Текст книги "Лекции об искусстве. Орлиное гнездо"

 110. Но я уже достаточно говорил о назначении искусства для изображения фактов.

Позвольте теперь как можно яснее указать на главную функцию искусства, а именно – на его служение действительным потребностям повседневной жизни.

Вас, может быть, удивляет, что именно это я называю главной функцией искусства. Но это безусловно так. Дать свет картине – значит много, но дать свет жизни – значит еще больше. Помните, даже если это лишь подражание, без действительности у вас не может быть картин. Не было бы тёрнеровского пейзажа, если бы не было местности, которую он изображает; не было бы тициановского портрета, если бы не было человека, позировавшего для него. Думаю, нет нужды доказывать это в нашем кратком курсе. Но мне никогда не удавалось убедить ни одного человека в следующей истине: задача искусства заключается в том, чтобы сделать нашу страну чистой, а наш народ – прекрасным. Я уже десять лет стараюсь заставить если не уверовать в эту простую истину, то по крайней мере не считать ее чем-то чудовищным. Сделать свою страну чистой, свой народ прекрасным – повторяю, с этого должно начать искусство! И действительно, оно всегда существовало в странах, где народ и в грязи умел служить Богу, но его не было там, где народ оставался в грязи, служа дьяволу. Оно существовало в странах, где народ не вполне был красив: губы его были толсты, кожа – черна, но над ним светило солнце. И никогда не было искусства в странах, где народ был бледен, изнурен трудом, погибал от отсутствия света, где уста юноши, вместо того чтобы быть яркими от обилия крови, сжимались от голода и морщились от отравы. Обратите внимание на самый главный пункт всех этих продолжительных рассуждений. Я сказал, что есть два великих нравственных инстинкта – Гармония и Добро. В основе всех искусств лежат возделывание земли и доброе чувство, побуждающее нас доставить народу пищу, одежду, жилище и украсить их. Греческое искусство начинается в садах Алкиноя, где царит образцовый порядок, цветут клумбы и бьют фонтаны. Христианское искусство, начавшееся с рыцарства, было возможно до тех пор, пока идеи рыцарства заставляли и королей, и рыцарей заботиться о благополучии народа; оно погибло, когда эти короли и рыцари стали δηµοβόροι – истребителями народа. Оно возможно и в будущем, но только тогда, когда люди в буквальном смысле перекуют мечи на орала, когда английский св. Георг оправдает свое имя[58]58
  Георг от греч. «георгиос» – «земледелец». Намек на проект социального переустройства, воплощением которого стала созданная Рёскином община Святого Георга, основной задачей которой был возврат к земле и ручному труду.


[Закрыть], и мы познаем христианское искусство, как познали Творца в преломлении хлеба.

111. Попробуем рассмотреть этот общий принцип на частных примерах. Обратите внимание, как от самого высшего до самых низших проявлений настоящее искусство всегда зависит от своего отношения к практическим потребностям. Первая необходимость – это чаша и блюдо, в особенности чаша. Пищу вы можете положить и на столы гарпий[59]59
  В героическом эпосе римского поэта Вергилия (70–19 гг. до н. э.) «Энеида» одна из гарпий, Делено, предсказала Энею и его спутникам, что их скитания окончатся не прежде, чем голод принудит их съесть столы. Предсказание это сбылось в том смысле, что по прибытии в Лациум Эней однажды со спутниками ел плоды, положенные за неимением столов на ржаные лепешки, съеденные затем проголодавшимися троянцами. – Прим. пер.


[Закрыть] или на что-либо другое, но для того чтобы пить, необходима чаша. Чтобы удобно было ее держать, необходимо приделать к ней ручку. Чтобы наполнять ее, когда она пуста, нужен большой кубок. Чтобы носить этот кубок, полезно приделать к нему две ручки. Видоизменяйте формы этих предметов в соответствии с разнообразными требованиями, которые возникали из потребности пить много и с известным утонченным изяществом, из необходимости легко пить напиток, на целые годы сохранять его аромат, хранить в погребах, добывать из источников, совершать жертвенные возлияния, сберегать панафинейское масло[60]60
  Панафинейское масло. Панафинейские амфоры с оливковым маслом вручались победителям спортивных состязаний на Панафинейских играх в Афинах.


