Текст книги "Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки (сборник)"

Я последовал за дочерью и обнаружил ее в постели крепко уснувшей и накрытой одеялом как следует. Она дышала ртом, и лицо ее было лицом спящего ребенка.

Повинуясь внезапному импульсу, я вновь спустился по лестнице, открыл сервант и взял камень в руки. Он еще хранил тепло Эллен. Как в детстве, я провел пальцем по бесконечной струящейся фигуре и успокоился. Благодаря камню я стал ближе к Эллен.

Интересно, сделал ли камень ее ближе ко мне и к Хоули?..

Глава 9

В понедельник вероломная весна вильнула обратно к зиме: полил холодный дождь, задул промозглый порывистый ветер, срывая нежные листочки чересчур доверчивых деревьев. Лихих любвеобильных воробьев, настроившихся на блудни, швыряло по газонам, будто ветошь, мимо курса и мимо цели, и они гневно чирикали, возмущаясь непостоянством погоды.

Я поприветствовал Рыжего Бейкера на его обзорной экскурсии, пушистый хвост стелился по ветру, словно боевой стяг. Мой старый знакомый щурился от дождя.

– Начиная с сегодняшнего дня, – обратился я к нему, – мы с тобой остаемся друзьями только для виду, однако я считаю своим долгом заявить, что за нашими улыбками скрывается зверская конкуренция, так сказать конфликт интересов. – Мне было что прибавить, но он спешил поскорее закончить свои дела и укрыться от непогоды.

Морф появился вовремя. Скорее всего, он меня поджидал.

– Ну и денек! – заметил он; его клеенчатый плащ хлопал на ветру и вился вокруг ног. – Слышал, вы нанесли светский визит моему боссу.

– Мне понадобился совет. Чаем меня тоже угостили.

– Не без этого.

– К совету прислушиваешься, только если он совпадает с тем, что надумал сам.

– Похоже, вы решили сделать вложение капитала.

– Мэри хочет прикупить новую мебель. Стоит женщине чего захотеть, и она обставляет это как удачное вложение.

– Не только женщины так делают, – заметил Морф. – Я и сам такой.

– Что ж, это ее деньги. Хочет прицениться, что и как.

На углу Главной ветер сорвал жестяной рекламный плакат с магазина игрушек Раппа и с диким скрежетом поволок его по улице; звук был словно машины столкнулись.

– Слышал я, будто ваш босс собирается съездить домой в Италию.

– Не знаю. Странно, что он никогда туда не ездил. У итальянцев такие дружные семьи.

– Найдется минутка для кофе?

– Мне нужно подметать. После праздника покупателей будет много.

– Ладно вам! Не жмитесь. Личный друг мистера Бейкера может позволить себе чашечку кофе. – Морф сказал это вовсе не так, как выглядит на бумаге. Он способен придать любой фразе вполне невинный и благой вид.

За все эти годы я ни разу не заходил поутру в кофейню при ресторане «Формачтер» – пожалуй, единственный из всех жителей нашего городка. Мы забрались на барные табуреты возле стойки, и мисс Линч, с которой я учился в школе, придвинула нам чашки, не расплескав кофе по блюдцам. Крошечный сливочник она поставила аккуратно, а пару кусочков сахара, завернутых в бумагу, швырнула словно игральные кости.

– Два очка! – воскликнул Морф.

Мисс Линч – вечная мисс. Теперь это обращение – часть ее имени, неотъемлемая часть ее самой. Похоже, ей никогда не удастся от него избавиться. С каждым годом ее нос краснеет все больше, только не от выпивки, а от хронического насморка.

– С добрым утром, Итан, – сказала она. – Что-нибудь празднуешь?

– Морф меня затащил, – признался я. Потом в качестве эксперимента добавил: – Энни.

Голова ее дернулась, как при звуке выстрела, потом до нее дошло, она улыбнулась и – верите или нет? – стала точь-в-точь похожа на девочку-пятиклассницу с красным носом и всем прочим.

– Рада тебя видеть, Итан, – проговорила она и вытерла нос бумажной салфеткой.

– Я поразился, когда услышал, – продолжил Морф. Он принялся разворачивать обертку на кусочке сахара. Ногти у него были отполированы до блеска. – Сначала тебе приходит в голову идея, потом с нею свыкаешься и понимаешь, что так оно и есть. Редко бывает иначе.

– Не понимаю, о чем вы.

