Текст книги "Живописец смерти"

7

Прежде чем вскрыть пухлый конверт, Уилли посмотрел на штемпель. Внутри лежали книга и письмо, которое она написала за несколько дней до гибели.

Уилли приколол письмо к стенке и долго смотрел затуманенными от слез глазами, пока слова не начали расплываться.

Краска на большой стеклянной палитре уже начала подсыхать. Уилли потыкал ее алюминиевым мастихином[22]22
  Нож с тонким гибким лезвием, используемый художниками для смешивания, соскребывания или наложения красок.


[Закрыть]. От всех невзгод его всегда спасало и будет спасать искусство – это единственное, что он знал наверняка. Все эти годы оно поддерживало его дух, поможет ему и сейчас. Уилли не сомневался, что Елена, будь она здесь, сказала бы ему то же самое. Он схватил большую белую кисть, лежащую на банке из-под кофе «Максвелл хаус», и с наслаждением окунул в красную кадмиевую краску.

Прошло несколько часов, сколько именно, Уилли сказать не мог, потому что был с головой погружен в работу. Центральным образом новой картины стала огромная голова Лэнгстона Хьюза, скопированная с обложки сборника его стихов. Уилли выполнил ее намеренно грубовато, но похоже. Через все лицо поэта мерцающим аквамарином были написаны несколько строчек из «Темы для английского Б. ». Фоном для головы служили жилые постройки, интенсивно-черные, сдобренные широкими белыми мазками.

В динамиках музыкального центра исступленно бубнил «Отъявленный негодяй» Кристофера Уолласа. Бухали барабаны, с которыми соревновался бас, так что низких частот было предостаточно. Неудивительно, что первый звонок Уилли просто не расслышал. Во второй раз он решил, что это какой-нибудь хмырь прозванивает наудачу квартиры, потому что на Манхэттсне без предварительного телефонного звонка никто в гости не является. Но через минуту чертов сигнал завопил снова, причем на сей раз очень долго. Уилли швырнул кисти на палитру. Включив домофон, он услышал хриплый голос брата:

– Это я.

Генри. Его только сейчас не хватало.

Генри похудел. Щеки ввалились еще сильнее, вид затравленный. Он выглядел по крайней мере лет на десять старше Уилли, а не на три, как на самом деле. Никто не счел бы их братьями. Даже в детстве они не были похожи. Лицо Генри, худое и удлиненное, было ближе к материнскому, а Уилли своими округлыми чертами напоминал этого солдата. Ну, того, который так и не вернулся домой.

Генри стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу. Из порванных кроссовок выглядывали пальцы, потому что он был без носков, хотя на улице сегодня было сыро и холодно. День скорее мартовский, чем майский.

– Садись. – Уилли кивнул на стул.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

– Кофе?

– А покрепче?

– Несколько банок пива и немного бурбона. Вот, пожалуй, и все.

– Бурбон подошел бы.

Уилли поставил на конфорку кастрюльку с водой, достал из кухонного шкафа полбутылки бурбона, которую кто-то оставил в его мастерской больше года назад. Подал брату, наблюдая, как он наливает себе рюмку, затем осушает.

– Не можешь подождать, пока сварится кофе?

Генри поднял глаза, хмурые, как обычно. Уилли другим его и не помнил. С тех пор как брат пристрастился к наркотикам, он был неизменно раздражен и готов ссориться с каждым, кто ему возражал. С матерью, с Уилли, с сестрой.

– А в чем дело?

Уилли вздохнул. Ссориться не хотелось.

– Ничего, Генри. Все в порядке.

Генри повертел в руках блюдце с пакетиками сахара, разорвал несколько и отправил в рот. Уилли знал, что это признак тоски героинового наркомана.

– Честно говоря, я рад тебя видеть, братишка. – Генри задержал беспокойный взгляд на лице Уилли. – Последние пару недель мне что-то не везло. – Он налил себе еще бурбона. – Понимаешь, судьба ко мне не так милостива, как к тебе.

Уилли поводил ладонью по лбу, чтобы унять начавшуюся головную боль. В мастерской на полную громкость работал музыкальный центр. Уилли переживал, что не выключил его перед тем, как впустить Генри. Теперь ему не хотелось оставлять брата одного на кухне, поэтому приходилось сидеть и слушать «Отъявленного негодяя», который выдавал что-то насчет «готовности умереть».

