Текст книги "Заложница кармы и мистический Овал"

– Зоя! Прыгай в телегу и гони, гони, назад, пока видна наша колея.

Не говоря ни слова, охваченная плохими предчувствиями, я погнала телегу назад, совершенно забыв о том, что должна была ехать вперед и только вперед. С каждой минутой стрельба становилась все отчетливей. А потом вдруг стало так тихо, что в мою душу начал вползать страшный, леденящий кровь ужас.

– Стой! Останавливай! Стой здесь и ни с места! – сдавленным шепотом прошелестела Катерина. Схватив ружье, она неслышно спрыгнула на землю и тут же растворилась в этой безумной снежной круговерти.

Я взяла лошадей под уздцы и, увязая по пояс в снегу, двинулась навстречу неизвестности. Снегопад прекратился.

На небе появился серебристый серп луны. Его тоненький луч случайно пробился сквозь высокую стену заснеженного леса, и я увидела впереди себя поляну, залитую мертвым мерцающим светом. Сделав еще несколько шагов, я замерла. Луна, как в каком-то замедленном кадре, по очереди высветила лежащие на земле в совершенно немыслимых позах окровавленные тела. Между ними металась обезумевшая Катерина. Скинув с себя тулуп, она прикрыла им одно тело, а потом, упав на колени, ползком поползла к другому.

Вскочив в телегу, я пыталась рассмотреть, что там происходит, хотя сердце мое уже все знало. Серебристый луч по команде свыше вновь осветил поляну и остановился на теле с широко разбросанными в стороны ногами. Между ними зияла окровавленная дыра, а кусок вырванной плоти висел на палке, которую воткнули рядом. Это был мой Петя.

Чтобы не завыть и не испугать детей, я спрыгнула на землю. Содрогаясь всем телом, я зажимала ладонью рот. А вопль, смешанный с рвотой, болью и ужасом, гнал меня прочь, заставив забыть обо всем на свете. Бросить все и бежать, бежать неизвестно куда, чтобы только не видеть это обезображенное тело и ползающую возле него женщину, которая, как завороженная, сняла с палки плоть своего сына и осторожно, словно боясь причинить боль, положила туда, где ей положено было быть. А потом заботливо укутала сына своим толстым домотканым платком, который сорвала со своей головы. Рассыпавшиеся по спине до этого черные, как вороново крыло, волосы были белы, как снег.

…Маргарита по прежнему сидела в нише, плененная таинственным Овалом, и была невольной соучастницей этой ужасной трагедии. Она громко рыдала, но и Овал выражал свое негодование звуками, напоминающими молодой женщине отдаленные раскаты грома, вестники приближающейся грозы.

– Мама, мамочка! Куда ты? Не уходи! Останься! Мне страшно!

– Я замерла. Что это было? Откуда здесь, в этом окровавленном и проклятом богом месте, оказались дети? – продолжала рассказывать Зоя.

От всего увиденного я впала в прострацию, у меня помутился рассудок.

– Мамочка, не уходи, не оставляй нас одних, как это сделала моя прежняя мама! Я не хочу! Я больше не хочу, пожалуйста, не уходи, останься! Я боюсь!

Теплый комочек упал мне прямо под ноги. Я споткнулась и, не удержав равновесия, с размаху села в сугроб рядом с ребенком, который тут же взобрался ко мне на колени и прижался своей холодной и мокрой от слез мордашкой к моей щеке. Ничего не соображая, я машинально расстегнула свой тулуп, и девочка затихла в моих объятиях, а я сидела и раскачивалась, как маятник, из стороны в сторону. Постепенно это невинное дитя отогрело мое застывшее от горя сердце, и в нем стало намного светлее.

– Светик ты мой! Светик ты мой! – раскачиваясь из стороны в сторону, как безумная, твердила я.

– Зоя! Вставай! Чего это ты тут расселась? – сказала подошедшая ко мне Катерина осипшим голосом. – Иди попрощайся со своим отцом, а потом со своим женихом. Посмотри на него в последний раз, но только не раскрывай. Он спит. Я их прикрыла, так им обоим будет немного теплее. Сейчас они лежат уже рядом, один подле другого, как отец и сын. Вместе им не так одиноко. Так мне и самой легче.