[Закрыть] или пепел погребальных костров, – совершите все соответствующие видоизменения, и в результате получите ряд прекрасных форм и украшений, начиная с грубо сделанных из красной глины амфор и заканчивая вазами работы Челлини[61]61
  Челлини, Бенвенуто (1500–1571) – итальянский скульптор, ювелир, живописец и музыкант эпохи Ренессанса.


[Закрыть] из драгоценного камня и хрусталя; в этом ряду, преимущественно в его простейших формах, были созданы прекраснейшие линии и превосходнейшие образцы строгой композиции, каких только достигало искусство.

 112. Чтобы наполнить кубок водой, необходимо отправиться к колодцу или ручью; нужно оградить колодец; нужны трубы или желоба, чтобы удержать поток весной; для проведения воды на расстояние необходимо построить открытый или закрытый водопровод, и на душной городской площади, куда выйдет поток, полезно для здоровья и приятно для взора заставить его биться фонтаном. Из этих серьезных потребностей создается школа скульптуры; в основе ее лежит украшение колодцев на равнинах и оформление оград источников в горах, но прежде всего – декор городских фонтанов, у которых сходятся хозяйки и торговки.

Существует и еще более важная причина, побуждающая применять искусство прежде всего в этих случаях, – при помощи искусства мы можем выразить чувство благоговения и благодарности. У всякого здравомыслящего народа появляется глубокое осознание присутствия божественной силы при виде того, как небо дарует нам дождь; это чувство проникает в сердце, наполняя его восторгом, и усиливается при виде того, как дар неба становится благодетельной силой и ежегодно является снова во время весенних разливов. Плодотворная сила муз ни в коем случае не может проявиться в народе, который презирает свой Геликон[62]62
  Геликон – гора в Греции, согласно мифологии пристанище муз, там находились источники Гиппокрены и Аганиппы, вдохновляющие поэтов.


[Закрыть]. Еще менее возможно, чтобы могла расти та христианская нация «tanquam lignum quod plantatum est secus aquarum»[63]63
  Подобно дереву, посаженному близ потока воды (лат. Псалтирь, 1: 3).


[Закрыть], которая не может постичь поучительного смысла рассказов о тех местах, где являлись Ревекка и Рахиль, где явилась та, у кого возле горы Гаризим[64]64
  Гаризим – священная гора в Палестине, неоднократно упоминаемая в Библии, была для самаритян преимущественным местом молитвы, о чем упоминала самаритянка в беседе с Иисусом Христом возле колодца.


[Закрыть] попросил воды Странник, утомленный и не имевший, чем зачерпнуть ее.

113. И действительно, если наши источники скрываются вдали от городов, в долине, в скалистом ущелье или в зеленой аллее в летнюю засуху, то лучше не тревожить их счастливого покоя; но если они располагаются вблизи городов, если, став предметом общего пользования, они могут подвергнуться осквернению, то для искусства нет лучшего применения, чем защита источника и начала русла драгоценным мрамором. Нельзя придумать для здорового воспитания лучшего средства, чем сохранить каждый ручей на возможно большем протяжении чистым, полным рыбы и легкодоступным для детей. Лет тридцать назад существовала небольшая и неглубокая речка Вандель, струившаяся через проезжую дорогу под мостом для пешеходов у подошвы последнего мелового холма возле Кройдона. Увы, приходили, уходили люди – и речка исчезла навсегда. Местные власти давно уже выстлали кирпичами русло, по которому она протекала. А между тем этот поток с водившимися в нем пескарями имел для воспитательных целей больше значения, чем тысячи фунтов, которые ежегодно тратятся на приходские школы; этот поток принес бы большую пользу даже в том случае, если бы каждый грош из этих тысяч вы употребили на то, чтобы заставить молодежь изучить свойства кислорода и водорода, вызубрить названия и скорость течения всех азиатских и американских рек.

