Текст книги "Как общаться с вдовцом"

Глава 8

Послушайте. Я никогда ни о чем таком не думал.

Ради всего святого, мне двадцать девять лет. И мой рассказ должен быть одной из тех комедий, в которых романтический бездельник-горожанин находит настоящую любовь и взрослеет, а не этой хаотичной, абсурдной и жестокой трагедией. Чуть более трех лет назад я жил в небольшой студии в Вест-Виллидж, шлялся с друзьями по барам, напивался, трахался, что-то где-то писал, и меня то и дело выгоняли с разных бесперспективных работ. Я и представить себе не мог, что овдовею, буду жить один в долбаном Нью-Рэдфорде, в доме, который не покупал, и оплакивать покойную жену, которой, по-хорошему, не стоило выходить за меня замуж.

Вам знакомы такие, как я: в любой толпе найдется хитрожопый пофигист, из которого никогда не выйдет ничего путного. Я воображал себя кем-то вроде Роба Лоу в “Огнях святого Эльма”[12]12
  “Огни святого Эльма” – мелодрама о студенческой дружбе молодых людей, которые недавно закончили университет и вышли в большой мир.


[Закрыть] – за исключением саксофона, – но с возрастом понял, что Робу Лоу удача улыбнулась просто потому, что он был очень похож на Роба Лоу. А я слишком походил на Дуга Паркера, и, насколько я знаю, вряд ли Деми Мур не спала ночей, силясь придумать, как бы очутиться со мной в одной ванне.

Я был ребенком, о котором учителя всегда говорили: “Он способный мальчик, жаль, что не старается”, ребенком, который никогда не лез за словом в карман и одним метким замечанием мог нарушить дисциплину в классе, – тем, чьи шутки всегда заходили слишком далеко. Мои родители так часто слышали об этом на родительских собраниях, что в конце концов вообще перестали на них ходить, решив не думать о грустном и сосредоточиться на выдающихся достижениях моих сестер. Клэр была редкостной блядью, но ей хватило мозгов поступить в Йельский университет, там она гуляла направо и налево, вылезая из койки только для того, чтобы сесть за учебники, и получила ученую степень по клинической психологии. Потом она удивила нас всех, выйдя замуж за бесконечно занудного Стивена Айвза, наследника состояния “Органических удобрений для газонов Айвза”, и очертя голову бросилась осваивать ремесло до неприличия богатой домохозяйки. Можно было буквально услышать, как щелкнул выключатель, когда она отключила мозги и бросила карьеру, но, коль скоро мои предки были довольны, что она вышла за навозного наследника, все было прощено и забыто.

Дебби, которая на три года младше нас, казалось, с младых ногтей понимала, что все свои надежды и мечты родители связывают только с ней, и не разочаровала стариков. Она была круглой отличницей – из тех, кто хнычет и подает на апелляцию, если им на экзамене не ставят высшей оценки, и учителя в конце концов сдавались – только бы она заткнулась. Дебби с отличием окончила Гарвардскую школу права, сейчас она один из компаньонов в фирме на Манхэттене, название которой вызывает одобрительные кивки у тех, кто в этом понимает. У нее просторный офис с видом на Гудзон, личный секретарь и визитки на плотной бумаге с тиснеными серебром буквами. Где-то на пути ко всему этому Дебби потеряла чувство юмора – вероятно, потому, что по этому предмету нет контрольных, – теперь она редко смеется, а улыбки ее мимолетны и слегка похожи на гримасы обиды, и это очень жаль, потому что она была прелестной девочкой и улыбка ей очень шла. Она до сих пор красавица, но сейчас вокруг ее красоты словно натянуто ограждение из колючей проволоки.

