Текст книги "Письма и советы женщинам и молодым девушкам"

Джон Рёскин
Письма и советы женщинам и молодым девушкам

О. В. Разумовская
«Верховный жрец викторианского общества»: Рёскин и его время

Форд Мэддокс Браун. Труд. 1852—1865

Фигура Джона Рёскина, английского художника, публициста и филантропа, до настоящего времени остается малознакомой российской аудитории, хотя в Великобритании Рёскин считается одним из наиболее выдающихся и авторитетных критиков и искусствоведов. Его судьба и творческий путь теснейшим образом связаны с Викторианской эпохой, а его произведения и общественная деятельность созвучны протекавшим в этот период культурным и социальным процессам.

Портрет королевы Елизаветы I в день коронации. Автор неизвестен, копия 1600 г. (?) с утраченного оригинала 1558 г. Елизавета взошла на престол в возрасте двадцати пяти лет и правила в течение сорока пяти лет

Джон Рёскин (1819 – 1900) был современником и ровесником королевы Виктории (1819–1901) и свидетелем всех значимых этапов ее правления, от восхождения на престол до приближения финала. Подобно тому, как гений Шекспира заявил о себе в эпоху королевы Елизаветы и в чем-то был порождением уникальной творческой среды, сложившейся в елизаветинском Лондоне, творчество Рёскина и многих его современников было вызвано к жизни особым культурным колоритом викторианского периода и отражало доминирующие в английском обществе идеи и вкусы.

Джордж Хейтер. Портрет королевы Виктории в коронационном облачении, 1838. Виктория стала королевой в восемнадцать лет и оставалась ею в течение шестидесяти четырех лет

Когда на английском престоле впервые воцарилась женщина[1]1
  Королева Матильда (Мод) (1102 – 1167) была внучкой Вильгельма Завоевателя. Ей пришлось соперничать за английский престол с своим двоюродным братом, Стефаном Блуаским, и раскол между сторонниками двух претендентов привел к гражданской войне в Англии. Второй супруг Матильды Жоффруа Анжуйский носил прозвище Плантагенет, таким образом, Матильда стала основательницей одной из крупнейших династий средневековой Европы.


[Закрыть], жители страны восприняли это беспрецедентное событие с некоторым предубеждением, вскоре сменившимся негодованием и враждебностью в адрес новой правительницы. Королеву Мод интересовали в первую очередь выгода и привилегии ее нового положения, а не благо народа, и ее царствование ознаменовалось масштабной и кровопролитной гражданской войной. Политические промахи и просчеты Матильды англичане приписали ее принадлежности к прекрасному полу, что вполне соответствовало средневековым представлениям о женщинах (даже коронованных) как о существах коварных, легкомысленных и склочных. В течение нескольких веков представители английской аристократии старались не допустить перехода короны в женские руки. Им это удавалось вплоть до 1553 года, когда на престол в отсутствие законных претендентов мужского пола взошла дочь Генриха VIII, Мария Тюдор, подтвердившая худшие опасения своих подданных и получившая прозвище «Кровавая». Потребовалось все обаяние и ум ее сводной сестры Елизаветы, сменившей Марию на троне, чтобы убедить англичан в способности женщин управлять государством не хуже их братьев и супругов.

Елизавета I разумно и эффективно воспользовалась финансовым и военным потенциалом страны, заложенными ее дедом и отцом, и вывела Англию из состояния полуразрушенного войнами и распрями средневекового государства на уровень могущественной и влиятельной державы.

Дочь Генриха VIII помогла своему народу понять, что монарх может быть не только субъектом власти, внушающим трепет, но и объектом восхищения и любви. Королева отвечала своим подданным взаимностью, объявив Англию «своим супругом», а ее жителей – «своими детьми». Ее смерть в 1603 году стала общенациональной трагедией. Со времен Елизаветы ни одному монарху не удавалось вызвать таких горячих чувств у английского народа, пока на престоле снова не оказалась женщина – совсем не похожая на свою дальнюю предшественницу, но не менее волевая и решительная, да и обаятельная на свой лад. Этой женщиной была Виктория, дочь английского принца Эдуарда и немецкой принцессы Марии-Луизы Саксен-Кобургской.

Виктория не была прямым потомком Елизаветы[2]2
  Династия Тюдоров, представительницей которой была Елизавета, закончилась с ее смертью. Тем не менее у Елизаветы и Виктории был общий предок – Генрих VII. Елизавета была его внучкой, а Виктория по линии отца была потомком его дочери Маргариты.


[Закрыть], и судьбы двух королев сложились на первый взгляд по-разному. Одна осталась незамужней и даже вошла в историю как Королева-девственница, хоть и не отказывалась от радостей земной любви; вторая обрела столь редкое для монархов счастье в браке, дала жизнь девятерым детям и считалась эталоном нравственности своего времени. Но обе они были любимы своим народом, обе оказались на престоле в разгар династического кризиса, в непростое для своей страны время, и не жалели сил, чтобы улучшить положение своих подданных. Их именами назвали целые эпохи, важной частью которых был особой стиль в искусстве, при обеих королевах пережившем фазу расцвета. Образы этих венценосных особ превратились в аллегорические фигуры, воплощающие как добродетели и выдающиеся достижения своего века, так и его пороки.

