Текст книги "Душа моя мрачна…"

Посвящается Мэрион

 
Что ты, Мэрион, так грустна?
Или жизнью смущена?
Гнев нахмуренных бровей
Не к лицу красе твоей.
 
 
Не любовью ты больна,
Нет, ты сердцем холодна.
Ведь любовь – печаль в слезах,
Смех, иль ямки на щеках,
Или склон ресницы томной, —
 
 
Ей противен холод темный.
Будь же светлой, как была,
Всем по-прежнему мила,
А в снегах твоей зимы
Холодны, бездушны мы.
 
 
Хочешь верности покорной —
Улыбайся, хоть притворно.
Суждено ль – и в грустный час
Прятать прелесть этих глаз?
Что ни скажешь – все напрасно;
 
 
Их лучей игра прекрасна,
Губы… Но чиста, скромна,
Муза петь их не должна:
Она краснеет, хмурит брови,
Велит бежать твоей любови,
 
 
Вот рассудок принесла,
Сердце вовремя спасла.
Так одно сказать могу
(Что б ни думал я – солгу):
Губы нежные таят
 
 
Не одной насмешки яд.
Так, в советах беспристрастных
Утешений нет опасных;
Песнь моя к тебе проста,
Лесть не просится в уста;
 
 
Я, как брат, учить обязан,
Сердцем я с другими связан;
Обману ли я тебя,
Сразу дюжину любя?
Так, прости! Прими без гнева
 
 
Мой совет немилый, дева;
А чтоб не был мне в упрек
Мой докучливый урок,
Опишу тебе черты
Властной женской красоты:
 
 
Как ни сладостна для нас
Алость губ, лазурность глаз,
Как бы локон завитой
Ни прельщал нас красотой,
Все же это плен мгновенный, —
 
 
Как нас свяжет неизменно
Легкий очерк красоты?
Нет в нем строгой полноты.
Но открыть ли, что нас свяжет,
Что пажам вас чтить прикажет
 
 
Королевами всего?
Сердце, – больше ничего.
 

Перевод А. Блока

Лакин-и-Гер

 
Прочь, мирные парки, где преданы негам,
Меж роз отдыхают поклонники моды!
Мне дайте утесы, покрытые снегом,
Священны они для любви и свободы!
Люблю Каледонии хмурые скалы,
Где молний бушует стихийный пожар,
Где, пенясь, ревет водопад одичалый:
Суровый и мрачный люблю Лок-на-Гар!
 
 
Ах, в детские годы там часто блуждал я
В шотландском плаще
                             и шотландском берете,
Героев, погибших давно, вспоминал я
Меж сосен седых, в вечереющем свете.
Пока не затеплятся звезды ночные,
Пока не закатится солнечный шар,
Блуждал, вспоминая легенды былые,
Рассказы о детях твоих, Лок-на-Гар!
 
 
«О тени умерших! не ваши ль призывы
Сквозь бурю звучали мне
                             хором незримым?»
Я верю, что души геройские живы
И с ветром летают над краем родимым!
Царит здесь Зима в ледяной колеснице,
Морозный туман расстилая, как пар,
И образы предков восходят к царице —
Почить в грозовых облаках Лок-на-Гар.
 
 
«Несчастные воины! разве видений,
Пророчащих гибель вам, вы не видали?»
Да! вам суждено было пасть в Кулодене,
И смерть вашу лавры побед не венчали!
Но все же вы счастливы! Пали вы с кланом,
Могильный ваш сон охраняет Брэмар,
Волынки вас славят по весям и станам!
И вторишь их пению ты, Лок-на-Гар!
 
 
Давно я покинул тебя, и не скоро
Вернусь на тропы величавого склона,
Лишен ты цветов, не пленяешь ты взора,
И все ж мне милей, чем поля Альбиона!
Их мирные прелести сердцу несносны:
В зияющих пропастях больше есть чар!
Люблю я утесы, потоки и сосны,
Угрюмый и грозный люблю Лок-на-Гар!
 

Перевод В. Брюсова

К Музе вымысла

 
Царица снов и детской сказки,
Ребяческих веселий мать,
Привыкшая в воздушной пляске
Детей послушных увлекать!
Я чужд твоих очарований,
Я цепи юности разбил,
Страну волшебную мечтаний
На царство Истины сменил!
 