– У тебя славные часы, парень. – Генри схватил запястье Уилли. – Сколько ты за них отвалил?

– Это подарок.

– Да что ты? А мне вот таких подарков никто никогда не дарил. Девушка, я угадал? И наверняка какая-то особенная… белая симпампушечка. А? Так сколько стоит эта штука?

– Понятия не имею. Я же сказал, это подарок.

Уилли покривил душой. Эти часы в платиновом корпусе Кейт подарила ему на день рождения, и он прекрасно знал, сколько они стоят, потому что видел похожие в магазине. Цена его шокировала, но одновременно и обрадовала.

Генри кивнул в сторону мастерской.

– Ты неплохо здесь устроился. – Он ткнул большим пальцем в новую картину на подрамнике, с Лэнгстоном Хьюзом. – И тебе удается продавать это дерьмо?

– Да, – сквозь зубы пробурчал Уилли.

– За сколько?

– По-разному, – ответил он, уже не скрывая раздражения. – Пока мы с галерейшиком делим все пополам.

– Вот оно как. Значит, он наваривает на этом не меньше тебя. – Генри налил в пустую чашку из-под кофе еще бурбона. – И все же на сколько тянет твоя половина?

– Не твое дело.

Несколько секунд Генри пристально рассматривал Уилли темными холодными глазами.

– Я тоже мог бы стать таким же гребаным художником. Ты хотя бы это знаешь?

Это была старая грустная – песня о том, что он «тоже мог бы стать».

Уилли нехотя кивнул.

– У меня был талант, братишка, – продолжил Генри. – Большой талант.

– Да, Генри, я это знаю. – Уилли вздохнул. – У тебя был большой талант.

– Вот именно, настоящий. – Генри осушил чашку. – Да я бы такое дерьмо мог делать с завязанными глазами.

«Отъявленный негодяй» продолжал неистовствовать. Эта чертова вещь «Готов умереть» повторялась уже в который раз.

– Тебе всегда фартило, братишка.

Уилли встал. Ему надоело ждать, когда Генри попросит деньги. Он ведь никогда не приходил просто так.

– У меня сейчас здесь много нет, – сказал он, желая поскорее покончить с визитом. – Я в этом месяце почти все отдал маме.

– Да, я знаю. – Недовольство на лице Генри сменилось грустью. – Но я пришел не за этим.

– Нет? А зачем?

Генри долго смотрел на свои руки, сдирая какую-то болячку.

– Ты считаешь, я прихожу только за деньгами?

– Тогда скажи мне, Генри, почему ты пришел?

Брат начал снова наливать бурбон. Рука дрогнула, и жидкость пролилась на стойку.

– Ты ведь знаешь, что она мне нравилась. Знаешь?

– Ты имеешь в виду… Элену?

Генри кивнул и вылил в чашку остатки бурбона.

Господи, неужели Генри влюблен в Элену? Конечно, он знал ее с детства… но чтобы какие-то чувства?.. Он дурачится?

Уилли внимательно посмотрел на брата. Исхудалый, с воспаленными глазами. Кожа, прежде кофейного цвета, теперь, как и у всех наркоманов, стала серой. Но сейчас вид у него был какой-то побитый. Никакой бравады. Сердце Уилли смягчилось.

– Да, я это знаю. Но ты ей тоже нравишься, Генри. – Говорить об Элене в прошедшем времени было невыносимо. – Ты знаешь, что произошло?

– Она мне так нравилась, братишка, и я…

– Ты уже это сказал, Генри. – Уилли начал терять терпение. – Я спросил тебя, знаешь ли ты, что случилось с Эленой. Дело в том, что она… умерла.

– Да. – Генри передернулся. – Я это знаю.

– Откуда? Откуда ты знаешь?

– Прочитал в газете, – ответил он.

Уилли вздохнул.

– Так что ты хотел о ней сказать? Об Элене?

Но Генри, казалось, ушел в себя. Сидел с остекленевшими глазами, будто прислушиваясь к внутреннему голосу.

– Так в чем дело, Генри?

– У тебя есть еще бурбон? – Он уставился в пустую кофейную чашку.