Двадцать четвертого мая тысяча восемьсот девятнадцатого года в покоях Кенсингтонского замка на свет появилась крепкая и здоровая малышка, «пухленькая, как куропатка» (по словам ее отца, герцога Кентского). Большинство англичан приветствовали это событие со смешанными чувствами. Принцесса Виктория родилась в очень сложный для Британии момент, когда сама идея монархии была дискредитирована и перестала казаться подданным очевидной и необходимой. Непосредственные предшественники и родственники Виктории – ее дедушка и многочисленные дядья – спровоцировали острый династический кризис, выглядевший неразрешимым, и заставили англичан втайне (а иногда и открыто) сожалеть, что они не воспользовались недавним революционным опытом своих соседей-французов. Возможно, королевская семья никогда еще не была столь непопулярна у народа, как при первом, втором и третьем Георгах.

Йохан Цоффани. Георг III с семьей. 1770

Дед Виктории, король Георг III, был первым представителем Ганноверской династии в Великобритании, который ни разу не был на исторической родине своих предков – в Германии – и владел английским языком как родным. К сожалению, это не сделало из него хорошего правителя. За вычетом ряда военных побед (в частности, над Наполеоном при Ватерлоо в 1815 году) царствование Георга III вошло в историю как период внешних поражений и внутренних неурядиц. Наиболее ощутимыми из них были потери американских колоний в ходе Войны за независимость США и ряд политических кризисов, вызвавших стремительную смену нескольких премьер-министров и составов правительства. Газетные сатирики окрестили короля «Фермер Джордж» за его увлечение аграрными реформами и интерес к «домашним», повседневным вопросам в обход дел государственной важности, однако современники и потомки запомнили его в первую очередь как безумного Георга. Английский король страдал тяжелым наследственным заболеванием – порфирией, – не только причиняющим физические страдания, но и вызывающим помутнение рассудка. В 1811 году регентом при полностью ослепшем и окончательно обезумевшем Георге III был назначен его старший сын, будущий Георг IV

Игральная карта с портретом Георга III

Помимо своего заболевания, дед Виктории был знаменит своей плодовитостью. В отличие от своих предшественников – деда, отца и дяди, не скрывавших своих многочисленных любовниц и внебрачных отпрысков, – Георг III был известен как примерный супруг и нежный, заботливый отец. Супруга Шарлотта подарила ему пятнадцать детей, из которых тринадцать достигли брачного возраста[3]3
  Подобная многодетность не была исключением в истории британской монархии. У Елизаветы Стюарт, внучки знаменитой шотландской королевы Марии Стюарт и бабушки первого из Георгов, было тринадцать детей. Карл I до своей казни в 1649 году успел обзавестись девятью законными наследниками. У Якова II было восемь детей от первой супруги, семь – от второй (выжили по двое детей от каждого брака) и неопределенное, но весьма значительное количество отпрысков от многочисленных любовниц – факт, значительно осложнивший положение британской короны и спровоцировавший так называемую Славную революцию в 1688 году. От своих предков Виктория, родившая девятерых детей, унаследовала не только плодовитость, но, возможно, определенные генетические заболевания. По крайней мере, именно она передала своему сыну Леопольду ген, «ответственный» за гемофилию.


[Закрыть]. К сожалению, сыновья Георга не унаследовали его миролюбивого (вне периодов обострения болезни) характера, благочестия и приверженности семейным ценностям. Старший сын, регент и наследник престола, ставший королем Георгом IV, следовал не самым достойным из традиций своих предков и предпочитал законной супруге многочисленных любовниц (как писал о нем Теккерей, «сластолюбие, тщеславие и пьянство… манили его»). Измены Георга и его ссоры женой были предметом бесконечных сплетен (он запретил даже пускать королеву Каролину на собственную коронацию)[4]4
  Через месяц после этого события она внезапно скончалась, заставив сплетников гадать, не была ли ее смерть «устроена» по заказу короля.


[Закрыть], а растущие долги составляли предмет постоянного беспокойства для Парламента. Единственная законная дочь Георга IV Шарлотта умерла в юности; второй по старшинству брат – Фредерик – остался бездетным; третий по очереди претендент, герцог Кларенс, ставший королем Вильгельмом IV, по семейному обычаю не отличался верностью своей жене и успел обзавестись десятью отпрысками от своей постоянной фаворитки, актрисы и куртизанки Дороти Джордан, тогда как обе его законные дочери умерли в младенчестве.

Литография Томаса Сазерленда. Погребальная церемония Ее Королевского Высочества принцессы Шарлотты. 1818

Стивен Пойнц Деннинг. Принцесса Виктория в возрасте четырех лет. 1823

Англичане созерцали эту династическую «карусель» с тревогой, недоумением и растущим возмущением. Содержание многочисленного королевского семейства – с учетом расходов на любовниц и незаконных детей монархов и герцогов – обходилось казне неимоверно дорого. Финансовые ресурсы страны еще не восстановились после недавних войн, в которые Англию втягивали недальновидные и алчные правители[5]5
  Семилетняя война, Война за независимость США, войны с революционной и наполеоновской Францией, Англо-американская война 1812–1815 гг.


