Текст книги "Тринадцать этажей"

Четвертая. Фальшивый пенни [11]11
  Аллюзия на английскую пословицу «Фальшивый пенни всегда возвращается», приблизительный русский аналог которой «Прилип как банный лист».


[Закрыть]

Анна Хан.

Баньян-Корт, 22

Семь лет – это уже слишком большой возраст, для того чтобы иметь воображаемого друга. По крайней мере, если верить родителям Анны. Они вовсе не ругались, что было хорошо, но зато долго разговаривали с ней о том, как у нее дела в школе, есть ли у нее там настоящие друзья, не чувствует ли она себя одинокой. Анна с удивлением слушала, как Пенни во всем соглашается с ее родителями, но с другой стороны, Пенни ведь никогда не горела желанием признаться в том, что она воображаемая, несмотря на постоянные уверения Анны в том, что это именно так. Она просто открывала рот и молча смеялась, после чего качала головой и спрашивала у Анны, нельзя ли чего-нибудь поесть. Пенни вечно была голодна.

Пожалуй, именно это больше всего раздражало родителей Анны. Анна всегда заботилась о том, чтобы Пенни за столом получила свою тарелку с едой, и всеми силами не обращала внимания на театральные жесты папы, накладывающего еще одну порцию пряных бобов, которой предстояло остаться несъеденной. Анна всячески призывала Пенни подкрепиться, но как бы ни была голодна, по собственным заверениям, ее подруга, она неизменно лишь качала головой, что бы ей ни предлагали. Конечно, Анна знала, в чем дело, но ничего не могла с этим поделать. Пенни обожала всякую ерунду: газировку с химическими красителями, жирный и жареный фаст-фуд и приторно-сладкие конфеты с пищевыми добавками (хотя Анна точно не знала, что это такое). Все то, что не разрешалось в семье Ханов, стремящихся к здоровому образу жизни, к огромному раздражению прожорливой светловолосой подруги Анны. Однажды она предположила, что Пенни, возможно, постоянно голодна, потому что она ненастоящая и ничего не может съесть, но Пенни тогда сильно разгневалась, и больше ее Анна об этом не спрашивала. В гневе Пенни бывала просто страшной.

На самом деле все это не имело особого значения, поскольку, если не считать ужина, родители Анны особо не донимали подруг. В течение последних нескольких недель ее мать постоянно находилась дома, что обыкновенно должно было означать более строгий контроль за дочерью, однако мать проводила все свое время за компьютером, глядя на какие-то цифры и снова и снова набирая одни и те же слова. Анне казалось, что родители чем-то расстроены, но те отвечали, что она ошибается и все в порядке. Так или иначе, летние каникулы в этом году выдались просто архискучными. Как и в прошлом году, Анна должна была отправиться в детский лагерь, но в самом конце четверти отец сказал, что в этом году она никуда не поедет. Хорошо хоть Анна могла играть вдвоем с Пенни, хотя им самим приходилось находить себе развлечения. Но Пенни знала много всяких игр.

* * *

Одна из любимых игр Пенни называлась «Секретные агенты». Пенни жила в этом большом доме гораздо дольше, чем Анна, и постоянно рассказывала про него разные прикольные истории. Больше того, она знала всевозможные потайные места и закутки, где подруги могли играть и прятаться. Анна, разумеется, уже умела читать (по успеваемости она была в классе второй!) и знала, на каких дверях написано «Посторонним вход воспрещен» и «Служебное помещение», но Пенни неизменно настаивала, и, как верно заметила эта белокурая девочка, если бы никому нельзя было заходить в эти двери, их бы запирали на замок. Конечно, в игре «Секретные агенты» нужно действовать скрытно, чтобы вражеские шпионы тебя не увидели, при этом необходимо исследовать все потайные места в поисках секретов.