 114. Суть в следующем. Представьте, что мы сочли бы полезным открыть в Англии школу гончарного ремесла; мы, скромные художники, употребили бы все усилия, чтобы показать, сколь красивой может быть волнистая линия, какие прекрасные узоры можно вывести на белом фоне обыкновенной голубой краской, наконец, как красиво сочетание черного и каштанового цветов, встречающееся в окрасе спаниелей. Но могу предсказать, что все наши старания будут совершенно бесполезны, пока мы не научим крестьянина молиться перед принятием не только пищи, но и питья. Далее, снабдив его греческими чашами и блюдами, мы должны позаботиться о том, чтоб содержимое, которое мы вложим туда, было пригодно для еды.

 115. Нет необходимости анализировать те проявления искусства, которые зиждятся на своей полезности для одежды и оружия. Но я должен заявить следующее: после того как мы добьемся для бедных здоровой пищи, следующий шаг, приближающий нас к созданию в Англии школ искусства, – добиться для бедных приличной и здоровой одежды. Она должна быть сделана из хорошего материала, приспособлена к повседневным занятиям, должна соответствовать их общественному положению, и носить ее следует опрятно и с достоинством. Этому порядку и достоинству бедных должны научить женщины высших и средних классов. От последних невозможно требовать правильности мысли, если они терпят грязь бедноты, а сами носят роскошные платья. Потребность в известном комфорте и естественное сознание своего достоинства, которые должны проглядывать в платье как богатых, так и бедных, – вот на чем должно основываться искусство в одежде. Мануфактурщики должны так же заботиться о совершенстве и красоте тканей, о материале и рисунках, как оружейники Милана и Дамаска некогда заботились о своей стали.

 116. Добившись здоровой пищи и одежды, мы должны отвоевать и третье – жилище. Я уже сказал, что лучшие творения архитектуры есть не что иное, как пышно возвеличенная кровля.

В самом деле, Ватиканский собор, нефы Реймсского и Шартрского соборов, своды и арки их приделов, могильные склепы и шпицы колоколен, – все эти разнообразные формы вытекают из потребности надежно укрыть пространство от зноя и дождя. Мало того, как я уже пытался доказать в «Камнях Венеции», все эти прекрасные формы развивались в светских и частных постройках и только после этого были в грандиозных размерах применены в культовых сооружениях. Наши современные архитекторы, как вы могли заметить здесь, в Оксфорде, и в других местах, не знают, по-видимому, что им делать с крышами. Будьте уверены, что если перекрытия правильны, то все хорошо. Есть два способа делать правильные перекрытия. Во-первых, всегда делайте их деревянными или каменными, а не железными, а во‑вторых, постарайтесь, чтобы в каждом городе сначала возводились маленькие кровли, а потом большие, и чтобы каждый нуждающийся в крове получил его. Мы должны добиться, чтобы каждый ощущал в нем потребность, то есть в не слишком преклонном возрасте люди должны желать родного крова, с которым им уже никогда не захочется расстаться; этот очаг должен соответствовать их житейским привычкам и по мере приближения смерти становиться все более и более удобным для них. Люди должны желать, чтобы их жилища были устроены как можно более прочно, чтобы они были изящно меблированы и убраны, располагались в приятном месте, где ярко сияет солнце, где чист воздух, наконец, чтоб каждый сам выбирал себе место, как это делают ласточки. Когда же дома в городах сгруппированы, жители должны обладать сознанием гражданской солидарности настолько, чтобы подчинить архитектуру зданий общим законам, а также из гражданской гордости стремиться к тому, чтобы совокупность всех зданий представляла собой одно прекрасное целое, а не что-то ужасное.

Несколько недель тому назад один английский священник[65]65
  Осборн Гордон. – Прим. автора.


