Текст книги "Лекции об искусстве. Орлиное гнездо"

129. Итак, каждая видимая часть пространства, темная ли или светлая, является пятном цвета, хотя бы черного или белого. Ваша задача состоит в том, чтобы правильно очертить контур и окрасить очерченное пятно в правильный цвет.

Как же очерчивать контур? Прежде чем рассмотреть поставленный вопрос, я остановлю ваше внимание на том, как обращались с линией различные школы.

Я говорил, что между цветными массами, из которых состоит вся видимая природа, нет другого различия, кроме того, которое проистекает из их фактуры. Она бывает трех видов:

1) блестящая, как, например, вода или стекло;

2) цветочная или бархатистая, как розовый лепесток или персик;

3) линейная, образуемая волокнами и нитями, как в перьях, мехах, волосах, в тканых или сетчатых материях.

Все эти зависящие от фактуры источники наслаждения глаза в лучших орнаментных работах соединяются вместе. Прекрасная картина Фра Анжелико или красиво разукрашенная страница требника заключают в себе значительные куски, покрытые позолотой, или горящей и блестящей, или матовой. Другие части украшены теми фактурными элементами, которые мы назвали линейными; с ними чередуются цветные вставки и инкрустации, которые по своему нежно-цветущему виду похожи на лепесток розы. Впрочем, большинство художественных школ придерживаются только одной фактуры: эффектность подавляющего количества произведений прикладного и изобразительных искусств всех времен обусловливается тем видом фактуры, которая образуется бесчисленными линиями. Возьмем гравюру на дереве, линейную графику в узком смысле, возьмем бесконечно разнообразные виды скульптуры, металлических изделий и ткацкого производства. Их эффект, тайная прелесть, нежность и ясность их красок и оттенков в огромной степени зависят от тех видоизменений, которые производятся на их поверхности линиями и нитями. Даже в выдающихся картинах маслом эффект в значительной степени зависит от ткани холста.

130. В гравировании при помощи царской водки и черным манером[71]71
  Речь идет об офорте и меццо-тинто («черная манера») – гравюре на металле.


[Закрыть] значительная доля эффекта зависит от того, насколько бархатиста и цветуща ткань. Лучшие произведения – фресковые работы великих колористов; об их красках обыкновенно говорят, что они мертвы, но это не так – они пылают блестящим цветом жизни. Высшим достижением в этом ряду представляются фрески Корреджо, если только они не подверглись переделке.

 131. Таким образом, во все периоды искусства различные фактуры использовались с разными целями и в разных стилях. Но вы увидите, что существует широкое историческое деление школ, которое поможет постичь их. Самое раннее искусство в большинстве стран – линейное; оно состоит из целой системы переплетающихся, винтообразных или соединенных в другие формы линий, вырезанных или прочерченных на камне, дереве, металле или глине. Это вообще отличительная черта дикого состояния и лихорадочной энергии воображения. Позднее мы будем изучать эти школы под общим заглавием «Schools of Line»[72]72
  «Школы линии» (англ.).


[Закрыть].

Во-вторых, даже в самые ранние периоды у наиболее выдающихся народов эти декоративные украшения из линий уже заполняются различными тенями и начинают складываться в формы животных и цветов, причем контуры их заполняются плоской тенью или плоским цветом. Отсюда возникли две великие группы, различные как по своему характеру, так и по целям. Греки рассматривали всякий цвет прежде всего как свет. По сравнению с другими расами они совершенно нечувствительны к цветам, но удивительно чутки к световым явлениям. Их линейная школа, переходя в школу плоских пятен света и тени, передает последние по большей части четырьмя цветами – белым, черным и двумя красными: один – терракотовый, более или менее яркий, другой – темно-пурпурный. Это – два выражения их любимого цвета – πορφύρεος – на свету и в тени. С другой стороны, многие северные народы совершенно нечувствительны к свету и тени, но поразительно чутки к цвету, и их декоративные рисунки из линий уже на ранней стадии заполнялись бесконечно разнообразными цветами; но эти цвета не выражали света и тени. Каждая из этих двух школ достигла в своем роде – правда, в известных пределах – абсолютного совершенства; и такого успеха в этих узких рамках никто не сумеет добиться, если не будет строжайше придерживаться тех же пределов.

