Текст книги "История крестовых походов"

Первый крестовый поход стал возможен во многом и благодаря революции, начавшейся в западной Церкви в середине XI века. Начиная с 1040-х годов группа реформаторов, сначала при поддержке германского императора Генриха III, а потом в оппозиции к его сыну Генриху IV, захватила контроль над папским престолом. Реформаторы считали, что именно через этот институт они смогут наиболее эффективно бороться со злоупотреблениями в Церкви. Захват власти кажется вполне логичным поступком в любой борьбе, но методы реформаторов на деле противоречили обычной практике церковного обновления. Исторически церковная иерархия видела свою роль в том, чтобы быть чем-то вроде тормоза на пути сил, стремящихся, обычно снизу, к переменам. Такое отношение Церкви к переменам часто несправедливо описывалось как догматический п упрямый традиционализм, но его корни уходят далеко в глубь самосознания Церкви. Католики верят, что их Церковь – не творение рук человеческих и не случайный продукт исторического развития. Католическая Церковь – апостольская Церковь – часть Божественного замысла в отношении человечества. Имея в виду такое видение Церкви, нежелание быстрых и глубоких перемен может быть оправдано как разумное охранение Божественного плана. Однако когда за перемены выступают сами члены церковной иерархии, то это свидетельствует о серьезности положения. Это и произошло во второй половине XI века.

Программа реформ известна как Григорианская реформа по имени самого энергичного и громогласного реформатора – папы Григория VII (1073–1085). Реформа проводилась в двух направлениях. К первому относились прежде всего такие проблемы, как нравственность клириков (особенно в сексуальных отношениях); уровень образования духовенства и его способность к обрядовому, литургическому и пастырскому служению; участие мирян в церковной жизни; назначение лиц на церковные должности. Другими словами, в этом направлении деятельность реформаторов сводилась к сохранению чистоты отправления культа, то есть они стремились очистить Церковь от всего, что мешало ей быть достойной посредницей между людьми п Богом, а также к созданию условий для правильного исполнения религиозных ритуалов. На другом уровне амбиции григорианцев лежали в области церковной организации. Главная задача состояла в согласовании деятельности на центральном, областном и местном уровнях. Для этого папских легатов наделили большей контролирующей и дисциплинарной властью, чаще стали собирать советы крупных церковных деятелей, расширили и упорядочили свод канонического (церковного) права, постоянно подчеркивали юридическую власть папы римского. Все эти меры, вместе взятые, вводили церковную жизнь в согласованную и четкую систему. Зрелые плоды административная церковная реформа принесла в XII и XIII веках. Но предпосылки к их возникновению были созданы уже к 1090 годам, и вследствие этого Урбан II, призвав к крестовому походу, смог мобилизовать ресурсы, энтузиазм и красноречие как отдельных церковных иерархов и клириков, так и целых религиозных общин, которые уже привыкли прислушиваться к идеям, исходящим от папского престола.

Проповедники крестовых походов вряд ли бы добились большого успеха, если бы европейцы не были готовы откликнуться на это добровольное предприятие. Крестовый поход был объявлен паломничеством к Святым Местам, и в этом заключалась его главная притягательная сила. Религиозная жизнь средневековой Европы может показаться странной современным наблюдателям, и в связи с этим необходимо напомнить, что многое из того, что сегодня считается чисто католическим, на самом деле является продуктом контрреформации. Это очень большая отдельная тема. Тем не менее здесь возможно выделить несколько аспектов, проливающих свет на притягательность идеи крестовых походов. Одной из основополагающих черт народного религиозного чувства было понятие греха и неотвратимого возмездия за него. Практически все проявления бытия как отдельного человека, так и общества не были свободны от греховности, и только те, чья жизнь намеренно проходила в строго регулируемых и социально нетипичных условиях – давшие обет безбрачия духовные лица, отшельники, монахи и монахини, – могли надеяться избежать бесчисленных соблазнов и падений повседневной жизни. Миряне уважали монашеские общины и оказывали им всяческую помощь, потому что считалось, что нравственная чистота поддерживалась внешним поведением. В конце XI – начале XII века начала набирать силу идея о том, что состояние души является наиболее важной частью набожности. Однако по делам все еще продолжали судить так же, как по мыслям и словам.