– Нет. – Уилли выхватил из трясущихся рук брата пустую бутылку и с силой швырнул в металлическую мусорную урну. Звук бьющегося стекла напомнил аккорды атональной музыки.

Неожиданно Генри подался вперед и схватил Уилли за плечи. На его лбу запульсировали вены.

– Успокойся, Генри.

– Успокоиться? – Глаза брата сверкали злостью. – Значит, ты предлагаешь мне успокоиться?

Уилли с трудом освободился от его захвата.

– Боже мой, Генри. Что с тобой?

Генри смотрел на него несколько секунд, затем обмяк.

– Извини. – Он мотнул головой, как будто стряхивая с себя злость. – Это я так… просто… – В его глазах стояли слезы, – Я тебя понимаю. Это ведь и для меня большая потеря. Мы были с ней очень дружны.

Генри отмахнулся и, шаркая, начал двигаться к двери.

– Подожди. – Уилли исчез в спальне и возвратился с бумажником. – Вот тут у меня есть тридцать шесть долларов. Бери. – Он сунул деньги в руки брата.

– Я тут работал… посыльным. Но… меня уволили. Ничего, братишка, я скоро подышу себе еще какуюнибудь работу. Хотя бы и посыльного. И отдам тебе долг.

– Конечно, отдашь.

– Мне хочется, чтобы ты знал, Уилли. Я ничего плохого не сделал.

– А кто сказал, что ты что-то сделал?

– Но… они могут…

Уилли посмотрел в глаза брату. Зрачки расширены, белки покрасневшие.

– О чем ты говоришь?

Брат тяжело сглотнул.

– Так, ничего. – У него снова начали трястись руки.

– Черт возьми, Генри. Что случилось?

Но Генри теперь уже трясся всем телом и говорить не мог. Уилли привлек брата к себе и обнимал его до тех пор, пока не стихла дрожь.

– Ладно… – проговорил наконец Генри, отстраняясь, – со мной все… в порядке.

– Подожди минутку. – Уилли порылся в гардеробе и достал шерстяные носки. – Надень. Сегодня очень сыро.

Генри сбросил обувь, осторожно натянул носки, как будто мягкая шерсть раздражала кожу. Уилли в ужасе смотрел на ноги брата, опухшие, в болячках. Слезы начали жечь глаза.

– У тебя нет никакой куртки или плаща?

– Потерял, – ответил Генри, глядя в сторону.

Уилли сдернул с вешалки старую синюю куртку с капюшоном и надел на плечи брата.

– Вот. Походи в этом. А через месяц потеплеет. – Он попытался улыбнуться.

Но после ухода брата, как ни пытался Уилли возобновить работу над картиной, какие бы компакт-диски ни ставил, ничего не помогало.

8

Телефон зазвонил в тот момент, когда детектив отдела по расследованию убийств Флойд Браун-младший сел ужинать, – кстати, на три часа позже обычного. Его жена Вонетт взяла трубку и прошептала, прикрыв микрофон ладонью:

– Мид.

Флойд положил вилку. Должно быть, Мид звонит, чтобы уточнить подробности ареста Снайпера из Центрального парка, из-за чего, собственно, и был отложен его ужин. Флойд подозревал, что Мида беспокоит доказательная база. Этот мерзавец за последние шесть месяцев уложил пятерых, и все они умерли раньше, чем смогли опознать преступника. Беспокоиться было нечего. Флойд сегодня сломал этого психопата, заставив его разговориться. Пришлось повозиться целых три часа, зато тот раскололся на все сто. Теперь Флойд мог рассчитывать на передышку, хотя бы небольшую. Он ее заслужил. После двух месяцев работы, часто ночами, почти без выходных.

– Браун… – В этот момент Мида прервали. Кто-то начал его о чем-то спрашивать, некоторое время в трубке были слышны приглушенные голоса, наконец он объявился снова. – Извините. Мне уже известно, что вы сегодня отлично поработали.

– Спасибо, – ответил Браун. Поскольку Мид больше ничего не сказал, он добавил: – Вас, наверное, интересует, как раскололся этот парень?

– Что? Ах да. Извините, я опять был вынужден отвлечься. Теперь вот Слаттери сует мне что-то под нос.