– Пожалуй, я тоже. Черт бы побрал эти обертки! Почему бы просто не положить сахар в миску?

– Чтобы люди не брали лишнего.

– Наверное, вы правы. Был у меня приятель, который довольно долго прожил на одном сахаре. Подходил к автомату, брал кофе за десять центов, выпивал половину, досыпал сахару доверху. По крайней мере, не умер от голода.

Как всегда, я задался вопросом – не о себе ли рассказывает Морф? – сдержанный, жесткий незнакомец неопределенного возраста с наманикюренными руками. Судя по навыкам мышления, он получил неплохое образование. Свою эрудицию он успешно скрывал за жаргоном полусвета – языком ярким, емким и нарочито безграмотным.

– Поэтому вы кладете всего один кусок? – спросил я.

Морф усмехнулся.

– У всех свои теории, – заметил он. – Не важно, как именно потрепала человека жизнь, у него всегда есть теория, которая все объясняет. Теория поведет тебя по тропинке через сад, и ты не станешь сбиваться на дорожные указатели. Поэтому вашему боссу и удалось меня надуть.

Долго я не пил кофе вне дома. На вкус так себе. Я бы и не сказал, что это кофе, зато горячий; я пролил немного на рубашку и убедился, что он вдобавок и коричневый.

– Что-то я не вполне вас понимаю.

– Я пытался разобраться, откуда взялась эта идея. Думаю, помогло признание, что он здесь сорок лет. Тридцать пять или тридцать семь – в самый раз, однако сорок – уже не то.

– Похоже, сообразительностью я не отличаюсь.

– Сорок лет назад был тысяча девятьсот двадцатый год. Еще не сообразили? Что ж, в банке приходится проверять клиентов быстро – вдруг кто мухлюет с чеками. Довольно скоро вырабатываешь свой свод правил. Выходит автоматически, порой даже не задумываешься. Щелк – и картинка складывается. Впрочем, я могу ошибаться. Вероятно, он приехал в тысяча девятьсот двадцатом. Я могу и ошибаться.

Я допил кофе.

– Пора выметаться, – объявил я.

– Вам тоже удалось меня обмануть, – добавил Морф. – Если бы вы стали задавать вопросы, я бы не раскололся. Но вы молчите, поэтому скажу сам. В тысяча девятьсот двадцать первом приняли Первый закон о квотах для иммигрантов.

– И что?

– В тысяча девятьсот двадцатом он приехать мог. А в двадцать первом – вряд ли.

– И что?

– Как считает мой воспаленный мозг, Марулло прибыл после тысяча девятьсот двадцать первого года, причем нелегально. Поэтому он не может съездить домой – паспорт-то ему никто не даст.

– Господи, хорошо, что я не банкир!

– Из вас мог бы выйти банкир получше, чем я. Слишком много болтаю. Если он собирается уехать, то я здорово не прав. Погодите, уже иду. Кофе за мой счет.

– Пока, Энни, – сказал я.

– Приходи еще, Итан. А то ты никогда не заглядываешь!

– Приду.

Переходя через улицу, Морф попросил:

– Не передавайте его макаронному высокопреосвященству, что я дал маху и обозвал его кандидатом на депортацию, ладно?

– К чему это мне?

– А мне? Что в футляре?

– Шляпа рыцаря-храмовника. Перо пожелтело. Хочу попробовать его отбелить.

– Вы в теме?

– Это у нас семейное. Мы были масонами задолго до того, как Джордж Вашингтон стал Великим магистром.

– Неужели? А мистер Бейкер – член ложи?

– У них в семье это тоже принято.

Мы вошли в проулок. Морф выудил ключ от задней двери банка.

– Вероятно, именно поэтому мы открываем сейф, будто заседание ложи. Только свечи в руках не держим. Точно мессу служим.

– Морф, – заметил я, – вы, видно, не с той ноги встали. Похоже, Пасха на вас никак не повлияла.

– Узнаем через восемь дней, – ответил он. – Нет, ну честно! Ровно в девять мы стоим с непокрытыми головами перед святая святых. Срабатывает замок с часовым механизмом, Отец Бейкер преклоняет колена, открывает сейф, и все мы кланяемся в ножки Великому Богу Наживы.

– Морф, ну вы совсем!

– Может, и так. Черт бы побрал этот замок! Его легче открыть шилом, чем родным ключом. – Он звенел ключом и пинал дверь, пока она не распахнулась. Морф достал из кармана кусок бумажной салфетки и сунул в замок.

