал Турнок над притихшим болотом, – это тот бык, на чьей спине покоится Домашний Камень всего Гора!

– Но ведь я – ренсоводка! – простонала девушка.

Ренсоводы считали себя более высокой кастой, чем простые крестьяне.

– Чепуха! – прогудел Турнок. – Сейчас ты всего лишь рабыня.

Девушка, уткнув лицо в связанные руки, горько разрыдалась.

Клинтус, к тому времени уже закрепивший петлю на шее смуглокожей девушки, бросил моток оставшейся веревки на палубу.

– А как твое имя? – спросил он у нее.

– Ула, – ответила девушка, робко поднимая на него глаза, – если хозяин не против.

– Не против, – кивнул Клинтус. – Мне безразлично, как тебя называть.

Девушка низко опустила голову.

Я обернулся к женщине с ребенком, руки которым я развязал еще раньше, и знаком приказал им отойти в сторону.

Телима, стоящая у ступеней на нижней палубе, связанная по рукам и ногам, подняла голову.

– Насколько я помню, – сказала она, – ты собирался взять всех нас в Порт-Кар, чтобы там выставить на продажу.

– Замолчи, – сказал я ей.

– В противном случае, – продолжала она, – я предполагаю, что ты хочешь затопить галеры на болотах, чтобы мы пошли на корм тарларионам.

Во мне опять начало закипать раздражение. Она смеялась надо мной!

– Именно такое решение должно было прийти в голову человеку из Порт-Кара, – сказала она.

– Заткнись! – приказал я.

– Слушаюсь, мой убар, – отозвалась она. Я снова повернулся к женщине с ребенком.

– Когда мы уйдем, – сказал я, – освободи всех этих людей. Передай Хо-Хаку, что я забрал с собой нескольких его женщин. Думаю, это не слишком большая плата за все, что мне пришлось пережить.

– Убар, – напомнила мне Телима, – не должен ни держать ответ перед кем бы то ни было, ни давать каких-либо разъяснений.

Я схватил ее за грудки и поднял над палубой так, что ее лицо оказалось вровень с моим.

Она не казалась особенно испуганной.

– Ты уже сбросил меня с лестницы, – сказала она. – Теперь, наверное, снова зашвырнешь куда-нибудь?

– Говорят, язык у ренсоводки длиннее самой дельты Воска, – заметил Клинтус.

– Так и есть, – ответила Телима. Я снова опустил ее на колени и повернулся к женщине с ребенком.

– Этих рабов, прикованных к скамьям, я тоже собираюсь освободить.

– Они опасные люди, – со страхом глядя на них, покачала головой женщина.

– Все люди опасны, – ответил я и, подойдя к одному из сидящих на скамье рабов, протянул ему ключ. – Когда мы отойдем от галер, но не раньше того, снимешь кандалы с себя и со всех остальных, – сказал я.

Тот держал в руке ключ, не веря своим глазам.

– Да, – наконец ответил он. Рабы с таким же недоумением смотрели на меня.

– Ренсоводы, – продолжал я, – несомненно, помогут вам выжить на болотах, если, конечно, вы захотите остаться. Если же нет, они помогут вам уплыть подальше от Порт-Кара.

Никто из рабов не проронил ни звука.

Я собрался уходить.

– Убар мой, – раздалось у меня за спиной. Я обернулся к Телиме.

– Я твоя рабыня? – спросила она.

– Я тебе еще на острове сказал, что нет, – ответил я.

– Тогда почему ты меня не развяжешь? – поинтересовалась она.

Чертыхаясь про себя, я подошел к ней и лезвием меча перерубил все связывающие ее веревки.

Она встала на ноги в этой своей безбожно короткой ренсоводческой тунике и потянулась.

Когда она так делала, это сводило меня с ума.

Затем она сладко зевнула и, встряхнув головой, принялась растирать затекшие запястья.

– Мне, конечно, трудно судить, – заметила она, – но, думаю, мужчина нашел бы Мидис довольно соблазнительной девушкой.

Мидис со связанными руками, с накинутой на шею веревочной петлей, возглавляющая наш небольшой невольничий караван, подняла голову.

– Но разве Телима, – продолжала моя бывшая хозяйка, – менее привлекательна, чем Мидис?

Мидис, к моему удивлению, возмущенно фыркнула и негодующе взглянула на Телиму. Я думаю, она считала себя первой красавицей на ренсовом острове.

– Я стояла на носу первой галеры, – заметила она Телиме.

– Если бы меня захватили в плен, – возразила Телима, – это место, несомненно, было бы моим.

– Вот еще! – снова фыркнула Мидис.

– Просто я не позволила этим увальням поймать себя в сети, как какую-нибудь маленькую дурочку, – продолжала Телима.

Мидис от негодования лишилась дара речи.

– Когда я тебя обнаружил, – напомнил я Телиме, – ты лежала на земле, лицом вниз, связанная по рукам и ногам.

Мидис сердито хохотнула.

– И тем не менее, – продолжала свои убеждения Телима, – я несомненно во всех отношениях лучше, чем Мидис.

Мидис, вне себя от злости, затрясла у нее перед лицом связанными руками.

– Вот! – закричала она. – Смотри! Он именно Мидис выбрал своей рабыней! Мидис, а не Телиму! Это лучше всего говорит о том, кто из нас самая красивая!

Телима ответила ей взглядом, полным ненависти.

– Ты слишком толстая, – заметил я Телиме. Мидис радостно рассмеялась.

– Когда я была твоей хозяйкой, – напомнила Телима, – ты не считал меня слишком толстой.