На самом деле Анна не надеялась найти никаких секретов. В некоторых помещениях, куда проникали подруги, было откровенно скучно: только старые половые тряпки и большие банки с моющими средствами, причем Анне приходилось напоминать Пенни, что это несъедобно. В других было уютно, как, например, в шкафу с большим металлическим баком внутри. Ковролин на полу был такой мягкий, а воздух такой теплый, что прошлой зимой это место стало для подруг любимым, они забирались туда, чтобы вздремнуть в углу под тихое ворчание труб под потолком.

На самом деле самым интересным, что обнаружили подруги, играя в «Секретных агентов», был Томми, но, впрочем, и он оказался довольно скучным. Томми было пять лет – совсем еще ребенок, и жил он в уродливой части дома: Пенни показала, как добираться туда через темные проходы и дыры в стене. Там всегда была мать Томми, усталая женщина, которой Пенни корчила рожи, и, похоже, Анна ей не нравилась, возможно, потому что она всегда пачкалась в грязи, когда пролезала по темным проходам и через дыры в стене. Но это было не важно, поскольку даже если Томми и был плаксой и его мать недолюбливала Анну и Пенни, они, судя по всему, были единственными детьми во всем доме и поэтому частенько играли вместе. Конечно, Томми не был секретом (и уж во всяком случае важным), поэтому до победы в «Секретных агентах» было еще далеко. И Пенни всегда хотела играть в эту игру, всякий раз обещая Анне, что уж теперь-то они точно найдут что-нибудь действительно клёвое.

Сегодня Пенни повела Анну по коридору у старой лестницы в уродливой части, с большими чугунными столбами посреди ступеней. В коридоре было пыльно и душно, обоев на стенах не было, но по крайней мере потолок был достаточно высоким, и подругам не приходилось ползти на четвереньках. Анна знала, что если она испортит еще одно платье, ее отправят спать без ужина – эта перспектива их с Пенни очень пугала. Она в который уже раз спросила у подруги, куда они направляются, а та, обернувшись к ней так, что в полумраке тускло освещенного коридора сверкнули ее глаза, сказала, что они идут в гости к ее маме.

Анна не могла поверить своим ушам. Во-первых, Пенни жила с ней с тех самых пор, как они переехали в новую квартиру, и ни разу не упоминала про свою мать, о чем подруги, естественно, рассказывают друг другу. И что гораздо важнее, мать едва ли можно считать секретом, так что для игры это не считается. Пенни лишь снова беззвучно рассмеялась и объяснила, что ее мать определенно является секретом, поскольку больше ее никто не видел. Она сказала, что ее мама любит прятаться и умеет делать это настолько хорошо, что ее до сих пор никогда не находили – ни разу. Конечно же, Анна не поверила подруге, поскольку знала, что та любит врать, и все-таки ей стало любопытно посмотреть на эту таинственную мать, поэтому она безропотно последовала за Пенни. Они долго бежали по коридорам, лавируя между ногами недовольных взрослых, пока не оказались у маленького деревянного люка в стене, выкрашенного в скучный белый цвет.

Анна с большим усилием распахнула маленькую дверцу. Она была покрыта толстым слоем пыли и поддалась с трудом, а Пенни в таких делах никогда не помогала, потому что была ненастоящей. Но как только дверца достаточно приоткрылась, она проскользнула мимо Анны и скрылась в темноте. Конечно, Анна не боялась темноты, она уже была большой, но все-таки сейчас она включила фонарик – маленький, зеленый, полученный в подарок при покупке какого-то детского журнала, – чтобы видеть, куда идти. Впрочем, луч был такой слабый, что особого толку от него не было, но все-таки он освещал покрытые паутиной деревянные балки, под которыми ползла следом за подругой Анна. Здесь было сыро и пахло плесенью, и Анна, следуя за крошечными туфельками Пенни, зажимала нос, чтобы не чихнуть. Через двадцать секунд она поняла, что полностью потеряла ориентацию. Однако Пенни неумолимо уходила вперед, и на какое-то жуткое мгновение Анна решила, что подруга бросила ее, оставила в темноте на веки вечные ползать по коридорам. Но тут Пенни резко остановилась, указывая на участок стены. Анна надавила на него, и он бесшумно повернулся, открывая коридор, который она до сих пор не видела.