[Закрыть], потери заокеанских колоний болезненно ощущались в сфере внешней политики и торговли. Развитие промышленности приводило к обогащению лишь узкой прослойки населения и стремительному обнищанию социально уязвимых групп английского общества – фермеров и мелких землевладельцев, ремесленников и рабочих, клерков низшего звена и священников небольших провинциальных приходов, нетитулованных отставных военных и солдат – ветеранов недавних сражений.

Английские города представляли собой нагромождение чудовищно загрязненных, перенаселенных, малопригодных для жизни трущоб, разительно контрастировавших с блестящими аристократическими кварталами с их мощеными улицами, элегантной архитектурой и живописными садами[6]6
  Впрочем, антисанитария царила и здесь, а воздух, загрязненный дымом и гарью с фабрик и миазмами из Темзы, был общим для всех сословий, поэтому в периоды эпидемий смерть стучалась как в бедные дома, так и в богатые. В 1856 г. пятеро детей архиепископа Кентерберийского скончались от скарлатины. В 1878 г. дочь и внучка королевы Виктории умерли от дифтерии.


[Закрыть]. Как писал историк Джордж Маколей Тревельян (1876–1962), родившийся в поздневикторианской Англии, «беднота, пожалуй, всегда была столь же бедна и подвергалась такому же скверному обращению, но ее тяжелое положение стало более очевидным и для нее самой и для других именно теперь, когда она была обособлена и собрана вместе».

В такое непростое время и появилась на свет надежда нации и, следуя значению имени «Виктория»[7]7
  Вообще-то принцессу нарекли Александриной, по имени одного из ее крестных отцов, русского императора Александра I. «Виктория» было ее вторым именем. В семье девочку называли Дриной, чего она терпеть не могла, и, став королевой, Виктория приказала предать ненавистное домашнее прозвище забвению.


[Закрыть], ее победа. Отец Виктории, принц Эдуард не пользовался ни популярностью у народа, ни любовью у родственников, и в династической гонке считался заведомым аутсайдером. Однако смерть его племянницы Шарлотты (дочери Георга IV) и отсутствие законных наследников у его старших братьев подвигло Эдуарда принять участие в «монархической лотерее», главным призом которой могло оказаться регентство над будущим королем или королевой Англии. Ради этой заманчивой перспективы Эдвард расстался со своей давней любовницей[8]8
  Жена отставного военного, известная как мадам Сен-Лоран, на протяжении двадцати восьми лет была любовницей Эдварда. Фактически она играла роль его спутницы жизни, сопровождая его на светских мероприятиях и во время переездов. Ходили слухи об их тайном браке, но по причине бракосочетания Эдварда и немецкой принцессы его отношения с мадам Сен-Лоран прекратились.


[Закрыть] и женился на вдовствующей немецкой принцессе, которая была моложе его на девятнадцать лет. Хотя герцогу довелось совсем недолго наслаждаться законным супружеством и отцовством (он умер от пневмонии, когда малышке Виктории было всего восемь месяцев), он верил, что его дочь ожидает великое будущее[9]9
  Он призывал своих друзей «хорошенько присмотреться» к малышке, которая непременно станет королевой.


[Закрыть], и его предсказания оказались не просто выражением родительского тщеславия. У Георга III было не менее пятидесяти шести внуков, но большинство из них появилось на свет вне брака, поэтому Виктория с рождения оказалась не просто главной, а, по сути, единственной законной претенденткой на английский престол.

Кенсингтонский дворец, в котором родилась и провела свое детство Виктория

Однако путь юной принцессы к трону оказался отнюдь не гладким, и основные препятствия на этом пути возникали благодаря интригам и амбициям ее родственников и ближайшего окружения. Девочке приходилось играть роль буфера между ее матерью – вдовствующей герцогиней – и дядей, королем Англии. Кроме того, Эдвард оставил после себя огромные долги, и первые годы Виктории прошли в спартанских условиях по причине стесненного материального положения ее матери. Вдовствующая герцогиня была вынуждена полагаться на великодушие своего деверя, короля Уильяма IV, который не жаловал свою немецкую родственницу. Герцогиня Кентская полагала, что Виктория не сможет справиться с предстоящей ей великой миссией без мудрого материнского руководства и неусыпного контроля. Она рассчитывала превратить юную принцессу в свою послушную марионетку, добившись регентства и участия во всех придворных и государственных делах. Ирония ситуации заключалась в том, что мать Виктории сама была марионеткой в руках амбициозного и расчетливого временщика – Джона Конроя[10]10
  Джон Конрой (1786 – 1854) был офицером британской армии и шталмейстером принца Эдуарда. После смерти своего покровителя Конрой быстро завоевал доверие его вдовы, которая болезненно воспринимала враждебность Уильяма IV и свое одиночество в чужой стране, однако не торопилась возвращаться на родину, надеясь при помощи дочери возвыситься и достичь влиятельного положения при английском дворе. Историки до сих пор не пришли к единому мнению о том, был ли Конрой любовником герцогини. Бесспорно лишь одно – Виктория с самого детства ненавидела конфидента своей матери и, став королевой, незамедлительно лишила его придворных должностей и привилегий.


[Закрыть].