Для университетов Лиги Плюща я не годился и со скрипом окончил Университет Нью-Йорка, получив степень бакалавра по английскому языку. Моих знаний не хватало абсолютно ни на что из того, что помогло бы мне заработать на жизнь. Насколько мне известно, на собеседованиях не принято писать эссе, а коли так, то не стоило и пытаться на них ходить. Так что пока мои друзья как один разорялись на костюмы в тонкую полоску от “Бриони” и устраивались на работу в инвестиционные банки и хедж-фонды, я сменил несколько PR-агентств, где писал лишенные логики пресс-релизы и откуда меня выпирали за различные нарушения корпоративной культуры. Работая в одном агентстве, я решил последовательно, предмет за предметом, воссоздать свою рабочую кабинку у себя дома. Каждый день я утаскивал несколько канцелярских принадлежностей – от бумажек для записей и ручек до степлеров – и прятал их за пределами офиса, как Тим Роббинс – грязь из тоннеля в “Побеге из Шоушенка”. Для более крупных предметов типа телефона и факса я принес спортивную сумку. Засыпался я на стенках кабинки – незаметно спереть их было невозможно, поэтому я подождал, пока закончится рабочий день, и сделал вид, что мне поручили отвезти стенки кабинки вниз на лифте. На охранника в холле это не произвело никакого впечатления, и на следующий день мне пришлось держать в конференц-зале ответ перед начальником отдела кадров и моим боссом Стефани, которая ошеломленно смотрела запись моего преступления с камер наблюдения.

– Не могу поверить, что это ты, – сказала Стефани, отводя взгляд от экрана.

– Камера прибавляет пять кило, – не растерялся я.

– Дуг, – проговорила она печально, и я видел, что она более чем когда бы то ни было раскаивается в том, что несколько недель назад переспала со мной после ужина с клиентами. В постели она была в туфлях на каблуках и приказала мне отшлепать ее, а потом по-ковбойски скакала на мне верхом. Утром до завтрака Стефани пережила все пять стадий тоски и заставила меня поклясться, что я никогда никому не скажу. А потом, раз уж все равно ничего не изменить, мы еще раз занялись сексом – чтобы скрепить наш пакт.

– Ты знаешь, что мне придется тебя уволить, – продолжила Стефани.

Я испытал что-то вроде облегчения, потому что мой план спереть ксерокс грозил обернуться ночным кошмаром с точки зрения логистики.

Мне пришлось все вернуть, но сначала я сфотографировал кабинку, которую в таких муках воссоздал у себя в гостиной. Потом я написал об этом короткую смешную статейку и продал ее в “М Мэгэзин” – так я начал писать в журналы. У меня появился агент – энергичный хвастливый коротышка по имени Кайл Эванс. Он продавал мою писанину и в конце концов раздобыл мне работенку в “М”, где я вел довольно популярную колонку “Как общаться с кинозвездой” – небрежная и смешная болтовня обо всем, что хоть отдаленно пахло Голливудом. Пластические операции, болезни молодых актрис, вызванные неправильным питанием, актуальные тенденции нового урожая летних фильмов и программа телепередач на осень, краткие биографии подающих надежды режиссеров и актеров – ну, вы поняли. Как-то меня послали в Лос-Анджелес, чтобы написать о какой-то знаменитости, но, как я ни мечтал, мне так и не удалось переспать с кинозвездой, хотя, думается мне, пару раз дело было на мази.

Такое беззаботное существование меня полностью устраивало: я сам планировал день, зависал с приятелями, влюблялся, разлюблял и в целом ждал, когда же начнется жизнь. Конечно, иногда мне бывало одиноко, как бывает одиноко солнечным воскресным днем, но пока я не встретил Хейли, я просто не представлял, чего мне не хватает.

Рок. Судьба. Господь Бог.

Брехня все это.

Людям хочется, чтобы их жизнь имела какой-то смысл, хочется сидеть, развалившись в креслах, словно космические детективы, которые ведут расследование по делу о том, что с ними происходило до сих пор, определять переломные моменты, повлиявшие на формирование личности, и задним числом окутывать их аурой мистики. Как будто небесные силы – это команда писателей в многосерийном телесериале чьей-то жизни, и они обязаны выдумывать запутанные сюжетные линии, которые должны разрешиться к концу сезона. Никому не хочется верить, что все абсолютно случайно, а наша жизнь – не что иное, как сложная последовательность происшествий, маленький ядерный гриб, и все мы живем под радиоактивным дождем.