 
Проститься нелегко со снами,
Где жил я девственной душой,
Где нимфы мнятся божествами,
А взгляды их – как луч святой!
Где властвует Воображенье,
Все в краски дивные одев.
В улыбках женщин – нет уменья
И пустоты – в тщеславье дев!
 
 
Но знаю: ты лишь имя! Надо
Сойти из облачных дворцов,
Не верить в друга, как в Пилада,
Не видеть в женщинах богов!
Признать, что чужд мне луч небесный,
Где эльфы водят легкий круг,
Что девы лживы, как прелестны,
Что занят лишь собой наш друг.
 
 
Стыжусь, с раскаяньем правдивым,
Что прежде чтил твой скиптр из роз.
Я ныне глух к твоим призывам
И не парю на крыльях грез!
Глупец! Любил я взор блестящий
И думал: правда скрыта там!
Ловил я вздох мимолетящий
И верил деланным слезам.
 
 
Наскучив этой ложью черствой,
Твой пышный покидаю трон.
В твоем дворце царит Притворство,
И в нем Чувствительность – закон!
Она способна вылить море —
Над вымыслами – слез пустых,
Забыв действительное горе,
Рыдать у алтарей твоих!
 
 
Сочувствие, в одежде черной
И кипарисом убрано,
С тобой пусть плачет непритворно,
За всех кровь сердца льет оно!
Зови поплакать над утратой
Дриад: их пастушок ушел.
Как вы, и он пылал когда-то,
Теперь же презрел твой престол.
 
 
О нимфы! вы без затрудненья
Готовы плакать обо всем,
Гореть в порывах исступленья
Воображаемым огнем!
Оплачете ль меня печально,
Покинувшего милый круг?
Не вправе ль песни ждать прощальной
Я, юный бард, ваш бывший друг?
 
 
Чу! близятся мгновенья рока…
Прощай, прощай, беспечный род!
Я вижу пропасть недалеко,
В которой вас погибель ждет.
Вас властно гонит вихрь унылый,
Шумит забвения вода,
И вы с царицей легкокрылой
Должны погибнуть навсегда.
 

Перевод В. Брюсова

Хочу я быть ребенком вольным…

 
Хочу я быть ребенком вольным
И снова жить в родных горах,
Скитаться по лесам раздольным,
Качаться на морских волнах.
Не сжиться мне душой свободной
С саксонской пышной суетой!
Милее мне над зыбью водной
Утес, в который бьет прибой!
 
 
Судьба! возьми назад щедроты
И титул, что в веках звучит!
Жить меж рабов – мне нет охоты,
Их руки пожимать – мне стыд!
Верни мне край мой одичалый,
Где знал я грезы ранних лет,
Где реву Океана скалы
Шлют свой бестрепетный ответ!
 
 
О! Я не стар! Но мир, бесспорно,
Был сотворен не для меня!
Зачем же скрыты тенью черной
Приметы рокового дня?
Мне прежде снился сон прекрасный,
Виденье дивной красоты…
Действительность! ты речью властной
Разогнала мои мечты.
 
 
Кто был мой друг – в краю далеком,
Кого любил – тех нет со мной.
Уныло в сердце одиноком,
Когда надежд исчезнет рой!
Порой над чашами веселья
Забудусь я на краткий срок…
Но что мгновенный бред похмелья!
Я сердцем, сердцем – одинок!
 
 
Как глупо слушать рассужденья —
О, не друзей и не врагов! —
Тех, кто по прихоти рожденья
Стал сотоварищем пиров.
Верните мне друзей заветных,
Деливших трепет юных дум,
И брошу оргий дорассветных
Я блеск пустой и праздный шум.
 
 
А женщины? Тебя считал я
Надеждой, утешеньем, всем!
Каким же мертвым камнем стал я,
Когда твой лик для сердца нем!
Дары судьбы, ее пристрастья,
Весь этот праздник без конца
Я отдал бы за каплю счастья,
Что знают чистые сердца!
 
 
Я изнемог от мук веселья,
Мне ненавистен род людской,
И жаждет грудь моя ущелья,
Где мгла нависнет над душой!
Когда б я мог, расправив крылья,
Как голубь к радостям гнезда,
Умчаться в небо без усилья
Прочь, прочь от жизни – навсегда!
 