Браун ждал. Стейк и печеная картошка на столе стыли.

– Вы хотели что-то уточнить по этому Снайперу, сэр?

– По Снайперу? Нет. Послушайте, я звоню совсем по другому поводу… Конечно, мне хотелось вас поздравить… Вы проделали замечательную работу, но вы уже об этом знаете. – Мид шумно вздохнул.

Порой Браун испытывал к Миду чувство, близкое в жалости, особенно когда заставлял начальника отдела по расследованию убийств нервничать. Мид был назначен на эту должность сравнительно недавно и еще не знал, как себя вести с Брауном. Во-первых, тот был чернокожим, а во-вторых, бывалым, закаленным копом. Поэтому начальник держался настороженно и часто в разговоре нервничал, не умея найти нужного тона.

– Короче, вы мне нужны здесь. Это угол Парк-авеню и Семьдесят восьмой улицу. Номер дома… черт… какой тут номер? Слаттери! Продиктуйте мне точный адрес.

– Прямо сейчас?

– Да, сейчас. Я хочу, чтобы вы взяли на себя руководство осмотром места преступления, пока тут не наследили ребята из технической команды. У нас труп в ванной. Возможно, несчастный случай, а возможно, и нет. Надо разобраться. Так что вы нужны здесь, и как можно скорее.

Флойд Браун уставился на свой недоеденный ужин, который жена снова разогрела. Теперь он остывал во второй раз. Флойд вспомнил, что где-то читал: если еду несколько раз подряд разогреть в микроволновой печи, то это может стать причиной онкологического заболевания. Он посмотрел на Вонетт. Она глядела в стену, прижимая к щеке чашку с кофе. Наверное, пыталась понять, почему она, будучи двадцать семь лет замужем за полицейским, большую часть времени проводит одна. Вонетт ведь через месяц исполнится пятьдесят, подумал Флойд, но она так же хороша, как и прежде.

Ему сегодня очень хотелось провести вечер дома, с женой, отдохнуть, но… Флойд Браун посмотрел на часы и буркнул в трубку:

– Я буду примерно через полчаса.

Вонетт бросила на него взгляд, вздохнула и отвернулась.

Рэнди Мид отсоединился, не дав больше Брауну произнести ни слова. Да и что он мог сказать такого, чего Мид не знал? Несколько месяцев их отдел охотился за этим сумасшедшим Снайпером, который терроризировал весь НьюЙорк, а шеф полиции Тейпелл все время дышала в затылок. Только-только с ним разобрались, и вот пожалуйста. Этот тип лежит мертвый в своей роскошной ванне. И это совсем не похоже на несчастный случай.

Мид направился в гостиную, по дороге сделав замечание парню из команды техэкспертов. Ему показалось, что тот не слишком аккуратно посыпает порошком для снятия отпечатков пальцев предметы обстановки. В доме было полно разнообразных произведений искусства. Мид обратил внимание, что на пейзаже, висящем на стене, стоит подпись Моне, и не удивился. В такой шикарной квартире это вполне возможно. Он быстро сделал пометку в блокноте, чтобы детективы проверили по страховочной ведомости, не пропало ли здесь чего ценного. Возможно, это банальное ограбление, если, конечно, человек, лежащий в ванне, убит. Не исключено, что у него во время купания случился инфаркт и он утонул. Такое тоже бывает. Нельзя также сбрасывать со счетов и самоубийство, правда, никакой записки обнаружить не удалось. Настораживает, что пол вокруг ванны весь мокрый. С чего бы это ему плескаться перед смертью? И самое главное: погибший был, без сомнения, человеком богатым и известным в мире искусства. Господи, за что такое наказание?

Мид знал, что на его место уже выстроилась очередь, и полагал, что шеф полиции охотно назначила бы кого-нибудь из черных. Теперь все дело за основанием. Он осмотрелся и перевел дух.

На всякий случай надо быть помягче с Флойдом Брауном… а что касается этого богача, то все-таки есть надежда, что он отдал Богу душу без посторонней помощи. — Послушайте, Мид! – крикнул грузный лысеющий коп, занимающийся осмотром гостиной.