Сперва ей показалось, что это обычный коридор на красивой стороне здания: те же стены, тот же самый ковролин, даже те же самые лампы под потолком. Но здесь не было дверей. По обеим сторонам тянулись глухие стены, заканчиваясь тупиком из плинтуса и обоев. Похоже, попасть сюда можно было только через крошечный служебный лаз. Однако здесь, в самом конце коридора, стояла мать Пенни.

Пенни выскочила на свет и, обнажая острые зубки в радостной улыбке, побежала к женщине, которая стояла совершенно неподвижно, отвернувшись к стене. Она была очень высокая, подумала Анна, и очень-очень худая, совсем как ее дочь. Однако кожа у Пенни не была такой синей, и волосы ее не были такими грязными. Сказать по правде, Анна испугалась этой женщины, хотя Пенни взахлеб рассказывала матери, как прошел ее день, добавив, что она привела сюда свою самую лучшую во всем мире подругу, чтобы поиграть.

Наконец мать Пенни медленно развернулась, хотя ноги ее не двинулись с места. Анна расхохоталась. Понимаете, у матери Пенни было такое глупое лицо, хотя когда Анна потом попыталась его нарисовать, у нее ничего не получилось, и папа выбросил все ее рисунки. А один даже сжег.

* * *

На самом деле людей Пенни не любила. Ей было интересно встречаться с ними, бегать вокруг них, разглядывать их вытаращенными глазами, однако восхищение это быстро перерастало в раздражение, а когда они заговаривали с Анной, она хмурилась. Однако Анна не принимала это близко к сердцу, полагая, что и она сама была бы сварливой, если бы ее никто не видел. Сама Пенни об этом не говорила, а всякий раз, когда Анна пыталась затронуть эту тему, она просто пожимала плечами и заявляла, что кроме Анны все вокруг скучные и глупые. В глубине души Анне это нравилось, хотя она и понимала, что это неправда.

Был еще всего один человек помимо Анны и матери Пенни, кому она улыбалась. Это случилось за три дня до того, как Анна впервые предложила подруге уйти из дома. Они играли в «Тюрьму» в уродливой части здания: еще одна игра, предложенная Пенни, в которой нужно было просовывать голову между прутьями решетки вокруг шахты лифта, после чего дергаться и делать вид, будто ты застрял. Анна отрывалась по полной, но Пенни была недовольна и постоянно останавливала ее, заявляя, что она играет неправильно, что было несправедливо, поскольку она не предупредила Анну о том, что есть какие-то правила насчет того, что говорить, когда у тебя застряла голова. Анна уже собиралась сказать об этом подруге, но тут почувствовала в коридоре какой-то отвратительный запах. Папа не переставал повторять ей, что от курения легкие становятся черными, словно гудрон, и именно поэтому курить в помещении запрещено, но Анна все равно знала, как пахнет табачный дым. В последние несколько недель она даже видела два-три раза, как курила ее мама, когда думала, что никто ее не видит. Ну, сейчас они находились в помещении, из чего следовало, что курить здесь нельзя. Вынув голову из решетки, Анна выпрямилась во весь рост и направилась туда, где находился источник дыма, стараясь сделать такое лицо, которое делала ее мама, когда Анна не хотела чистить зубы.

Курящий мужчина стоял перед дверью квартиры и не заметил ее приближения. Он был высокий и широкоплечий, со спутанными черными волосами, в одежде, которая выглядела очень старой даже для уродливой части здания. Анна громко кашлянула, пытаясь привлечь его внимание, но тут ей в горло попало облако дыма, и она закашляла уже по-настоящему. Тотчас же на грубом лице мужчины появилось смущение, он поспешно загасил сигарету и выбросил окурок в дверь за спиной. Присев на корточки перед Анной, которая все никак не могла отдышаться, он начал извиняться голосом с сильным акцентом. Анна попыталась было прочитать ему нравоучение про то, что курить в помещении нельзя, так как легкие станут похожи на гудрон, но в итоге снова раскашлялась. Когда она наконец остановилась, она увидела робко протянутую руку с предложением рукопожатия. Анна взяла ее, и ее крошечная ручка полностью потонула в здоровенной ручище незнакомца.