Перевод В. Брюсова

Строки, написанные под вязом на кладбище в Гарроу

 
Места родимые! Здесь ветви вздохов полны,
С безоблачных небес струятся ветра волны:
Я мыслю, одинок, о том, как здесь бродил
По дерну свежему я с тем, кого любил,
И с теми, кто сейчас, как я, —
                                    за синей далью, —
Быть может, вспоминал
                             прошедшее с печалью:
О, только б видеть вас, извилины холмов!
Любить безмерно вас я все еще готов;
Плакучий вяз! Ложась
                             под твой шатер укромный,
Я часто размышлял
                           в час сумеречно-скромный:
По старой памяти склоняюсь под тобой,
Но, ах! уже мечты бывалой нет со мной;
И ветви, простонав под ветром —
                             пред ненастьем, —
Зовут меня вздохнуть
                             над отснявшим счастьем,
И шепчут, мнится мне, дрожащие листы:
«Помедли, отдохни, прости, мой друг, и ты!»
Но охладит судьба души моей волненье,
Заботам и страстям пошлет успокоенье,
Так часто думал я, —
                             пусть близкий смертный час
Судьба мне усладит, когда огонь погас;
И в келью тесную, иль в узкую могилу —
Хочу я сердце скрыть,
                             что медлить здесь любило;
С мечтою страстной мне отрадно умирать,
В излюбленных местах мне сладко почивать;
Уснуть навеки там, где все мечты кипели,
На вечный отдых лечь у детской колыбели;
Навеки отдохнуть под пологом ветвей,
Под дерном, где, резвясь, вставало утро дней;
Окутаться землей на родине мне милой,
Смешаться с нею там,
                             где грусть моя бродила;
И пусть благословят – знакомые листы,
Пусть плачут надо мной —
                             друзья моей мечты;
О, только те, кто был мне дорог
                                          в дни былые, —
И пусть меня вовек не вспомнят остальные.
 

Перевод А. Блока

Эпитафия Джону Адамсу, носильщику из Саутвелла, умершему от пьянства

 
Джон Адамс здесь лежит,
                              Саутвеллского прихода
Носильщик; он носил ко рту стаканчик свой
Так часто, что потом несли его домой;
Ничья бы проб таких не вынесла природа!
Так много жидкости он в жизни похлебал,
Что вынести не мог; на вынос сам попал!
 

Перевод Н. Холодковского

Воспоминание

 
Конец! Все это сном лишь было,
Луча надежды больше нет…
Жизнь редко счастье мне дарила;
Под зимним дуновеньем бед
Померк, поблек ее рассвет.
Любовь, веселье, упованье —
Шлю вам «прости» всем вам равно!
О, если б было мне дано
Прибавить: и воспоминанье.
 

Перевод Н. Щербины

Ты счастлива

 
Ты счастлива, – и я бы должен счастье
При этой мысли в сердце ощутить;
К судьбе твоей горячего участья
Во мне ничто не в силах истребить.
 
 
Он также счастлив, избранный тобою —
И как его завиден мне удел!
Когда б он не любил тебя – враждою
К нему бы я безмерною кипел!
 
 
Изнемогал от ревности и муки
Я, увидав ребенка твоего;
Но он ко мне простер с улыбкой руки —
И целовать я страстно стал его.
 
 
Я целовал, сдержавши вздох невольный
О том, что на отца он походил,
Но у него твой взгляд, – и мне довольно
Уж этого, чтоб я его любил.
 
 
Прощай! Пока ты счастлива, ни слова
Судьбе в укор не посылаю я.
Но жить, где ты… Нет, Мэри, нет! Иль снова
Проснется страсть мятежная моя.
 
 
Глупец! Я думал, юных увлечений
Пыл истребят и гордость и года.
И что ж: теперь надежды нет и тени —
А сердце так же бьется, как тогда.
 
 
Мы свиделись. Ты знаешь, без волненья
Встречать не мог я взоров дорогих:
Но в этот миг ни слово, ни движенье
Не выдали сокрытых мук моих.
 
 
Ты пристально в лицо мне посмотрела;
Но каменным казалося оно.
Быть может, лишь
                         прочесть ты в нем успела
Спокойствие отчаянья одно.
 