Насколько я могу предположить, таковы были случайности, из которых складывалась моя жизнь. Если бы Хейли не вышла за Джима, он никогда бы не изменил ей со своей бывшей девушкой Энджи. Если бы Джим не забыл о том, что в детской в подвальном этаже установлена камера наблюдения за ребенком, он никогда бы не попался во время секса. А так как камеру установил сам Джим, большинство психотерапевтов усмотрит в этом неопровержимое доказательство того, что он хотел, чтобы его поймали, но они так скажут только потому, что в психологии нет общепринятого термина для мудаков. Если бы Хейли не развелась с Джимом, несколько лет спустя она не спряталась бы в ничейном, по ее мнению, кабинете, чтобы пролить несколько скупых слез матери-одиночки. В кабинет и правда практически никто не заглядывал. Это был мой кабинет. И если бы я не решил именно в этот день появиться на работе, я бы никогда не обнаружил ее там. Если бы я встретил ее в любое другое время и при других обстоятельствах, она никогда бы в меня не влюбилась. Такие женщины не влюбляются в таких, как я. Зная свои недостатки, я никогда бы не собрался с духом пригласить ее на свидание. Но к этому моменту случайности набрали скорость, как ураган, проносящийся по центральной территории страны, и нас, словно пару пасущихся коров, просто закрутило в вихре.

В то утро я вошел в свой тесный кабинет в “М Мэгэзин”, а за моим столом сидела и плакала Хейли. “О”, – сказал я то, что обычно говорят, обнаружив у себя за столом прекрасную незнакомку в слезах.

Она подняла на меня полные слез глаза, высморкалась в скомканный платок и спросила:

– Не могли бы вы вернуться через несколько минут?

Хейли была заместителем директора отдела рекламы, я – редактором и ведущим рубрики, а это значит, что наши пути редко пересекались. Но я знал, кто она, и даже успел слегка и ненадолго ею увлечься. Все-таки она была красавица, старше меня, и занимала в компании руководящую должность. Но сейчас она рыдала за моим столом, а ничто так не действует на внутреннего белого рыцаря, как вид плачущей женщины. Поэтому я вышел из кабинета и закрыл дверь, чтобы дать ей побыть одной и не пустить потенциальных соперников – других белых рыцарей; я не был готов к поединку. Я немного прошелся, а на обратном пути купил два кофе. Я не пью кофе, но, как сказала мне однажды старая подруга, иногда нужно притвориться на благо человечества. Когда я вернулся, Хейли красилась. “Вот”, – произнес я, поставил перед ней чашку кофе и прислонился к стене.

Она улыбнулась мне сквозь последние слезы, она была расстроена, встревожена и казалась не такой уж неуязвимой – а это все, что нужно с красавицей: легкая трещинка в ее броне, которая дает мужество подкатить с ухаживаниями. В противном случае слоняешься вокруг, словно пожиратель падали, и смотришь, как к ней приближаются другие хищники.

– Спасибо, – проговорила она признательно и сделала глубокий глоток. – Кто вы?

– Я Дуг, – ответил я. – Это мой кабинет.

– Хейли.

Мы через стол пожали друг другу руки. Ее ладонь была маленькой и мягкой, на обкусанных ногтях не было лака.

– Простите меня за вторжение. Мне сегодня утром что-то не везет.

Я махнул рукой.

– Жаль, я не знал, что вы придете. Я бы купил пончиков. И носовых платков.

Она ухмыльнулась.

– Вообще-то это на меня не похоже.

– Вы не виноваты. Я всегда так действую на женщин.

Ухмылка превратилась в полноценную улыбку. У нее была потрясающая улыбка – теплая, невероятно трогательная, увидев ее, я ощутил приятное покалывание в паху. Женщины вроде Хейли никогда мне так не улыбались. Они обычно одаривали меня вежливой мимолетной улыбкой, похожей на аварийный сигнал, который как бы говорил: “Едем дальше, здесь не на что смотреть”. Но Хейли сказала:

– Я не хочу возвращаться к себе в кабинет.

– Так оставайтесь здесь, – предложил я.

– Но я не хочу мешать вам работать.

– Знай вы меня получше, вы бы поняли, насколько это смешно.

Она задумчиво посмотрела на меня. У нее были длинные светлые волосы медового оттенка, кожа, словно светящаяся изнутри, и темно-карие миндалевидные глаза. Разговаривая, Хейли широко раскрывала глаза и красиво прищуривалась, когда улыбалась.

– У меня сегодня день рождения, – сообщила она.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Дни рождения – это нелегко.

– И не говорите.

– Сколько вам лет?

– Тридцать шесть. Я в разводе. И еще я мать двенадцатилетнего трудного подростка.

– Вам столько лет, на сколько вы себя чувствуете.

