Текст книги "Питер Нимбл и волшебные глаза"

– А Бандит, кажется, тебе не верит, – сказал мистер Шеймас, подходя ближе. – Что ты от меня прячешь?

– Ничего, это просто…

Но было слишком поздно: пёс схватил деревянную шкатулку и потащил её к ногам хозяина. Мистер Шеймас присел на корточки, чтобы осмотреть товар.

– Вот хороший мальчик, – сказал он, позволив Бандиту слизнуть остатки тыквы с его подбородка. – Решил что-то от меня утаить, червяк? Посмотрим-посмотрим… – Он открыл крышку и жадно начал рыскать по шкатулке в поисках чего-то ценного. – И это всё? Всего лишь полдюжины чёртовых яиц?

– Простите меня! Я думал, в шкатулке драгоценности, но я не сумел открыть её до тех пор, пока не попал домой.

– Почему же, чёрт тебя дери, нет, тупица? – Мистер Шеймас подбросил одно яйцо в воздух и поймал его. – По крайней мере, ужин из них выйдет получше, чем из тех овощей. За мной, Бандит.

Питер слушал, как мистер Шеймас начинает подниматься по лестнице, держа шкатулку с яйцами под мышкой.

– Постойте! – в отчаянии закричал он. – Они все… протухли! Все до одного!

Он сам не понимал, зачем это делает, но точно знал, что потерять шкатулку вместе со всем её содержимым нельзя.

Мужчина остановился и понюхал шкатулку.

– Ты уверен? По-моему, пахнут они нормально.

– Вы же знаете мой нос. Я чувствую им деньги; я чувствую им враньё; я могу почувствовать им даже возраст человека. Эти яйца тухлые. – Питер притворился, что его вот-вот вырвет. – Я даже на таком расстоянии с трудом дышу!

Сердце мальчика гулко стучало. Нельзя упустить эту шкатулку.

– Простите меня, прошу. Я обещаю, что в следующий раз принесу что-нибудь получше.

– Куда ты денешься, – сказал мистер Шеймас. – А в наказание тебе придётся нюхать их и дальше! – Он швырнул шкатулку на пол подвала. – Чтобы компенсировать потраченное мной время, готовься воровать ещё одну ночь сверхурочно. Иначе я разобью не только яйца, но и кое-что поважнее!

– Да, сэр. Благодарю вас за доброту!

Ворча, мистер Шеймас с грохотом задвинул засов, и они в Бандитом потащились обратно в кухню. Удостоверившись, что остался один, Питер постарался успокоиться и подполз к шкатулке. Мальчик поднял крышку, опасаясь, что внутри его ждёт не более чем липкая жижа, но шесть яиц оказались целы и невредимы. Он взял одно из них двумя пальцами и потряс им возле уха: внутри скорлупы прыгал желток. Мальчишка подумал: вдруг из этих яиц вылупятся, например, какие-нибудь редкие птицы? Или, может, это были самые питательные яйца в мире, в самый раз для королевского омлета?

При мысли об омлете Питер ощутил сильный голод. Как вы знаете, маленькие мальчики едят больше взрослых людей, или, по крайней мере, им полагается есть больше. Однако Питера мистер Шеймас держал на строгой диете из рыбьих голов и луковых очисток, утверждая, что голод формирует характер. Мальчик растряс яйцо немного сильнее. В самый раз королю? Облизнувшись, он расколол скорлупу, положил в рот желток и уже было проглотил его.

Но желток был круглым и твёрдым и, он встал у мальчика поперёк горла. Что-то здесь не так. Мальчишка закашлялся и выплюнул его обратно в яичную скорлупку. Это точно было не обычное куриное яйцо. Питер дотронулся до его поверхности, и по всему его телу разлилось тепло – как будто горячее желание узнать, что за странное вещество таилось внутри яиц. Бережно он разбил скорлупу каждого яйца на ровные части и половинки с желтками установил обратно на дно шкатулки, в специальные углубления. Питер склонился над ними в ожидании чуда.

Как было бы чудесно, если бы в этот момент Питер понимал, на что смотрит! Некоторые вещи в жизни могут казаться очевидными для зрячих, как ты или я, но с Питером было совсем другое дело. Скажем, книжки со всеми их приключениям и чудесами находились за пределами его разумения. Несмотря на то что он мог безошибочно определить, сколько в книжке страниц, просто держа её в руках, или сколько ей лет, не более чем принюхавшись к ней, или кто её читал, пробежавшись по страницам, он никак не мог узнать, как книжка называлась (если, конечно, её название не было вытеснено позолотой на корешке). Но эти шесть желтков не обладали ни корешками, ни тиснением, ни чем-либо другим, что помогло бы Питеру понять, что же перед ним такое.