Такое отношение к значению дел (выраженное в определении грехов и способов очищения от них через покаяние) может показаться механическим, если не знать о всех ограничениях, налагавшихся на жизнь человека. Столь пристальное внимание к поступкам было совершенно естественным в социальной среде, где практически все жили тесными группами, не дававшими возможности вести отдельную частную жизнь. Человеческие общины вынуждены были регулировать свою жизнь, используя силу привычки следовать раз и навсегда установленным нормам поведения; такому подходу способствовала и вера в то, что неправильное поведение нарушает сплоченность общины. Грехи рассматривались как один из способов нарушить хрупкое равновесие небольших общин. Таким образом, социальная общность поддерживалась двумя способами: во-первых, преступники наказывались изоляцией, общественным порицанием и ритуализированным исправлением; во-вторых, их заставляли испытывать вину, чему особенно способствовали монахи, олицетворявшие в XI веке набожность. Итак, мы видим, что призывы к первому крестовому походу начали раздаваться в такое время, когда многие миряне были особенно чувствительны к общественному давлению, привыкли выискивать недостатки в своем поведении и были уверены, что их духовное благополучие зависит от совершения положительных действий.

И еще одна черта средневековой религиозной культуры заслуживает особого упоминания, а именно глубокая привязанность к конкретному месту. Так же, как ученые выводили аллегории и морали из библейских цитат, не сомневаясь при этом в их фактической верности, люди всех сословий инстинктивно объединяли религиозные абстракции и физические ощущения. Такое восприятие особенно подчеркивается тысячами гробниц святых, разбросанных по всей Западной Европе: там христианство, антропоморфное и доступное, можно было увидеть, понюхать, услышать и потрогать. Святые играли центральную роль в религиозной жизни XI века и исполняли много полезных функций. Они позволяли Церкви предоставлять грешному населению возможность спасения, в то же время утверждая жесткие условия попадания в рай. Поскольку все святые когда-то были простыми смертными и потому понимали человеческую природу, они могли выступать заступниками в Небесном Суде. На земле их физические останки и принадлежавшие им предметы излучали virtus – благотворную духовную энергию, которая благодетельно действовала на верующих. Теоретически святые не были привязаны к конкретным географическим местам, но, тем не менее, люди свято верили в то, что их virtus действует только там, где находятся их гробницы и где чтится их память. Такая связь идеи с конкретным местом прослеживалась и в отношении к самому Христу. Паломничество к местам Его жизни, смерти и погребения считалось особо благотворным и благочестивым религиозным опытом. В XI веке налаженные пути сообщения по центральной Европе и расширение итальянской морской торговли в Средиземноморье привели к тому, что все больше людей с Запада могли отправиться в Святую Землю. Поэтому неудивительно, что в рассказах о проповеди Урбана II в ноябре 1095 года в Клермоне упоминается о его ссылках на традицию паломничества. Он говорил, что многие ездили на Восток или знали тех, кто там был. Известно также, что Урбан рассказывал об ужасном осквернении Святых Мест турками. Независимо от правдивости этих рассказов, они послужили мощным стимулом к желанию освободить главные христианские святыни.

Многие сохранившиеся описания чудес, происходивших у гробниц святых, помогают нам понять религиозное настроение людей во время призыва Урбана II. Вот один пример – рассказ об усыпальнице святогоВиннока в Бергском монастыре на северо-востоке Франции. Прежде всего следует отметить, что здесь мы имеет дело с литературным агиографическим произведением, так называемым miraculum – описанием чуда, написанным по определенным канонам жанра. Это означает, что события вовсе не обязательно происходили так, как они описаны, хотя они и могут быть основаны на фактах. Нас же в этом рассказе интересует, главным образом, то, что идеализированное описание действительности проливает свет на тогдашние чувства, настроения и поведение. Вот содержание этого рассказа. Была Пятидесятница (то есть дело происходило в начале лета), и в монастырскую церковь стекались толпы народа. Часть людей были из местных, остальные пришли издалека, наслышавшись о святом Винноке. В один из дней, когда верующие, толпясь, двигались к гробнице, маленькая слепая девочка, которую толпа считала приносящей удачу, оказалась позади всех, и ее, подняв на руки, стали передавать вперед, пока ребенок не оказался прямо перед ракой, в которой были выставлены мощи святого. Люди подняли глаза к небу и стали молиться о даровании этой девочке зрения по заступничеству святого Виннока, обещая в случае свершения чуда чаще посещать храм. Вдруг у девочки начались конвульсии, а из глазниц потекла кровь. Через некоторое время припадок прошел, и девочка объявила, что может видеть.