– Диего, – представился он.

– Анна, – сказала Анна.

Она оглянулась по сторонам, горя желанием представить Пенни, но та уже стояла рядом с Диего, глядя ему в лицо с выражением, которое Анна до сих пор никогда не видела. Это были не признательность, не веселье и не простое любопытство. Пенни была очарована этим человеком, словно он был игрушкой, которую до того она видела только в витрине магазина. Она обошла вокруг Диего, после чего широко улыбнулась Анне и кивнула. Диего проследил за взглядом Анны, но, судя по всему, он не мог видеть Пенни, как и остальные взрослые. Протянув руку, Пенни ласково прикоснулась своим длинным, перепачканным яркими красками пальцем к щеке Диего.

Тот тотчас же отшатнулся, словно ужаленный, и Пенни рассмеялась беззвучным смехом. Диего уставился на то место, где она только что находилась, перевел взгляд на Анну и снова обратно. Анна приросла к месту, уверенная в том, что ее сейчас прогонят прочь из-за грубости подруги, но вместо этого лицо Диего стало очень печальным. Затем он отвернулся и быстро направился к своей квартире.

– Извини, – не оборачиваясь, бросил он, и его голос дрогнул.

Анна была сбита с толку, но Пенни по-прежнему радостно скакала, говоря, что если Анна не будет ее лучшей подругой, Диего станет лучшим другом. Затем она вдруг надулась и потребовала, чтобы Анна нашла ей что-нибудь поесть.

* * *

Томми раздражал, но тут ничего нельзя было поделать. Он был всего на два года младше Анны, но с таким же успехом он мог быть младенцем, учитывая то, что его постоянно приходилось держать за ручку. Томми все еще боялся темноты, ему было страшно уходить далеко от своей квартиры, и он никак не хотел играть в смешные игры. И хуже того, он не слушал Анну, когда та пробовала ему объяснить, что говорит Пенни. И не то чтобы Томми ей не верил; просто он постоянно что-нибудь путал. Он смеялся над тем, что Пенни вовсе не считала смешным, пытался опередить Анну, предугадывая чувства Пенни, а когда он пытался разговаривать с ней, то вечно поворачивался не в ту сторону и говорил с пустым местом, словно дурачок. Но несмотря на все это Томми был единственным ребенком во всем доме, кого знала Анна, а иногда для игры одной пары рук оказывалось недостаточно.

Пенни относилась к Томми мягче, по крайней мере так казалось вначале. Она радостно смеялась, когда он не мог ее увидеть, и выглядывала у него из-за плеча, корча рожи Анне. Выгибая свою тощую как рельс шею, Пенни пристально смотрела на него, и ее глаза искрились весельем. Разумеется, от всего этого Анна не любила его сильнее, и порой она чувствовала шевелящуюся ревность от того, как ее воображаемая подруга на него смотрит, но это все-таки смягчало ее раздражение, пусть и самую малость. Пенни также нравилось, что мать Томми заботилась о здоровье далеко не так, как мама Анны, и нередко отправляла его гулять с зажатым в руке куском ярко раскрашенного желатина или жирной соленой гадостью, которую он успевал стащить со стола. Анну всегда раздражало, когда Томми появлялся в таком виде, поскольку в этом случае было очень трудно удержать внимание Пенни на чем-то другом. Она начинала расхаживать вокруг него, протягивая к нему свои тощие руки, не отрывая взгляда от нездорового лакомства, которое принес мальчик. Дождавшись, когда Томми отвлечется, она стреляла своим длинным извивающимся языком и забирала съестное. Томми всегда это замечал, обвинял в случившемся Анну и начинал плакать. Она терпеть не могла, когда он плачет.