[Закрыть], магистр нашего университета, человек средних лет, обладающий здравым смыслом без излишней сентиментальности, упомянул – без всякого отношения к предмету нашей с ним беседы, – что не может проехать по Лондону, не закрыв глаза: он боится, что, взглянув на эти подобные глыбам дома с проходящей по окраинам железной дорогой, от ужаса лишится способности заниматься своими повседневными делами.

117. Невозможно – я только в более продуманной форме повторяю то, что писал двадцать два года назад в последней главе «Семи светочей архитектуры», – невозможно существование истинной нравственности, счастья и искусства в стране, где подобным образом строятся – или, вернее, собираются и разворачиваются – дома. Безобразные районы портят всю страну, будто испещряют ее лицо угрями и язвами, и губят ее. У вас должны быть красивые города, как бы кристаллизовавшиеся в нужные рамки, а не грубо сваленные в них. Они должны быть небольшими и не должны изрыгать из себя в омут позора грязных подонков. Каждый из них следует опоясать полосой освященной незастроенной земли, окружить гирляндами садов; они должны быть полны цветущих деревьев и нежно журчащих ручейков.

Это невозможно! – скажете вы. Может быть. Но мне нет дела до возможности или невозможности; я знаю только, что это необходимо. Как бы там ни было, это должно осуществить прежде, чем вам можно будет думать о школах искусства. Для этого отыщите места вне Англии или даже те местности в самой Англии, которые ни для чего не пригодны, и там заведите фабрики, требующие силы огня, так называемые τἑχναι βαναυσικαἱ[66]66
  низкие, неблагородные ремесла (др. – греч.).


[Закрыть] и ἑπἱρρητοι[67]67
  дурные, позорные (ремесла) (др. – греч.).


[Закрыть]; они, как давно известно, обладают тем неизменным свойством, что ἁσχολἱας µαλιστα ἑχουσι καἱ πὁλεως συνεπιµε λεἱσθαι[68]68
  Что нет времени подумать о друзьях и о городе (др. – греч.). – Прим. пер.


[Закрыть]; предельно ограничьте работу этих фабрик, постарайтесь не делать из железа ничего, что можно сделать из дерева или камня. Не следует применять энергию пара там, где можно обойтись естественной силой. И заметьте: для всех механических работ, вызванных потребностями городов и общественной жизни, сила воды более чем достаточна. Мельницы, установленные на больших реках и приводимые в движение водой из водохранилищ, наполняемых во время приливов, предоставят в ваше распоряжение столько энергии, сколько вам нужно.

Земледелие, требующее ручного труда, и безусловное отречение от ненужной силы огня – первые условия, необходимые для создания школ искусства в любой стране. Пока вы не сделаете этого, будет продолжать торжествовать тот порядок вещей, который водворился из-за слабости изящных искусств. Шум колес прядильных машин оглушает Англию – а ее народ лишен одежды. Страна почернела, добывая уголь, а народ дрожит от холода. Она душу свою продала за барыш, а он умирает от голода. Пребывайте же в торжестве, если вам угодно, но знайте: такого торжества изящные искусства никогда не разделят с вами.

118. Я выполнил свою миссию; знаю, много в ней было обидного, много на первый взгляд лишнего. Но насколько эта миссия кажется лишней, насколько она представляется обидной, настолько же она необходима и настолько же несомненно я должен был сказать это. Изучение изящных искусств не может быть связано с серьезными занятиями в английских университетах без надлежащего и четкого протеста против ложного направления национальных сил, которое делает невозможными все добрые плоды от такой учебы. Я, как и любой другой порядочный рисовальщик, легко могу вас научить, как обращаться с карандашом и как накладывать краски; но от этого мало проку, пока нация будет тратить миллионы на истребление всего того, что приходится изображать вашему карандашу и вашим краскам, и на поощрение ложных форм искусства, которые обходятся очень дорого и являются одним из самых печальных видов безумия. И вот что я раз и навсегда должен заявить: изящные искусства следует изучать, не передвигаясь с огромной скоростью с места на место, а устраивая дома, где было бы приятно жить, и пребывая в них; изящным искусствам следует учиться не соревнуясь, а тихо идя своим путем и делая все лучшее, что только можно; изящным искусствам следует учиться не при помощи выставок, а делая все правильно и честно, независимо от того, будут ли выставлены ваши работы или нет. Итог всего: люди должны рисовать и строить не из честолюбия, не ради денег, а из любви – к своему искусству, к своему ближнему и любой другой, еще лучшей любви, основанной на них, если такая есть. Я знаю, что огорчил кого-то из вас, менее всего желая этого, когда говорил о возможных искажениях религиозного искусства.