Она не плакала и не кричала. Но каждое слово было омыто кровавыми слезами, слезами ее материнского сердца. Огромное горе выбелило ее глаза так же, как и волосы.

– Дай мне ребенка и иди!

– Мама, полезай в телегу, оденься. Там есть папин тулуп. Он тебя согреет. Давай залезай, а я пойду.

– Зоя! Возьми ружье и держи его на взводе! А то, не приведи господь, расслабишься, а они тут как тут. Этот ирод рассчитал все до мелочей. Он много лет выжидал и тщательно готовился к братоубийству. Этот мерзкий человек, этот крот, который привык жить в темноте, не мог без зависти смотреть на своего младшего брата, который жил нараспашку и умел радоваться жизни. Он всегда завидовал его красоте и богатырской силе. Этот мерзавец так и не смог понять, что у его брата самой красивой была душа, которая делала его счастливым. Его щедрое и благородное сердце дарило окружающим его людям тепло, радость и свет. Да, именно свет! Этот выродок поднял ружье на родного брата. И убил его. Но и этого ему было мало. Он над ним еще и надругался! Сейчас этот зверюга счастлив! Он радуется, что ему некого бояться. Но он забыл, что я жива. Ия, та которая его родила и выкормила, буду судить его сама, по своим законам! Он от меня не уйдет. Я его из-под земли достану. Клянусь!

Я смотрела на застывшие лица самых дорогих ей людей, и перед ее мысленным взором в сжатом времени пронеслась вся их жизнь.

– Слез у меня не было, – продолжала Зоя. – Наверно, они замерзли внутри меня, так как в моих жилах текла замерзшая кровь, которая не могла разогреть замерзшее от горя сердце.

И опять охрипший от горя голос Катерины выволок меня из этого страшного «царства смерти».

– Вдвоем вырыть для них могилы и их похоронить, как подобает людям, мы не сможем. Сил не хватит, да и времени в обрез. Оставлять их здесь одних на съедение волкам или на радость врагам я не хочу, – сказала Катерина. – Значит, у нас есть только один выход: их сжечь! – жестко продолжала она.

Мне казалось, что она бредит, бредит наяву.

– Мама! – простонала я. – Это невозможно…

– Цыц! – прикрикнула Катерина. – Слушай, что я тебе говорю! Для этого просто костер нам не годится. И вот что мы с тобой сейчас сделаем. Она со всхлипом втянула в себя глоток ледяного воздуха, потом еще глоток и еще.

Мне тогда показалось, что таким способом она хочет заморозить свое горе, разрывающее ее материнское сердце и душу на части…

– Вторая повозка у нас почти пустая. Мы подгоним телегу к этому месту, и положим в нее твоего отца и моего Петю. Обольем повозку остатками керосина и подожжем.

Я грохнулась на колени и закрыла голову руками. А она продолжала.

– Когда все будет готово, ты на другой повозке, запряженной тремя лошадьми, свободно доберешься до поселка, о котором говорил тот паренек.

– Мама! Я никуда не поеду! Одну я тебя здесь все равно не оставлю!

– Зоя, хватит! Ты должна ехать, и чем скорее, тем лучше! – выкрикнула она. – Этот свой крест или долг – я выполню сама. Я обязана это сделать. И не дрогну. Судить его буду я!

Как только мы сделали все приготовления, Катерина подошла ко мне и сказала:

– Езжай с богом, дочка. Уезжай скорее! Только помни и никогда не забывай, что мать этих беззащитных сирот ушла в другой мир со спокойной душой и великой надеждой на то, что ее дети находятся в хороших руках. Она сама добровольно передала тебе свое право, право матери. Теперь эти дети твои, и ты их мать. Зайка, милая моя Зайка, – и она ласково погладила меня по щеке. – Тебе, дочка, досталась тяжелая ноша. Но я уверена, что ты с нею справишься. У тебя сильная воля – в этом ты пошла в отца, и мягкая, добрая душа – а это у тебя от матери. Теперь ты их мать перед Богом и людьми, а также перед той, что тебе их оставила. Передала из рук в руки. Доченька, быть настоящей матерью – не просто. Это тяжелый труд. Тебе придется научиться прощать и забывать те обиды, которые, сами того не ведая, причиняют нам наши дети. Дети делают больно не со злости, а просто так, потому что они – дети. Они всегда остаются детьми – для нас, их матерей. Но подлость даже родным детям мать прощать не должна! За подлость и пролитую кровь нужно платить тем же! Ладно, – на какую-то долю секунды прижала мою голову к своей груди. – Господи, помоги и убереги! – и она с силой подтолкнула меня к телеге. – Зайка, уезжай! Уезжай поскорей! А как только приедешь, попроси людей приехать сюда и хотя бы застолбить это святое место, чтобы твои дети и мои, можно сказать, внуки могли сюда прийти по весне или летом и помянуть хорошим словом тех, кто спас им жизнь.