Но хуже всего, по мнению Анны, было то, как неохотно Томми играл в игры, которые предлагали они с Пенни. Поскольку они были старше, они имели право выбирать, во что играть. Вот как все должно было быть, и хотя Томми в принципе вроде бы соглашался, всякий раз, когда Анна предлагала одну из игр Пенни, он качал головой и говорил, что его маме это, наверное, не понравится. Когда они предлагали сыграть в «Секретных агентов», Томми отказывался идти с ними в потаенные проходы, которые показывала Пенни. Когда Анна объясняла правила «Танцующих теней», он начинал плакать, а когда она только заводила речь о «Пуках», он зажимал уши руками, хотя эта игра была самой простой.

Однажды подругам удалось уговорить Томми сыграть в прятки. Это был холодный зимний день, и, несмотря на то что во всех квартирах отопление было включено на полную, в коридорах стоял леденящий холод, и дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Как только началась игра, Томми убежал и спрятался, как и Пенни. Анна обещала досчитать до ста, но где-то на сорока четырех ей надоело, и она, уверенная в том, что ее друзья уже далеко и все равно ничего не услышат, начала поиски. Первым делом она заглянула во все закутки и щели, где обыкновенно прятался Томми, но там его не оказалось. Затем Анна проверила лифты, поскольку Пенни любила переезжать с этажа на этаж, чтобы спастись от водящего. Анна всегда говорила, что это жульничество, поскольку, раз спрятавшись, нельзя больше перемещаться с места место, на что Пенни отвечала, что она никуда не перемещается, так как остается в кабине лифта. В любом случае в этот день оба лифта оказались пустыми. Анна даже заглянула в углы под потолком, куда любила забиваться Пенни, но ее подруги там тоже не было.

Странно, но когда Анна обшаривала коридоры третьего этажа, она кое-что обнаружила. У окна в дальнем конце она увидела контуры технологического люка, который они с Пенни исследовали уже много раз, и, подойдя к люку, увидела прозрачную дымку, ритмично выходящую сквозь щели: облачка дыхания, вырывающиеся на холод. Улыбнувшись, Анна подкралась ближе, но тут ее внимание привлек звук, раздавшийся у нее за спиной. Обернувшись, она увидела Томми, дрожащего от холода, с залитым слезами лицом. Анна разозлилась было, сказала ему, что нет смысла играть в прятки, если он сам выходит из укрытия до того, как она его нашла. Томми лишь расплакался еще сильнее.

– Пенни первая меня нашла, – всхлипнул он.

После чего убежал прочь, прежде чем Анна успела что-либо у него спросить. Когда она открыла технологический люк, там никого не было, а Пенни просто рассмеялась, когда Анна потом спросила ее об этом.

Но с тех пор прошло уже полгода, и хотя Томми еще долго не соглашался играть с ними, теперь они снова были втроем и развлекались по полной. Пенни придумала новую игру, которую она назвала «Крадущимися цыпочками», хотя Анне пришлось сказать Томми, что это была ее затея, и только тогда он согласился играть. Пенни объяснила, что играть нужно на старой лестнице в уродливой части дома, проходящей вокруг большого железного лифта. Один игрок назначался водящим и должен был стоять на середине лестницы, а остальные становились «крадущимися» и ждали наверху, стоя на четвереньках. Водящий начинал спускаться вниз, но как только он отрывал взгляд от своих преследователей, тем позволялось быстро красться по лестнице. Если они салили водящего до того, как тот успевал добраться до нижней площадки, они побеждали. Эта игра была нормальнее большинства прочих игр Пенни, чему Анна была рада, хотя ей в глубине души и казалось, что идея была позаимствована у «Замри-отомри».

Томми игра не понравилась; пятиться вниз по лестнице ему было страшно, поэтому он постоянно разворачивался, предоставляя Анне и Пенни уйму времени на то, чтобы его настичь. Но по крайней мере он согласился играть, хотя и постоянно спорил, что Пенни его не осалила, хотя та его определенно догнала. Одно дело то, что Томми ее не видел, но сама мысль, что Анна могла соврать, страшно ее злила, о чем она ему и сказала. Еще ему приходилось очень тяжело, когда водящим становилась Пенни, поскольку только Анна могла сказать, когда она смотрит на них, а когда нет, и Томми постоянно попадал впросак.