Эдвард Ландсир. Спаниэль Дэш (единственный друг юной принцессы Виктории)

Герцогиня Кентская и Конрой сообща разработали свод принципов и правил, призванных ослабить волю и характер Виктории и заставить ее полностью подчиняться матери и ее фавориту. Они назвали свое изобретение Кенсингтонской системой[11]11
  В соответствии с этой системой Виктории не позволялось ни минуты находиться в одиночестве и в праздности. Даже спальню она делила с матерью. Все ее время было занято уроками или общением с узким кругом приближенных, выбранных для нее матерью (в подруги ей навязывали дочерей Конроя, а при дворе не разрешали появляться, так как принцесса могла столкнуться там с бастардами короля и его братьев). Кроме того, герцогиня Кентская постоянно возила дочь по территории страны, чтобы принцесса могла лучше узнать свое королевство, а народ успел привыкнуть к своей будущей королеве и полюбить ее. Виктории эти «гастроли» казались утомительными и унылыми; в одной из поездок она тяжело заболела. Одним из первых ее распоряжений в статусе королевы было требование переместить ее кровать из спальни матери в отдельную комнату.


[Закрыть], и пытались с ее помощью воспитывать принцессу, однако единственным отчетливым результатом ее применения стало растущее отчуждение между герцогиней и ее дочерью. Впоследствии королева Виктория описывала свое детство как одинокое и довольно безрадостное. Впрочем, пока юная принцесса сожалела об отсутствии подруг и нехватке времени для игр, тысячи ее ровесниц по всей стране страдали от голода, ужасных условий жизни, болезней и физического насилия. Возможно, вдовствующая герцогиня и была урезана в средствах, однако у принцессы всегда были красивые наряды, пони, экипажи и слуги, а коллекция деревянных кукол насчитывала более ста экземпляров. Кроме того, благодаря матери принцесса получила хоть и домашнее, но весьма обширное и качественное образование, говорила на нескольких языках, занималась музыкой и рисованием под руководством талантливых педагогов.

Франц Ксавьер Винтерхальтер. Портрет королевы Виктории. 1843

Ранняя потеря отца и отсутствие теплоты в отношениях с матерью привели к тому, что чувствительная и восприимчивая Виктория с юных лет испытывала своего рода эмоциональный голод, который мог быть утолен лишь большой любовью. В отличие от ее венценосных предшественников и родственников, словно соревновавшихся в количестве незаконных отпрысков и соблазненных фрейлин, Виктория категорически отвергала саму возможность внебрачных связей, хотя была неравнодушна к противоположному полу, кокетлива и даже несколько влюбчива. Первым мужчиной, заставившим трепетать ее сердце, был Уильям Лэм, граф Мельбурн, премьер-министр Великобритании, человек небезупречной нравственности[12]12
  Лорд Мельбурн (1779 – 1849) был «героем» как минимум двух громких скандалов: как обманутый муж и как любовник замужней дамы. Его собственная супруга, леди Каролина Лэм, пережила бурный роман и мучительный разрыв с Байроном, посвятив этим событиям довольно откровенную повесть «Гленарвон» (1816). Сэр Уильям вынужден был подать на развод, хотя продолжал общаться с бывшей женой и оказывать ей поддержку. Его любовная связь с замужней дамой, леди Каролиной Нортон, также вызвала большой резонанс в обществе.


[Закрыть], но большого ума и личного обаяния. Виктория, ставшая королевой в возрасте восемнадцати лет, нуждалась в опытном советнике и наставнике, которого обрела в лице Мельбурна – зрелого, импозантного мужчины и опытного политика. Они встречались ежедневно и проводили вместе много времени, в результате чего самые дерзкие сплетники заговорили о любовной связи и даже вероятной помолвке восемнадцатилетней Виктории и лорда Мельбурна, чей возраст приближался к шестидесяти. Влияние сэра Уильяма и интенсивность их общения с королевой значительно ослабели после замужества Виктории.

Брак Виктории и принца Альберта был похож на историю Золушки «наоборот». Молодая королева, управлявшая влиятельной и мощной державой, могла позволить себе искать жениха не только по степени выгодности союза, но и по собственному вкусу.

Франц Ксавьер Винтерхальтер. Принц Альберт. 1842

Ее выбор пал (хоть и не с первого раза) на ее кузена, принца Саксен-Кобург-Готского, который явно уступал невесте в размере состояния, влиятельности и политическом весе, зато обладал привлекательной внешностью. В отличие от королей и принцев Ганноверской династии, склонных к перееданию и часто страдавших от лишнего веса[13]13
  Дядя Виктории Георг IV в определенные периоды своей жизни мог «похвастаться» объемом талии, составлявшим почти полтора метра.


[Закрыть], Альберт был высоким и стройным юношей с благородными и выразительными чертами лица.

Влюбленная Виктория сама сделала предложение своему жениху, поспешившему его принять[14]14
  Эта пикантная деталь была данью придворному этикету – королеве нельзя «позвать замуж», только сама монаршая особа может делать подобное предложение. Впрочем, целовать при этом жениху руку, как сделала Виктория, было необязательно.


