Текст книги "Как общаться с вдовцом"

Глава 6

Примерно в полдень приходит Лейни Поттер и приносит мне мясной рулет. После катастрофы друзья Хейли стали по очереди меня навещать; я давным-давно убедил всех, что больше не надо ко мне приходить, но Лейни, которой достались вторники, не сдавалась. Войдя в дом, Лейни ставит рулет в холодильник, обнимает меня и целует в щеку. Она тесно прижимается ко мне всем телом – совсем не так, как замужняя женщина должна обнимать холостяка; разговаривая, она часто дотрагивается до меня, спрашивает, все ли у меня в порядке. Она была бы счастлива, если б я разревелся прямо при ней – тогда она смогла бы меня обнять и успокоить. У Лейни ярко-рыжие волосы, аппетитная фигура и губы, как у порнозвезды – пухлые, словно покусанные пчелами. Ее муж, Дейв, лет на пятнадцать старше меня, он юрист. Лейни тридцать четыре, из наших общих знакомых к моему поколению принадлежит только она одна. Лейни всегда со мной флиртовала – невинно, в шутку, словно это наша общая игра, но последнее время она увеличила обороты. Ничего такого, чему нельзя было бы при необходимости найти невинное объяснение, однако в ее объятьях читался недвусмысленный призыв.

– Выглядишь ты не очень, – говорит Лейни, отстраняясь, но не отпуская меня и словно невзначай прижимаясь ко мне бедрами.

– Я рассматривал фотографии и плакал.

Я не это хотел сказать, но так уж получилось. Я в довольно-таки странном состоянии: не могу смотреть никому в глаза дольше пары секунд, но стоит задать мне простой вопрос – и я изолью вам душу. Когда Лейни позвонила в дверь, я валялся в гостиной на полу, разглядывал наши с Хейли фотографии, которые лежали в коробке из-под обуви – мы так и не собрались вставить их в альбом, – и ждал, пока в окне погаснут последние лучи солнца, освещавшие галактику, чтобы с полным правом открыть бутылочку “Джека Дэниелса”.

– Бедный Дуг, – произносит Лейни и снова обнимает меня. Я чувствую, как ее твердые соски, словно два обкатанных морем гладких камешка, прижимаются к моей груди, я слышу запах кожи в ложбинке на ее шее – этот ни с чем не сравнимый аромат, характерный для рыжих, и ловлю себя на том, что мне хочется лизнуть ее шею и посмотреть, что будет. День был поганый, просто никудышный, и мне вдруг улыбается мысль о том, чтобы раздеть соблазнительную Лейни Поттер, которая явно только того и ждет, и затеряться в изгибах и ямочках ее нежной плоти. Я понимаю, что в постели она не будет вести себя активно, не будет кричать от страсти, не будет дикой и необузданной – да и когда я в последний раз вот так занимался сексом? Я не спал ни с кем целый год, и, быть может, секс с Лейни Поттер поможет мне воспрянуть духом.

Я ощущаю, как твердеет мой член, прижатый к бедрам Лейни, я чувствую, что ее сердце бьется сильнее, я слышу, как она учащенно дышит мне в ухо, но я знаю, что секс с ней стал бы ошибкой. Она начала бы приходить каждую неделю – быть может, несколько раз в неделю; я не успел бы оглянуться, как мы закрутили бы запутанный роман и она стала бы жаловаться мне на Дейва, рассказывать, что хочет его бросить, и мне пришлось бы ее избегать, а это непросто, потому что я никогда не выхожу из дома – и все из-за того, что в минуту слабости я принял свое безграничное одиночество за обыкновенную похоть.

– Извини, – говорю я, освобождаясь из ее объятий. – Я сегодня неважно себя чувствую.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашивает Лейни. На ее лице горит легкий румянец, она взволнованно оглядывает кухню.

– Думаю, я просто поем и лягу спать.

– Мне больно при мысли о том, что ты здесь один и тебе плохо, – продолжает она. – Хочешь, я останусь ненадолго?