– Ты что, Катерина! Что на тебя нашло? Ты что думаешь, что я брошу свою мать в этом проклятом лесу, а сама уеду? Да за кого ты меня принимаешь?!

– Нет, дорогая! Даже не думай. Езжай! – и она, сделав мне знак рукой, стала вслушиваться в обманчивую тишину леса.

– Слышишь, ты слышишь?! Они уже рядом! Вперед!

– Ладно! Мама, я отъеду и спрячусь в лесу, а если будет нужно, приду к тебе на помощь! А когда все кончится, мы заберем с собой пепел от их тел и похороним на настоящем кладбище, как и положено.

Мы несколько минут стояли, прижавшись друг к другу лбами.

Мне очень хотелось поцеловать и приласкать эту суровую женщину, которая на протяжение всей моей жизни была мне матерью – но тогда я этого не понимала. Принимала как данность. А сейчас побоялась прощаться, так как боялась накликать на нее беду.

– Зоя! Если со мной что-либо случится, не бери эту вину на себя. В этом ты не виновата. В этом виновата только я, я сама! Я родила этого ублюдка, и я сама за него в ответе. Это я буду держать ответ перед богом, перед твоим отцом и перед моим младшим сыном!

Величественную тишину леса нарушили посторонние звуки.

– Давай, дочка! Гони, гони! Быстрее! – и повернувшись ко мне спиной, она побежала назад, к телеге, на которой покоились самые дорогие для нее люди.

– Мама, куда побежала моя бабушка? – услышала я. – Давай мы ее подождем!

– Нет, дочка. Нельзя. Твоя бабушка велела нам ехать.

Натянув поводья, я развернула телегу и, нагнав Катерину, крикнула:

– Мама, я очень тебя люблю! Бабушка, бабушка, и я тоже тебя очень люблю!

Она остановилась. Налетевший порыв ветра отбросил седую копну ее волос назад, и я успела заметить, что она улыбается.

– Бабушка! Бабушка, мы все тебя очень любим!

Краешком глаза я видела, что моя отважная девочка встала на ножки и машет ей какой-то тряпицей.

– Бабушка! – ее крик подхватил и понес вместе с тряпочкой сильный порыв ветра.

А мне в этот момент удалось развернуть телегу, и я с поднятым вверх кнутом видела, как она поднесла эту тряпочку к губам.

Вдруг ее глаза стали испуганно круглыми, и она бросилась к нашей телеге с криком:

– Дочка, остановись! Стой, стой, я тебе говорю!

– Тпру, тпру!

Мы остановились.

– Ты что, совсем ослепла? Ребенок стоит на ножках, а ненормальная мамаша ничего не видит! Так и до беды недалеко!

Усадив и укутав малышку, она поцеловала ее в лобик и сказала:

– Светочка! Твоя бабушка тебя тоже очень любит!

– А мою маму? «Вот неугомонная», – подумала я.

– Твою маму и твоего братика я тоже очень люблю.

– Зайка! Дочка! Спасибо! Я счастлива! Над моей головой прожужжала пуля, одна, другая!..

– Дочка, гони! Я тебя прикрою! – и она, упав в снег, начала стрелять. Оглянувшись назад, я увидела взметнувшийся в небо столб яркого пламени. Все, это все… Она выполнила свой долг. Она не отдала их ни врагам, ни зверям!

Потом снова послышались выстрелы.