Этот рассказ имеет прямое отношение к той религиозной обстановке, которая питала энтузиазм крестоносцев. Особенно любопытно для нас поведение толпы, иллюстрирующее общественную природу поведения верующих. Конечно, в этой истории девочка является центральной фигурой, но при этом толпа принимает самое непосредственное участие в событиях: люди выбрали эту девочку и объединили свои усилия для максимального приближения ее к исходящей от святого энергии, а затем они сообща молились за нее. Мы видим, что события в церкви помогли закрепить уже существовавшую солидарность местных жителей и создали новую общность, объединив местное население с паломниками из других частей страны. Да и монахи не были сторонними наблюдателями. Судя по рассказу, там имело место спонтанное проявление религиозного воодушевления со стороны мирян, но вполне закономерно предположить некое «подталкивание», режиссирование со стороны монахов. Знание же того, когда и где происходили описываемые события, заставляет предположить, что бергские монахи старались создавать такие условия, в которых религиозные импульсы людей могли бы стимулироваться и направляться. Не случайно во время чуда была выставлена на обозрение рака. Когда же возбуждение толпы достигло критической точки, то это состояние поддержали и направили к коллективному утверждению веры, используя очень характерную для той эпохи тенденцию реагировать на возбуждение эмоциональным взрывом. Автор этого рассказа хорошо понимал настроения людей, сравнивая громкие и нестройные молитвы верующих с размеренным пением монахов в хоре. Этот небольшой рассказ иллюстрирует взаимоотношения Церкви XI века с мирянами. Прежде всего мы видим, что клирики и прихожане поддерживают друг друга. Каждому отведена своя роль в едином контексте обрядовой набожности с общими точками соприкосновения (усыпальница, рака, святой Виннок), направленная на выявление и поддержание общего энтузиазма.

Правда, один элемент рассказа слегка коробит – это обещание людей стать более набожными в случае явления им чуда. С одной стороны, это черта жанра – автор вмещает в одно упоминание причины и следствия гораздо более длительного и глубокого процесса, в результате которого культ святого Виннока распространил свое влияние на все церковные обычаи местного населения. С другой стороны, под этим упоминанием обещания толпы можно заметить более глубокое понимание мироощущения мирян, объяснение которого мы находим в другой истории. Гвибер Ножанский рассказывает о нескольких рыцарях, которые поспорили со священниками из Лана, что те не смогут получить у Девы Марии чудесное исцеление немому мальчику. Священники смутились, ибо этот случай казался им безнадежным. Но Дева Мария пришла им на помощь, мальчик начал произносить звуки, и рыцари униженно признали себя побежденными. Приводя этот рассказ, Гвибер ставил себе целью прославить Деву Марию и подтвердить подлинность ее мощей, хранившихся в Лане. Но, как и автор рассказа о бергском чуде, он тоже указывает на веру мирян в идею компенсации. Надо признать, клирики опасались, что верность мирян своей вере может зависеть от того, насколько их материальные запросы, их тревоги и даже их любопытство будут удовлетворяться религиозными институтами.