Она что-то говорит, я ей отвечаю, но одновременно с этим идет другой разговор: беседуют наши глаза (хотя, встретившись взглядом, мы тут же отворачиваемся), ведут диалог наши нервно-оживленные руки, перекликаются пульсации в чреслах – я не успеваю уследить за всеми этими разговорами. Ощущение такое, будто одновременно слушаешь радио, смотришь телевизор, пылесосишь и болтаешь по телефону.

– Нет, все в порядке, – уверяю я, провожая Лейни до двери. – Правда. Мне просто нужно поспать.

– Я могу подоткнуть тебе одеяло, – предлагает Лейни, и я спиной чувствую ее взгляд.

– Все хорошо. Спасибо.

У порога она снова обнимает меня, и на этот раз я целую ее в щеку, до смешного гордый тем, что не поддался искушению. Я никогда не спал с замужней женщиной – скорее потому, что как-то не было случая, чем из принципа, – но что-то подсказывает мне: сейчас не самый лучший момент, чтобы начинать. Дейв Поттер, муж Лейни – юрист, он занимается частной практикой вместе с Майком Сендлменом, человеком, который через несколько недель женится на моей сестре Дебби. Улавливаете связь? Жена трагически погибает – и жизнь превращается в дрянной сериал.

И все же… У Лейни до смешного сексуальные губы, похожие на две длинные, сужающиеся к уголкам подушки, лоснящиеся и блестящие, и раз я не собираюсь с ней спать, я не вижу ничего дурного в том, чтобы задеть их краешком рта, целуя Лейни в щеку.

– Спасибо тебе за все, Лейни.

– Если тебе что-нибудь понадобится, Дуг, я всегда готова помочь, – отвечает она, многозначительно глядя мне в глаза. – Ты ведь это знаешь, правда?

– Да.

Ее улыбка – открытое признание в том, что между нами что-то происходит, и это нужно просто принять. Глядя на то, как она садится в машину, я чувствую легкий укол сожаления; я все еще помню нежную припухлость ее губ на моих губах. Я не знаю, почему она предлагает мне себя: потому ли, что несчастлива в браке, потому ли, что одинока, или ей все надоело, или оттого что Дейв так же скучен и вял в постели, как за ее пределами, – как бы то ни было, я думаю, разумнее оставить все как есть. Потому что в конце концов мне придется расстаться с Лейни, и она будет чувствовать, что ею воспользовались, а мне будет плохо. И хотя я не знаю наверняка, как все обернется, я абсолютно уверен, что на этом вторники с Лейни Поттер закончатся. Обдумав все окончательно, я прихожу к выводу, что по ее мясному рулету буду скучать больше, чем по чему-либо еще.

И все-таки, когда она ушла, я испытал разочарование и злость. Мне хочется кого-нибудь обнимать, целовать, лизать, сосать, слышать, как подо мной кто-то извивается и дрожит. Я хочу почувствовать терпкую сладость женских губ, хочу лежать голым и потным между вздымающихся волной, горячих и влажных бедер Лейни Поттер.

– Я хочу трахаться, – жалуюсь я Клэр по телефону. Мы болтаем каждый день.

– И из-за этого ты испытываешь чувство вины.

– Думаю, да.

– Не стоит.

– Ладно. Я рад, что мы поговорили об этом.

– Я серьезно, Дуг. Это же абсолютно естественно. Все трахаются.

– Не рановато ли?

– Жениться – может быть. Ходить на свидания – вероятно. Но секс? Это же чистой воды физиология. Все равно что просраться.

– Мне такое сравнение никогда не приходило в голову.

– Однако это то же самое. В тебе накапливается что-то, что просится наружу.

– Мне кажется, это неправильно.

– Преодолей себя, братишка. Если некая озабоченная домохозяйка спит и видит, как бы заняться с тобой сексом – и не обязательно по телефону, – так, черт подери, достань свой аппарат и займись делом! Большую часть жизни ты мечтал, чтобы у тебя было, кому, э-э-э, позвонить в случае чего. Так теперь твоя мечта сбылась.

– Это добром не кончится.