 
Воспоминанье прочь! Скорей рассейся
Рай светлых снов, снов юности моей!
Где ж Лета? Пусть они погибнут в ней!
О сердце, замолчи или разбейся!
 

Перевод А. Плещеева

Прощанье
(Написано под впечатлением, что автору предстоит скоро умереть)

 
Прости, мой холм, где цвел в игре
Румянец детских щек,
Где школа резвой детворе
Внушает свой урок!
Вы, каждый друг иль враг тех лет
Участник радостей иль бед, —
Проститесь все со мной!
Уж мне не бегать по лесам, —
Уйду я в келью, чьим жильцам
Не виден свет дневной.
Прощай и ты, седой чертог,
Чьи башни высоки,
Где черен цвет ученых тог
И бледен лик тоски;
И вы товарищи в пирах,
Кто жил в классических стенах,
Где зелен Кэма брег, —
Пока я в памяти у вас,
Простите. Знаю, близок час:
Забудете на век!..
Простите, горы милых стран,
Отрада юных лет,
Где Лохнагар, как великан,
Стоит, в снега одет!
Ах, для чего так рано я
Покинул милые края,
Чтоб жить меж гордецов, —
Покинул горы, брег и дол,
И милый север, и ушел
На юг, под чуждый кров?
Ты, замок предков! Нет, лишен
Тебя не буду я!
Здесь прозвучит прощальный звон,
Могила здесь моя!
 
 
Здесь пел несмелый мой язык,
Как ты был славен и велик, —
Та песнь со мной уснет;
Но лира струны сохранит
И тихим стоном зазвенит,
Когда Эол дохнет.
Поля, лежащия окрест!
Примите от меня
Привет прощальный! Милых мест
Забыть не в силах я.
Ручья прозрачного поток,
Когда я в беге резвых ног
В полдневный зной спешил
И прыгал в волны с высоты, —
Меня уж не омоешь ты, —
И нет тех юных сил!
 
 
Забыть могу ли образ тот,
Любимый всей душой?
Пусть цепи гор, пусть бездны вод
Меж родиной и мной, —
Твоя, о Мэри, красота
Мне вечно светит, как мечта
Чарующей любви!
Пока есть жизнь в моих устах,
Пока не стал я тлен и прах, —
В груди моей живи!
 
 
И ты, мой друг, чью нежность я
Всем сердцем оценил!
Как дорога любовь твоя, —
Сказать – нет слов, нет сил.
На сердце дар ношу я твой,
Ты окропил его слезой, —
Из перлов перл она!
Не знатен ты, но мне, клянусь,
Душою равен: наш союз
Осудит Спесь одна.
Увы, все грустно, все темно!
И призракам любви
Вновь оживить не суждено
Восторг и пыл в крови.
 
 
И даже грез о славе нет,
Не буду ими я согрет,
Венца не жду себе;
Безславен краткий век мой был,
Во прах склонюсь я, слаб и хил,
Покорствуя судьбе.
О Слава, божество мое!
Кто вознесен тобой,
Тому и Смерти злой копье
Притупит пламень твой!
 
 
Меня ж к себе зовет она,
А я безвестен, жизнь темна, —
Пустой и краткий сон;
В толпе, в ничтожестве я жил,
Надежды в саван схоронил
И Лете обречен.
Когда в земле сокроюсь я
И ляжет надо мной
Тот дерн, который я, дитя,
Резвясь, топтал ногой, —
Лишь тучи ночи, дождь и град
Слезами жалости почтят
Печальный мой приют;
 
 
Никто из смертных не придет,
Слез о безвестном не прольет,
Чей гроб зароют тут.
Забудь сей мир, дух бурный мой,
И к Небу устремись!
То путь единый и прямой,
Чтоб от грехов спастись.
Чуждаясь сект и ханжества,
Склонись к престолу Божества,
От сердца полноты!
Всесильный благ и справедлив;
Молись: Он слышит твой призыв,
Как ни ничтожен ты.
 
 
Отец, нам давший Свет! Из тьмы
Мольбу к Тебе я шлю!
Перед Тобой – как пташки мы;
Спаси меня, молю!
Ты водишь звезд великий хор,
Стихий смиряешь грозный спор,
Твоя одежда – твердь!
Словам мольбы моей внемли,
Прости грехи мне и пошли
Спокойную мне смерть.
 