Из этих опасений, выраженных Гвибером и автором рассказа о бергском чуде, некоторые критически настроенные историки сделали вывод о том, что светская религиозность в средние века была поверхностной и принимающей все буквально, в узком смысле, или иными словами – не чем иным, как элементарно воспринятым от культуры оформлением основных психологических и социальных импульсов. Но такая интерпретация может быть оспорена. Эти историки допустили ошибку, установив для истинного религиозного убеждения стандарты, основанные на том, как вели себя набожные люди в конфессионально плюралистических обществах в христианском мире после Реформации. Другие же историки придерживаются идеи о том, что средневековые люди действительно были способны на глубокое религиозное чувство, но это чувство удовлетворялось пережитками язычества из дохристианских времен – талисманами, заговорами, колдовством, обожествлением и т. д., которые им были ближе, чем то, что предлагала Церковь. Но и в этом рассуждении содержится ошибка, заключающаяся в том, что способность средневековой Церкви переносить свою веру в поведение мирян судится по более поздним стандартам. В XI веке люди мало чем отличались от людей других времен в том, что редко могли поддерживать свое религиозное чувство на одном и том же уровне в течение всей жизни: болезни, старость, перемены в личном положении, домашние и общественные кризисы часто приводили к повышению набожности во многих религиозных системах во все времена. Важнее другое – основной уровень религиозного чувства, свойственного большинству людей большую часть времени. Именно этот уровень и может служить постоянной культурной точкой отсчета. Если следовать этому стандарту, то западноевропейское общество перед началом первого крестового похода было полностью христианским.

Озабоченность духовенства таким меркантильным отношением к религии (компенсация за хорошие поступки) может рассматриваться и как признак силы Церкви, поскольку обмен услугами, предлагавшийся верующими в Берге, был слегка искаженным следствием проповеди церковными деятелями идеи того, что связь этого мира с другим является причинно-следственной. Во время первого крестового похода Церковь учила, что грехи могут быть искуплены, по крайней мере теоретически, покаянными делами. Для мирян покаяние обычно принимало форму периодов сексуального воздержания, ограничения в пище или же изменения привычного распорядка жизни: кающимся, например, не разрешалось носить оружие. Многие паломничества были предприняты прежде всего как акты покаяния. Однако отношение к покаянию менялось по мере того, как люди задумывались над тем, могут ли они, обычные смертные, избавиться от своих грехов собственными силами, без помощи всемилостивого Бога. Понимания же епитимьи как чисто символической демонстрации смирения после того, как грешник получает отпущение грехов через таинство покаяния, – система, принятая в современной нам Католической Церкви, – еще не существовало. В конце XI века продолжали верить в то, что исполнения наложенной епитимьи достаточно для искупления греха.

В свете этого становится понятна действенность призыва к первому крестовому походу, который Урбан II считал настолько дорогим, длительным и эмоционально и физически изнурительным делом, что оно могло быть «удовлетворительной» епитимьей, достаточной для искупления всех возможных грехов крестоносцев. Урбан прекрасно знал, как мыслят его слушатели. Он сам был сыном мелкого дворянина из Шампани и перед тем, как попасть в Ватикан, служил в Реймсском соборе и в бургундском аббатстве Клюни. Происхождение Урбана II позволяло ему прекрасно понимать светскую религиозность. Миряне охотно признавали за собой подверженность греху, в частности тем, что отправлялись в паломничества пли жертвовали деньги или имущество монахам, которые наиболее близко подходили в их глазах к недостижимому идеалу безгрешного человеческого существования. Но неизбежная погруженность в мирские проблемы делала для них невозможным исполнение всех длительных и нарушающих ритм жизни епитимий, особенно если принять во внимание все растущий список их прегрешений. Призыв же к крестовым походам разрубил гордиев узел. Наконец-то у мирян (и в первую очередь у военной элиты, чьи грехи были наиболее многочисленны и печально известны) появилась возможность совершить духовный подвиг и искупить грехи. Как верно замечает Гвнбер Ножанский, миряне получили надежду заслужить спасение, не отказываясь от присущего им социального положения.