– Ничего еще даже не началось, а ты уже переживаешь о том, как что кончится, – сердится Клэр. – Относись к этому так. Первые несколько раз, когда ты занимаешься сексом, все хреново. Ты как заново рожденный девственник – со всем этим грузом эмоций. Тебе будет трудно держать ритм, или же ты кончишь слишком быстро, или вообще не кончишь, а потом впадешь в депрессию. Поэтому лучше разберись с этим дерьмом сейчас, чтобы не обосраться, когда встретишь кого-нибудь подходящего.

– Спасибо за поддержку. Ты меня очень подбодрила.

Клэр смеется.

– Чем могу.

Я вздыхаю.

– Она замужем.

Клэр вздыхает, передразнивая меня, и произносит, пародируя мой покорный тон:

– Ты живешь в Нью-Рэдфорде, братишка. Там другие не водятся.

Клэр – моя сестра-близнец, мой внутренний голос, нравится мне это или нет. Она была первой, кому я позвонил, когда погибла Хейли. Ну, не совсем так. Сначала я вроде как позвонил матери. Была глубокая ночь, мне только что позвонили из авиакомпании и сообщили о катастрофе. Я не помнил, как набрал номер родителей.

– Алло, – сказала мать хриплым со сна и густым, как сироп, голосом. – Алло? – Я слышал темноту в ее спальне – гнетущую тишину, которую я только что нарушил. – Кто это?

Я не мог говорить. Заговорить значило впустить разъяренную толпу действительности, которая сейчас сердито бурлила у ворот моего посольства.

– Алло! – повторила мать еще раз, потом сказала: – Скотина, – и повесила трубку.

Хейли умерла, а моя мать назвала меня скотиной. Это мелочи, но они навсегда врезаются в память.

Где-то, в поле или в лесу, еще дымились обломки самолета, повсюду лежали вперемешку части тел, остатки багажа и обугленные, искореженные куски фюзеляжа. И где-то посреди этой бойни была моя Хейли, та самая женщина, которую я поцеловал на прощанье всего несколько часов назад – тот же каскад густых светлых волос, те же длинные ноги, которыми она обвивала меня, те же большие умные глаза, курносый нос и тонкие чувственные губы, которыми я никогда не мог насытиться… Все это было там, в каком-то неизвестном, случайном месте – безжизненное, как горящие покореженные обломки вокруг нее. В это было невозможно поверить. Я знал, что это правда, но я этого понять не мог.

Казалось, это понимает парень в зеркале, с бледным и перекошенным лицом: в его глазах тлела искра ужаса, не успевшая разгореться и исказить лицо. Но я ничего не чувствовал. Я бросил испытующий взгляд на парня в зеркале. Улыбнулся ему. Он ответил мне кривой ухмылкой душевнобольного. Я изобразил на лице гримасу ужаса и грусти, словно актер, готовящийся к занятию по системе Станиславского – когда несколько чокнутых доходяг сидят в кружок и хлопают нарочитой игре друг друга, а какая-нибудь неудачница, похожая на Глорию Свенсон[11]11
  Глория Свенсон (1899–1983) – знаменитая американская актриса кино, театра и телевидения.


[Закрыть], в клубах дыма своей сигары высказывает бессмысленные критические замечания. Хейли умерла, а я дурачился перед зеркалом. Я всегда чувствовал, что не достоин ее любви, и если мне нужно было доказательство этого, то оно сейчас смотрело мне прямо в лицо…

– Хейли умерла, – произнес я вслух. Мой голос заполнил комнату, словно громкий пердеж на званом обеде. Нормальные люди на такой звонок отреагировали бы бурно, правда? Они бы в отчаянии кричали “нет!” и, рыдая, падали на пол или в слепой ярости молотили по стене кулаками – так, что в конце концов было бы непонятно, трещит стена или их разбитые кулаки. А я лишь стоял у кровати, потирая шею и недоумевая, что же мне делать. Думаю, я был в ступоре, и это хоть немного утешает, потому что Хейли не заслужила жалкую отговорку вместо нормальной человеческой реакции на ее кончину.