– Тогда мне полтинник.

– Для полтинника вы выглядите потрясающе.

Она улыбнулась.

– Все оказалось не так, как я думала, понимаете?

– В тридцать шесть лет?

– В жизни.

– А, в жизни, – произнес я так, как это мог произнести кто-то мудрее меня. – Не будем об этом.

Она ухмыльнулась.

– Сколько вам лет?

– Двадцать пять. Но чувствую я себя на двенадцать.

Она фыркнула от смеха, но мне это все равно понравилось, и я не прерывал ее, а потом она начала рассказывать мне о разводе, о своем проблемном сыне и неудачах с мужчинами. Ей было тридцать шесть лет, она развелась с мужем и в одиночку воспитывала ребенка. Мне было двадцать пять, и я все еще ждал, что в моей жизни что-то произойдет. Мы жили в параллельных мирах, но внезапно очутились вместе на нейтральной территории моего кабинета. Дело не в том, что она была слишком взрослой для меня: она была слишком красивой, слишком печальной, слишком мудрой и, в общем, слишком искушенной для такого, как я. Но что-то произошло, какой-то сбой во вселенской гармонии, и мы смогли приподнять завесу, разделявшую наши миры, мы болтали и смеялись, Хейли была мила, остроумна, ранима и чертовски прекрасна – за такую красоту не жалко и голову сложить.

– Послушайте, – произнес я спустя некоторое время. – Мы можем просидеть так весь день, но ведь сегодня день вашего рождения, а в моей семье день рождения значит одно, и только одно.

– И что же? – поинтересовалась она.

– “Большое Приключение”[13]13
  Парк аттракционов в Джексоне, штат Нью-Джерси.


[Закрыть].

– Как? Парк с аттракционами?

– Вот видите, вы тоже об этом слышали.

– Но мы на работе.

– Не знаю, как вас, а меня никто не хватится.

– Мы не можем вот так просто уйти с работы и отправиться в парк.

– В обычной ситуации я бы с вами согласился. Или сделал бы вид, что согласился, чтобы выглядеть ответственным. Но сегодня же ваш день рождения. У меня связаны руки.

– В половине одиннадцатого у меня совещание по бюджету.

– Прогуляйте его. Я никогда не видел никого, кому нужно было бы прокатиться на “Нитро” сильнее, чем вам.

Хейли почти минуту смотрела на меня – в смысле буквально разглядывала, словно изучала карту.

– Я вас старше на одиннадцать лет.

– Ну, если бы мне было тринадцать, это было бы странно.

Она посерьезнела.

– Но почему?

– Потому что, чем больше мы общаемся, тем больше вы мне нравитесь. Потому что вы так красивы, то становится больно, если на вас долго смотреть. Я уверен, вас часто приглашают на свидания мужчины постарше и посимпатичнее меня, но они приглашают вас, потому что вы прекрасно выглядите, и это здорово, в смысле надо же как-то начинать, но видите ли, именно поэтому я в обычной ситуации не пригласил бы вас на свидание, а раз я сделал это, то лишь потому, что мы все это прошли. – Я глубоко вздохнул. – И потому, что я думаю, что и правда вам понравлюсь, если вы дадите мне шанс.

Она покраснела и не улыбнулась (на что я так надеялся), но и не отвернулась. Она не отвернулась.

– Вы всегда так откровенны?

Я кивнул.

– Почти никогда.

– Это тоже откровенно.

– Я знаю. В этом хитрость.

– Ничего личного, Дуг. Просто мне не везло с мужчинами.

– Потому что вы не знаете секрет.

– Какой секрет?

– Нас надо воспитывать смолоду.

И на этот раз ее лицо, как солнечный луч, озарила улыбка – словно косой луч солнца, который пронзает облака и заставляет задуматься о Боге. Так что мы поехали на ее машине в “Большое Приключение”, катались на “Нитро”, “Великом американском визголете”, “Бэтменских горках” и “Космическом корабле”, я купил ей пирожок и бенгальский огонь, спел “С днем рожденья” на чертовом колесе, а на самом верху она меня поцеловала. Иногда это все, что нужно: ни прозрений, ни откровений – только пирожок на чертовом колесе и один-единственный волшебный, сумасшедший день, которого не должно было быть, но который был. Думаю, это была судьба. Рок. Но я подумал об этом только потому, что влюбился, а лучшего объяснения не нашел.