Но в этом нет никакой опасности, пока мы будем помнить, что Бог пребывает в хижинах в той же мере, что и в церквах, и что в первую очередь все должно быть благоустроено для Его пребывания. Начните применение искусства с деревянных полов – паркетные сами собой привлекут ваше внимание; начните с соломенных крыш, и вы закончите возведением пышных сводов; начните с работы над тем, чтобы из-за недостатка простого ночника глаза стариков не отказывались видеть Библию, а молодых – иглу, и тогда вы сможете извлечь все действительно хорошее из цветных стекол и восковых свечей. И, найдя искусствам универсально полезное применение, вы найдете и то, что универсально, – и художественное вдохновение, и благодетельное действие искусства. Я говорил вам, что в том или другом применении искусства сказывается вовсе не проявление какого-нибудь особенного божества, что все искусства одинаково человечны и одинаково божественны. И, завершая эти вступительные лекции, в которых я старался очертить главные принципы, фундамент ваших будущих занятий, считаю своим долгом сказать в заключение несколько слов о Божестве всякого искусства, когда оно в самом деле прекрасно или когда действительно полезно.

119. Каждые семь дней, а то и чаще, большинство англичан, имеющих благочестивые намерения, с благодарностью принимают от своих проповедников благословение, заканчивающееся следующими словами: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога Отца и причастие Святаго Духа да будет со всеми вами!» Я не знаю в точности, какое представление соединяется в умах английской публики с этими словами. Но о чем я точно могу заявить, так это о том, что эти три составляющие действительно существуют, и вы можете узнать их, если постараетесь узнать, и можете получить их, если о том позаботитесь; кроме них, существует еще четвертая составляющая, о которой мы знаем уже слишком много.

Первое. Повинуйтесь только заветам Основателя нашей религии, и за кроткую жизнь всяческая благодать, и милость, и красота, и благоволение будут даны вам и в духе и в теле, в труде и в отдыхе. Благодать Христова существует, и вы можете получить ее, если пожелаете. Второе. Все больше и больше знакомясь с окружающим миром, вы увидите, что настоящим желанием Творца было сделать всякую тварь счастливой, что Он создал каждую вещь прекрасной в свое время и на своем месте, и только благодаря ошибке людей, которым дана свобода нарушать Его законы, все живущее томится и изнывает в муках. Любовь Бога существует, вы можете созерцать ее и жить в ней, если хотите. Третье. Святой Дух действительно существует. Он указует муравью его дорогу, птице – ее гнездо, а человеку чудесным образом прививает инстинктивное осознание тех путей, на которых возможны и прекрасное искусство, и благородные деяния. Без Него нельзя сделать ничего хорошего. Творя дурное, мы причиняем Ему боль. В общении с Ним – наше спокойствие и сила.

Но есть еще четвертое; о нем вы знаете слишком много. То – дух зла, господство которого проявляется в ослеплении и малодушии, как господство Духа мудрости – в прозорливости и мужестве.