Я едва не воскликнул: разве это не опасно?

Он и сам ответил.

– Чертова штука не защелкивается! Конечно, Бейкер проверяет дверь после открытия сейфа. Не спешите с моими измышлениями к Марулло, ладно? Уж очень он выгодный клиент.

– Ладно, Морф, – ответил я и направился к двери на своей стороне проулка, озираясь в поисках кота, который всегда норовит проскользнуть внутрь.

Изнутри магазин показался мне новым и изменившимся. Я замечал то, чего не видел раньше, и не замечал того, что меня раздражало прежде. Почему бы и нет? Взгляни на мир новыми глазами или хотя бы через новые стекла – и алле-гоп! – вот тебе и новый мир.

Подтекающий клапан в туалетном бачке тихо шипел. Марулло не станет тратиться на новый, потому что счетчика на воду нет, а значит, плевать. Я вошел в переднюю часть магазина и снял со старозаветных рычажных весов двухфунтовую гирю. В уборной я повесил ее на цепочку над дубовой ручкой для слива. Вода хлынула потоком. Я вернулся в магазин, прислушался и услышал бодрое журчание. Этот звук не спутаешь ни с чем. Я поставил гирю на весы и занял свое рабочее место за стойкой. Мои прихожане на полках замерли в ожидании. Деваться бедолагам было некуда. Особенно бросалась в глаза маска Микки Мауса, ухмылявшаяся с упаковки хлопьев для завтрака. Она напомнила мне про данное Аллену обещание. Я взял специальную палку, которой достаю товар с верхних полок, снял коробку и поставил ее под своим плащом на складе. Когда я вернулся, с полки мне ухмылялся следующий Микки Маус.

Я пошарил за консервами и достал серый холщовый мешочек с монетами для кассы, потом вспомнил и потянулся еще глубже, за револьвером тридцать восьмого калибра, который лежал там сколько я себя помню. Это был посеребренный «айвер-джонсон»[19]19
  «Айвер-джонсон» – любимое оружие самоубийц, карманный револьвер, выпускавшийся между 1880-ми годами и началом двадцатого века.


[Закрыть], изрядно облезший. Я открыл барабан и увидел позеленевшие от времени патроны. Старая смазка застыла, и барабан поворачивался с трудом. Я положил негодное и наверняка опасное оружие в ящик рядом с кассой, достал чистый фартук, обернул его вокруг пояса и аккуратно подвернул верх, чтобы скрыть завязки.

Есть ли хоть один человек, который не задумывается над решениями, поступками и деятельностью сильных мира сего? Рождаются ли они в результате размышлений и продиктованы благими намерениями или же иные из них являются плодом случайности, фантазий, грез, сказок, которые мы рассказываем сами себе? Я точно знаю, сколько играл в игры со своим воображением, потому что началось все с правил Морфа для успешного ограбления банка. Я прокручивал в голове его слова с ребяческим восторгом, в котором взрослый вряд ли признается. Это была забавная игра, шедшая параллельно работе в магазине, и все происходящее прекрасно в нее вписывалось. Текущий бачок в туалете, маска с Микки Маусом для Аллена, подробности об открытии сейфа. Возникали новые повороты и ракурсы вроде бумажной салфетки в задней двери банка. Понемногу игра разрасталась, но до сегодняшнего утра все происходило лишь в моей голове. Повесить гирю от весов на цепочку бачка стало моим первым реальным вкладом, внесенным в мысленный кордебалет. Старый пистолет пошел под номером два. И вот я задумался над хронометражем. Игра обретала точность.

Я все еще ношу отцовский серебряный хронометр марки «Гамильтон» с двумя толстыми стрелками и большими черными цифрами – красивым его не назовешь, зато время он отсчитывает поразительно точно. Утром я положил его в карман рубашки прежде, чем начал подметать тротуар. И отметил, что, когда я открыл двери и сделал пару уверенных взмахов метлой, было без пяти девять. Удивительно, сколько мусора скапливается за выходные, к тому же шел дождь, и грязь раскисла.

До чего поразительно точный инструмент наш банк – будто железнодорожный хронометр моего отца! Ровно без пяти минут девять Бейкер свернул с Вязовой улицы навстречу порыву ветра. Гарри Роббит и Эдит Олден, видимо, за ним наблюдали. Они выскочили из «Формачтера» и догнали его посредине улицы.