Эффект такого призыва, да еще выраженного в таких понятиях, был подобен вспышке молнии. К тому же он был еще и усилен поездкой Урбана II по южной и западной Франции с осени 1095 до лета 1096 года. Проезжая через области, в которых десятилетиями не видели даже короля, папа привлекал к себе огромное внимание, освящая но дороге церкви и алтари н совершая торжественные церковные службы. (И здесь мм видим связь между обрядом н всеобщим релш нозным одушевлением.; В своей поездке по Франции Урбан II делал остановки в крупных городах – Лиможе, Пуатье (два раза), Анжере, Туре, Сейте, Бордо и некоторых других. В каждом из этих городов было много известных церквей, давно уже служивших объединяющей силой для своих прихожан п жителей близлежащих земель. Теперь они, как и деревенские церкви, служили центрами записи крестоносцев. А в районах, куда папа не доехал, пытались разжечь интерес к крестовому походу другие церковные деятели. Похоже, монахи принимали наиболее активное участие в наборе новых воинов для похода: многие оставшиеся списки хартий описывают, как крестоносцы перед отъездом посещали монастыри для того, чтобы найти там духовную поддержку и материальную помощь. Активнее всего на призыв к крестовому походу откликнулись во Франции, Италии и западной Германии, при этом районов западного христианства, которые бы совсем не были затронуты общим порывом, было крайне мало. Как заметил одни историк, на Западе был задет «нерв изящного чувства». И доказательством тому служит тот факт, что с весны до осени 1096 года десятки тысяч людей вышли к путь с одной целью – освободить Иерусалим.

Глава 3
Крестоносное движение
1096–1274

САЙМОН ЛЛОЙД

После Клермонского собора и призыва взяться за оружие (см. главу 1) папа Урбан II оставался во Франции до сентября 1096 года. Одной, и может быть главной, причиной тому было стремление папы сделать как можно больше для организации похода, ставшего известным под именем первого крестового похода, бывшего в известной степени собственным творением Урбана II. Он переписывался с епископом Адемаром Ле-Пюнским, назначенным папским легатом при армии крестоносцев, и с Раймундом IV, графом тулузскпм, которого он хотел сделать военным руководителем похода (папа встречался с ним в 1096 году по крайней мере дважды). Урбан II не только сам призывал к военной экспедиции на Восток, но и просил церковных деятелей поддержать идею крестового похода в своих проповедях, а также рассылал письма и посольства и за пределы Франции, приглашая принять участие в крестоносном движении.

Урбан II считал, что крестоносное войско должно было состоять лишь из рыцарей и других боеспособных частей. Однако, по мере того как весть о походе на Восток распространялась по Западной Европе, все больше мужчин и женщин из всех социальных слоев населения принимали крест. Выражаясь современным нам языком, можно сказать, что Урбан потерял контроль над кадрами. А это, в частности, привело к возмутительным актам насилия против евреев в северной Франции и в прирейнскнх городах в западной Германии (то есть к первым проявлениям тех антисемитских выступлении, которые впоследствии так и сопровождали крестоносное движение). Многие (хотя, конечно, не все) участники этих погромов принадлежали как раз к тем социальным группам, которые Урбан II хотел удержать от присоединения к экспедиции, а именно – к городской и сельской бедноте.