Я догадалась, что это мать вступила в последнюю схватку с собственным сыном-убийцей, и мне хотелось верить, что она эту схватку выиграет.

Притормозив, я готова была повернуть назад. И тут же услышала позади себя тяжелое и хриплое дыхание взмыленной, скачущей галопом лошади.

– А это уже по мою душу! – ия, что было силы, стегнула коней. Расстояние между моей повозкой и всадником стремительно сокращалось. Смертельная опасность неумолимо приближалась. – И-и-и! – орала я, со всей силы стегая и подгоняя лошадей. – И-и-и! …И с лету вылетела на опушку леса. Передо мной лежала убогая, утопающая в сугробах деревенька. Навстречу мне скакал отряд вооруженных людей. Я остановилась. Поравнявшись со мной, они осмотрели телегу и, забрав у меня ружья, спросили.

– Ты случайно не знаешь, что там горит?

– Знаю! Я только оттуда. Там остались лежать мой отец и брат, которые погибли, сражаясь с бандитами. Бойцы, как по команде, сняли свои видевшие виды ушанки.

– А кто же там стреляет? – спросил старший.

– Мама. Моя мама. Она дала мне и моим маленьким детям возможность спастись. Скачите туда! Может, вам удастся ее спасти, – и я отключилась.

Я смогла разыскать это место только в середине лета, когда снег в тайге полностью растаял. Там мы с моим мужем и детьми поставили памятник. Один на троих. Каждую весну мы всей семьей приезжаем к ним в гости.

Ты представляешь, моя Светка утверждает, что хорошо помнит лицо своей бабушки, так мои дети называют Катерину. И вообще, она очень часто повторяет слова, которые могла слышать от самой Катерины. Господи, на все твоя воля! Может быть, их мать и бабушка там, на небесах, попросят ангелов-хранителей сберегать наших детей от смерти и увечий.

– Люся! Придет весна, и мы все вместе пойдем к ним в гости в это светлое место, а оно действительно светлое. Я не раз убеждалась в том, что после того, как мы там побываем, все проблемы исчезают сами собой. После общения с отцом, Катериной и Петей моя душа обретает покой, а голова – ясность мысли. Да, вот еще что, мы с Сережей отыскали то место, где я и Петя похоронили его первую жену. И ей мы поставили памятник. А наши дети очень любят то место и не менее двух раз в год приносят матери цветы. Но я люблю ездить к ней одна.

…Овал тоже умел плакать. Маргарита обливалась слезами, а он – ледяным градом. Это был не просто град, а застывшие слезы миллионов погибших, заживо сожженных и замученных в гетто еврейских детей, женщин и стариков. Падающие глыбы льда, спрессованные из слез матерей, жен и невест, потерявших на войне своих любимых, и слезы покалеченных войной солдат, – непрерывным потоком падали на дно таинственного Овала. Его голубовато-розовый, отливающий перламутром свет постепенно угасал, теряя свою силу. Его окружила бездонно-черная Жуть, которая стремилась как можно быстрее поглотить этот прекрасный оазис света, тепла и справедливости. Овал вырвался из ее смертельных объятий, превратившись в огненный Луч, острие которого врезалось в кипящее чрево, пронзив его насквозь. В считанные секунды луч перекрыл миллиарды световых лет. Миг – и Вселенная сместилась и поставила все на свои места.

Молодая женщина вновь оказалась у себя дома. А ее дети мирно посапывали в своих кроватках.

И она снова слышит голос своей мамы…

– Мы уже лежали в постели. Раздался громкий стук в дверь.

– Кого это черти по ночам носят? – проворчала Зоя, сунув ноги в валенки и, прикрывшись платком, вышла в сени. В хату вошел наш председатель. Взяв стоящий у дверей веник, он стал обметать с валенок налипший на них снег.

– Извините, дорогие женщины! Знаю, что пришел не вовремя. Но вот какое дело. Завтра правление колхоза, а я обнаружил, что твоя жиличка, Зоя, не отдала нам свой паспорт.

– Я обмерла. Вот оно! Началось!