132. Таким образом, линия в самом раннем искусстве распадается на две школы:

1) греческую: линия в соединении со светом;

2) готическую: линия в соединении с цветом.

По мере того как совершенствуется искусство, каждая из двух школ сохраняет свои отличия, но обе они перестают подчиняться линии и учатся изображать массы, одновременно приобретая большую тонкость в понимании и в исполнении.

Так возникают две крупные средневековые школы: одна – школа плоских и бесконечно разнообразных красок, изысканно правильная в изображении форм, но не умеющая схватывать тени; другая – школа света и тени, тонко передающая плотные формы, но плохо улавливающая цвета, а иногда и сам дух предмета. Школа плоских красок более живуча; если она не добивается величия, то всегда более естественна и проста; если же она является великой, то уж поистине великой.

Школы света и тени связаны со школами графики. Академическая школа резко отделяет свет от тени; она утверждает, что светлые стороны всех предметов следует изображать белым цветом, а теневые – черным. Этот условный принцип дает школе возможность достичь замечательного в своем роде совершенства, хотя и в ограниченном смысле; образцами такой совершенной работы могут служить лучшие из существующих гравюр, а также картины, которые наиболее верно выражают живые формы.

Школы цвета уверенно продвигаются вперед, заимствуя из школ света и тени то, что согласуется с их собственными принципами, и вот вы получаете совершенные произведения искусства, лучшие из которых принадлежат великим венецианцам.

Но школы света и тени либо недосягаемы в своих академических формулах, либо в ограниченности своих теорий слишком слабы, чтобы многому научиться от школ цвета. Они приходят в упадок, выражающийся частично в самонадеянных попытках сообщить живописи свойства скульптуры, частично в стремлении к световым и теневым эффектам; высшей тонкости здесь достигла голландская школа. В своем падении школы света и тени увлекают за собой и школы цвета. Новейшая история искусства есть история неосознанных усилий вновь найти утерянные пути и возродить верность нарушенным правилам.

133. Вот схема великих школ, которую легко запомнить в виде прилагаемого шестиугольника.

Я хочу, чтобы, упражняя зрение и руку, вы следовали всем методам, которые представлены этими великими школами. Вы должны начать с того, чтобы овладеть линией, то есть научиться точно проводить линию, ограничивающую то пространство, которое вы намерены обвести. Затем вы должны овладеть искусством накладывать плоские тени, иными словами, заполнять обведенную область тенью или цветом в зависимости от того, к какой школе вы присоединитесь; наконец, овладеть искусством придавать такое изящество переходам между массами, чтобы передавать и округления этих масс, и их фактуру.