Перевод Н. Холодковского

Из сборника «Еврейские мелодии»

«На арфе священной монарха певца…»

 
На арфе священной монарха певца
Струна отзвучала навеки.
Могучею силой волнуя сердца,
Она призывала на подвиг борца,
Внимали ей горы и реки…
 
 
И звук ее сердцу отрадою был,
Смягчалися скорбь и обида,
И славивший песнею Господа сил,
Давид псалмопевец – затмил
Царя Иудеи Давида.
 
 
Властитель народа, избранник небес,
На арфе он славил священной
Красу мирозданья, величье вселенной
И тайны Господних чудес.
 
 
Пусть звуки тех песен давно отзвучали,
Но верою бьются сердца,
И к небу взывая в тоске и печали,
Мы внемлем и ныне, как прежде внимали,
Умолкнувшей арфе певца.
 

Перевод О. Чюминой

«О, если там, за небесами…»

 
О, если там, за небесами,
Душа хранит свою любовь,
И если с милыми сердцами
За гробом встретимся мы вновь —
То как манит тот мир безвестный,
Как сладко смерти сном заснуть,
Оставить горе в поднебесной
И в вечном свете потонуть!
Не за себя мы, умирая,
У края пропасти дрожим
И, к цепи жизни припадая,
Звеном последним дорожим.
О, буду счастлив я мечтою,
Что, вечной жизнию дыша,
В бессмертии с моей душою
Сольется милая душа!
 

Перевод Д. Михаловского

Газель

 
Газель, свободна и легка,
Бежит в горах родного края,
Из вод любого родника
В дубравах жажду утоляя.
Газели быстр и светел взгляд,
Не знает бег ее преград.
 
 
Но стан Сиона дочерей,
Что в тех горах когда-то пели,
Еще воздушней и стройней,
Быстрей глаза их глаз газели;
Их нет! Все так же кедр шумит,
А их напев уж не звучит!
 
 
И вы, краса родных полей,
В их почву вросшие корнями,
О, пальмы, – участью своей
Гордиться можно вам пред нами;
Вас на чужбину перенесть
Нельзя: вы там не стали б цвесть.
 
 
Подобны блеклым мы листам,
Далеко бурей унесенным…
И где отцы почили – там
Не опочить нам утомленным…
Разрушен храм; Солима трон
Врагом поруган, сокрушен!
 

Перевод А. Плещеева

На берегах Иордана

 
У вод Иордана верблюды Аравии бродят,
Лукавому чтитель его на Синае кадит,
На кручи Синая Ваалу молиться приходят;
Ты видишь, о Боже, – и гром твой молчит!
 
 
Там, там, где на камне
                             десница твоя начертала
Закон, где Ты тенью Своею народу сиял
И риза из пламени
                           славу Твою прикрывала,
Тот мертв, кто б Тебя Самого увидал.
 
 
Сверкни своим взглядом разящим
                                   из тучи громовой,
Не дай попирать Твою землю
                               свирепым врагам;
Пусть выронит меч свой из длани
                                 властитель суровый;
Доколь будет пуст и покинут Твой храм?
 

Перевод Д. Михаловского

«Скончалася она во цвете красоты…»

 
Скончалася она во цвете красоты…
Не будет громоздкой плиты
                             здесь над могилой;
Над ней распустятся роскошные цветы
Душистых ранних роз,
                          с весенней свежей силой,
И тихо зашумит здесь кипарис унылый.
И грусть придет сюда, с поникшей головой,
И склонится вон там, у синего потока,
Отдавшись рою грез, задумавшись глубоко;
Иль будет здесь ходить неслышною стопой
И шаг свой замедлять,
                             оглядываться, слушать…
Как будто может кто
                             сон мертвого нарушить!..
Довольно! знаем мы: напрасно слезы лить —
Да, смерть бесчувственна,
                             она глуха к печали,
Но это может ли от скорби отучить,
Иль плачущим внушить,
                                чтоб менее рыдали?
Ты говоришь – я должен позабыть,
Но сам ты слез не можешь скрыть,
У самого тебя как бледны щеки стали!
 

Перевод Д. Михайловского

Душа моя мрачна

 
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез —
Они растают и прольются.
 
 
Пусть будет песнь твоя дика. —
                                        Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал – теперь она полна,
Как кубок смерти, яда полный.
 