– Доброе утро, мистер Бейкер! – окликнул я. – Доброе утро, Эдит. Доброе утро, Гарри.

– С добрым утром, Итан. Без шланга тебе сегодня не обойтись! – И они зашли в банк.

Я прислонил метлу возле входа в магазин, снял гирю с весов, зашел за стойку, открыл ящик и проделал быструю, но продуманную пантомиму. Прошел на склад, повесил гирю на цепочку сливного бачка. Заправил передник за пояс, надел плащ, шагнул к задней двери и слегка ее приоткрыл. Черная минутная стрелка коснулась двенадцати, забили часы на башне ратуши. Я отсчитал в уме восемь шагов через проулок и еще двадцать. Я отбивал шаг рукой, не размыкая губ, добавил десять секунд, потом снова замахал. Все происходило у меня в голове – я считал, руки сами совершали определенные движения – двадцать шагов, быстрых и продуманных, затем еще восемь. Я закрыл заднюю дверь, снял плащ, опустил полу передника, пошел в туалет, снял гирю с цепочки и остановил воду, зашел за стойку, открыл ящик, открыл шляпную коробку, закрыл и завязал ее, вернулся обратно к входной двери, взял метлу и посмотрел на часы. Две минуты и двадцать секунд десятого – неплохо, хотя немного практики, и я смогу уложиться меньше чем за две минуты.

Я подмел лишь половину тротуара, когда из ресторана «Формачтер» вышел Стоуни, наш шеф полиции.

– С добрым утром, Ит. Дай-ка мне по-быстрому полфунта масла, фунт бекона, бутылку молока и дюжину яиц. У моей жены кончилось абсолютно все.

– Конечно, командир. Как поживаете? – Я собрал продукты и встряхнул бумажный пакет.

– Хорошо, – ответил он. – Минуту назад заходил, но, судя по звукам, ты был в уборной.

– Теперь неделю буду бегать из-за пасхальных яичек.

– Что поделаешь, – вздохнул Стоуни. – Нужда не терпит.

Значит, обойдется.

Уже собираясь уходить, он спросил:

– Что там с твоим дружком, Дэнни Тейлором?

– Не знаю, а что – буянит?

– Нет, выглядит неплохо, чистенько. Я сидел в машине. Попросил меня заверить его подпись.

– Зачем?

– Не знаю. У него было два документа, но он их перевернул, так что я не разглядел.

– Два документа?

– Да, два. Он подписал дважды, и я дважды заверил подпись.

– Трезвый был?

– Похоже на то. Волосы подстрижены, на шее галстук.

– Хотелось бы верить, шеф!

– Мне тоже. Бедняга. Видимо, надежды не теряет. Мне пора домой! – И он умчался. Жена Стоуни моложе его на двадцать лет.

Я вернулся на тротуар и посметал на мостовую большие ошметки грязи. Мне было паршиво. Вероятно, в первый раз всегда так.

Насчет наплыва покупателей я не ошибся. Похоже, у всех жителей городка кончилась вся провизия. Фрукты и овощи нам привозят не раньше полудня, так что выбирать было особо не из чего. Впрочем, и с оставшимся товаром мне пришлось побегать.

Марулло заявился около десяти и, как ни странно, протянул мне руку помощи: взвешивал и упаковывал покупки, пробивал чеки на кассе. Давненько он мне не помогал. По большей части просто бродил по магазину, внимательно все осматривая, и удалялся, будто домовладелец, не проживающий в доме, который сдает. Сегодня же он помогал открывать упаковки и ящики с подвезенными продуктами. Ему было явно не по себе, он украдкой меня изучал, когда я не смотрел в его сторону. Времени на разговоры у нас не предвиделось, и я чувствовал на себе его тяжелый взгляд. Я думаю, это из-за отказа брать взятку. Вероятно, Морф прав. Определенный тип людей, услышав о твоей честности, будет искать подвох. А какая ему в том выгода, задумается он. Такое отношение типично для тех, кто разыгрывает собственную жизнь, словно покерную партию. При мысли об этом я хихикнул в глубине души – так глубоко, что наружу не поднялось ни пузырька.

Около одиннадцати пришла моя красавица Мэри, радостно сияя в новом ситцевом платье. Выглядела она довольной, хоть и несколько напряженной, словно сделала что-то приятное и вместе с тем опасное. Так оно и было. Она протянула мне коричневый конверт.