 134. Те, кто хорошо знаком с методами существующих школ, увидят, что я почти переворачиваю вверх дном практикуемый порядок преподавания. Студенты обычно учатся сперва рисовать детали, а потом – цвета и массы. Вы же будете учиться изображать сначала большие массы и цвета, а потом детали в них. У меня имеются серьезные причины, понуждающие к подобной смелости, и справедливость требует, чтобы я указал главнейшие из них. Первая состоит в том, что этот метод, как я указывал, естественный. Все великие в художественном отношении народы действительно учились работать именно таким образом, и, поскольку до сих пор он приносил успех, я считаю его правильным. Во-вторых, вы найдете его менее скучным и более определенным, чем противоположный метод. Когда начинающему сразу приходится прорабатывать детали и делать законченные этюды со светом и тенью, ни один специалист не в состоянии исправить его бесчисленные ошибки или освободить его от бесконечного количества затруднений. Но при естественном методе он сам, если пожелает, может исправить собственные ошибки. Вам предстоит рисовать точную линию. Эти линии – если не считать большей твердости руки, которая здесь требуется, – не труднее провести, чем линии географической карты. Они должны быть неуклонны и просты, вместо того чтобы зазубриваться в виде мысов и бухт. При наличии терпения их, конечно, можно провести правильно, а эту правильность – проверить с математической точностью. Вам следует только начертить намеченную линию на прозрачной бумаге и приложить эту копию к той линии, которая послужила оригиналом. Если они не совпадут, значит, вы ошиблись, и для того чтобы увидеть, в каком именно месте, вам не нужен учитель. Предположим, вы полностью залили границы краской или каким-нибудь тоном. Вы сами сможете увидеть, ровно ли сделана заливка и правильны ли границы, в которых наложена краска, – для этого нужно только поместить ваш рисунок рядом с тем, который послужил для него образцом. Если они не схожи, значит, вы ошиблись. И опять-таки, если вы обладаете верным глазом в выборе цвета, вы не нуждаетесь в постороннем руководителе, чтобы понять свою ошибку. Недостатки зрения в восприятии цвета встречаются чаще, чем можно было бы ожидать. Я даже думаю, что эти недостатки зачастую сопутствуют высокому уровню чутья в других отношениях. Благодаря указанному методу, дефект этот обнаружился бы при первых же двух-трех упражнениях; при других условиях вы могли бы целыми годами совершенно попусту рисовать красками с натуры. Наконец – и это очень важное дополнительное соображение, – такой метод дает мне возможность объяснить вам многое, что не относится к искусству рисования. Каждое из упражнений, которое я предлагаю, представляет собой воспроизведение части или какого-нибудь замечательного образца древнего искусства, или природного объекта. Если даже вы выполните задание грубо и неудачно (хотя, думаю, вы не обнаружите недостатка в прилежании и в успехе), вы все-таки научитесь тому, чему не научили бы никакие слова, – вы приобретете важные сведения или о древнем искусстве, или о структуре природных форм. И я уверен, что если вы будете внимательны, не потеряете даром ни одной минуты, каждое ваше усилие будет вознаграждено вдвойне.

 135. Есть еще одна причина, по которой желательно изменение существующих методов. У вас здесь, в Оксфорде, имеется одна из лучших в Европе коллекций перовых и карандашных рисунков Микеланджело и Рафаэля. Среди них вы не найдете ни одного слабого или ученического. Все они – произведения мастеров. Осмотрите все галереи Европы – настолько мне известно, насколько вообще возможно подобное обобщение, – вы не найдете в них ни одного незрелого или слабого рисунка этих или других великих мастеров.

Что касается величайших художников – Тициана, Веласкеса, Веронезе, – вы вообще не найдете их подлинных рисунков. Дело в том, что современные художники всегда учились или старались выучиться писать красками после того, как овладевали рисунком; старые мастера поступали наоборот: они учились рисунку после того, как овладевали красками или резцом, что труднее. Кисть давалась им в руки чуть ли не с детства, и они старались действовать ею, а когда брались за перо или карандаш, то уже обращались с ними с легкостью кисти и с твердостью резца. Микеланджело пользовался пером так же, как резцом. Все другие, кажется, обращались к перу только тогда, когда достигали высшего развития своих сил, и для быстрого закрепления мысли на бумаге, и для этюдов, но никогда в качестве практического упражнения, помогающего писать красками.

Вероятно, наиболее трудные задачи они решали во время обучения у золотых дел мастеров, работая с деталями; мы мало знаем об этом обучении, но оно было в порядке вещей. Этой тщательности и тонкости отделки, которые развивались в работе с драгоценными металлами, можно приписать полное торжество итальянской скульптуры. Микеланджело, говорят, в юности копировал пером гравюры Шонгауэра[73]73
  Шонгауэр, Мартин (1450–1491) – немецкий живописец, рисовальщик и гравер периода Раннего Возрождения. Его гравюры оказали большое влияние на европейское искусство.


[Закрыть] и других художников так верно, что мог выдать их за оригиналы. Но я бы лишь разочаровал вас и удержал от любых попыток в творчестве, если бы заставлял подражать превосходным рисункам этих «ювелирных» художников. К счастью, в наших галереях есть интереснейшая коллекция этих рисунков, и вы, если хотите, можете попробовать руку на них. Но я предпочел бы другое: вы должны браться только за то, что можете исполнить в совершенстве и в соответствии со своим намерением, и тогда сами поймете и почувствуете совершенство своей работы.