Первым порывом было позвонить кому-нибудь. Я инстинктивно набрал номер мобильного Хейли, не понимая, на что надеюсь. Тут же включился автоответчик. Привет, это Хейли. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я перезвоню вам, как только смогу. Спасибо, до свидания. Она записала это сообщение как-то вечером на кухне, и фоном было слышно, как мы с Рассом смеемся над какой-то телепередачей. За последние несколько лет я столько раз слышал это сообщение, что уже давно по-настоящему перестал его воспринимать. Но сейчас я вслушивался в ее спокойный, уверенный голос, в рассеянную интонацию, с которой Хейли торопливо проговаривала эти слова, в наш еле слышный смех на заднем плане. Она не могла умереть. Она была здесь, в телефонной трубке, и ее голос звучал в точности как всегда. У мертвых не бывает автоответчика. Телефон запищал, и я осознал, что сейчас он записывает мое сообщение. “Привет, детка”, – произнес я глупо, но больше не смог выдавить из себя ни слова и повесил трубку.

И тут в мою голову закралась ужасная эгоистичная мысль, потом еще одна, и вот уже они хлынули потоком, одна за другой – так бывает, когда придержишь дверь перед какой-нибудь пожилой дамой, а за ней идут еще пятнадцать человек, и ты стоишь и держишь дверь, хотя собирался пропустить всего лишь одну-единственную старую леди.

Как я с этим справлюсь?

Где я буду жить?

Полюбит ли меня еще кто-нибудь?

Я представил себе обнаженную Хейли, которая выходит из ванной, призывно улыбается мне и идет к постели. Улыбнется ли мне когда-нибудь вот так какая-нибудь обнаженная женщина? И даже тогда, в эту страшную минуту, я знал, что будут и другие голые женщины, и мне стало стыдно за то, что я это знаю. Но посмотрит ли на меня хоть одна из них так, как смотрела Хейли?

А еще – и это было хуже всего, не для слабонервных – я испытал явное чувство облегчения, осознав, что она никогда меня не разлюбит: теперь она будет любить меня вечно. Я почувствовал себя большим негодяем, чем когда бы то ни было, и это не просто слова.

Хейли умерла. Я попытался постичь это. Она не вернется. Я ее больше никогда не увижу. Все это ничего не значило. Это были лишь слова – не более чем непроверенные гипотезы. Что мне теперь делать? Хейли умерла. Хейли умерла. Хейли умерла. Мне казалось важным постичь эту мысль во всей ее полноте: тогда я смогу действовать и сделаю все, что нужно.

А что нужно? Об этом я ни черта не знал, но я прекрасно помнил о Рассе, который спал в своей комнате в конце коридора. Он сейчас спит, но проснется он в кошмарном сне и никогда уже не будет спать спокойно. Расс никогда не будет дышать, улыбаться, есть, плакать, думать, кашлять, гулять, моргать, испражняться и смеяться так, как раньше, и он еще даже не подозревает о том – и это казалось особенно жестоким и несправедливым. Я уже тогда понимал, что видеть его горе мне будет труднее, чем переживать самому. Мне захотелось уйти, пока он не проснулся, сбежать, чтобы никогда не увидеть его глаз, полных ужаса и скорби от осознания того, что жизнь изменилась.

Что же мне делать?

Двигаться. Позвонить кому-нибудь. Кто-то должен знать, что нужно делать.

Я снова снял трубку.

– Алло, – пробормотал Стивен, муж Клэр.

– Могу я поговорить с Клэр?

– Дуг? – спросил он сонно. – Господи! Ты знаешь, который час?

– Без семнадцати минут два. Мне нужно поговорить с Клэр.

– Она спит, – произнес он твердо.

Стивен всегда меня недолюбливал. Я горячо умолял Клэр не выходить за него замуж и подробно объяснил ей причины, по которым он ей не подходит, а Стивен обиделся – отчасти, по общему мнению, потому, что мне хватило ума произнести обличительную речь во время тоста на их свадьбе. В свою защиту я могу сказать, что я был молод и там был бесплатный бар.

– Время не ждет.

– Все в порядке?

Хейли умерла.

– Мне просто нужна Клэр.

В трубке послышался короткий приглушенный шорох, и к телефону подошла Клэр, ее голос звучал смущенно и хрипло.