– Думаю, тебе это понадобится, – сказала она и настороженно, будто птичка, улыбнулась Марулло, как улыбается всем, кто ей не симпатичен или кому она не доверяет. Я объясняю это тем, что женам никогда не нравятся ни начальники своих мужей, ни их секретарши.

– Спасибо, дорогая, – ответил я. – Ты очень заботлива. Прости, что не могу пригласить тебя на лодочную прогулку по Нилу прямо сейчас!

– Ты и правда занят, – кивнула она.

– У тебя тоже кончились все продукты?

– Ясное дело! Вот список. Принесешь вечером? Вижу, сейчас ты слишком занят, чтобы все собрать.

– Прошу, больше никаких вареных яиц!..

– Ну что ты, дорогой! Теперь до следующего года.

– Пасхальным кроликам пришлось побегать!

– Марджи зовет нас сегодня в ресторан «Формачтер». Говорит, что никогда ничем нас не угощала.

– Прекрасно, – сказал я.

– Говорит, у нее дома нам было бы тесно.

– Да ну?

– Я отвлекаю тебя от работы, – поняла она.

Марулло глаз не сводил с коричневого конверта. Я убрал его под передник и сунул в карман. Шеф знал, что конверт банковский. Его мысли метались словно терьеры, гонявшие крысу по городской свалке.

– Мистер Марулло, я так и не поблагодарила вас за конфеты, – сказала Мэри. – Дети были в восторге.

– Просто подарочек на Пасху, – пробормотал он. – Какое у вас весеннее платье!

– Благодарю. А ведь я промокла! Думала, дождик кончился, но нет.

– Мэри, возьми мой плащ.

– Ни за что! Там только слегка моросит. Возвращайся к покупателям.

Темп нарастал. Бейкер заглянул, увидел очередь и ушел, бросив, что вернется попозже.

Покупатели все шли и шли до полудня, а потом, как всегда бывает, торговля замерла. Наступил обед. Уличное движение прекратилось. Впервые за утро никто ничего не хотел. Я попил молока из открытой коробки. Все, что я брал в магазине, я записывал и вычитал из зарплаты. Марулло разрешал мне отовариваться по оптовым ценам. Разница выходила значительная. Иначе вряд ли мы прожили бы на мое жалованье.

Он прислонился к прилавку, сложил руки на груди, и ему стало больно, поэтому он сунул их в карманы, но и это не помогло.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил я. – И не помню такого ажиотажа. Похоже, им надоело доедать картофельный салат.

– Ты отлично работаешь, малыш.

– Просто работаю.

– Нет, покупатели возвращаются. Ты им нравишься.

– Они ко мне привыкли. Я тут всегда торчу. – Я решил бросить пробный камешек. – Могу поспорить, ты ждешь не дождешься жаркого сицилийского солнышка! Я был там в войну.

Марулло отвернулся:

– Я еще не надумал.

– Почему?

– Ну, долго не ездил – сорок лет. Уже никого там и не знаю.

– А родня?

– Они меня тоже не знают.

– Я бы с удовольствием съездил в Италию, только без винтовки и походного снаряжения. Впрочем, сорок лет – долгий срок. В каком году ты приехал в Америку?

– В девятьсот двадцатом – давным давно.

Морф попал не в бровь, а в глаз. Вероятно у банкиров, копов и таможенников особое чутье. И тут мне пришла в голову проверка получше. Я открыл ящик, достал старый револьвер и швырнул его на стойку. Марулло мигом спрятал руки за спину.

– Что тут у тебя, малыш?

– Я подумал, что тебе следует раздобыть на него разрешение. С Актом Салливана шутки плохи!

– Откуда он взялся?

– Лежал тут с самого начала.

– Ни разу его не видел. Это не мое!

– И не мое. Я тоже его впервые вижу. Вряд ли он ничей. Поскольку он тут, почему бы тебе не оформить разрешение? Уверен, что револьвер не твой?

– Говорю же – впервые вижу! Не люблю оружие.

– Забавно! Я думал, все мафиози его обожают.

– При чем тут мафиози? Хочешь сказать, я – мафия?!

Я решил обратить все в невинную шутку:

– Как я слышал, все сицилийцы – мафия.

– Обалдеть! Я не знаю ни одного мафиози!

Я бросил револьвер обратно в ящик.