[Закрыть]. Это был легендарный союз, запечатленный десятками именитых художников и первыми фотографами, благословленный девятью детьми и скрепленный общими интересами, среди которых лидировали процветание и развитие Англии. Верность супружеским обетам (исключительное для королевской фамилии явление, если верить светской хронике тех времен), взаимное уважение, страсть с одной стороны и сдержанная нежность с другой[15]15
  Многие историки считают, что Альберт был далеко не так счастлив в браке, как можно предположить по его парным и семейным портретам с супругой и детьми. Биографы предполагают самые различные причины его душевного одиночества, от природной холодности характера до скрытого влечения к своему же полу. В переписке с друзьями Альберт всегда высказывался о жене с признательностью и симпатией, но не более того. При этом принц был очень заботливым и любящим отцом.


[Закрыть] – таким был рецепт семейного счастья последней четы из Ганноверской династии. Королевская чета стала воплощением идеала для своих подданных, эталоном новой морали, опиравшейся на традиционные, хоть и попранные прежними правителями ценности.

Королева Виктория и принц Альберт

Возможно, Альберт и был ангелом – по крайней мере, в глазах Виктории и рисовавших его придворных портретистов, – однако перед болезнями он был уязвим, как простой смертный. В 1861 году он скоропостижно скончался от тифа, оставив королеву безутешной до конца ее дней. Виктория горевала так же неистово, как и любила. На протяжении нескольких лет после смерти мужа она отказывалась появляться на людях и выполнять свои монаршие обязанности. В течение сорока лет вдовства она носила траур; по ее приказу в комнаты Альберта ежедневно приносили свежее белье, полотенца, горячую воду, накрывали для него стол к обеду. В память о горячо любимом супруге Виктория возвела множество монументов самого разного формата, от скульптурных памятников до учреждений, носящих его имя[16]16
  Например, концертный зал Альберт-Холл в Лондоне.


[Закрыть].

Королева Виктория и Джон Браун в замке Балморал. 1863

Несмотря на всепоглощающую скорбь, Виктория не потеряла интереса к мужскому полу как таковому, и ее имя становилось темой светских сплетен в Англии как минимум дважды. После смерти Альберта она, как никогда, нуждалась в опоре и поддержке, которую ей предоставил далекий от аристократических кругов человек – шотландец Джон Браун (1826–1883), отставной солдат, работавший в замке Балморал. Незнакомый с придворным этикетом, малообразованный и грубоватый, он был глубоко предан своей госпоже и помог ей пережить самое мрачное время после смерти мужа[17]17
  Историки до сих пор дискутируют о степени близости между Викторией и ее слугой, многие предполагали возможность любовной связи между ними, злые языки даже окрестили королеву «миссис Браун». Царственная вдова игнорировала сплетни, но своим поведением подпитывала их, проводя с отставным солдатом почти все свое время. В замке Балморал он занимал комнаты, смежные с покоями королевы. После смерти Брауна Виктория начала писать его хвалебную биографию и заказала его статую в полный рост, а в завещании потребовала положить в ее гроб локон его волос и ряд связанных с ним памятных мелочей.


[Закрыть].

Приближенные королевы и ее дети следили за отношениями Виктории и Джона Брауна с неодобрением и даже тревогой (ходили слухи об их тайном браке), но ее последнее увлечение шокировало многих блюстителей придворного этикета и светских условностей и заставило сплетников забыть историю с верным шотландцем.

В 1886 году Виктория получила титул правительницы Индии, но от посещения своих новых владении отказалась по причине их удаленности от Британии и своего слабеющего здоровья.

Виктория и Абдул. 1885

К ее двору прибыли два индийца, нанятые на службу в качестве лакеев.

Одним из приезжих был Абдул Карим (1863–1909), амбициозный юноша, обративший на себя внимание Виктории и в течение непродолжительного времени продвинувшийся с положения слуги до уровня секретаря королевы и консультанта по вопросам индийской культуры.

Рудольф Свобода. Портрет Абдула Карима 1888

Виктория называла его Мунши – «учитель» и обращалась с ним уважительно и с почти материнской нежностью. Мунши давал королеве уроки хинди и урду, рассказывал о своей родине и ее традициях, готовил ей экзотические блюда, помогал Виктории с личной перепиской. В замке Балморал Абдулу Кариму были предоставлены комнаты, прежде отведенные Джону Брауну. Но, в отличие от бескорыстного и прямо душного шотландца, Абдул Карим стремился извлечь из своего положения максимальную выгоду для себя и своей семьи, требовал наград, титулов и дорогих подарков, постоянно жаловался королеве на неподобающее обращение со стороны ее приближенных.

Отношения королевы и ее слуги были вызовом общественным условностям того времени и правилам приличия. Во время болезни Абдула Карима венценосная ученица навещала своего учителя дважды в день, чтобы не пропускать занятия – и поухаживать за своим фаворитом, собственноручно наводя порядок в его комнатах и поправляя ему подушки. Однако связь Виктории и Мунши была скорее платонической, чем романтической, ведь Абдул Карим был моложе некоторых ее внуков, да и физическое состояние Виктории красноречиво свидетельствовало о приближающемся закате, который был лишь ненадолго озарен присутствием гостя из далекой неизведанной страны. В рассказах Мунши, в колорите его нарядов, в рецептах экзотических блюд ей открылся новый мир, яркий и притягательный. Ее живой, открытый ум и любознательная натура даже в преклонном возрасте не могли ограничиться придворными и семейными хлопотами и требовали новых впечатлений, иного культурного и духовного опыта, который она нашла в общении со своими друзьями-слугами, пусть даже это противоречило строгим правилам этикета, царившим в викторианском обществе.