Перевод М. Лермонтова

Ты кончил жизни путь…

 
Ты кончил жизни путь, герой!
Теперь твоя начнется слава,
И в песнях родины святой
Жить будет образ величавый,
Жить будет мужество твое,
Освободившее ее.
 
 
Пока свободен твой народ,
Он позабыть тебя не в силах.
Ты пал! Но кровь твоя течет
Не по земле, а в наших жилах;
Отвагу мощную вдохнуть
Твой подвиг должен в нашу грудь.
 
 
Врага заставим мы бледнеть,
Коль назовем тебя средь боя;
Дев наших хоры станут петь
О смерти доблестной героя;
Но слез не будет на очах:
Плач оскорбил бы славный прах.
 

Перевод Д. Плещеева

Всё суета, сказал учитель

 
Все мне было судьбою дано:
Власть и мудрость, и слава, и сила,
В моих кубках сверкало вино,
Мне любовь свои ласки дарила.
 
 
Я в лучах красоты согревал
Мое сердце, душа в них смягчалась,
Все, чего б только смертный желал,
С блеском царским в удел мне досталось.
 
 
Но напрасно стараюсь открыть
В прошлом я из всего прожитого, —
Что могло бы меня обольстить,
Что желал бы изведать я снова.
Я не знал ни единого дня
Наслажденья без горькой приправы,
Даже блеск, окружавший меня,
Был мне пыткой среди моей славы.
 
 
Полевую змею укротит
Заклинаний волшебная сила;
Но чья власть ту ехидну смирит,
Что кольцом своим сердце сдавила?
Мудрость мага над ней не властна,
Не пленят ее музыки звуки,
И душа, где гнездится она,
Изнывать будет вечно от муки.
 

Перевод Д. Михаловского

«Когда наш прах оледенит…»

 
Когда наш прах оледенит
Немая смерть – куда свободный,
Бессмертный дух наш полетит,
Оставив этот прах холодный?
Планет ли путь он изберет,
Или, с пространством слившись разом,
Все во вселенной обоймет
Незримым, но всезрящим глазом?
 
 
Он, вечный, будет созерцать,
Что в небе и в земле творится,
И из забвенья вызывать —
Что смутно в памяти таится.
Малейший след былых времен,
Прошедшее с грядущим рядом
Схватить способен будет он
Одним широким мысли взглядом.
 
 
Назад чрез хаос проникать
До дней, как творческая сила
Миры задумала создать
И нашу землю населила;
Вперед он взоры устремит
Туда, в грядущее вселенной…
Пусть пламя солнца догорит,
Но дух пребудет, неизменный.
 
 
Освободившись от сетей
Его стесняющего праха,
Поднявшись выше всех страстей —
Любви, вражды, надежды, страха, —
Он будет мыслию лететь
Над всем, чрез все, преград не зная,
Забыв, что значит умереть
И вечно в вечности витая…
 

Перевод Д. Михаловского

Видение Валтасара

 
Царь на троне сидит;
Перед ним и за ним
С раболепством немым
Ряд сатрапов стоит.
Драгоценный чертог
И блестит и горит,
И земной полубог
Пир устроить велит.
Золотая волна
Дорогого вина
Нежит чувства и кровь;
Звуки лир, юных дев
Сладострастный напев
Возжигают любовь.
Упоен, восхищен,
Царь на троне сидит —
И торжественный трон
И блестит и горит…
Вдруг – неведомый страх
У царя на челе
И унынье в очах,
Обращенных к стене.
Умолкает звук лир
И веселых речей,
И расстроенный пир
Видит (ужас очей!):
Огневая рука
Исполинским перстом
На стене пред царем
Начертала слова…
И никто из мужей,
И царевых гостей,
И искусных волхвов
Силы огненных слов
Изъяснить не возмог.
И земной полубог
Омрачился тоской…
И еврей молодой
К Валтасару предстал
И слова прочитал:
Мани, фекел, фарес!
Вот слова на стене,
Волю бога с небес
Возвещают оне.
Мани значит: монарх,
Кончил царствовать ты!
Град у персов в руках —
Смысл середней черты;
Фарес – третье – гласит:
Ныне будешь убит!..
Рек – исчез… Изумлен,
Царь не верит мечте.
Но чертог окружен
И… он мертв на щите!..
 

Перевод А. Полежаева