Я еще не знал, что бывает и просто случай.

Глава 9

Клэр заявилась разодетая в пух и прах: на ней солнечные очки от “Гуччи” и джинсы за триста долларов. Лейни ушла всего несколько часов назад, и я только-только очнулся от короткого посткоитального забытья. Я сижу на крыльце и ем хлопья “Кэп-н-Кранч” прямо из коробки, пока не начинает ломить зубы. Каким бы ни был секс – хорошим или неудачным, супружеским или на стороне, проснувшись, я всегда хочу жрать. Клэр стремительно проезжает по подъездной дорожке, так что кролики в панике бросаются врассыпную, и очень резко тормозит; я слышу визг тормозов, но ей как-то удается не сломать шею. Клэр водит машину так же, как живет – одинаково азартно, нетерпеливо и неумело.

– Дуг, какого хрена! – кричит она, поднимаясь на крыльцо с таким видом, будто дом принадлежит ей. Я не принимаю этого на свой счет. Клэр всегда такая. Она командовала, даже когда мы были у мамы в животе. Клэр на две минуты старше меня; она живое доказательство того, что наша ДНК ярче воплотилась в женской половине семьи: густая грива темных волос, блестящих, как в рекламе шампуня, безупречная смуглая кожа, глаза цвета вечернего неба и многозначительная кривая ухмылка, которая, если нужно, без труда превращается в ослепительную широкую улыбку. Мать хотела, чтобы Клэр снималась в кино, и поэтому, разумеется, Клэр вряд ли когда этого захочется. У меня такие же волосы, кожа и глаза, но все это выглядит так, будто было подобрано случайно, как попало, словно резиновые детали лица Мистера Картофельная Голова[14]14
  Пластиковая игрушка в виде картофелины, к которой прилагаются разные глаза, носы, рты и уши.


[Закрыть], которые никогда толком не складываются в единое целое. Клэр говорит, что у нее есть ум и красота, а у меня – запчасти на случай, если что-то выйдет из строя.

– Я целый день пытаюсь тебе дозвониться! – орет она. – Какого хрена ты не подходишь к телефону?

– Я запустил им в дерево.

Она взглянула на меня.

– Я ее знаю?

– Это была мама.

Клэр кивает.

– В следующий раз просто скажи ей, что тебе еще кто-то звонит, и повесь трубку. У меня это срабатывает.

– Постараюсь запомнить.

– Я звонила и на городской.

– Ну да. Я никогда к нему не подхожу.

– Не свисти, Дуг, – она смотрит на меня суровым взглядом. – Ты не имеешь права запираться от меня – после того, что произошло.

– Ради всего святого, ты когда-нибудь забудешь об этом?

– Ты пытался покончить с собой.

– Я просто заснул в ванной.

– У тебя был передоз.

– Обычное снотворное. Я просто немного переборщил.

– Типа того, что полпузырька – слишком много.

– Забудь об этом, Клэр. Ты хуже мамы. Вы выдумали, что я пытался покончить с собой. Вовсе нет. Поверь мне. Я-то знаю.

– Может, ты и знаешь, но ты не видел, как копы выламывают входную дверь и вытаскивают тебя из ванны. Тебе было не до этого – у тебя остановилось сердце.

– Хватит, Клэр.

– Черт подери, ты был синий!

– Несчастный случай.

Она отворачивается и растроенно качает головой. Если честно, я даже не помню тот вечер. В моей голове боролись выпивка и снотворное, и проснулся я в больнице, испытывая беспричинное чувство радости: я был даже не в силах вспомнить, какой сейчас месяц.

– Остановимся на том, что каждый остается при своем, – произносит Клэр, завершая наш спор. Сменить тон ей так же легко, как снять шляпу.

– Я куплю новый телефон, – заявляю я. Это самая большая уступка, на которую я готов пойти.

– Я тебя опередила, братишка, – Клэр лезет в сумку и бросает мне разноцветную коробку. – В нем есть камера, он показывает кино и чего только не делает – наверно, даже забирает вещи из химчистки. И я не отстану, пока ты его не включишь.

– Спасибо.

– И не швыряйся им. Он стоит почти пять сотен.

– Договорились.

Сделав дело, Клэр наклоняется и целует меня в щеку.