Королева Виктория прожила долгую и насыщенную событиями жизнь, которую принято рассматривать как своего рода эталон для одноименной эпохи, как тендерную модель, служившую ориентиром для всех слоев общества. Она воплощала образ верной жены, заботливой матери, дальновидной и авторитетной правительницы – идеальной хозяйки дома, в качестве которого выступала вся Британская империя. Именно такой стереотип поведения навязывался всем женщинам среднего[18]18
  Женщины из низшего класса были в значительно меньшей степени связаны социальным регламентом и строгим этикетом, так как они жили не светской, а трудовой жизнью. Но и эта свобода была весьма условна, так как над ними все равно осуществлялся контроль со стороны родственников, церкви и властей; кроме того, цена за нее была непомерно высока: отсутствие личной безопасности, бремя тяжелого труда, неудовлетворительные условия для жизни.


[Закрыть] и высшего сословия, обреченным выполнять строго ограниченный набор социальных и семейных функций, без возможности отклониться от заданного эталона. Некоторым все же удавалось это сделать, но результат больше походил на проигрыш, чем на победу: добрачные связи, адюльтер, развод, уход от супруга сурово порицались обществом и даже наказывались административно[19]19
  К примеру, жену, покинувшую супруга, можно было насильно вернуть мужу через суд.


[Закрыть]. Женщина, рискнувшая выказать непокорность и несогласие с несправедливыми законами и правилами, теряла практически все, от доброго имени до возможности участвовать в воспитании собственных детей (при разводе или любом конфликте они оставались с отцом).

Джордж Шеридан Ноулз. Подписание брачного контракта. 1905

Финансовые разногласия также решались в пользу мужа: все средства жены, в том числе ее приданое и полученные или заработанные на протяжении совместной жизни средства, принадлежали ее супругу. Эти правила касались и семей из высшего сословия, так что дамы благородного происхождения не были застрахованы ни от потери имущества или вынужденной разлуки с детьми, ни от домашнего насилия, которое было распространенным явлением семейной жизни в XIX веке. К концу Викторианской эпохи некоторые из этих варварских законов стали пересматриваться, однако сама идея тендерного равенства была чужда этой эпохе, как и мысль о равноправии сословий. Как пишет историк Тревельян, «типичным англичанином любого класса в середине периода правления Виктории был человек с бородой и с трубкой»[20]20
  Борода действительно становится одной из характерных черт мужского имиджа Викторианской эпохи, и ее популярность стремительно растет с 1840-х годов, достигая своего пика к 1870-е. Усы, бакенбарды и вообще растительность разной конфигурации на лице подчеркивала мужественность обладателя и позволяла скрывать эмоции, проявление которых расценивалось как недопустимая для английского джентльмена слабость.


[Закрыть], хотя его наблюдение нуждается в некоторой корректировке. В Викторианскую эпоху человеком считался англичанин – с бородой и трубкой[21]21
  Этот тезис красноречиво иллюстрирует стихотворение поздневикторианского поэта Р. Киплинга «If» (в русском переводе известное как «Заповедь»: «Yours is the Earth and everything that's in it, And – which is more – you'll be a Man, my son!». «Земля – твое, мой мальчик, достоянье! // И более того, ты – человек!» (пер. С. Я. Маршака). В викторианский период невозможно представить себе подобное воодушевляющее воззвание, адресованное дочери. В поэзии, посвященной прекрасному полу, на первое место выдвигалось напоминание о его главном предназначении – быть опорой и источником вдохновения для мужчины – и о наиболее значимых для женщины добродетелях: терпении, кротости, самоотверженности. Поэтическим манифестом такого отношения является поэма Ковентри Патмора «Ангел в доме» (1854).


[Закрыть] или без них, тогда как англичанка была в первую очередь вещью, ценившейся либо за изящество и красоту (в среднем и высшем сословии), либо за выносливость и функциональность (в низшем). Даже королеве не удавалось забыть об этом распределении ролей. Биографы упоминают одну из крупных ссор Альберта и Виктории, после которой принц закрылся в своей комнате и не открывал на стук супруги, пока она не ответила на его вопрос «кто стучит?» смиренным «твоя жена» вместо привычного ей горделивого «королева Англии». Несмотря на то что корону носила из них двоих только она, да и вообще это был ЕЕ дворец и ЕЕ страна, она была в первую очередь замужней женщиной, которая должна всегда уступать супругу.

Виктория с принцем Альбертом. ок. 1854

На поверку семейная идиллия королевы оказывается показной, но при этом создает в сознании ее подданных обманчивую картину возможной гармонии в браке, для которой необходимо достижение высшего уровня нравственного совершенства. Монаршая чета могла считаться образцовой, но никак не типичной для своего времени. Даже тот факт, что все их дети дожили до (относительно) зрелого возраста, является исключительным в эпоху, когда детская смертность могла достигать пятидесяти процентов в некоторых социальных группах. Кроме того, Виктории достался весьма достойный супруг – отличный семьянин, заботливый отец и нежный любовник. Большинство женщин на подвластной королеве территории не могли выбирать себе супругов по собственному вкусу и усмотрению, подчиняясь в этом вопросе авторитету родителей или опекунов.