– Что до завтра не мог обождать? Мы с Люсей за день так напахались, что на ногах не стоим. Люди спят, а он их с постели поднимает! Ни стыда у тебя нет, ни совести. Не успеешь голову на подушку положить, а уже четыре утра, подъем! У тебя все не вовремя. Все оставляешь на потом, а когда вожжа под хвост, так ищешь крайнего. Так вот! Завтра мы не выйдем на работу, а ты, справедливости ради, пошли-ка доить коров свою хозяйку, а то она у тебя скоро разучится не только доить, но и ходить. Понял? Тоже мне, председатель! – наседала на него Зоя.

– Петровна, что это на тебя наехало? Я в председатели не набивался! Аль, может, ты запамятовала, что колхозники голосовали за тебя? Но ты же наотрез отказалась! Мол, я беспартийная, а на такой ответственной должности должен находиться коммунист. А теперь меня же и попрекаешь. Люся сама должна была принести свои документы в правление. Так-то.

– Ладно, – прервала его Зоя. – Доживем до завтра, и все утрясется. А теперь выметайся! Дай людям отдохнуть. И еще. Если мне не изменяет память, я тоже член правления, а про заседание ни слухом, ни духом! Сдается мне, что ты это специально подстроил. Догадываешься, что я давненько точу на тебя зуб! Вот завтра и поговорим. Чего скособочился-то? Не ослышался! Дело серьезное, сам понимаешь. Я начну, а народ подхватит! Так что, готовься!

Председатель побагровел.

– Да не пыжься ты, а то, не приведи господи, лопнешь от напряга! – хмыкнула Зоя.

Он молча топтался на месте, потом попятился к выходу. Но вдруг остановился в дверях и, почесывая затылок, сказал:

– Петровна, совсем запамятовал! Завтра с утра поедешь в область. Хочу, чтобы ты попыталась выбить кое-какие послабления в отношении непосильных для нас поставок продовольствия. Зоя, постарайся, чтобы там, – и он ткнул заскорузлым пальцем вверх, – поняли, что к концу зимы мы и сами станем пухнуть с голоду. А с этой бедой кроме тебя справиться некому! Так что завтра утром и отправляйся! Я велел запрячь в повозку самую сильную лошадь. Рано утром она будет стоять возле твоей хаты. Лады? – его вопрос повис в воздухе. Он все еще топтался на месте и выжидающе посматривал в сторону Зои. А Зоя молчала.

– Если ты о собрании, то я обещаю, что без тебя оно не состоится. Поезжай, выручи. Не меня – колхоз, или то, что от него осталось.

– А конюх будет? – глядя на него в упор, спросила Зоя. Это был явно провокационный вопрос, которого он больше всего опасался.

– Так где ж я тебе его возьму? Ведь сама знаешь, что конюх слег, а заменить его некем.

– А мне-то какое до этого дело! Это я одна должна пилить столько верст да еще по такому морозу?! Сама должна прокладывать колею по только что выпавшему снегу! Да и в тайге небезопасно, сам знаешь! Так что одной мне ехать боязно.

– Есть выход! – хитро прищурившись, сказал председатель. – Знаешь что? Возьми-ка к себе в помощники своего сына. Он у тебя паренек сильный. Справится!

– Что-о-о?! Что ты сказал? Повтори! Это чтобы я взяла своего сына в такую опасную дорогу, а ты будешь спокойно сидеть подле подола своей бабы? Ишь, чего захотел!

И Зоя, грозно насупившись, пошла на председателя, подталкивая и тесня его в сени.

– Ты что, забыл, что он еще учится в школе? Хотела бы я взглянуть, как ты своего внука обрядишь в такую опасную дорогу! А ведь они с моим Петей погодки! Что напыжился, как индюк? Свое – не чужое! Ну что ж, я согласна. Беру твоего внука! Он у тебя парень не промах, любит тень на плетень наводить! Да и по школе не особо сохнет, зато песни петь любит. Вот мы с ним на пару и разгуляемся. Ну что, по рукам?

Председателя чуть удар не хватил только при упоминании о внуке. Он в нем души не чаял. Попав в его «ахиллесову пяту», Зоя тут же поменяла тактику.

– Чего побелел? Испугался? А ну, бери свое хозяйство в руки и тащи его отсюда домой! Давай, вали отсюда! Вали подобру-поздорову!