– Что новенького в приюте скорби?

– Да все по-старому.

– Твоя последняя статья заставила меня плакать.

– Прости.

– Нет. Здорово написано. Мама прилепила ее на холодильник.

Наша мать держалась того строгого принципа, что на стальную дверь нашего холодильника “Сабзеро” вывешиваются только работы на “пять с плюсом”. Когда мы учились в школе, работы Клэр и Дебби всегда висели на двери холодильника; мои же контрольные, кроме первых диктантов, написанных на “отлично”, там никогда не появлялись.

Думаю, тебе можно поставить пятерку за грусть и одиночество.

– В этом я отличник.

Клэр нежно улыбается и хватает меня за волосы, чтобы посмотреть мне в глаза. В уголках ее глаз я замечаю мелкие морщинки, раньше их не было. Тех, кого любишь, видишь такими, какими ты их запомнил, но изредка смотришь на них отстраненно, и в эти считаные секунды, пока мозг изо всех сил пытается приспособиться к новой действительности, что-то в тебе сворачивает с дороги и, вереща, кубарем катится с обрыва.

– Мы стареем, – замечаю я.

– Пошел ты на хрен. Только не я! – Глаза Клэр превращаются в щелочки. – Эй, – произносит она. – Ты выглядишь так, будто недавно трахался.

– Что?

– Наша близнецовая телепатия подсказывает мне, что ты таки натянул крошку с мясным рулетом.

– Между нами нет никакой телепатии близнецов.

– Ну конечно, есть, просто она незаметна, как… прозрачный лак для ногтей.

Я ухмыляюсь.

– Как… центральная система кондиционирования.

– Как… пузырьки белого вина.

– Как… австралийский акцент Мэла Гибсона в “Смертельном оружии”.

Клэр смеется и наклоняется ко мне, так что мы оказываемся лицом к лицу, она пристально смотрит мне в глаза, пока я не отворачиваюсь. Она единственная, кому я могу сейчас смотреть в глаза, но все равно за все двадцать девять лет мне ни разу не удалось ее пересмотреть.

– Ни хрена себе, ты и правда ее трахнул! – радостно кричит Клэр. – Неудивительно, что я не могла тебе дозвониться. Ты натягивал озабоченную домохозяйку!

– Хватит, а? – прошу я, оглядываясь по сторонам.

Но Клэр веселится вовсю:

– Дуги, ты бабник!

Я откидываюсь на спинку качелей и отрицательно мотаю головой.

– И на чем я прокололся?

– Элементарно, братишка, – поясняет она, садясь рядом со мной. – У тебя на ухе губная помада, футболка надета наизнанку, волосы всклокочены – классический случай!

– Да ладно, – говорю я с сомнением. – Я всегда так выгляжу.

– Ну хорошо. Тогда вспомни о телепатии близнецов.

Она берет несколько хлопьев “Кэп-н-Кранч” из моей коробки и засовывает в рот.

– Ты и красотка с мясным рулетом, – говорит Клэр и смеется. – Вот умора!

– Обхохочешься.

Ее смех затихает. Клэр кладет мне голову на плечо, а это значит, что ей нужно мне что-то сказать. Она всегда так поступает, когда у нее проблемы, и за эти годы ее голова продавила у меня на плече ямку – как вода, которая сотню лет капает на камень. Я каждый раз представляю, что вот так мы с ней, должно быть, лежали в утробе; в трудные моменты мы снова, как два эмбриона, сворачиваемся калачиком.

– Молодец, – мягко произносит Клэр, поглаживая мою ладонь большим и указательным пальцами. – Я думаю, это прогресс.

– Это адюльтер.

– Ты не женат.

– Но она замужем.

– У тебя что, своих проблем мало, что ты еще и о ней беспокоишься?

Клэр лизнула палец и вытерла что-то с моей щеки – должно быть, помаду Лейни.

– Это и моя проблема.

– А вот и нет. Твоя проблема в том, что после смерти Хейли ты перестал жить. Пробуждение полового влечения – первый добрый знак за долгое время. Это не проблема, а повод для праздника – вот что это такое. Мне не терпится рассказать об этом маме.

Я смеюсь, но потом быстро спрашиваю:

– Ты ведь шутишь, правда?