Первыми на Восток отправились как раз эти бедняки (весной 1096 года) под руководством Петра Пустынника и бедного рыцаря Вальтера Неимущего (некоторые историки называют его Голяком). Этот поход получил название Народного, хотя в нем участвовали независимые группы бедного люда, без обоза, запасов провианта и без оружия; правда, некоторыми отрядами предводительствовали рыцари. Покидая северную Францию, Фландрию, Нормандию, Рейнскую область и Саксонию, они рвались к Константинополю, но лишь немногие его достигли. Гвибер Ножанскнй так описывает это движение: «Пока князья, нуждавшиеся в больших средствах на содержание тех, кто составлял их свиту, долго и мешковато подготовлялись к походу, простой народ, бедный средствами, но многочисленный, собрался вокруг некоего Петра Пустынника п повиновался ему как своему предводителю, по крайней мере пока все это происходило в нашей стране… Хотя, как я сказал выше, это неурожайное время уменьшило у всех средства к пропитанию, но едва Христос внушил этим бесчисленным массам людей намерение пойти в добровольное изгнание, обнаружилось богатство многих из них… Каждый, стараясь всеми средствами собрать сколько-нибудь денег, продавал как будто все, что имел, не по стоимости, а по цене, назначенной покупателями, лишь бы не вступить последним на стезю Господню… Что сказать о детях, о старцах, собиравшихся на войну? Кто может сосчитать девиц и стариков, подавленных бременем лет? Все воспевают войну… все ждут мученичества, на которое идут, чтобы пасть под ударами мечей… Причем можно было видеть самые забавные случаи, вызывавшие смех. Некоторые бедняки, подковав быков, как то делают с лошадьми, и запрягши их в двухколесные тележки, на которых помещался их скудный скарб вместе с малыми детьми, тащили все это с собою; когда дети эти лицезрели попадавшийся им на пути какой-нибудь замок или город, они вопрошали, не Иерусалим ли это, к которому стремятся…» В пути они добывали пропитание, грабя и разоряя все, что могли. Эти грабежи, полное – отсутствие какой бы то ни было дисциплины и свирепость невежественного люда беспокоили местных князей в странах, через которые они проходили. Прослышав про разбойников-крестоносцев, забеспокоились и византийские власти. Многие из этих крестоносцев были убиты в вооруженных стычках с местным населением, а те, которые все же добрались до Константинополя, в августе 1096 года были быстро переправлены греками через Босфор в Малую Азию. Там они разделились на две группы. Одна из них пыталась захватить Ни-кею, но была окружена турками и истреблена. Другая группа попала в октябре в турецкую засаду и почти вся была перебита. Оставшиеся в живых вернулись в Константинополь, служивший сборным пунктом основной армии крестоносцев. И только тогда начался настоящий первый крестовый поход.

Крестоносное войско объединяло большие отряды, во главе каждого из которых стоял один или несколько крупных феодалов, и представляло собой эффективную военную силу, на которую и рассчитывали Урбан II и византийский император Алексей. Главными силами командовали граф Раймунд Тулузский (его отряд был самым многочисленным), герцог Нижней Лотарингии Готфрпд Бульон-скнй с братьями Евста-фием и Балдуином, граф Гуго де Вермандуа (брат французского короля Филиппа I), герцог Роберт Нормандский с племянником Робертом, графом фландрским, и шурином, графом Стефаном Блуаскпм, и Боэ-мунд Тарентскпй с племянником Танкредом (последний вел за собой норманнов из южной Италии). Готфрид, Боэмунд, Балдуин и Раймунд стали потом властителями Иерусалимского королевства, Антио-хпйского княжества, Эдесского графства и графства Триполи соответственно. Все они покинули Европу поздним летом 1096 года, стянув свои силы к Константинополю к концу 1906 – началу 1097 года. Их долгая и упорная борьба через два года увенчалась успехом – 15 июля 1099 года крестоносцы захватили Иерусалим. Это был невероятный поход. Несмотря на исключительно неблагоприятные условия, ужасающие страдания и лишения (особенно во время затянувшейся осады Антиохии в 1097–1098 годах), крестоносному войску удалось освободить Святые Места. Неудивительно, что многие восприняли это как чудо.

Потрясающий успех экспедиции вызвал новый порыв энтузиазма в Западной Европе, и на Восток двинулась «третья волна» крестоносцев (так называемый крестовый поход 1101 года). Но в те годы еще никто не мог представить себе, что идея Урбана II – первый крестовый поход – положила начало многовековому крестоносному движению и что крестовые походы будут направлены не только против мусульман в Святой Земле, – иначе говоря, что крестоносное движение окажется одной из важнейших и определяющих характеристик западной культуры позднего Средневековья.