Он медленно подошел к начальнику отдела по расследованию убийств и показал странный предмет – черный капюшон из мягкой кожи, с отверстиями для глаз, носа и рта. Такие обычно используют сексуальные садисты.

– Где вы нашли эту штуковину?

– В ящике комода, на дне.

– Что-нибудь еще?

– Несколько порножурналов. Но мы продолжаем искать. Так что этот парень вполне мог быть садистом-гомиком. Они тут развлекались, а потом дела пошли чуть круче, чем ему хотелось.

Миду понравилась идея, что этот богач мог быть сексуальным извращенцем, и он улыбнулся.

– Макнайт!

Грузный полицейский оглянулся. Мид кивнул на кожаный капюшон в пакете.

– Этот вещдок держите в секрете. Хорошо? Прессе ни слова. Никаких утечек. Понятно?

– Конечно, шеф. – Макнайт пожал плечами.

Мид взял у Макнайта черный маркер и крупными печатными буквами написал на полиэтиленовом пакете имя и фамилию погибшего: «УИЛЬЯМ МЕЙСОН ПРУИТТ».

9

Кейт не могла вспомнить, плакала ли она, когда умерла мама. Все остальное, что происходило в тот день, оказалось вытравленным в ее памяти концентрированной кислотой. Вот в класс входит сестра Маргарет, вызывает Кейт. Та идет по школьному коридору, стуча металлическими набойками. Коридор пустой, эхо гулко резонирует от серо-зеленых стен. Монахиня хмурится – ведь набойки запрещены, – но тут же смягчается: у девочки такое горе. На улице ждет такси, чтобы отвезти Кейт домой. Дома в дверном проеме стоит отец в темно-сером костюме, лицо пепельное, чуть светлее костюма. И естественно, тетя Патти возится на кухне, где пахнет тушеными кабачками. Скоро в дом Макиннонов нагрянут родственники. Мама умерла несколько часов назад.

Но плакала ли она? Это единственное, чего Кейт не помнила.

– Кейт, ты меня слышишь? – раздалось в трубке. – Я хочу сказать, что девочка была тебе как дочка. Так что, если поплачешь, ничего страшного.

– Да, конечно, тетя Патти, я это знаю, – промолвила Кейт, очнувшись от размышлений.

Она представила сестру отца, как та сидит сейчас на подлокотнике дивана в своей квартире на Форест-Хилл, разговаривает с ней и покачивается, глядя на цветастые обои гостиной. Затем, подняв голову, увидела чертову фотографию, которую пришпилила над письменным столом. Элена с закрашенными глазами. Кейт собиралась показать ее Тейпелл и показала бы, если бы не боялась, что шеф полиции снова отправит ее домой. Нет, с этим идти сейчас нельзя. Необходимо собрать больше информации.

– Кейт, тебе нужен отдых. Знаешь, приезжайте с мужем ко мне в Куинс. Я быстро состряпаю бифштексы с острым соусом чили, который так любит Ричи.

– Большое спасибо, тетя Патти. Мы обязательно приедем, – проговорила Кейт, раскрывая «Таймс» на разделе «Городские новости».

В глаза тут же бросился заголовок: «ИЗВЕСТНЫЙ ФИНАНСИСТ НАЙДЕН МЕРТВЫМ В СВОЕЙ КВАРТИРЕ».

– Тетя Патти, – сказала она, притягивая газету ближе, – извините, но мне нужно идти. Большое спасибо. Я позвоню вам позднее.

Кейт быстро просмотрела заметку о смерти Билла Пруитта. В ней говорилось о его связях с фондом «Дорогу талантам», членстве в различных элитарных клубах – «Йель», «Столетие» – и о том, что он был президентом совета Музея современного искусства. Пруитта обнаружили в его в квартире в ванной. В ванной? У него случился инфаркт?

Кейт немедленно позвонила Ричарду. Возможно, он уже знает. Барабаня пальцами по столу, прислушивалась к гудкам в трубке. Ответила секретарша. Ричард на суде по делу одной фирмы с Уолл-стрит, которое в последнее время занимало очень много времени.

Партнеры судились друг с другом. Алчность выступает против еще большей алчности, как называл этот процесс Ричард.