Этот слепой и трусливый дух постоянно твердит вам, что зло прощается, что вы от него не умрете; добрые же дела невозможны, и вам незачем жить ради них. И этот дух – самый блестящий из всех, кого только славит саксонская речь. Настанет день, и – если вы поверили первой части его заверений, – вы к своему ущербу убедитесь, что он был неправ; но, поверив второй части, вы, может быть, к своей выгоде никогда не поймете, что он был и здесь неправ. Поэтому я прошу вас со всей серьезностью убедиться и сердцем осознать, что для людей возможно все прекрасное и справедливое; для этого они должны только верить в его возможность и в то, что этому содействует их повседневная работа. Да будет для вас каждая утренняя заря началом жизни, а каждый закат солнца – ее концом! И пусть каждая из этих кратких жизней оставит о себе воспоминание каким-нибудь добрым делом, совершенным ради других, каким-нибудь приобретенным для себя добрым свойством или знанием. Так день за днем, усилие за усилием, и вы при помощи искусства, мысли, доброй воли действительно воздвигнете в Англии церковь, о которой не скажут: «Смотри, какие здесь камни», но скажут: «Смотри, какие люди!»

Лекция V
Линия

120. Вы, несомненно, позволите мне начать наши практические занятия словами величайшего английского художника, выше которого не знает ни одна эпоха, ни одна нация, – словами нашего славного Рейнолдса.

Он говорит: «Руководители (Академии) обязаны особенно тщательно следить за талантом ученика, когда он, постепенно развиваясь, достигает критического момента; от осторожного его пестования в этот период времени зависит, какой оборот примут в будущем его вкусы. В это время ученик по естественным причинам склонен увлекаться скорее блестящим, чем прочным, и предпочитать придающую внешний блеск небрежность тягостной и унижающей точности».

«Легкость в исполнении, бойкое, так называемое “мастерское” обращение с карандашом и кистью представляются молодым людям привлекательными и являются предметом тщеславного стремления. Они стремятся подражать этим внешне блестящим достоинствам, для достижения которых не требуется большого труда. Потратив значительное количество времени на эти легкомысленные искания, они сталкиваются с трудной задачей – с необходимостью отвыкнуть от вредной привычки. Но уже поздно: едва ли можно указать хоть один пример возвращения к добросовестному труду после того как ум развращен и сбит с пути этим фальшивым мастерством».

121. Я привел слова художника прежде всего для того, чтобы Рейнолдс – основатель и первый президент академической школы живописи в Англии – своими хорошо известными рассуждениями мог как бы сам открыть в этом университете преподавание искусства, на что он имеет полное право, и, во‑вторых, чтобы в ваших умах ярко запечатлелось замечательное выражение «тягостная и унижающая точность». Оно замечательно потому, что определяет самое главное условие, которого требовал от своих учеников учитель, и притом такой учитель, который в легкости рисунка превосходит всех, за исключением разве Веласкеса. Правда, он требует этой «тягости», этого «унижения» только от тех, кто намерен полностью посвятить себя художественной карьере. Но и вы, если хотите усвоить хоть что-нибудь в практике искусства, не должны думать, будто вам можно быть менее точными, хотя ваши занятия не так систематичны, как занятия студентов академии. Чем меньше времени вам удается уделить искусству, тем более вы должны стараться тратить его как можно производительнее. Я бы хотел, чтобы вы не потратили ни одного часа на практическое изучение рисунка, не извлекая из него все, чему можно научиться за этот час.

 122. Я говорю о практической стороне только рисования, хотя попутно можно сообщать и элементарные сведения о лепке. Впрочем, не хочу ни смущать, ни радовать вас, полностью раскрыв те надежды, которые связываю с вашими будущими работами. Вы, конечно, не думаете, что я начал без плана, и не упрекнете меня за умолчание о тех его пунктах, которые пока нельзя выполнить, а впоследствии по каким-либо соображениям, может быть, придется изменить. Моя первая задача состоит в том, чтобы указать вам простые и правильные методы в искусстве рисовать и писать.