– Дуг, какого хрена?

О ее манере выражаться всегда ходили легенды, и даже теперь, выйдя замуж за одного из самых богатых наследников в Коннектикуте, Клэр сохранила ее, словно драгоценный талисман детства.

– Самолет Хейли разбился. Она умерла, – наконец я произнес это, и мне показалось, будто что-то холодное и твердое встало на свое место.

– Что?

– Хейли умерла. Ее самолет разбился.

– О господи. Ты уверен?

– Да. Звонили из авиакомпании.

– Они точно знают, что она была на борту?

– Да.

– О черт, – произнесла Клэр и заплакала.

Мне хотелось сказать ей, чтобы она не плакала, но я до сих пор не проронил ни слезинки и решил, что кто-то же должен это сделать, поэтому Клэр плакала за меня, а я слушал, как она всхлипывает.

– Я еду, – выговорила Клэр.

– Все в порядке. Не надо.

– Заткнись, черт подери. Я буду через час.

– Ладно.

– Позвонить маме и папе?

– Нет.

– Дурацкий вопрос. Прости, – было слышно, что Клэр с трудом переводит дух: она кружила по комнате, одеваясь, и кричала на Стивена, чтобы тот заткнулся. – Где Расс?

– Спит, – ответил я. – Клэр…

– Да.

– Я не знаю, что делать.

– Просто дыши. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

– Мне в голову лезет какая-то чушь.

– У тебя шок. Ладно, я уже в машине.

Мгновение спустя раздался громкий треск.

– Твою мать!

– Что это было?

– Я багажником снесла дверь в гараже.

– Господи. Ты в порядке?

– В полном, – ответила она. – Чертова дверь упала. Я просто проеду по ней.

– Езжай осторожно.

– Да хрен с ним. Послушай…

Клэр забыла, что говорит со мной по домашнему телефону, а не по мобильному; как только она отъехала от гаража и оказалась вне зоны действия сети, связь прервалась.

Глава 7

Четверг. День. Нескончаемое объятье Лейни. Обычно Лейни приходит по вторникам, но она утверждает, что была поблизости.

– Ты живешь поблизости, – замечаю я глупо.

– Точно, – соглашается она, краснея. Два часа пополудни, и я уже пропустил для разогрева несколько глотков “Джека Дэниелса”. На Лейни обтягивающая блузка без рукавов, а ложбинка на ее груди – словно теплая манящая улыбка, поэтому я оставляю придирки. Лейни жарко дышит мне в ухо, ее пальцы паутиной оплетают мой затылок, зарываются в волосы, мое лицо прижато к ее плечу, усыпанному светлыми веснушками. Что-то творится с нашими ногами – они занимают какую-то хитрую позицию и переплетаются, хотя мы стоим, так что я через джинсы чувствую, как горячо у нее между ног, и я уверен, что она чувствует, как у меня в штанах зарождается движение.

Это неправильно, думаю я.

Бога нет, думаю я.

Хейли, думаю я.

А потом – Хейли нет.

И в этот момент я отодвигаюсь и целую Лейни прямо в пухлые, ягодно-красные губы, захватываю в горсть ее рыжие волосы на шее. Ее губы ждут меня, они уже приоткрыты, язык проворно обвивается вокруг моего, проникает в мой рот. Поцелуй длится вечность. Фактически это несколько поцелуев, слившихся в один, словно связанные вместе коробки овсяных хлопьев в супермаркете, – непрерывная схватка языков, смешение губ. Ведь если мы остановимся, будет время одуматься, но из раздумий ничего хорошего не выйдет. Из того, что я трахну Лейни, тоже вряд ли получится что-то хорошее, и я это знаю, но кого это когда останавливало? Во вторник мы были на волосок от опасности. Сегодня Лейни нарядилась, чтобы бить наверняка: глубокое декольте, короткая обтягивающая юбка, длинные ноги натерты маслом для загара “Коппертон” до легкого блеска. Другого выхода просто нет. Я сдался без боя.