Я же должен перейти к одной очень распространенной потребности. Вы пока слишком молоды, чтобы чувствовать ее, по крайней мере в той степени, в какой вообще интересуетесь живописью. Я говорю о потребности писать красками. Писать вы будете, но помните: я понимаю под этим нечто такое, что вам не покажется легким. Писать вы будете, но мазать и пачкать – нет. И потребуется гораздо больше старания – хотя и более приятного свойства, – чтобы подражать линиям, сделанным кистью, чем проведенным карандашом. Но с самого начала (впрочем, одновременно можно практиковаться в рисовании карандашом) вы должны стараться с абсолютной верностью чертить линию не пером или карандашом, а кистью, как делал Апеллес и как сделаны все цветные линии на греческих вазах. Заметьте – линию абсолютно верную. Мне безразлично, насколько медленно будете вы это делать, к каким изменениям, соединениям и поправкам будете прибегать. Я прошу лишь одного: пусть эта линия будет правильна, правильна при измерении до таких мелочей, какие вы отметили бы на официальной карте опасных мелей.

136. Вопрос об измерении, как вы, вероятно, знаете, слишком избитый вопрос в художественных школах; но он отлично разрешается первыми же словами Леонардо: «Il giovane deve prima imparare prospettiva, per le misure d’ogni cosa»[74]74
  «Молодой человек прежде всего должен изучить перспективу, чтобы определить размер всякой вещи» (ит.).


[Закрыть].

Без абсолютной точности измерения невозможно верно постичь перспективу и, как мне кажется, вообще чему бы то ни было научиться. Из своей преподавательской практики я знаю, что учеников труднее всего выучить точности. Легко внушить им прилежание, легко вызвать в них энтузиазм, но почти невозможно навязать способному студенту эту унизительную точность.

А между тем, приступая к обучению живописи в университете, необходимо в этом важном пункте исключить всякую возможность ошибки. Вы, надеюсь, поверите словам самого замечательного художника Италии и автора великой религиозной картины, которая, быть может, оказала величайшее влияние на европейскую мысль, – поверите ему, когда он говорит, что ваша первейшая обязанность – «изучить перспективу и измерить всякий предмет». Я приложу все старания, чтобы вам это далось по возможности легко. Если вы хотите овладеть математикой перспективы, то необходимый материал найдете в моем трактате, написанном в 1859 году; экземпляры его предоставлены в ваше распоряжение в кабинете. Но навык и ловкость в измерении вы должны приобрести сразу, и при этом достичь точности инженера. Надеюсь, что в развивающейся ныне системе воспитания элементарное архитектурное или военное черчение станет обязательным во всех средних школах, так что при поступлении в университет не понадобится введение в перспективу, как вы, например, не проходите грамматики. Пока же я поместил в нашей коллекции простые, но строго отобранные образцы; их достаточно для необходимых практических занятий.

137. Учась соразмерять, чертить и накладывать краски при помощи кисти, вы одновременно должны добиться легкости во владении пером. Это не только великое орудие для набросков; на его правильном использовании зиждется искусство орнамента. Ничего нельзя положить в основание изящных искусств так верно, как их тесную зависимость от орнамента, который в свою очередь основан на каллиграфии. Совершенное декоративное искусство есть то же письмо, только украшенное. Перейдя в живопись, оно теряет свое достоинство и назначение. В самом деле, картины, малые или великие, если только они прекрасны, не следует помещать на страницах книги, где они портятся от беспрерывного перелистывания; если же картины не прекрасны, то, малы или велики они, их не следует воспроизводить нигде. Но добиться, чтобы письмо само было прекрасно, сделать прекрасным взмах пера, – вот настоящее искусство. Хочу особо подчеркнуть это, потому что часто молоденькие девушки, не способные уверенно начертить простой изгиб, а тем более какую-нибудь орнаментальную или природную форму, воображают, что то, что недопустимо в обыкновенном рисунке, возможно при оформлении текста. Они уничтожают саму возможность успеха, прикрывая свою неспособность щитом добрых побуждений. А между тем правильный путь состоит прежде всего в том, чтобы овладеть искусством красивого письма, а потом применять это искусство в соответствии с навыком владения им ко всему, что желаешь написать. И истинный долг девушек заключается скорее в приобретении умения обдуманно, четко и красиво писать пером, чем в том, чтобы разукрасить известное количество текстов. Тогда они могли бы приучить руку распоряжаться линиями любой длины и, наконец, придать красоту цвета и формы этим превосходным волнистым линиям. Но они будут способны надлежащим образом украшать для взора благородную речь только после многолетней практики, так же, как после многолетних упражнений голоса смогут добиться мелодичности речи.