Но вернемся к крестоносному движению на Латинском Востоке. Политические обстоятельства, с которыми приходилось иметь дело поселенцам после 1099 года, требовали организации дополнительных экспедиций. В XII и XIII веках крестоносному движению была свойственна следующая закономерность. За очередными неприятностями на Востоке следовали обращения к Западу о помощи, а папский престол призывал к новому крестовому походу (хотя не всегда помощь оказывалась именно в форме крестовых походов и не всегда Восток просил именно о них). По этой схеме происходили почти все главные крестовые походы, которым традиция присвоила порядковые номера, а также множество менее известных военных экспедиций, которые, по сути, тоже были частью крестоносного движения, как убедительно показали последние исследования (что делает принятую нумерацию устаревшей). С течением времени ситуация на Востоке ухудшалась, п на протяжении XII–XIII веков на каждое поколение приходилось как минимум одно обращение с просьбой о новом крестовом походе – сначала для того, чтобы укрепить латинские поселения, а после взятия Эдессы в 1144 году мосульским эмиром Эмадеддином Зенги и Иерусалима в 1187 году султаном Саладином – для их возвращения христианам. Крестовые походы, направлявшиеся в Константинополь для поддержки Латинской империи (1204–1261), возникшей после четвертого крестового похода, во время которого город был разграблен, также укладывались в ту же схему, только воевали их участники не против мусульман, а против византийцев, обосновавшихся в Никее и не смирившихся с потерями 1204 года.

Очень важно также отметить изменения в стратегии крестоносного движения на Востоке, что значительно меняло тыловую подготовку. Первый крестовый поход, как мы видели, двинулся в Палестину по суше через Константинополь. Тем же путем повели армии второго крестового похода (1147–1149) французский и германский короли Людовик VII и Конрад III. Но войска императора Фридриха I Барбароссы (третий крестовый поход, 1189–1192) последний раз прошли этой дорогой. Будущее крестоносного движения было решено его сподвижниками, королями Англии и Франции Ричардом I и Филиппом II, отправившимися в Святую Землю морем. Со времени третьего крестового похода Египет стал еще одной целью крестоносного движения. И это было вполне логично, поскольку завоевание или даже только ослабление богатого и политически значимого Египта облегчило бы восстановление Латинского Востока. Четвертый крестовый поход (1202–1204), вероятно, был первым, отправившимся на Восток именно с этой целью, однако он отклонился к Константинополю. Авангард же пятого крестового похода (1217–1229) все-таки высадился в Египте, в Дамиетте, и стал спускаться по Нилу к Каиру, но потерпел поражение. Та же участь постигла и первый крестовый поход французского короля Людовика IX (1248–1254). А сам король умер в Тунисе в 1270 году, во время своего второго крестового похода, оказавшегося последним в ряду крупных интернациональных крестовых походов на Восток до 1300 года.

В XIII веке было несколько и других военных экспедиций, некоторые из которых направлялись морем прямо в Святую Землю, но, как мы уже выяснили, крестоносное движение никогда не ограничивалось только этим регионом. Необходимо обратить особое внимание на то, что еще Урбан II в то самое время, когда первые крестоносцы отправлялись в Иерусалим, совершенно недвусмысленно позволил или даже призвал каталонскую знать, принявшую крест и желавшую идти на Восток, выполнить свои обеты к Испании. В обмен на помощь Церкви в Таррагоне каталонцам было обещано прощение грехов. Таким образом, с самого начала крестоносного движения оно направлялось папой против мусульман в обоих концах Средиземноморья. Поэтому и неудивительно, что после первого крестового похода Испания стала еще одним постоянным театром военных действий крестоносцев, начиная с походов 1114 и 1118 годов. Крестовые походы в Испанию изменили природу и темп Реконкисты (отвоевания христианами Пиренейского полуострова у мусульман).

Неудивительно также, что крестовые походы вскоре стали направляться и против других народов на границах западного христианства. Особенно выделялась борьба германцев с язычниками на севере и востоке от германских земель. В 1147 году папа Евгений III объявил войну саксов с вендами крестовым походом, хотя и раньше, в 1108 году, в призывах к участию в этой войне использовались 1мотивы крестоносного движения. По мере дальнейшего Drang nach Osten (движение на Восток) крестовые походы направлялись все дальше за Эльбу и в Прибалтику – в Померанию, Пруссию, Ливонию, Эстонию, Литву и Финляндию. В 1241 году, когда полякам и венграм был нанесен жестокий и неожиданный удар со стороны вторгшихся в Европу монголов, был объявлен крестовый поход против этих последних. Однако отношение к монголам изменится в конце XIII века в связи с планами союза для совместной борьбы против мусульман.