– Петровна! Пошумела и хватит. Проси кого хочешь!

– Ладушки! Уважу тебя, так как голодать и мне не больно-то хочется. А беру с собой свою постоялицу, Люсю!

– Да ты что, совсем умом тронулась? Она же кормящая мать!

– Мать-то она мать, только ее малышка пьет молоко из соски, а не из сиськи. И потом, с каких это пор ты стал так сильно заботиться о матерях с младенцами? А может, ты на нее запал? Так это и не мудрено. Люся – женщина красивая! Только как это воспримет твоя жена? Если она об этом узнает, то тебе не поздоровится!

– Петровна, да ты что? Что ты мелешь! Да бери ты кого хочешь, мне до этого нет никакого дела! Езжайте! – И он, махнув рукой, вывалился из хаты.

А мы разом упали на топчан, который стоял возле печи, и не могли передохнуть от раздирающего нас нервного хохота.

Больше я ни разу не смеялась.

– Люся, едем?

– А как же дети?

– Ты пойми, другой оказии у нас больше не будет. Детей взять с собой мы не можем. Судьба и так подарила нам один шанс, случай, которого я так долго выискивала. Нужно ехать. Моя кума и Петька справятся с детьми не хуже тебя. Сколько раз он сам кормил и купал твою Алю, и ничего! А Рита его так обожает, что даже не заметит твоего отсутствия. Люся! Мы ведь не знаем, что нас там ждет. Одна надежда на помощь друга моего Сережи. До меня дошли слухи, что милиция там лютует. Кто без документов – в тюрьму. Ни женщин, ни детей не жалеют. Матерей в тюрьму, а ребятишек в детские дома! Не знаю – брешут или правду говорят, но подготовиться не помешает. И все же я думаю, что у тебя, подруга, совсем другой случай. Мы сразу же сообщили тому военкому о месте твоего жительства. Так что вполне вероятно, что документы уже на месте. А если что не сложится, про детишек ни слова. Они останутся у меня. У нас они будут в полном порядке, сыты и обуты. Я их в обиду не дам! А тебе одной будет проще выпутаться из любой ситуации, да и за детей душа болеть не будет. А я буду строчить во все инстанции, чтобы все стало как можно скорее на свои места.

– Я не стала долго раздумывать. При таком положении это был идеальный вариант для наших с тобой детей. А Зое я доверяла. В тот момент я еще не знала, что было бы лучше, если бы меня посадили в тюрьму, а дети остались у Зои, и наша дочка осталась бы жива! – с придыханием сказала Люся.

В детстве Рита много раз пыталась узнать, где прячутся слезы. Когда она плакала, они заливали ей лицо и даже капали на пол. А для маминых слез нужна была целая ванна… Но тут ее философские размышления были безжалостно прерваны, и девочка вновь стала следить за дрожащим ручейком Люсиного рассказа…

– Мы выехали на рассвете. Зоя взяла охотничье ружье мужа, положила его рядом с собой и прикрыла каким-то тряпьем.

– Я тоже училась стрелять, но из меня стрелок, как из тебя музыкант. – Ерунда! Если бы тебя прижало, живо бы научилась, – и, схватив поводья, она крикнула: – Ну, трогай!

Мы ехали по укутанной пушистым снегом тайге. Мороз крепчал. Сильный ветер бросал нам в лица замерзшие снежные иголки. Закутавшись в шерстяные платки так, что были видны только одни глаза, мы ехали молча, так как говорить было бесполезно. Ветер выхватывал и отрывал слова, унося их в противоположную сторону.

Приехав в область, Зоя решила сначала утрясти все колхозные дела, а заодно узнать последние новости. Подкрепившись куском сала с черным хлебом и выпив пару глотков самогона, чтобы немного согреться, мы поехали в военкомат. Но Зоя почему-то передумала, развернула повозку и поехала в противоположную сторону. Подъехав к небольшому дому, она остановилась.

– Давай, подруга, вылезай! Спрыгнув с козел, она протянула мне руку.

– Не нужно, я сама. Дверь открыл худой старик.