Кейт возвратилась к статье, прочла еще раз, и тут загудел домофон. Молодой консьерж Райан сообщил, что для нее доставили пакет и сейчас он принесет его наверх. Кейт знала, что парень использует любую возможность, чтобы с ней пообщаться.

Через минуту Райан стоял на пороге, лаская взглядом плечи Кейт. Это вынудило ее туже подтянуть пояс махрового халата.

Конверт был стандартный, из плотной манильской бумаги, без обратного адреса. Просто наклейка с ее фамилией, напечатанной прописными буквами.

Внутри находился коллаж размером примерно с обычную почтовую открытку. Какая-то странная мозаика из обрезков цветной бумаги, наклеенных на картон. Что это? Приглашение на выставку какого-то художника? Кейт перевернула коллаж. Ничего. Если это приглашение, то очень странное. Она потрогала пальцем поверхность, почувствовав неровности.

Господи, так это же сделано вручную! Специально для меня?

Кейт напряглась. Глянула на фотографию с выпускного вечера Элены и выронила коллаж, наблюдая, как он, крутясь, падает на пол.

Неужели эти две вещи связаны? Фотографию он каким-то образом подбросил, а вот это уже прислал по почте.

Кейт взяла лупу, которую использовала для изучения мелких деталей в углах картин фламандских художников, подняла коллаж, внимательно рассмотрела и убедилась, что он составлен из маленьких кусочков фотографии. Десять минут напряженного изучения через лупу, и Кейт была совершенно уверена, что на фотографии изображена Мадонна с иконы. Удалось рассмотреть фрагменты креста, золотого оклада и фигуры Мадонны. Она знала одного человека, который мог бы помочь в этом разобраться, и тут же позвонила ему.

Всю дорогу в такси ее сердце не переставало интенсивно колотиться.

Зачем он присылает мне эти вещи?

С конвертом в руке – Кейт жалела, что перед тем, как его вскрыть, не надела перчатки, – она вошла в элегантный кирпичный особняк на Семьдесят пятой улице неподалеку от Мэдисон-авеню. Читать небольшую бронзовую табличку не было нужды. Кейт знала, что на ней выгравировано: «ГАЛЕРЕЯ ДЕЛАНО-ШАРФШТАЙHА».

Это был оазис спокойной красоты, собрание живописи и скульптуры самого высшего класса. Стены обшиты темными деревянными панелями, на полах изысканные восточные ковры. Галерея Делано-Шарфштайна, в сущности, была небольшим частным музеем, экспонаты которого продавались. Правда, купить их мог только очень богатый человек.

В студенческие годы Кейт взяла за правило периодически заходить сюда. В ее третий, а может быть, четвертый визит рядом с ней неожиданно оказался аккуратный маленький человечек. Прекрасно вылепленное лицо, пронзительные умные глаза и длинный нос, похожий на птичий клюв. Он постоял минуту, молча оглядывая ее, а Кейт притворилась, что внимательно изучает портрет работы художника XVI века.

– Изящная работа, вы согласны?

– Конечно, – ответила она, поднимая взгляд на его элегантный костюм-тройку.

– Я обратил внимание, что в последние месяцы вы посетили нашу экспозицию уже несколько раз. Вас трудно не заметить.

Голос мужчины был мягкий и уверенный. Он протянул руку. Кейт взволновалась.

– Мертон Шарфштайн.

– О, – сказала Кейт, – значит, это ваша галерея? Очень приятно.

Кейт рассказала ему, что она студентка, изучает историю искусств, и он немедленно устроил для нее персональную экскурсию не только по первому этажу, но и по второму, куда приглашались исключительно серьезные покупатели. Там она увидела много замечательных вещей, которые, по ее мнению, могли украшать экспозиции крупнейших музеев мира.

С тех пор Кейт стала постоянной посетительницей галереи, и Мерт неизменно уделял ей внимание. Когда она вышла замуж за Ричарда, то сразу же привела мужа в галерею Делано-Шарфштайна, хотя его художественные пристрастия были в области современного искусства. Они разговорились, и Мерт объяснил Ричарду, что художественная коллекция без элементов традиции не… – как он точно выразился? – «не достойна человека вашего вкуса, мистер Ротштайн». О да, Мерт умел убеждать, и очень скоро Ричард потратил в галерее несколько сотен тысяч на «традиционные» работы.