– Век живи – век учись! Ну, мне он, понятное дело, не нужен. Отдам-ка я его Стоуни. Скажу, нашел случайно, потому что так и было.

– Так и сделай, – велел Марулло. – Я в жизни его не видал! Он мне не нужен. Это не мое!

– Ладно, – ответил я. – Нет так нет.

Чтобы получить разрешение на оружие, требуется бумажек не меньше, чем для оформления паспорта.

Мой босс сам не свой. Вероятно, слишком много мелких событий произошло вслед друг за другом.

Престарелая мисс Элгар, королевская принцесса Нью-Бэйтауна, держалась как можно ближе к ветру, выставив один стаксель. От внешнего мира ее огораживал двойной стеклопакет. Она пришла поторговаться за дюжину яиц. Зная меня с младенчества, она иначе как ребенком меня и не воспринимала и приятно изумилась, что я умею отсчитывать сдачу.

– Спасибо тебе, Итан, – сказала она, смерив одинаково пристальным взглядом кофемолку и Марулло. – Как поживает твой отец, Итан?

– Хорошо, мисс Элгар, – ответил я.

– Передавай ему привет, моя умница!

– Да, мэм! Обязательно передам, мэм. – Я вовсе не собирался перенастраивать ее чувство времени. Говорят, она все еще заводит по субботам напольные часы, хотя они уже сколько лет работают от электричества. Неплохо зависнуть во времени – очень даже неплохо, когда у тебя вечный полдень. Перед уходом мисс Элгар сосредоточенно кивнула кофемолке.

– Совсем спятила, – констатировал Марулло, покрутив пальцем у виска.

– Никто не меняется. Никому нет вреда.

– Твой отец умер! Почему ты ей не скажешь, что он мертв?

– Даже если она поверит, все равно скоро забудет. Она всегда о нем спрашивает. Да что там, она только недавно перестала моему деду приветы передавать! Говорят, дружила с ним, старым брюзгой.

– Совсем спятила, – повторил Марулло.

По неведомой причине странное чувство времени мисс Элгар помогло ему взять себя в руки. Трудно понять, насколько человек сложен или прост. Когда ты слишком уверен в своих выводах, непременно ошибешься. Думаю, опираясь на привычки и жизненный опыт, Марулло сократил свои подходы к людям до трех типов: приказ, лесть и подкуп. Поскольку все они срабатывали достаточно часто, он и полагался на них целиком. И в какой-то момент общения со мной перестал использовать первый подход.

– Ты хороший парень, – сказал он. – И друг из тебя хороший.

– Старый Шкипер, мой дед, говорил: «Хочешь сохранить друга – не вздумай его проверять».

– Умно.

– Он был умен.

– Все воскресенье я размышлял, малыш, даже в церкви.

Я знал, что Марулло мучился из-за вознаграждения, по крайней мере, я так думал, поэтому решил сэкономить время.

– Ты про подарочек от торгового агента?

– Да! – Он посмотрел на меня восхищенно. – Ты тоже умен.

– Не настолько, чтобы работать на себя.

– Ты здесь уже сколько – двенадцать лет?

– Именно, слишком долго. Не пора ли это изменить?

– И никогда ты не зажимал мелочь из кассы и не брал продукты домой, не записав на свой счет.

– Честность – мое больное место.

– Не шути! Так оно и есть. Я тебя проверяю. Я знаю!

– Вот и повесь мне медаль на левый лацкан.

– Все воруют – кто-то больше, кто-то меньше, – только не ты. Я знаю!

– Может, я выжидаю и хочу украсть все сразу?

– Не отшучивайся. Так оно и есть!

– Альфио, тебе попалось настоящее золото! Так что не надо его слишком полировать – вдруг позолота слезет.

– Становись-ка ты моим партнером!

– А деньги я откуда возьму? Свою зарплату вложу?

– Что-нибудь придумаем.

– Тогда я смогу красть у тебя, не обворовывая себя!

Он одобрительно засмеялся:

– Ты умен, малыш. Ты не крадешь.

– Ты не слушаешь! Может, я хочу заграбастать все.

– Ты честен, малыш.

– О чем я и говорю. Когда я особенно честен, мне никто не верит. Альфио, хочешь утаить свои замыслы – говори правду!

– Что это ты такое болтаешь?

– Ars est celare artem[20]20
  Искусство – в умении скрывать искусство (лат.). Овидий. Секреты любви. 8 г. н. э.