Я говорю о «письме» безотносительно к конкретной технике: законы хорошей живописи одни и те же независимо от того, какая жидкость используется для растворения красящего вещества. Обращение с масляными красками, правда, труднее, чем с акварелью, но для книг и оттисков ими пользоваться небезопасно; они бесполезны для альбомных эскизов и набросков. Этого достаточно, чтобы не вводить масло в практические занятия, предназначенные прежде всего для студентов, изучающих литературу. Напротив, в подготовке художников масляные краски должны играть первостепенную роль. Распространение акварельной живописи и усиленная выработка в художнике необходимых для нее специальных навыков вредят искусству. Неразрывно связанные с акварельной живописью легкая небрежность и без труда достижимая быстрота отвлекают дарование живописца от истинных целей, а внимание публики – от потребностей высокого вкуса. Добросовестные ученики не должны относиться с пренебрежением или невниманием к тем методам творчества, которые делают его результаты настолько долговечными, насколько допускают законы природы. Суровым уроком здесь может послужить то, что лучшие картины Тёрнера, не пробыв на выставке и шести месяцев, оказались повреждены; многие из тех, которыми он гордился более всего, погибли даже прежде, чем их успели показать публике. Я все же поделюсь одной из своих надежд: когда-нибудь вы (с помощью флорентийских мастеров) заинтересуетесь искусством лепки, а также живописью по фарфору, и некоторые из вас направят внимание на поощрение различных отраслей этого искусства; вы постараетесь отвлечь внимание итальянских ремесленников от вульгарных недолговечных изделий и непрочной мозаики и направить его на изысканную тонкость формы и краски, которая возможна в глине, удивительно податливой в работе и удивительно прочной после обжига. Одним из последних результатов такой работы может быть создание картин, равных по блеску расписному стеклу, по нежности – самой изящной акварели, по долговечности – пирамидам.

123. Приступаю к нашей работе. Для того чтобы научиться правильно чертить и рисовать, необходимо прежде всего знать, к чему стремиться в работе, какой вид воспроизведения природы является наилучшим.

Я приведу вам слова Леонардо: «Наибольшей похвалы достойна та картина, которая имеет наибольшее сходство с изображаемым предметом» – «Quella pittura е piu laudabile, la quale ha piu conformita con la cosa mitata». Иначе говоря: «Лучшая картина есть наиболее сходная с природой».

Из предшествующей главы «Come lo specchio е maestro de’pittori»[69]69
  «О зеркале в качестве учителя художников» (ит.).


[Закрыть] вы увидите, насколько буквально понимал Леонардо то, что говорил. Поставьте, говорил он, предмет перед зеркалом так, чтобы он отразился в нем, рядом с этим отражением поместите картину и сравните их. Лучшей картиной будет та, которая по общему признанию будет наиболее схожа с отраженной в зеркале действительностью. Настоящее первоклассное произведение до такой степени некрикливо, столь натурально, что о нем не может быть споров. Можете не особенно восхищаться им, но не найдете в нем ни одной ошибки. Посредственное произведение очень нравится одному и очень не нравится другому, но первоклассное творение хоть немного нравится всем, а тому, кто способен понять его не кричащие о себе достоинства, оно нравится в высшей степени.

124. Итак, первая наша задача – сделать свою работу насколько возможно сходной с изображаемым объектом.

Все предметы представляются глазу цветными пятнами определенной формы с переходами цветов между ними. Если только эти предметы не блестят сами по себе, как солнце или огонь, то эти пятна различных оттенков поддаются воспроизведению, кроме тех, которые видимы при помощи стереоскопа[70]70
  Речь идет о камере-обскуре – простейшем оптическом приборе, позволяющем проецировать перевернутое изображение предмета, широко применявшемся художниками Возрождения.


[Закрыть]. Вы увидите, что Леонардо неоднократно превозносит значение стереоскопии.