Приближался вечер, и Анна становилась все более рассеянной, постоянно прислушивалась, не зовет ли мать ее ужинать. Пенни, естественно, уже давно проголодалась и канючила, но тут все было как обычно, и Анна постоянно шикала на нее, призывая сосредоточиться на игре. Томми устал, и когда подошел его черед водить, он попытался отказаться, но Анна настояла, и он занял место на лестнице. Анна опустилась на четвереньки и вцепилась руками в край верхней ступеньки. Пенни застыла рядом с ней, с широкой улыбкой на лице. Сосредоточив взгляд на Анне, Томми сделал шаг назад, но когда он передвинул ногу, у него в глазах мелькнул страх, и он оглянулся, чтобы посмотреть, куда наступить. Анна тотчас же поползла вперед и успела преодолеть три ступеньки, прежде чем Томми обернулся. Пенни спустилась на четыре ступеньки и находилась перед нею, своими огромными глазами насквозь сверля стоящего впереди мальчика. Томми предпринял еще одну попытку. На этот раз он удержался от того, чтобы оглянуться, и шагнул на предыдущую ступеньку, но потерял равновесие и на мгновение поднял взгляд к потолку. Это длилось всего одну секунду, но и Анна, и Пенни не упустили шанс и быстро спустились еще на ступеньку. В полной тишине Томми старался не расплакаться. Из носа у него текли сопли, как бывало обыкновенно, когда он пытался сдержать слезы. Сунув руку в карман, Томми достал мокрый и грязный носовой платок. Но когда он вытаскивал его из кармана, вместе с ним выпало еще что-то: пакетик ярко-красных карамелек, который он, несомненно, пытался спрятать от подруг. Пакетик упал на лестницу, и Томми непроизвольно наклонился, чтобы его подобрать.

Потом Анна пыталась сложить воедино, что именно случилось, но все произошло слишком быстро. Пенни начала двигаться, гораздо быстрее, чем обыкновенно делала, когда играла. Она сбежала по лестнице к Томми, однако взгляд ее был прикован к карамелькам, таким ярким, что они будто светились. Томми выпрямился, но к этому моменту Пенни уже была рядом с ним и не собиралась останавливаться. Анна не вполне поняла, что произошло в следующие несколько секунд. Очевидно, Пенни не могла толкнуть Томми, поскольку ее не существовало, и Томми не мог ее увидеть. Так почему же он испугался? Однако он определенно вскрикнул, и это был не крик того, кто падает. Это был крик того, кто увидел нечто жуткое.

После этого подругам больше не разрешали играть с Томми.

Тогда Анна впервые сказала Пенни, чтобы та ушла. Дождавшись, когда они останутся вдвоем в ее комнате, – их отправили в кровать без ужина, – она повернулась к своей самозваной лучшей подруге.

– Уходи!

Пенни лишь беззвучно рассмеялась.

– Пенни, уходи!

Пенни нахмурилась.

– Уходи!

Пенни ушла.

Анна осталась сидеть у себя в комнате, голодная, в полном одиночестве.

* * *

Пенни вернулась только через два дня. Все это время Анна скучала до слез. Томми больше не отпускали играть с ней, а ее родители работали или разговаривали друг с другом шепотом, полагая, что она ничего не слышит. Анна пробовала занять себя сама, но игрушки казались ей старыми и скучными, а телевизор ей разрешали смотреть лишь один час в день. Она пыталась вспомнить, чем развлекалась до знакомства с Пенни, но теперь все это казалось ей детством. Конечно, Пенни была странной и порой немного пугающей, но разве не именно поэтому они подружились? У Анны никогда не было подруги, которая бы постоянно ее куда-то таскала, а сама она, как ни старалась, не могла придумать интересные развлечения. Ну а во все те игры, которые она знала, нужно было играть по крайней мере вдвоем.