– Привет, Джоул. Как дела?

– Спасибо, миссис Ротштайн. Прекрасно, – произнес чуть ли не шепотом симпатичный молодой человек, сидящий за скромным столом красного дерева. – Мистер Шарфштайн ждет вас на втором этаже.

В выставочных залах было на удивление много посетителей. Огромные камины, паркет из ценных пород дерева, декоративная лепнина на потолках – все это как бы шептало на ухо: деньги, деньги, деньги. Поднимаясь по большой винтовой лестнице, Кейт представила, что сейчас ей навстречу выйдет звезда Голливуда Лоретта Янг, знаменитая актриса прошлых лет, которую так любила ее мать.

– Вам кофе или чаю? – предложил другой молодой человек.

Он был даже симпатичнее, чем Джоул, и его шепот был настолько тихим, словно поблизости, в соседней комнате, спал младенец. Кейт поблагодарила и устроилась в кресле в небольшом выставочном зале с комплектом офортов Гойи.

– Мерт надолго задерживается? – спросила она.

– Всего на несколько минут, – прошептал молодой человек. – Беседует с клиентом.

Кейт встала, чтобы внимательнее рассмотреть работы Гойи. Стоило подойти чуть ближе, как рисунок расплывался, образуя загадочные темные узоры. Отойдешь, и изображение оживает. Например, становился виден поражающий быка матадор. Кейт поиграла так несколько раз, то подходя почти вплотную к офорту, то отходя. Наконец дверь кабинета распахнулась, и появился хозяин галереи. Его сопровождал молодой человек в кожаных джинсах в обтяжку и шелковой рубашке с драконами, расстегнутой до пупка.

– Кейт, позвольте мне представить вам мистера Страйка. Мистер Страйк, это миссис Ротштайн.

– К чему эти церемонии, старина! Никаких мистеров – просто Страйк. – Он поднял голову, поросшую иссиня-черными волосами, и посмотрел на Кейт.

– Я вас знаю, – сказала она. – Вы музыкант. Особенно мне нравится ваша песенка «Мош-пит стампер»[23]23
  На рок-сленге тот, кто танцует среди группы зрителей на площадке перед сценой.


[Закрыть]. – Кейт принялась напевать приятным контральто, щелкая пальцами: – «О, мош-пит стампер, давай же пинай меня, бей кулаками, то есть залюби до смерти… »

Мерт удивленно уставился на нее.

– Музыкант, душечка, это для тех, кто разбирается. – Страйк вскинул вверх густо татуированную руку и подмигнул Кейт. Она обратила внимание, что глаза у него сильно подведены. – А для всех остальных я просто обыкновенная паршивая рок-звезда.

– У мистера Страйка, – проговорил Мерт, – о, извините, у просто Страйка неплохой художественный вкус. Он только что отобрал три рисунка старых мастеров. Один Рубенса и два Дюрера.

– Я ничего в этом не понимаю, душечка. – Страйк смотрел на Кейт улыбаясь. – Но эти ребята меня достают. Это уж точно.

Кейт в ответ тоже заулыбалась. Мерт последовал ее примеру. Он отправился провожать Страйка, а вернувшись через несколько минут, драматически вздохнул.

– Вот видите, с какими клиентами приходится иметь дело в наши дни.

– Страйк только что подкинул вам какое-то количество тысчонок, – не будем уточнять сколько именно, – и вы хотите, чтобы я вам посочувствовала? Боюсь, что не дождетесь, душечка. — Кейт поцеловала Мерта в щеку. Они посмеялись с минуту, затем она посерьезнела и дрожащими пальцами вытащила из конверта коллаж. – Мерт, я хочу вам показать вот это. Только наденьте перчатки, пожалуйста.

Предосторожность была запоздалой, поскольку отпечатки се пальцев уже там присутствовали. Но зачем усугублять ситуацию? Стоило Кейт взглянуть на коллаж, как она снова занервничала. Мерт всунул изящные руки в хлопчатобумажные перчатки, какими пользуются художественные эксперты. Кейт дала ему лупу. Он приставил ее к глазу, увеличив его до размеров теннисного мяча.

– Возможно, здесь изображена фигура взрослого и ребенок или… Погодите. У меня идея.