Это не должно вас смущать; рисуйте только то, что можете видеть с одной точки зрения, и этого совершенно достаточно. Созерцаемые таким образом предметы представляются взору просто цветными массами различной насыщенности, различной фактуры и контуров. Контур предмета есть граница его массы, обособленной от другой массы. Положите шафран на зеленую материю. Вы увидите, что его желтизна выделится на зеленом фоне, как выделяется он в траве. Поднесите его к окну, и вы увидите, что он примет вид темной массы на белом или голубом фоне. И в том и в другом случае контур есть граница области светлого или темного цвета, посредством которого оно выделяется нашим зрением. Этот контур необыкновенно тонок; это даже не линия, а намек на линию, предельно слабый, образованный самим составом массы. В самых изящных произведениях он проводится удивительно тонко и нежно, но необходимо уметь рисовать его безупречно ясно и точно. Этого искусства можно достичь, рисуя настоящую линию, что и будет предметом нашего непосредственного изучения. Но сначала я должен представить схематичное деление предмета наших занятий целиком.

125. Я сказал, что все предметы выделяются цветными массами. Обычно свет и тень отделяют от цвета, на самом же деле вся природа кажется мозаикой, составленной из кусков различных темных и светлых цветов с постепенными переходами. В свойствах этих цветов нет иного различия, кроме того, которое определяется фактурой масс. О свете и тени часто говорят так, как будто они различны по самой своей природе и будто их следует рисовать различными путями. Но каждый свет кажется тенью по отношению ко всякому более яркому свету, пока мы, наконец, не дойдем до света солнца; и каждая тень является светом по отношению к более густой тени, пока мы не дойдем до ночной тьмы.

Каждый цвет, используемый в живописи, за исключением чисто-белого и абсолютно черного, в одно и то же время является и светом, и тенью. Он – свет в сравнении со всем тем, что темнее его; он – тень по отношению к тому, что светлее его.

126. Собственно форма предмета, то есть выпуклости и впадины его поверхности в пределах контура, представляются видимыми в зависимости от изменения силы и количества падающего на них света. Изучение изменения освещения вне зависимости от цвета – вторая часть правильно распределенных художественных занятий.

 127. Наконец, свойства и отношения цветов, существующих в природе, средства их имитации и правила, в соответствии с которыми они становятся прекрасными по отдельности и гармоничными в сочетаниях, составляют предмет третьей и последней части занятий художника.

В этой и в двух следующих лекциях я постараюсь сообщить вам самое необходимое по каждому из этих вопросов.

128. Итак, наша задача заключается в следующем: мы просто должны очерчивать области определенных форм и заполнять их теми цветами, которые соответствуют их цветам в природе, – это очень просто на словах, но не столь легко для выполнения.

Впрочем, кое-что достигается и одним этим определением. Я хочу сказать, что его вполне достаточно для описания предмета, хотя я и не использовал термины «свет» или «тень». Художники, не имеющие цветового чутья, сильно запутали и извратили практику искусства теорией о том, будто тень есть отсутствие цвета. Напротив, в тени непременно присутствует цвет. В самом деле, каждый цвет есть уменьшенное количество или уменьшенная сила света. И в действительности из сказанного (что каждый свет в живописи является тенью по сравнению с более ярким светом и каждая тень – светом по сравнению с более густою тенью) следует, что каждый цвет в живописи также должен быть тенью по сравнению с более светлым цветом, и светом – по сравнению с более темным, оставаясь при этом несомненно самостоятельным цветом; этим объясняется блестящий успех венецианской школы: ее представители с самого начала осознали ту великую истину, что тень столько же, сколько и свет, является цветом, часто даже еще в большей степени. У Тициана при передаче самого красного цвета свет изображается бледно-розовой краской, переходящей в белую, а тень – теплым темным кармазином. У Веронезе при изображении блестящего оранжевого цвета свет является в виде бледного, а тень – в виде шафранового цвета, и так далее. В природе теневые стороны предмета, если они видимы в отраженном свете, почти всегда бывают более густого и теплого цвета, чем светлые. Болонская и римская школы, всегда изображающие тени темными и холодными, ошибаются в исходном положении; последователи этих школ и их подражатели не могут создать превосходных произведений.