Поздно ночью, когда родители думали, что она уже спит, Анна открыла буфет, в котором впервые встретилась с Пенни, и тихо окликнула ее.

* * *

Пенни обещала не злиться на то, что Анна ее прогнала, но она была очень голодна. Она сказала, что ей придется снова отправиться жить к своей матери, поскольку мать Пенни ее не кормит. И вот вечером, когда родители Анны легли спать, она прокралась на кухню и стала искать в холодильнике, чего бы поесть. Яблоко Пенни не хотела. Сандвич тоже не хотела. Она не хотела остатки риса с яйцами и картофельные вафли. Похоже, Пенни не хотела ничего из того, что было в доме.

Утром на следующий день, когда родители занялись тем, что у них было намечено на сегодняшний день, Анна объявила о том, что собирается поиграть с Пенни. Она притворилась, что не заметила недовольное выражение папиного лица, когда спустя всего два дня тот снова услышал это имя, однако останавливать ее он не стал. Анна достала из-под кровати все карманные деньги, какие ей удалось насобирать, тринадцать фунтов и сорок пенсов, и подруги сделали то, что до сих пор никогда не делали без родителей Анны: они вышли из здания. Анна прошла мимо стола, за которым сидел мужчина, который, как объяснила ее мама, не был полицейским, однако все говорили о нем как о полицейском, и сказала ему самым своим взрослым голосом, что мама послала ее одну за молоком. Какое-то страшное мгновение Анна боялась, что мужчине за столом известно, что у них в холодильнике еще достаточно молока, но он просто кивнул и сказал, чтобы она возвращалась поскорее.

Но Анна и Пенни не пошли за молоком, и у ее подруги округлились глаза, когда Анна провела ее через раздвигающиеся двери «Макдоналдса» напротив. Аромат масла и химических добавок ударил подруг волной, и Пенни издала звук, который Анна никогда прежде не слышала. Обернувшись, она увидела свою подругу с улыбкой до ушей, из уголка рта вытекала тонкая струйка слюны, капающая на пол. Когда Анна сделала заказ, кассирша недоверчиво огляделась по сторонам в поисках взрослых, поэтому Анна указала на пожилого мужчину, сидящего у окна спиной к ним, и сказала, что это ее папа. Вскоре она спешила с двумя тонкими гамбургерами и бумажным пакетом блестящей картошки фри к липкому пластиковому столу, за которым уже устроилась Пенни. Пододвинув еду своей воображаемой подруге, Анна стала ждать.

На одно мгновение, всего на одну-единственную безмолвную секунду Пенни встретилась взглядом с Анной, и у нее в глазах сверкнула глубокая благодарность. После чего они снова загорелись голодом, и она набросилась на лежащую перед ней еду. Пенни даже не потрудилась развернуть обертку, а нетерпеливо разорвала ее своими длинными тонкими пальцами и маленькими острыми зубами. Во все стороны полетели ломтики картошки и брызги соуса – началось жадное пиршество фаст-фудом. Челюсти Пенни лихорадочно работали, вся ее хрупкая фигурка тряслась, когда она расправлялась с остатками картошки фри. Наконец Пенни скользнула взглядом по дешевому пластиковому подносу перед собой, высматривая, что бы еще съесть, что бы еще сожрать. Но больше ничего не было.

Анна наблюдала за своей подругой, потрясенная ее безграничной прожорливостью. Она никогда не видела, как Пенни ест по-настоящему, если не считать каких-то маленьких кусочков, которые ей перепадали иногда от Томми. Ей хотелось верить, что никто из присутствующих в зале не видел это отвратительное зрелище, но, похоже, никто даже не смотрел в их сторону. С пальцев Пенни стекал кетчуп, лицо ее было перепачкано маслом, и она, если такое только возможно, казалась еще более худой, чем прежде. Кости выпирали сквозь кожу, руки слегка дрожали, и она с тоской озиралась на полки фаст-фуда за кассами. Анне стало стыдно, что у нее не осталось больше денег, чтобы купить Пенни еще поесть, но она уже начинала думать, что ее подруга, наверное, будет голодна всегда. Хотя она не совсем это понимала. Определенно, она представляла себе Пенни не такой. Но опять же, она никак не думала, что воображаемые подруги вообще могут есть, однако правда была налицо.