Вскоре еще один симпатичный служащий Мерта просканировал коллаж, введя изображение в компьютер – они в галерее были чуть ли на каждом шагу, – и вывел его на экран с четырехкратным увеличением. Мерт постучал пальцем по своей губе, затем указал на несколько фрагментов коллажа.

– Увеличьте их и отпечатайте.

Через пятнадцать минут служащий не только увеличил больше дюжины небольших фрагментов, но и под руководством Кейт и Мерта разрезал их в виде элементов головоломки. После чего Кейт удалось довольно быстро собрать примерно треть картины – «Мадонна с младенцем».

– Это похоже на тест на выпускном экзамене по истории искусств. Назовите картину по фрагменту. – Кейт поставила на место очередной элемент. – По манере письма я бы сказала, что это не средневековье. Уж слишком изысканно, но… пожалуй, и не Возрождение тоже. А что вы думаете, Мерт?

Он улыбнулся:

– Я восхищаюсь вашей проницательностью, дорогая. Согласен, век примерно четырнадцатый. И несомненно, Италия.

– Кто в Нью-Йорке коллекционирует такие вещи?

– Сразу же приходит на ум ваш супруг.

– У него есть одна или две вещи… благодаря вам. Но слишком дорогие он не берет. Кто еще?

Уголки рта Мерта несколько раз дернулись.

– Президент совета вашего Музея современного искусства, мистер Уильям Мейсон Пруитт, выражал интерес к одной вещи, которая была у меня примерно шесть месяцев назад, но от покупки воздержался. Его не устроила цена.

– Билл Пруитт?

– Должен заметить, что это невероятный скряга и крохобор… вернее, был. Извините, я уже слышал новость. Но тогда Пруитт все уговаривал меня продать акварель Рубенса за пол-цены… как говорится, за красивые глаза. Я посоветовал ему поискать в другом месте.

– Кто еще, по вашему предположению, мог владеть такой вещью?

– Есть несколько человек, но мне нужно проверить по бумагам. Подобные работы в Нью-Йорке продают еще три-четыре галереи. Естественно, есть такие и в Европе. Не все, правда, достойны уважения. Как вам хорошо известно, Кейт, торговля крадеными картинами приносит большой доход и… – Мерт внезапно замолк, рассматривая разрезанные фрагменты коллажа. – Подождите минутку. – Прищурившись, чуть шмыгая носом-клювом, он нажал на кнопку внутренней связи. – Джоул, мне нужно посмотреть самый свежий перечень краденых произведений искусства. Нет, пожалуй, принесите все перечни за последние шесть месяцев. И пожалуйста, скорее.

– Мерт, что вы надумали? – спросила Кейт, когда Джоул принес нужные бумаги.

– Понимаете, к нам каждый месяц поступает самая свежая информация о похищенных произведениях искусства по всему миру, – проговорил Мерт, перелистывая страницы, пока не нашел то, что искал.

Он шлепнул лист на стол рядом с головоломкой, которую Кейт уже составила примерно на две трети. На листе была большая цветная репродукция «Мадонны с младенцем», а ниже значилось: Италия.XIVв. Сиенская школа живописи.

Яичная темпера по деревянной панели.

Небольшой запрестольный образ, часть церковного алтаря из Ассиано, Италия; похищен примерно 11 марта.

Работу приписывают школе Дуччо[24]24
  Итальянский художник (1255 – 1318), основатель Сиенской школы живописи.


[Закрыть], возможно, даже кисти самого мастера. Приблизительная стоимость: от трех до шести миллионов долларов. Всем торговцам произведениями искусства при идентификации следует обратить внимание на перекрестные штрихи, сделанные на подложке из листового золота.

Сначала Кейт внимательно изучила репродукцию, затем не до конца составленную головоломку из элементов коллажа, поднесла к глазам лупу и тут же увидела перекрестные штрихи и на репродукции, и на коллаже.

– Мерт, вы гений! – Она схватила перечень похищенных произведений искусства, засунула листки в конверт вместе с увеличенными фрагментами и самим коллажем. – Мне это понадобится.

Мерт сощурил орлиные глаза.

– Что все это значит, Кейт?

– Вот выясню, – ответила она, – и вам первому расскажу.