– Ба! Кого я вижу, Зоя, какими судьбами? – целуя ее в лоб, засуетился он. – Снимайте тулупы, а то они у вас совсем задубели. Садитесь вот сюда, поближе к печке, а я вас горячим липовым чайком попотчую. Сам сушил, особым способом, чтобы силу свою цветы не потеряли. Прогреет все внутренности почище самогона, – приговаривал он.

– Ростислав Григорьевич! Знакомьтесь, это Люся. Она живет у меня. А это мой любимый учитель! Он преподавал у нас в вечерней школе математику.

– Вы, наверно, уже наслышаны, что в девятнадцать лет она имела трехгодичную дочку и мальца. Сама еще, можно сказать, ребенок, а уже двое по полкам лежат. Зато как математику знала! Равной ей не было во всей нашей области! Я думал, что с ее характером и способностями она далеко пойдет. А она решила все иначе. Весь свой талант детям и мужу подарила. Такой талант загубила, – сокрушался он.

– Зато этот талант перешел к ее младшему сыну. Так что он у нее не пропал даром!

– Так то оно так. Петя очень талантлив и далеко пойдет. У него не только голова в порядке, а и руки золотые. Настоящий изобретатель! Да, кстати, совсем запамятовал. Передай Пете вот это письмо. Его изобретение получило самую высокую оценку. А вот другое письмо. В нем лежит удостоверение, подтверждающее, что он является его автором. Изобретение запатентовано. А это значит, что никто его не сможет присвоить. Вот так-то, моя дорогая!

Я посмотрела на Зою. По ее щекам катились слезы.

– И когда же Петя успел проделать такую работу, да еще и тайком? Каков конспиратор!

– Так Петя об этом ничего не знает! А чертежи привез твой старший, Денис. Он их передал моему сыну, а тот через военкомат отправил их куда следует. Денис у тебя парень толковый. Покопавшись в Петькиных чертежах, он без его разрешения привез их сюда. «А если твой брат их хватится?» – спросил у него я.

«Не волнуйтесь. У него их столько, что на десятерых хватит».

«Так почему же тайком?» – уточнил я.

«Не хочу, чтобы в случае отказа Петька потерял веру в свои способности. Ведь он еще мальчишка, понимаете?»

– Зоя, хватит слезы лить. Вот женщины! С горя плачут, с радости ревут, – обняв ее за плечи, сказал он. – Да и о тебе, милая Люся, я тоже наслышан. Мой сын рассказал. Ему по поводу тебя звонили из Свердловска и сообщили, что твои документы уже в пути. Он с минуты на минуту ожидал курьера, который привозит секретную почту для военкомата.

– Видишь, Люся, как хорошо, что мы сюда заехали. Получили Петины письма, узнали про твои документы, а теперь пора и честь знать, – подняв руки вверх и разминая расслабившиеся от тепла мышцы, сказала Зоя.

– Узнать-то узнали, а вот самого главного не знаете. Только сегодня утром я проводил своего сына на фронт. Вчера днем он получил повестку, сидел до ночи и сдавал дела новому военкому.

– Как уехал?! – выдохнули мы в один голос.

– А вот так. Мой Валерий сам был удивлен. С первого дня войны он хотел добровольцем пойти на фронт, но получал отказ. А тут вдруг повестка пришла одновременно с новым начальником. Что-то мне это очень не нравится. Мучает одна мысль, гвоздем застрявшая в моей голове, ия не могу от нее отделаться. Выглядит это так, как будто его подсидели. Да и Валерию это показалось подозрительным. Ему уж очень не понравился этот новый военком.

Прощаясь со своим старым учителем, Зоя пропустила меня вперед и сказала:

– После ваших слов меня мучают плохие предчувствия. Если я к вам не вернусь, значит, у нас плохие новости. Я не хочу вас подставлять.

И они крепко обнялись.

– Зоя, не волнуйся. Я выйду следом за вами и пойду к своей куме. Ее хата стоит как раз напротив военкомата. Входная дверь видна из ее окна. Я буду следить за твоей повозкой. А ты, дорогуша, если что не так, поднимай кнут и крути им над головой. Я пойму.

В этот день посетителей в военкомате не было, и мы сразу подошли к хорошенькой секретарше. Назвав свою фамилию, я попросила ее проверить, не пришли ли мои документы.