– Что же это? – спросил он, взяв открытую шкатулку в руки.

Если бы Питер только мог видеть, его сердце вмиг бы остановилось, по лицу поползла бы улыбка, а из пересохшего горла впервые за десять скорбных лет вырвался бы настоящий смех. Ведь Питер Нимбл наткнулся на чудо, которое невозможно себе даже вообразить. Он нашёл то, что можно описать одним лишь словом: волшебство.

Глава третья
Питер против банды Ножичков

Дождь лил до самого позднего вечера. Питер вышел из дома, как только часы на здании суда пробили десять. Он потратил драгоценные часы не на сон, а на изучение шкатулки галантерейщика, так что, ещё не начав работать, уже испытывал смертельную усталость. При мысли о том, какая тяжёлая ночка его ожидает, Питер поморщился. Мистер Шеймас никогда не сыпал пустыми угрозами, и если Питер хотел избежать побоев, ему необходимо было награбить побольше добра до восхода солнца.

Мальчик решил, что лучше всего начать с кареты галантерейщика. Он точно знал, что у того остался кошелёк, туго набитый монетами, и этой бархатной сумочки было бы достаточно, чтобы порадовать мистера Шеймаса. Однако, убеждая себя, что он отправляется именно за кошельком, мальчик прекрасно отдавал себе отчёт в истинной причине собственного интереса к галантерейщику: ему страшно хотелось узнать побольше о странных маленьких яичках в странном маленьком футляре. Всем своим воровским нутром он чувствовал, что эти шесть яиц стоят гораздо больше, чем всё, что ему посчастливилось украсть за целую жизнь.

Проскользнув мимо ломбарда Дядюшки Побрякуна (куда он часто ходил по делам) и зашторенных витрин вдоль Базарных рядов (куда он нередко ходил «на дело»), Питер наконец добрался до места, где днём стояла карета. Он втянул носом холодный воздух, пытаясь уловить хотя бы малейший намёк на запах галантерейщика. Ничего. Он упал на землю и начал искать в грязи следы колёс. Ничего. Он обежал улицы, обошёл таверны, промчался по докам, но не нашёл ни единой зацепки. Казалось, галантерейщика вообще никогда здесь не было. Единственным доказательством его существования была шкатулка под мышкой у Питера и великая тайна, хранившаяся в ней.

* * *

Питер начал впадать в отчаяние. Несколько часов он потратил на поиски неуловимого галантерейщика, а впереди его ждала двойная порция воровства.

– Если бы только кто-нибудь сказал мне, что это на самом деле за яйца, – пробормотал он, спускаясь из окошка под крышей и унося с собой четыре свечки, двое часов с кукушкой и дешёвую кожаную шапку. Его мысли прервал внезапный крик.

Крики, как вам известно, – это ужасные пронзительные звуки, которые производят всякие зануды, требующие внимания. Нужного результата они добиваются редко, потому что большинство людей, имеющих уши, предпочитают заткнуть их берушами и отправиться по своим делам. Но есть и другой вид криков, от которого так просто не отмахнёшься: это крик существа, оказавшегося перед лицом смерти, – первобытный, отчаянный утробный рык, который взывает не к слуху, а к самому нашему нутру. Питеру только раз в жизни доводилось слышать этот звук, когда он выбирался из мешка с тонущими котятами. И вот сейчас он снова слышал этот душераздирающий крик, причём где-то совсем рядом.

Питер остановился на краю крыши как вкопанный. Один из самых важных навыков любого хорошего вора – это умение не двигаться. Возможно, это не такой эффектный трюк, как взлом сейфов или карабканье по стенам, но, несомненно, не менее полезный. Благодаря урокам мистера Шеймаса мальчик даже научился останавливать сердце, чтобы собаки не могли учуять его в темноте. (Правда, с Бандитом этот трюк не проходил.) Питер вслушивался в холодный ночной воздух. Первый крик вышел таким коротким, что мальчик не смог понять, откуда он доносился.

Спустя несколько минут крик послышался снова. Кричали у городских конюшен; кричало животное. Питер перекинул наполовину пустой мешок через плечо. Ему нужно было ещё много наворовать, отвлекаться больше нельзя. Но крики продолжались и становились просто невыносимыми. Мальчишка схоронил свою добычу и отправился разузнать, в чём дело.