Чарльз Хэй Вуд. Любовь победит (Разгневанный отец). 1900

В то время как Виктория сама сделала предложение своему будущему супругу, молодой англичанке из приличной семьи запрещалось проявлять малейшую инициативу в общении с мужчиной и как-либо демонстрировать свой интерес к противоположному полу. Виктория и Альберт были ровесниками, и их объединяли общие интересы и увлечения – музыка, книги, верховые прогулки, проекты социальных и политических реформ в стране. В это же время большинство английских невест, несмотря на юный возраст, получало в супруги мужчин значительно старше себя (нередко вдовцов с детьми), имеющих обширный жизненный опыт и не интересующихся мнением или увлечениями своей «дражайшей половины». За плечами у немолодых женихов часто оказывался значительный «багаж» сексуальных контактов, который вместе с венерическими заболеваниями, невежеством и предрассудками касательно половых отношений становился «стартовым капиталом» супружеских отношений[22]22
  Проституция была одной из вопиющих социальных проблем викторианского периода, особенно во второй половине XIX века. «Дома терпимости» открывали свои двери не только в трущобах, но и в богатых кварталах, реагируя на быстро растущий спрос. Ханжеская мораль эпохи объявляла эротическое начало в отношениях мужа и жены неуместным и нарушающим приличия, а сам супружеский долг осуществлялся исключительно ради появления потомства. Замужняя женщина, по представлению блюстителей нравственности, была лишена даже намека на либидо: на супружеском ложе ей предписывалось «закрывать глаза и думать об Англии». По этой причине предаваться радостям плоти мужчинам приходилось в обществе уличных женщин, которые попирали устои морали уже фактом своего существования, а потому могли себе позволить их игнорировать.


[Закрыть]. Результатом этого прискорбного «вклада» в семейную жизнь были бесплодные браки или рождение больных детей, отчуждение супругов, измены, распавшиеся союзы, поломанные судьбы.

Эдмунд Блэр Лейтон. Пока смерть не разлучит нас

Норберт Генетт. Первая слеза

От всего этого Виктория была благополучно избавлена и, принимая свое семейное благополучие за абсолютную норму, относилась со снобизмом и осуждением к любым отклонениям от нравственных канонов, сформированных с ее же подачи. Для нее, воспитанной строгой матерью в сознании собственной исключительности, образ жизни ее родственников и придворных, не скрывавших бесчисленные измены и внебрачные связи, казался неприемлемым.

Франц Ксавьер Винтерхальтер. Альберт и Виктория с детьми

Принц Альберт, рано потерявший мать[23]23
  Мать Альберта, герцогиня Мария-Луиза Саксен-Кобург-Заальфельдская (1800–1831) своей судьбой подтверждала тезис о женском бесправии, царившем даже в высших кругах. Ее супруг, отец Альберта и его старшего брата Эрнеста, женился на шестнадцатилетней принцессе Марии-Луизе, будучи в два раза ее старше и не планируя отказываться от привычного холостяцкого образа жизни. После рождения сыновей супруги стали жить отдельно, при этом герцогиня, как и ее супруг, сочла себя свободной от брачных обязательств и завела любовника. Последовал развод, по условиям которого Марии-Луизе было запрещено видеть сыновей и даже иметь их портреты. Она также отказалась от всех имущественных претензий в пользу своих детей. Герцогиня очень тосковала по сыновьям; второе замужество утешило ее лишь незначительно и продлилось недолго – в возрасте тридцати лет Мария-Луиза умерла от рака. Альберт, который был очень похож на мать, очень тяжело переживал разлуку с ней.


[Закрыть] и потому так ценивший тепло домашнего очага, разделял взгляды Виктории и не желал ставить семейное благополучие под угрозу ради мимолетных увлечений. Возможно, поэтому легкомысленное поведение их старшего сына, вступившего в связь с ирландской актрисой, шокировало венценосных родителей и заставило принца Альберта отправиться в Кембридж для серьезного разговора с наследником, несмотря на серьезное физическое недомогание. Во время беседы отец с сыном попали под сильный дождь, и Альберт сразу после возвращения слег с лихорадкой, от которой уже не оправился. Королева так и не простила принца Уэльского, считая его виновником смерти Альберта. Ее горе и негодование усугублялись тем, что их первенец так и не раскаялся в своем порочном поведении; напротив, со временем он превратился в одного из самых знаменитых распутников Европы, не оставлявшего без внимания ни актрис, ни куртизанок и посещавшего публичные дома. Хотя покойный принц Альберт был, по словам его супруги, воплощением добродетели, некоторые из его потомков пошли в порочную родню Виктории, запятнавшую репутацию британской короны своим неуемным развратом, интригами и склочностью. Помимо Эдуарда, большого сибарита – заядлого игрока, гурмана и женолюба, – до высоких нравственных стандартов своей бабушки не дотягивали ее внуки: принц Альфред Саксен-КобургГотский, который по неизвестным причинам застрелился в возрасте двадцати четырех лет[24]24
  По наиболее распространенной версии, принц испытывал помутнение рассудка, вызванное запущенной стадией сифилиса.