[Закрыть].

Марулло пошевелил губами, повторяя фразу, и расхохотался.

– Ого! – воскликнул он. – Ого! Hic erat demonstrandum[21]21
  Что и требовалось доказать. (лат.)


[Закрыть].

– Колу холодную будешь?

– Мне нельзя из-за этого. – Он похлопал себя обеими руками по животу.

– Ты не настолько стар, чтобы жаловаться на желудок, – вряд ли тебе больше пятидесяти!

– Пятьдесят два, и желудок у меня больной.

– Ладно, – сказал я. – Если это был тысяча девятьсот двадцатый год, тогда ты приехал в двенадцать лет. Похоже, в Сицилии учить латынь начинают довольно рано.

– Я пел в церковном хоре, – признался он.

– Я тоже пел в хоре и носил крест. И я выпью колы! Альфио, придумай, как мне выкупить долю, а я посмотрю. Только предупреждаю – денег у меня нет!

– Что-нибудь придумаем.

– Деньги будут непременно.

Он пристально посмотрел мне в лицо, не в силах отвести взгляд, и мягко добавил:

– Io lo credo[22]22
  В это я верю. (лат.)


[Закрыть].

Во мне забурлила сила, которой вряд ли стоит гордиться. Я открыл колу, запрокинул бутылку и посмотрел в глаза Марулло поверх коричневого ствола.

– Ты хороший парень, – повторил он, пожал мне руку и побрел прочь.

Повинуясь внезапному порыву, я крикнул ему вслед:

– Как твоя рука?

Марулло вздрогнул от неожиданности.

– Больше не болит, – сказал он и вышел, повторяя сам себе, – больше не болит.

Вдруг он вернулся и возбужденно выпалил:

– Бабло надо брать!

– Какое бабло?

– Пять процентов.

– Почему?

– Надо брать! Будешь понемногу выкупать свою долю, только соглашайся не на пять, а на шесть процентов.

– Нет.

– Что значит нет, если я сказал да?!

– Альфио, это не нужно. Было бы нужно, я согласился бы, а так – нет.

Он глубоко вздохнул.

После обеда покупателей было куда меньше, чем утром, но без дела я не сидел. С трех до четырех есть загадочный промежуток, в который поток клиентов всегда ослабевает – от двадцати минут до получаса. Потом он снова нарастает – люди идут с работы, жены закупаются для ужина на скорую руку.

В период относительного затишья заглянул Бейкер. Он постоял, разглядывая сыры и колбасы в холодильной камере, пока из магазина не вышли двое покупателей из разряда тех, что никогда не знают, зачем пришли и чего им нужно – они трогают то одно, то другое, надеясь, что товар сам вскочит им в руки и потребует, чтобы его купили.

Наконец они ушли.

– Итан, – сказал банкир, – знаешь ли ты, что Мэри сняла со счета тысячу долларов?

– Да, сэр. Она говорила, что собирается за деньгами.

– Ты знаешь зачем?

– Конечно, сэр. Она твердила об этом пару месяцев. Ох уж эти женщины! Мебель чуть поизносится, а им уже охота купить новую.

– Не думаешь ли ты, что тратить деньги сейчас на такую ерунду глупо? Я же вчера говорил, что скоро выпадет благоприятная возможность для вложения!

– Сэр, деньги-то ее.

– Итан, я говорил не про рискованное предприятие. Я имел в виду надежную инвестицию. С той тысячей она могла бы подождать годик, получить хорошие проценты, купить мебель и сохранить свою тысячу!

– Мистер Бейкер, не могу же я запретить ей тратить собственные деньги!

– Разве ты не можешь ее убедить, отговорить от трат?

– Мне как-то в голову не пришло.

– Итан, так сказал бы твой отец. Так сказал бы размазня! Я помогу тебе подняться на ноги, если ты не будешь размазней.

– Ладно, сэр.

– И не похоже, что она собирается их тратить в нашем городке. Нет, она намерена побродить по распродажам и заплатить наличными! И говорить не буду, что ей там всучат! Местные магазины хоть и берут дороже, зато в случае чего товар можно обменять. Ты должен настоять на своем, Итан! Уговори ее вернуть деньги на счет. Или пусть отдаст деньги мне в руки. Она ни разу не пожалеет!

– Сэр, деньги достались ей в наследство от брата.