По городским улицам Питер добежал до небольшой аллеи за конюшнями. То, что он слышал, походило на конское ржание. Но были там и другие звуки: издевательские голоса и – время от времени – лязганье металла по булыжной мостовой. Аллея делала резкий поворот, и на этом месте нога Питера задела старый кувшин. Он споткнулся и едва не уронил драгоценную шкатулку с яйцами, но тут же восстановил равновесие и принялся слушать.

– Какой удар! – радовался кто-то. – Прямо вдоль полоски!

– Так нечестно! Блейд бьёт дважды! – жалобно проныл второй голос.

– Заткнись и бросай уже!

Питер сделал шаг навстречу происходящему, пытаясь оценить обстановку. Животное пахло как кобыла или мул – на таком близком расстоянии от конюшен сказать точнее было невозможно. Но какой бы породы ни было это животное, ему явно приходилось нелегко. В этот момент послышался низкий густой голос, заглушивший крики всех остальных участников расправы:

– Отойдите в сторону, малыши. Я покажу вам, как это делается.

Услышав этот бас, Питер вздрогнул, и по его спине пробежал холодок. Он узнал его. Голос принадлежал Пенсилу Куксону.

Пенсил Куксон был самым подлым, гнусным и опасным парнем в городе. Он был на несколько лет старше Питера и вдвое крупнее него. Пенсил тоже был сиротой, но совсем по другим причинам. Говорили, что, когда ему исполнилось восемь, его отец – пьяница, по которому плакала долговая тюрьма, – продал сына капитану местного корабля в качестве юнги. Пенсил до смерти боялся воды и отказался выйти в море. Когда же родители попытались отправить его на корабль силой, он совладал и с матерью, и с отцом и отправил их на тот свет при помощи карандаша, которым в тот момент делал домашнее задание. (Так он и получил своё прозвище[3]3
  От англ. pencil – «карандаш».


[Закрыть].) После того как Пенсил осиротел, он собрал вокруг себя команду самых подлых и бессердечных мальчишек в городе. Они стали называть себя Бандой Ножичков.

Если вы никогда не играли в ножички, то расскажу вам: это такая оживлённая игра для бойких мальчишек, по правилам которой они по очереди бросают ножик так, чтобы его лезвие застряло в земле. Это относительно безобидная игра, если, конечно, в неё не играет Пенсил Куксон и его банда. Ходили слухи, что эти бандиты, вместо того чтобы бросать нож в землю, целились друг другу в ступни… Или – что ещё хуже – в ступни несчастных жертв, которых им удалось зажать в тёмном уголке.

Питер пытался разобраться в том, что происходило в аллее. По голосам он насчитал пять мальчишек. И одну жертву. По тому, как они шаркали ногами, Питер сделал вывод, что банда, должно быть, каким-то образом пришпилила животное к земле и теперь хулиганы по очереди норовили попасть животному прямо в бок. Питер прижался к стене, радуясь, что нашёл надёжное убежище.

По крайней мере, он думал, что оно надёжно. Но в эту самую минуту игра прекратилась и раздался крик.

– Стой! Кто идёт?! – рявкнул один из парней, повернувшись в направлении Питера. – Мне показалось, там кто-то шевельнулся.

Все остальные обернулись и сделали шаг к Питеру. Питер не шелохнулся. По холодку на коже он понимал, что стоит в тени, вдали от лунного света. Но пульс на всякий случай всё же остановил.

– Я ничего не вижу, – сказал Пенсил. – Только старые бочки.

Последовал глухой стух и бешеное ржание.

– Эй! Это копытное пытается сбежать!

– А мы ещё не доиграли!

– Вали её на землю!

Очевидно, животное попыталось воспользоваться тем, что её мучители отвлеклись, и сбежать. Питер немного расслабился, поняв, что внимание банды снова обратилось к игре.

Итак, первое правило для мальчика – да и не только для мальчика, а для любого, кто оказался в затруднительном положении, – задать себе Вопросы Настоящего Жулика. Питер, будучи вором-профессионалом, знал эти вопросы наизусть.

Где я?

За тюремной стеной, на дворе почти полночь.

Есть ли рядом кто-то из друзей?

Друзей у Питера нет. Кроме того, он вор и не хотел бы, чтобы его рассекретили в ночи.

Есть ли под рукой оружие?

Питер на секунду задумался и улыбнулся. Возможно, у него есть кое-что получше.