С Клэр если и можно быть в чем-то уверенным, то лишь в том, что с ней ни в чем нельзя быть уверенным.

– Посмотрим на твое поведение, – отвечает она, пожимая плечами. – И как это было?

– Не знаю. Кажется, я до сих пор в шоке.

– Дуги, Дуги, Дуги. Когда же ты научишься отключать верхнюю головку, чтобы она не мешала нижней? – она вздыхает. – Иногда мне жаль, что я не мальчик.

– Иногда мне кажется, что так оно и есть.

– Подходящая мысль, чтобы сменить тему.

– И о чем ты хочешь поговорить?

– Я беременна.

От этой новости мои глаза округляются.

– Здорово, Клэр. Поздравляю.

Она кивает, не убирая головы с моего плеча.

– Спасибо.

Она молчит, но я чувствую, что мускулы под ее кожей напрягаются, словно пружины, а дыхание становится частым и прерывистым. Мы сидим так несколько минут, глядя на двор. В тени изгороди серый кролик объедает траву. Так далеко я не докину.

– Есть еще кое-что, – предполагаю я.

– Угу.

На минуту я задумываюсь.

– Стивен.

Она поднимает на меня глаза и улыбается, хотя в уголке ее глаза набухает одинокая слезинка и стекает по переносице.

– А ты говорил, что мы не телепаты.

Она встает, тем самым прекращая разговор, и направляется к входной двери.

– У тебя есть что поесть? Я умираю от голода.

Я поднимаюсь и иду за ней. И тут краем глаза я замечаю, что серый кролик подобрался к крыльцу на расстояние броска. “Привет, Багс”, – шепчу я и протягиваю руку к кучке камней, одним глазом следя за кроликом. Камень летит слишком высоко, пролетает примерно в полуметре над головой Багса и, подскочив, беззвучно падает на лужайку перед кроликом. Тот поднимает глаза, и его тупой, спокойный взгляд приводит меня в ярость. Я делаю вид, что с топотом спускаюсь по ступенькам. Это заставляет его сдвинуться с места, он улепетывает на край лужайки, останавливается у изгороди и глядит на меня с состраданием. У меня кончились камни, поэтому я бегу к нему, размахивая руками и издавая леденящие душу вопли. Кролик убегает в кусты. Когда я возвращаюсь, Клэр стоит в дверях и странно на меня смотрит.

– Мне нравится держать их в напряжении, – поясняю я смущенно, поднимаясь по ступенькам.

– Братишка, – заявляет Клэр, обнимая меня за плечи, когда мы заходим в дом. – Тебе и правда надо чаще выбираться из дому.

– Так что произошло?

– Долгая история.

– Ты говорила, что не торопишься.

– Я не могу рассказывать на пустой желудок.

Я иду за ней на кухню.

– Ты ему наставила рога?

– Мило. Прелюбодеи предпочитают общество себе подобных, так, что ли?

– Значит, он тебе изменил?

– Если бы.

– Так что случилось?

– Почему магниты валяются на полу? – спрашивает Клэр, подходя к холодильнику. – О, черт. Я не хочу этого знать.

– Клэр, ради бога! Просто расскажи мне, что случилось.

Она открывает холодильник и нагибается, с шумом переставляет банки, поднимает крышки пластиковых судков и нюхает их содержимое.

– Боже мой, – говорит Клэр, и ее голос эхом отражается от стенок почти пустого холодильника. – Ты вообще хоть что-нибудь ешь?

– Я заказываю еду на дом.

Она захлопывает дверь холодильника.

– Я не могу ждать. Поехали куда-нибудь, поедим.

– Сначала расскажи мне, что произошло.

Она смотрит на меня и, как будто внезапно ослабев, слегка прислоняется к холодильнику.

– Ничего не произошло. Никогда ничего не происходит. И не произойдет. И это, – договаривает Клэр, сползая на пол и обхватывая руками голову, – все, что произошло.

Я сажусь на пол около нее.

– Ты не думала о том, чтобы обратиться за консультацией к специалисту?

Она смерила меня взглядом.

– Я не хочу, чтобы какой-нибудь стерилизованный фрейдист-извращенец в галстуке-бабочке рассказывал мне, что не стоило выходить за Стива. Ты и так все эти годы твердишь об этом. Помнится, ты довольно красноречиво изложил свои доводы еще на свадьбе.