– Знаю. Я пытался ей объяснить, когда она их снимала. Уставилась на меня своими голубенькими глазками и сказала, что хочет просто прицениться! Разве нельзя просто прицениться без тысячи долларов в кармане? Если она не понимает, ты-то должен проявить благоразумие!

– Сказывается недостаток практики, мистер Бейкер. С тех пор как мы поженились, денег у нас и не было.

– Что ж, так практикуйся скорее, не то будет поздно! Для некоторых женщин тяга к покупкам превращается в зависимость.

– У Мэри не было возможности ее развить, сэр.

– Значит, будет. Дай ей нюхнуть крови, и она превратится в убийцу!

– Мистер Бейкер, вряд ли вы говорите серьезно.

– Еще как серьезно!

– Так аккуратно с деньгами не обращается ни одна жена. Ей деваться некуда.

Как ни странно, он разбушевался еще сильнее.

– Итан, ты меня разочаровал! Хочешь чего-нибудь достигнуть в жизни – стань хозяином в своем доме! Уж отсрочить покупку новой мебели ты мог бы.

– Я бы мог, а она нет. – Мне пришло в голову, что банкиры способны просвечивать людей, как рентген, и прямо сейчас он видит конверт в моем кармане. – Я попытаюсь ее уговорить, мистер Бейкер.

– Если она их уже не потратила! Она сейчас дома?

– Сказала, собирается на автобус до Риджхэмптона.

– Господи, ты боже мой! Плакала тысяча баксов!

– Ну, у нее осталось кое-что на счете.

– Дело-то не в этом! Деньги – твой единственный путь наверх!

– Деньги делают деньги, – мягко напомнил я.

– Верно! Упустишь это из виду, и все кончено – останешься продавцом до конца своих дней!

– Мне жаль, что так вышло.

– Ты должен контролировать ситуацию.

– Женщины – странные существа, сэр. Вероятно, ваш вчерашний разговор о деньгах навел ее на мысль, что заработать их легче легкого.

– Тебе надо развеять ее заблуждения, иначе ничего не заработаешь.

– Хотите холодной колы, сэр?

– Да, пожалуй.

Из бутылки ему пить было не с руки. Пришлось достать упаковку бумажных стаканчиков для пикника, зато он немного остыл, лишь невнятно ворчал, как утихающий гром.

Зашли две негритянки с железнодорожного переезда, и мистеру Бейкеру пришлось проглотить и колу, и свой гнев.

– Поговори с женой! – грозно повторил он, вышел широким шагом и пересек улицу, направляясь к себе домой.

Я задумался, не заподозрил ли он чего и поэтому так разозлился. Вряд ли. Нет, думаю, он разозлился потому, что почувствовал – теряет хватку. Если твой совет не принимают – чем не повод для ярости?

Негритянки были милы. Возле переезда находится община цветных, все очень приятные люди. У нас они покупают редко, потому что там свой магазин, и лишь время от времени они заглядывают, чтобы сравнить цены и убедиться, что расовая солидарность не обходится им слишком дорого. Они больше приценивались, чем покупали, и я понимал почему… Хорошенькие женщины с длинными стройными ногами. Удивительно, как полуголодное детство отражается на человеческом теле, да и на духе тоже.

Перед закрытием я позвонил Мэри.

– Голубиная пушинка, я немного задержусь.

– Не забудь про ужин с Марджи в «Формачтере»!

– Я помню.

– Насколько задержишься?

– Минут на десять-пятнадцать. Хочу пройтись и посмотреть на земснаряд в гавани.

– Зачем?

– Подумываю его прикупить.

– Фи!

– Рыбки взять?

– Только если попадется хорошая камбала. Остальная рыба ушла.

– Ладно, пойду и я.

– Не очень-то прохлаждайся! Тебе еще купаться и переодеваться. Все-таки в ресторан идем!

– Не буду, моя прелестница, моя красавица! Мистер Бейкер устроил мне разнос за то, что позволил тебе потратить тысячу долларов.

– Вот же старый козел!

– Мэри-Мэри! И у стен есть уши.

– Пускай засунет свои наставления сам знаешь куда!

– Вряд ли у него получится. К тому же он считает тебя бестолочью.

– Кем-кем?

– А я – размазня, слюнтяй и все в таком духе.

Она звонко расхохоталась, и от удовольствия мое сердце пошло мурашками.

– Скорее домой, милый, – сказала она. – Скорее домой!