Он выскользнул из аллеи и побежал к тюрьме. Отпертый засов – и вот он уже внутри, а вокруг него спящие заключённые. Питер на цыпочках прокрался в пустую камеру и аккуратно открепил от стены длинную цепь и несколько пар кандалов. Обычному человеку нести цепь, не производя звуков, кажется непосильной задачей: стоит взять её за один конец, как другой обязательно падает вниз, или звенья начинают позвякивать, касаясь вашей руки. Питер Нимбл таких проблем не знал. Он быстро вернулся в аллею и неслышно начал надевать кандалы на лодыжки каждого хулигана.

Его пальцы защёлкивали замочки так ловко, что ни один член банды ничего не заметил. Питер продел сквозь оковы один конец цепи, а второй протянул за угол, через Городскую площадь и остановился на крыше здания суда.

В любом уважающем себя городе есть хотя бы одно высокое здание, на самой верхушке которого располагаются огромные и очень важные часы. Город, в котором жил Питер, не был исключением. Башне на здании суда недавно выпотрошили нутро, освободив место для громадных механических часов, – смелый первый шаг навстречу мировому прогрессу. Каждый час вместо кукушки из них выпрыгивал механический пеликан, выкрикивал время и показывал небольшое представление, хлопая крыльями и кружась. Питер слышал, что стрелки часов приближаются к полуночи. Он надеялся, что часовой механизм достаточно крепок для того, что он задумал.

Зажав цепь во рту, мальчик открыл заднюю стенку часов и пробрался в башню. Внутри яблоку негде было упасть от медленно вращавшихся шестерёнок. Питер пролез к пеликану, который сидел между зубцами двух гигантских шестерёнок и спокойно ждал своего следующего выхода. Мальчик присел на колени и обмотал цепь вокруг медных ног птицы. Закрепляя звенья, вор всех времён и народов чувствовал слабые вибрации, идущие снизу: это Банда Ножичков топала и веселилась в дальнем углу площади. План должен был сработать. Теперь Питеру оставалось только сделать всё возможное, чтобы бандиты не убили свою жертву до наступления полуночи.

Питер спустился с башни и вдоль цепи вернулся обратно к конюшням. В начале аллеи он вспомнил о пустом кувшине из-под эля: пожалуй, он-то и подойдёт для того, чтобы отвлечь внимание парней от животного! Мальчик взял кувшин в руки и приготовился швырнуть его туда, откуда доносился самый противный и самый опасный голос.

Бах! Кувшин попал точно в затылок Пенсила и разбился на куски.

– Чёрт побери! – заорал тот, потирая ушибленное место. – Кто это там?

Отступать было поздно. Питер сделал шаг вперёд и оказался в пятне лунного света.

– Я позади тебя, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно смелее. – И если вы сейчас же не уйдёте отсюда, я запущу в тебя ещё одним кувшином. (На самом деле это была ложь. Второго пивного кувшина ему найти не удалось.)

– Так-так, посмотрим, – сказал Пенсил, подходя ближе. – Гляжу, тут у нас кто-то добренький объявился.

– Я… Я тебя предупреждаю. – Голос Питера дрогнул. – Оставь лошадь в покое.

– Лошадь? – фыркнул один из парней. – Да ты что, слепой?

Сказать такое вслух, пусть даже это и чистая правда, – само по себе очень мерзкий поступок.

– Эй, а я тебя раньше видел, – вспомнил другой хулиган. – Ты тот самый недоросток, который живёт у Шеймаса. Червяк!

– Мы ещё посмотрим, кто тут недоросток, – сказал Питер язвительно. – У вас есть десять секунд.

Бандиты расхохотались, сузили круг и стали подбрасывать ножички. Питер стоял на месте, уворачиваясь от случайных ударов лезвия.

– Ещё пять секунд! – сказал он.

– Тогда мне надо поторопиться, – произнёс Пенсил и, резким движением схватив Питера за горло, поднял его над землёй.

Мальчик тяжело задышал, изо всех сил стараясь убрать со своей шеи душащую руку.

– Время… подходит… – выдохнул он.

– Как ты прав! – Пенсил сжал шею Питера ещё сильнее. – Пришло время присоединиться к нашей игре в нож…

Вы, наверное, догадались, что Пенсил Куксон собирался сказать «ножички», но его речь прервал бой огромных часов, возвещающий о наступлении полуночи. Механический пеликан сорвался со своего насеста и начал кричать и кружиться, накручивая вокруг себя цепь, как гигантская шпулька. Цепи на кандалах, сковавших ноги хулиганов, натянулись. Потрясённый Пенсил отпустил Питера, и, прежде чем кто-то понял, что происходит, пятеро мальчиков из Банды Ножичков взмыли ввысь и повисли над площадью, скованные в лодыжках, как гроздь гнусного сквернословящего винограда.