– Я был пьян.

– Ты ревновал.

– Ну, разве что чуть-чуть.

– Но ты был прав. И я это понимала. Даже когда шла к алтарю. Помню, как я размышляла: что же будет с видеозаписью, со свадебными фотографиями, когда все кончится? Нормально, да? Удивительно не то, что я от него ухожу, а то, сколько я с ним прожила. Я всегда собиралась от него уйти, просто все не могла собраться.

– Почему?

Она хмурится и, сдаваясь, поднимает руки.

– Когда живешь богато, с комфортом, начинаешь придумывать все эти формулы и строить графики, пытаясь доказать самой себе, что ты даже не догадываешься, насколько счастливо тебе живется, – она пожимает плечами. – Я заснула на посту.

– Так почему же именно теперь?

– Ну, после смерти Хейли я взглянула на все другими глазами. Я про то, что ты был в жутком состоянии – как и сейчас, кстати, – а я думала, как ты сидишь тут один, убитый горем, и не хочешь ни с кем общаться, это ведь все просто ужасно, но я, вместо того чтобы жалеть тебя, завидовала тебе. Ты был несчастен и одинок, а я, черт подери, тебе завидовала. Ведь в скорби есть своя прелесть, правда? Ты скорбишь, но спустя некоторое время из траурного кокона появляется прекрасная бабочка. И мне пришлось спросить себя: если я завидую своему несчастному овдовевшему брату, то что это значит?

– Что у тебя серьезные проблемы?

– Что я еще несчастнее, чем он, просто сама этого не понимаю.

– А теперь понимаешь?

– Теперь понимаю.

– Послушай, Клэр, я понимаю, что со стороны это выглядит шикарно: потерять в авиакатастрофе жену и каждую ночь напиваться в стельку, чтобы заснуть. Но между нами, это вовсе не смешно.

Она толкает меня в бок.

– Ты понял, о чем я.

– Не уверен. Давай о том, как ты забеременела.

Она тихонько смеется и откидывается назад, прислоняясь затылком к холодильнику.

– Штука в том, что мы уже почти не занимаемся сексом. То, что такая блядь, как я, так и не изменила мужу, не иначе как чудо. Был всего один-единственный, просто аномальный, вечер, когда у нас обоих не было поздних встреч, важных звонков, а по телевизору не показывали ничего интересного. Нам обоим было скучно, и мы занялись сексом. Тогда-то все и произошло – или я не знаю, что и думать. Ничего особенного, поверь. В смысле, я об этом забыла сразу же, как только все кончилось. Но потом, несколько недель спустя, у меня была задержка, я купила тест на беременность, и представь себе мое удивление…

– Ты уверена, что тест не наврал?

– Я проверила пять раз.

– Ладно.

– Итак, я сидела в ванной, отмывала руки от мочи, и тут меня осенило: я стану матерью – и больше уже не стану никем. Миссис Стивен Айвз, еще одна богатая скучающая домохозяйка, унылое клише. Я не хочу стать Лейни Поттер, не хочу трахаться с другими мужиками, чтобы на несколько часов снова почувствовать, что живу.

– Спасибо.

– Не обижайся.

– Я и не думал.

– Я решила, что, может быть, ты разрешишь мне пожить здесь какое-то время.

– Конечно. Комната для гостей в твоем распоряжении.

Холодильник за нашими спинами слегка вибрирует, а мы сидим на полу кухни и тихонько разговариваем. За окном, словно шторы, опускаются сумерки. Я слышу, как в палисаднике по соседству играют дети, кричат и смеются, занятые своими важными детскими делами; они юны и наивны, их не била жизнь, и они думают, что так будет всегда. Когда мы были маленькими, Клэр всякий раз, как я грустил, надевала белый халат повара и готовила смешное мороженое, которое мы потом через силу доедали. Банановый сплит с шоколадным сиропом, “Джелло” с жевательными мишками-гамми, пломбир с горячим сиропом из сливочной помадки, плавающий в шипучке, приправленной мускатным маслом, рожок на четыре порции с зефиром между шариками мороженого. Было очень смешно наблюдать, как Клэр мечется по кухне, наобум смешивая ингредиенты и комментируя весь процесс голосом Джулии Чайлд[15]15
  Популярная в Америке ведущая кулинарных телепрограмм.


[Закрыть].