[Закрыть], и принц Альберт Виктор, герцог Кларенс, чьи интеллектуальные способности и личная жизнь были предметом оживленного обсуждения в прессе и при дворе[25]25
  Принца подозревали в гомосексуализме, и одновременно смаковали подробности его романов с хористкой, которая отравилась после их расставания, и лондонской актрисой. Антипатия к Альберту Виктору в народе была так велика, что его даже считали истинным Джеком Потрошителем, хотя в момент совершения убийств в Уайтчепеле принца не было в Лондоне. Его смерть от гриппа тоже вызывала подозрения, несмотря на эпидемию, – было известно, что Альберт Виктор долго и безуспешно лечился от венерического заболевания, которым в итоге и объясняли его скоропостижный уход.


[Закрыть].

Королева Виктория в окружении детей и внуков

Семейная идиллия, представленная на многочисленных фотографиях и открытках – королева-матриарх в окружении многочисленных потомков, – оказалась постановочной и далекой от реальности. Однако подданные принимали эту лубочную картинку, подпитывающую их патриотизм, сентиментальность и роялистские настроения, за образец для подражания, стремясь соответствовать ей хотя бы внешне. Отсюда проистекала главная проблема викторианской морали: она была в первую очередь показной, а по своей сути ханжеской и лицемерной. Ключевой концепцией викторианского этикета была благопристойность, и она же определяла нравственные требования в обществе. «Соответствовать» и «казаться» было для англичан важнее, чем «быть» и «являться», о чем бы ни шла речь: о семейном благополучии, достатке, благочестии. Какие бы проблемы ни обрушивались на англичанина и его семью – банкротство, болезнь или смерть родных, – респектабельный джентльмен считал своим долгом воздерживаться от выражения чувств на людях, сохраняя хладнокровие в любой ситуации. Можно представить при этом, какие бури эмоций бушевали за закрытыми дверями фешенебельных викторианских особняков!

Альфред Морган. Лондонский омнибус на пути к площади Пикадилли. 1885

Эти правила касались в первую очередь среднего и высшего сословия, так как представителям рабочего класса было бы затруднительно игнорировать или маскировать бесчисленные заботы или свою вопиющую нищету. Сам факт существования в Англии – развитой индустриальной державе, владевшей колониями по всему миру, – безработицы, работных домов, огромного количества нищих и бездомных отражал стремление общества закрывать глаза на «неудобные» вопросы и нежелание решать их коренным образом. Малоимущие вызывали у представителей буржуазии такое же отношение, как попрошайки на улице у состоятельных и холеных господ: они являлись источником дискомфорта – скорее эстетического, чем морального, – изредка порождали жалость, но чаще раздражение и досаду и стремление поскорее отделаться от них при помощи жалкой подачки и забыть об их существовании. Распространение идей социального дарвинизма заставляло привилегированный класс думать, что бедняки, безработные и другие обездоленные страдают по причине собственной лени, слабоволия и других пороков, присущих низшим слоям общества. Среди дам из высшего общества была распространена благотворительность, но она нередко носила избирательный или оторванный от жизни характер. Как утверждал политик и писатель Бенджамин Дизраэли (1804–1881), в Англии есть две нации – богатая и бедная[26]26
  Ему ли было не знать – Дизраэли был членом парламента и дважды занимал пост премьер-министра Великобритании. Свои взгляды на социальные и экономические проблемы страны он изложил в романе «Сибилла, или Две нации», 1845.


[Закрыть], причем социальная история викторианского периода показывает, что их сосуществование в стране никак нельзя назвать мирным или гармоничным.

Томас Кеннингтон. Под гнетом нищеты

Джеймс Кларк Уайт. Утешение вдовы

Губерт фон Геркоммер. Вечерний час в работном доме

Джордж Гудвин Килбурн. В ломбарде

Не меньшей проблемой Викторианской эпохи, чем сословное и имущественное расслоение, было выраженное тендерное неравенство, демонстрировавшее присущий англичанам консерватизм и патриархальность мышления. Викторианский мир был в первую очередь мужским миром: мужчины безраздельно царили в политике, промышленности, науках и в церкви, тогда как женской прерогативой было ведение хозяйства и забота о семье, а положенное ей жизненное пространство ограничивалось преимущественно домом. Разумеется, это касалось прежде всего женщин среднего класса, но отношение к слабому полу содержало в себе ряд стереотипов, не связанных с классовой принадлежностью. Женское предназначение включало в себя три функции: поддерживать супруга во всех начинаниях и обеспечивать ему надежный тыл; производить на свет потомство и заботиться о нем и служить образцом добродетели, поддерживая тем самым существующий порядок и укрепляя его (последний пункт подразумевал занятия благотворительностью и посещение церкви, а также подчинение существующим авторитетам). Эта формула нашла свое отражение в живописном триптихе популярного в XIX веке английского художника Джорджа Элгара Хикса, певца домашнего уюта и счастливого материнства.