 138. В этой лекции я не буду говорить об использовании пера в качестве инструмента рисования. Это использование связано с правилами штриховки и гравирования, с которыми вы познакомитесь позже. Могу только сказать, что самое лучшее применение пера заключается в том, чтобы придать определенность формам в рисунке, оттушеванном нейтральным цветом. В этом отношении Гольбейн не имеет себе равных. Несколько образцов его работы я поместил в нашей коллекции. Пером пользовались Рафаэль и другие мастера эскизов для быстро рисуемых этюдов – оно служило им для набрасывания теней. Но перо – не лучшее орудие для изображения теней; когда стояла задача создать продуманный и завершенный рисунок, великие мастера им не пользовались. Истинное значение пера заключается в способности решительно и необыкновенно быстро проводить предельно тонкую, ровную линию. Но с этим положительным качеством связано искушение: можно усвоить доходящие до полного произвола легкость и проворство выводить случайные изгибы вместо того, чтобы точно и верно управлять ими.

В руках величайших художников при таком свободном употреблении перо, подобно пунктирной игле, приобретает особую утонченную прелесть, но пока вы лишь ученики, вы должны оставить всякую попытку подражать этим эскизам, лишенным определенности и заключающим в себе только намек. Можете воображать, что без труда создали что-нибудь похожее; но будьте уверены, что на самом деле это будет столь же мало походить на них, как бессмысленность на смысл. Если будете упорствовать в своем заблуждении, то не только уничтожите для себя возможность какого бы то ни было успеха в выполнении подобных работ, но так никогда и не постигнете, что значит хорошая картина. Если, взяв в руки перо, вы не сможете отвечать за каждую проведенную линию, не сможете сказать, почему сделали ее именно такой длины, почему провели ее в таком, а не в другом направлении, тогда ваша работа плоха.

Единственный человек, который умел быстро работать пером и при этом сохранял власть над каждой отдельной линией, был Дюрер. Он доказал это в иллюстрациях требника, хранящегося в Мюнхене, с которого сделано много удачных факсимиле. Ряд образцов из него я поместил в вашей коллекции вместе с несколькими гравированными пейзажами Тёрнера и другими примерами хорошей работы пером: все они будут содействовать успеху ваших первых шагов. Объяснение, как ими пользоваться, вы найдете в каталоге.

139. Еще два слова. Не приписывайте мне дерзости выдать за безусловно наилучший метод то новое, что я внес в эту систему практических занятий. Впрочем, нет в Англии художников, которые бы остановились на том или другом методе обучения. Даже Рейнолдс высказывает убеждение в целесообразности учиться сразу рисовать кистью не без колебания. Но указанный мной метод во всех существенных пунктах основан на авторитете именно Рейнолдса и Леонардо, а также на опыте самых блестящих мастеров Греции и Италии, о котором свидетельствуют или наглядные доказательства, или рассказы. Можете быть уверены, что этот метод, хотя и медленно, приведет вас к тому, что вы приобретете огромную и верную ловкость. Степень этого умения, этой ловкости будет в значительной степени зависеть от вас самих, я же знаю одно: при таком методе каждый час доставит вам выигрыш и в знании искусства, и в развитии способности руки. Что же касается видимой трудности этого метода, то в свою защиту я могу в конце этой первой лекции о практике искусства, как сделал это в ее начале, сослаться на слова Рейнолдса: «Молодежь по своей пылкости чувствует отвращение к медленному успеху правильной осады и из-за нетерпения стремится взять крепость штурмом. Потому молодежи необходимо постоянно усиленно подчеркивать, что прочная слава покупается ценой только труда и что какова бы ни была сила их гения, для того чтобы стать хорошим художником, нет легкого метода».