* * *

Пока Пенсил и его банда осматривали окрестности здания суда с высоты птичьего полёта, Питер с трудом поднялся на ноги и отряхнулся. Он слышал неровное всхрапывание в конце аллеи и понимал, что животное не сбежало. Он чувствовал запах крови на камнях.

– Ты в порядке? – спросил мальчик, подходя ближе.

Именно тогда ему в нос ударил острый аромат мускуса. А ведь этот самый запах он выучил только вчера. Запах зебры.

– Ты принадлежишь галантерейщику, – сказал он, протягивая руку.

Вместо того чтобы отпрянуть, животное придвинулось ближе и прижалось носом к ладони Питера.

Мальчик опустился на колени и взял голову зебры в свои тонкие руки. «Что они с тобой сделали?» – сказал он, ласково поглаживая её затылок. От этого нежного прикосновения по телу животного пробежала дрожь. Питер прижал руку к рёбрам зебры и нащупал слабый пульс. Он гладил зебру, и её сердце постепенно набирало обороты, пока пульс полностью не восстановился.

– Я так понимаю, хозяин оставил тебя, – сказал Питер, помогая зебре подняться. – Если бы хоть ты могла рассказать мне про те яйца…

При упоминании яиц зебра тихо и нежно заржала ему в ухо. Будь Питер попростодушнее, он бы решил, что она поняла его просьбу. Но ведь это невозможно… Животные понимают речь так же плохо, как и разговаривают.

Будто бы пытаясь ответить, зебра побрела в конец аллеи, где на земле лежала шкатулка галантерейщика. Она взяла её разбитым ртом и принесла прямо к ногам Питера.

Мальчик не понимал, что делать.

– Хочешь, чтобы я её открыл? – спросил он.

Зебра снова тихонько заржала, подталкивая его руку к шкатулке. Питер наклонился и скользнул пальцем в старый изношенный замок. Щёлк! – и крышка открылась.

– А теперь что?

Он услышал, как спасённая зебра наклонила голову и понюхала содержимое шкатулки; она взяла губами одно яйцо, затем ещё одно – и аккуратно положила их в открытую ладонь Питера. А потом отступила назад и стянула повязку с глаз мальчика.

– Мне… Мне очень жаль, – сказал мальчик. – Но я всё равно не понимаю, чего ты хочешь.

Питер протянул руку в надежде, что зебра может дать ему дальнейшие указания, но зебра необъяснимым образом исчезла. «Эй!» – окликнул он, обернувшись. Питер силился уловить стук копыт или фырканье, но ничего подобного слышно не было. Только два таинственных желтка лежали у него на ладони. Он покатал круглые шарики между пальцами – мальчику показалось, что в их размере и текстуре было что-то до боли знакомое. Питер прижался носом к тёплой оболочке.

– Я откуда-то знаю этот запах, – пробормотал он себе под нос. – Но откуда?

И в этот момент с Питером случилось то, что врачи называют «вспышкой прошлого»: хитроумный медицинский термин, означающий момент, когда кто-то вспоминает события, которые произошли давным-давно. Питер едва не задохнулся от переполнивших его запахов и звуков из далёкого прошлого. Он вспомнил крики и грохот. Он вспомнил, как его сунули в корзину. Он вспомнил, что у него была пара таких же яиц, как те, что лежали теперь на его ладони. Пока их безжалостно не выклевали из глазниц.

– Это же пара глаз, – сказал Питер и в изумлении отшатнулся. Разве так бывает? Слишком необыкновенное совпадение: слепой мальчик умудряется украсть шкатулку, полную глаз. Три пары глаз, которые так и жаждали, чтобы их нашли! Питер изучил каждую пару, чувствуя теперь незначительные различия в весе и размере. Первая пара была вылеплена из тончайшей золотой пыли; вторая – вырезана из гладкого чёрного оникса; последняя же пара глаз представляла собой необработанные изумруды, самые чистые драгоценности, до которых ему довелось дотронуться.

Питер взял золотые глаза, и его пульс участился. Эту пару выбрала для него зебра. Она подсказала Питеру, что надо делать.

Питер Нимбл глубоко вздохнул и унял дрожь в руках. Как можно более аккуратно он вставил глаза в глазницы.

Моргнул.

И моментально пропал, как в воду канул.