Наши руки яростно рассекают воздух, словно мы танцовщики из Гонконга: ладони сжимают, гладят, ласкают, шарят под одеждой. Ее пальцы порхают по моей спине, залезают ко мне под футболку, впиваются в кожу, мои пальцы скользнули ей под юбку и стиснули ее обнаженный зад. Разве сейчас перестали носить нижнее белье? Я, например, ношу. И если честно, это может стать проблемой. Но Лейни одной рукой расстегивает пряжку моего ремня и крепко обхватывает меня пальцами, штаны и трусы сползают мне на колени. Она пытается взобраться на меня прямо там, прислонив меня спиной к холодильнику, к нашим ногам сыплются магниты в форме фруктов и старые календари. Но когда и кому это удавалось? Лейни на каблуках одного роста со мной, и нам просто не удается найти правильную позицию. Я замечаю, что ее взгляд падает на кухонный стол, но за ним я обычно ем. Правда в том, что, хоть я и люблю секс так же сильно, как любой другой парень, который год не трахался, но я знаю, что на полу можно получить синяк, на ковре – натереть колено (вопреки тому, что мы видим в кино), поэтому ничто не сравнится со старой доброй кроватью. О нашей с Хейли спальне и речи быть не может, поэтому я веду Лейни в гостевую спальню в подвале. Здесь она выскальзывает из одежды и растягивается на одеяле всем своим длинным тренированным телом. Она призывно смотрит на меня, приоткрыв рот – как птенец в гнезде, ждущий, когда мать принесет ему в клюве червя. “Скорей”, – произносит она хриплым от возбуждения голосом, когда я на секунду запутываюсь в футболке. Это единственное слово, которое было сказано за все время, что мы занимались сексом.

Более чем странно целовать чьи-то губы – чужие, не Хейли, проводить по изгибам незнакомой груди сначала пальцами, потом языком, слышать, как кто-то другой дышит, стонет, приноравливаться к ритму чьих-то мерно двигающихся бедер. Я не знаю, что ей нравится, мне незачем смотреть ей в глаза – наверно, поэтому я избегаю ее взгляда. Лейни сладострастна – в хорошем смысле слова, а не в том, которое иногда употребляется как эвфемизм. Но она крупнее Хейли, есть что-то пугающее в ее арбузных грудях, широких мощных плечах и пышных бедрах. Спустя некоторое время она перекатывается и садится на меня верхом; когда Лейни наклоняется, меня на мгновение охватывает клаустрофобия. Но внутреннее устройство в отличие от внешнего от модели к модели не меняется, и как только я вхожу в нее, все встает на свое место. Пока мы занимаемся сексом, она тесно прижимается открытым ртом к моим губам. Язык Лейни яростно мечется у меня во рту, и ее стоны перекликаются с ритмом движения наших тел. Она сильно прикусывает мою нижнюю губу, и я чувствую вкус собственной крови, но Лейни тут же слизывает ее.

Честное слово, я изо всех сил пытаюсь не думать о Хейли, я стараюсь раствориться в настойчивых безудержных движениях Лейни, в том, насколько она неутомима и естественна в своей страсти, но даже когда она громко стонет, я понимаю, что парю над нами, бесстрастно наблюдая всю сцену сверху, и поверьте: в том, чтобы увидеть себя со стороны во время секса, приятного мало. Неважно, красив ты или нет, – все равно чувствуешь себя идиотом, узрев глупое выражение своего лица, полуприкрытые глаза и решительно сжатые челюсти, когда в спешке натягиваешь какую-нибудь телку с таким видом, словно от этого зависят судьбы мира. Женщины во время секса закрывают глаза – не для того, чтобы представить себе Брэда Питта, но потому, что им не хочется видеть вашу глупую рожу. А Брэд Питт всего лишь приятное к этому дополнение.