* * *

В последующие несколько дней отношения Анны со своей лучшей подругой становились все более натянутыми. Атмосфера в доме была напряженной, родители притихли. Отец не переставал повторять, какая у них хорошая квартира, словно пытаясь убедить в этом себя, и для Пенни еды больше не было, что ее очень злило, хотя она все равно не ела здоровую пищу. Они с Анной часто ссорились, и Анна по крайней мере раз в день прогоняла ее, хотя потом быстро звала обратно.

В тот вечер Анна прогнала Пенни после того, как та долго приставала к ней, требуя удрать из квартиры и поиграть в «Секретных агентов». Но Анна устала, общение с возбужденной подругой отнимало слишком много сил, поэтому она прогнала ее и легла спать. Ей не понравилось лицо Пенни, когда она сказала ей, чтобы та уходила, но она решила, что всегда можно будет извиниться утром.

Часов в комнате у Анны не было, поэтому она не могла узнать, сколько было времени, когда она проснулась посреди ночи. Кондиционер не работал, в комнате было душно, а слабенький ночник не давал обычного уюта, поскольку мебель вокруг отбрасывала резкие черные тени. Что-то было не так.

– Пенни! – негромко окликнула Анна, стараясь изо всех сил показаться храброй.

Ответа не последовало. Анна укуталась в одеяло, хотя на самом деле в комнате было тепло, и постаралась снова заснуть. За дверью ее комнаты послышалось какое-то движение – медленные тихие шаги маленьких ног по дубовому паркету. Анна выбралась из кровати и, пользуясь тем, что коврик у кровати заглушил звуки ее шагов, медленно и бесшумно приблизилась к двери и распахнула ее. Больше всего в этот момент она боялась разбудить своих родителей, но это чувство быстро изменилось, когда, выглянув в коридор, она увидела маленькую, щуплую фигурку удаляющейся Пенни. Анна окликнула свою воображаемую подругу, и та обернулась. У нее на лице застыла все та же улыбка, и она подмигнула Анне своим большим глазом. После чего вошла в спальню ее родителей.

Анна помедлила мгновение, гадая, что Пенни там понадобилось. С нарастающим в груди недобрым предчувствием она поспешила следом за подругой, стараясь не шуметь. Дверь была распахнута настежь, и Анна проскользнула в коридор, дожидаясь, когда ее глаза привыкнут к темноте.

Пенни стояла на большой кровати между родителями Анны. Она медленно переходила от одного к другому, наклоняясь и всматриваясь в их лица. Ни матрас, ни постельное белье не проминались под ее шагами, что было разумно, поскольку Пенни не существовало. Но в таком случае почему Анна так встревожилась? Почему у нее в груди поселился гложущий страх, отчетливо врезавшийся в память образ странной девочки, пожирающей мусорную еду, заполнившую поднос? Рот Пенни растянулся в широкой улыбке над головой у мамы Анны, и, несмотря на то, что они провели вместе так много времени, Анна в очередной раз поразилась тому, как же много у ее подруги зубов.

– Пенни, уходи! – прошипела Анна, отчаянно стараясь не разбудить родителей.

Пенни не обращала на нее внимания.

– Уходи!

Ее отец вздохнул и перевернулся во сне, и у Анны замерло сердце, но затем он снова успокоился. Но этого оказалось достаточно для того, чтобы наконец привлечь внимание Пенни. Она повернула свое бледное лицо к Анне, и они уставились друг на друга.

– Я так хочу есть, Анна, – наконец сказала Пенни. Голос ее прозвучал громко и отчетливо, однако родители Анны даже не шелохнулись, поскольку слышать его могла она одна.