– Пришли, пришли! Я запомнила вашу фамилию, так как сама своими ушами слышала, как Валерий Ростиславович говорил о вас по телефону с каким-то большим начальником. А я потом долго разглядывала ваше фото на паспорте. Вы там такая красивая. Ну вылитая артистка!

– Когда вы его получили? – спросила Зоя.

– Вчера. Как раз вместе с повесткой для нашего военкома.

– Так почему же ты не передала извещение с нарочным, который поздно вечером приезжал к нам в деревню? Я сама видела, как он разносил письма и похоронки, – возмутилась Зоя.

Секретарша знала Зою в лицо, так как та до войны частенько приезжала со своим красавцем мужем, председателем самого богатого в области колхоза в военкомат. А военком и председатель были давнишними друзьями.

– Зоя Петровна! У нас здесь началась такая заваруха, что не приведи господь! Наш Валерий Ростиславович вчера вечером получил повестку. Причем на сборы и сдачу всех дел и документов у него оставался этот вечер и ночь. А новый военком заявился следом за курьером, как будто стоял под дверью, выжидая подходящего момента. До самой ночи все были в страшной запарке. Мы вышли из военкомата в пятом часу ночи. А утром новый хозяин уже командовал, устанавливая свои порядки. Я сама своими глазами видела, как Валерий Ростиславович передал ему из рук в руки ваши документы, сказав, чтобы он постарался как можно скорее отправить их адресату.

Она торопливо искала в журнале отметку о получении документов и не находила. Девушка переворачивала страницы, быстро пробегая по ним глазами.

– Что за черт, здесь ничего нет! Вся эта страница вырвана с корнем. Кто это мог сделать? Что же теперь будет?

Я чувствовала, как по моей спине стекают струйки пота, а сердце готово выскочить из груди.

– А ну, дай сюда журнал! – и Зоя, выхватив его из рук онемевшей девушки, очумело уставилась на неаккуратный след, который остался торчать обрублено-неровными краями.

– Валентина! Что здесь происходит? Почему и по какому праву посторонние люди копаются в наших секретных документах?! – раздался за нашими спинами резкий голос.

Он появился именно в тот момент, когда мы с Зоей склонились над этим злополучным журналом. Мне сразу же пришли на память слова, сказанные девушкой всего несколько минут назад – «как будто он стоял под дверью, дожидаясь подходящего момента».

От звука его голоса Зоя вздрогнула, подскочила и резко всем корпусом повернулась к нему лицом.

Секунду они буравили друг друга глазами.

Я видела, как лицо моей подруги вытянулось и мгновенно превратилось в белую маску. Она и он уставились друг на друга, как два заклятых врага. Я обмерла. Мне казалось, что их глаза стали похожи на дула двух заряженных пистолетов, готовых выстрелить в любую секунду. Зоя уже открыла рот, чтобы влепить ему сочную словесную оплеуху, но почему-то передумала.

А молоденькая секретарша, как ужаленная, вскочила со стула:

– Это наш новый военком.

– Почему ты разрешаешь посторонним людям рыться в секретных документах? За такой проступок я могу упечь тебя за решетку!

– Ой! – и осеклась… – Семен Семенович, они вовсе не посторонние. Перед вами стоит та женщина, документы которой вам лично в руки передал вчера Валерий Ростиславович! Помните, он вам еще наказывал как можно поскорее доставить их ей? А вы тоже рассматривали ее фото и сказали, что эта женщина настоящая красавица! Теперь вспомнили? – с надеждой в голосе спросила вконец растерявшаяся и ничего не понимающая девушка.

– Сядь на место и занимайся своими делами! Я с тобой потом разберусь!

Быстро открыв дверь, он сделал жест, предлагая нам зайти в его кабинет. Я и Зоя одновременно шагнули по направлению к двери.

– Ты останешься здесь! – его указательный палец, как острие хорошо отточенной указки, почти касался моей груди. От неожиданности я попятилась назад.

– А ты можешь зайти, – театрально изогнувшись, сквозь зубы сказал он.

– Ха! Я никогда не думала, что в тюрьмах обучают хорошим манерам! – с ненавистью бросила Зоя.

– Валентина! Запри входную дверь и никого не впускай! – зло приказал он.