Когда мне было шестнадцать, Клэр решила, что моя девственность меня тяготит, и уговорила свою подружку Нору Бартон со мной переспать. Нора была тощая, плоскогрудая, но она решила мне отдаться – пусть даже на слабо и для смеху, и поэтому для меня она была самой лучшей. Мы занялись сексом в моей спальне, Нора осталась у нас на ночь – якобы позаниматься с Клэр. Я помню, что все шесть или семь минут, пока мы трахались, я думал: “Так вот он какой, секс. Я занимаюсь сексом”, снова и снова, пытаясь хоть на секунду перестать думать и раствориться в новых ощущениях. А потом все кончилось, и Нора на цыпочках вернулась в спальню Клэр, чтобы перед сном вдоволь посмеяться надо мной и перемыть мне косточки, а я полчаса спустя сидел на своей кровати, с грустью ощущая, как мой член снова напрягается, и недоумевал, почему же я ничего не почувствовал.

Хейли умерла, а я занимаюсь сексом. Быть может, странность ситуации заключалась в этом: вот я в подвале трахаю жену соседа… а может, это Хейли… Я представляю себе ее обнаженное тело, и у меня на глазах внезапно выступают слезы. Но это снова Нора Бартон, и я могу поклясться, что ничего не чувствую, словно мне в пах сделали укол новокаина, – хотя я и слышу свои собственные стоны, которые становятся все громче и чаще.

А потом мы лежим рядом, и Лейни двумя пальцами водит по моей скользкой от пота спине, нежно целует мое лицо, и я чувствую легкий вкус пота на ее шее.

– Дуг, – шепчет она нерешительно, прерывая затянувшееся молчание.

– Лейни, – отвечаю я, чувствуя, как воздух наливается тяжестью.

– Нет, ничего, – отвечает она, помолчав, и это замечательно, потому что, если честно, говорить не о чем. От того, что она сказала только это и больше ничего, я испытываю к Лейни прилив теплого чувства благодарности и целую ее. И потому, что я поцеловал ее, она тоже целует меня, захватывая своими до невероятности пухлыми губами мои тонкие губы, ее зубы сжимаются, язык осторожно пробирается в мой рот. А я орудую пальцами меж ее влажных бедер; она переворачивается на живот и ложится на меня, проводит языком по моим соскам, и вот уже мы снова ласкаем друг друга. В этой позе Лейни удобнее, и теперь она направляет мои губы, куда ей хочется. Ее стоны становятся громче, а бедра раскачиваются ненасытно и дерзко. И поэтому мне удается раствориться в ней, в ее плоти, запахе, вкусе. Я испытываю настоящий оргазм. Потому что, потому что, потому что. Потому что Хейли умерла, и я в подвале занимаюсь сексом с замужней женщиной. Потому что теперь мне уже все равно. Потому что я одинок, пьян и хочу трахаться. Потому что, потому что, потому что.

Потому что я все равно затрахался.

Лейни уходит, на прощанье наградив меня долгим поцелуем и многозначительным взглядом, который обещает, что она скоро вернется.

– Сегодня все было просто чудесно, – шепчет она мне на ухо. – Как бы мне хотелось вернуться попозже, заниматься любовью ночь напролет, а утром проснуться в твоих объятиях.

Но она не может. Потому что мне нужно время, чтобы принять это, все обдумать, испытать муки совести, а еще потому, что меня трясет, когда вместо “заниматься сексом” или “трахаться” говорят “заниматься любовью”. Хейли никогда не говорила “заниматься любовью”. Это же просто глупо.

А сейчас Лейни пора ехать домой, готовить ужин для мужа и детей, а я уползу обратно в разворошенную кровать и заплачу в одиночестве, зарывшись головой в пахнущую сексом подушку, на которой осталось несколько темно-рыжих волос. Я всхлипываю громче, мое тело содрогается от рыданий, они пронзают меня, словно раскаленные клинки. Я никогда не изменял Хейли, даже никогда об этом не думал: значит, если я только что занимался сексом с кем-то еще, то Хейли и правда больше нет. Я и раньше знал, что ее уже нет, но теперь это знает и мое тело, и ощущение такое, как будто я узнал обо всем еще раз. Мне жаль Лейни – не потому, что мы поступили нехорошо, но потому что я знаю: мы снова займемся сексом, и это еще один шаг к жизни без Хейли, еще один шаг прочь от нее. Как каждые день и ночь. Как и накрывший меня, словно наковальня – героя мультфильма, обессиленный посткоитальный сон без сновидений, который вытесняет из моего сознания все связные мысли.