Текст книги "Тиберий. Преемник Августа"

Август и его круг в этом отношении просмотрели истину необычайной значимости и силы. Возникновение мирового государства с его громадным аппаратом управления и законности, его мощь объединения и консолидации должны были идти параллельно с появлением не менее великой мировой религии, которая уходила бы корнями в самые глубокие и темные мотивы поступков людей, сопровождаясь страстью и надеждами, перед которыми философия и обрядовая сторона старой религии просто померкли бы и исчезли. Разнообразие представлений среди его современников пало на удобренную почву. Восточные верования стали проводником этого процесса. Своей нескрываемой эмоциональностью они открыли европейцам глаза на новое осмысление религии. Решительным людям постепенно стало трудно оставаться в согласии с учениями, обращаемыми лишь к части человеческой природы. Люди стали ожидать учений, богатых содержанием и основанных на едином принципе. Огромный светский организм, бесконечно разнообразный в отдельных частях и функциях и все же сводимый в гигантское целое, неотвратимо требовал веры, столь же разнообразной и единой.

Август вынужден был изгнать египетских пророков из Рима. Он не одобрял их методы. Беда в том, что само существование мировой империи, кажется, создало в душах людей настроения, оставлявшие их неудовлетворенными жесткими рамками учений и пустым формализмом традиционной римской религии. Германцы угрожали империи вооруженным вторжением. Азиаты грозили вторжением духовным. Особенностью этого процесса было то, что граждане мировой империи представляли нравственную шкалу ценностей довольно туманно, а правители с неудовольствием осознавали, что новые чаяния вели к ослаблению их власти над подданными. И тем не менее простой факт существования мировой империи означал, что люди вступили в новые отношения, которые не соответствовали старым принципам. Ситуация была лишь в самом начале своего развития. Она еще не превратилась в критическую.

Давайте на время вернемся к идеям Августа.

Было несколько возможностей сохранить центральную власть мировой империи стабильной. Она могла стать наследуемой, не из-за теоретического совершенства принципа наследования власти, но потому что это было безопасней и исключало бы борьбу среди амбициозных претендентов. Сама идея принципата, открытая для соперничества, сопровождалась вероятностью интриг и насилия, которых Август хотел избежать. Его преемник должен быть военным и, кроме прочего, человеком, способным понимать и контролировать новые силы, грозившие изменить тенденции власти и разрушить прежнюю дисциплину. Чтобы удовлетворить этим двум требованиям, он должен быть выходцем из аристократического сословия, воспитанным в симпатиях к традиционным римским институтам и в понимании их особой значимости.

Нельзя сказать, что императорская семья Цезаря была кровно родственной. Она была основана на постоянном усыновлении. Гай Юлий Цезарь, диктатор, покоритель Галлии, был последним мужским потомком своего рода. Ни один из ранних римских императоров не имел близкого родства с фамилией Цезаря. Август был Октавием, усыновленным своим двоюродным дедом, Тиберий был Клавдием Нероном из рода Клавдиев, Калигула был сыном Випсания Агриппы, женатого на дочери Октавии; Клавдий был также Клавдием Нероном; Нерон был Домицием Агенобарбом, женатым на дочери Клавдия. Следовательно, когда мы говорим «Цезарь», мы имеем в виду формальный смысл. После Гая Юлия род Цезарей прекратился.

Тем не менее этот вымышленный и умозрительный императорский дом Цезаря вовсе не был незначительным: кроме того, это определенно не была группа людей, пытавшихся добиться признания, которого они не могли достичь самостоятельно, иным путем. Это имело гораздо большее значение. Это был механизм, которым императоры пытались осуществить и удержать преемственность власти в империи. Вполне понятно, что Гай Юлий долго и много раздумывал над проблемой монархической власти и по политическим мотивам рад был бы основать династию. Потому что при всем своем уме он не видел иного способа сохранить монархическую власть, кроме борьбы за эту власть. Он не хотел, чтобы каждая смена правителя сопровождалась гражданской войной, хотя именно таким был бы результат, оставь он власть чисто выборной.

Беда коренилась в том, что император стоял во главе практически всех вооруженных сил. Мы уже знаем, что случалось с властью, если она подвергалась процессу выборов. Война с четырех сторон между Гальбой, Отоном, Вителлием и Веспасианом после смерти Нерона, борьба между Альбином, Нигером и Севером после смерти Коммода и позднейшие столкновения иллирийских императоров показывают, что опасения и предвидения Цезаря были оправданны. Армия была склонна разделяться на три части, соответственно трем основным соединениям, стоявшим на Рейне, на Дунае и на Евфрате. От нее нельзя было ожидать мирных выборов главы государства. Каждый общественный слой, сталкиваясь с подобной задачей, избирал человека, более всего подходящего его формальным признакам. Финансисты, выбирая главу, наверняка превратят выборы в борьбу финансов. Армия безусловно сделает это вооруженной борьбой, а гражданская война губительна для гражданского правления.

Ко всем этим затруднениям прибавлялись и другие. При первых признаках серьезных разногласий в армии по вопросу выбора командующего проснутся силы в сенатской партии, представленные старой аристократией, только и ждущие случая восстановить прежнюю власть и влияние. Положение третьей партии, вмешавшейся в борьбу, гораздо выгоднее. Два или три оспоренных выбора вернут власть сенатской партии и таким образом уничтожат принципат. Реальность такой опасности подтверждается заметным сближением между сенатом и принцепсом после смерти Нерона и попытками сената сто лет спустя вновь обрести власть, что закончилось лишь с восшествием Диоклетиана.

Соответственно одним из главных пунктов имперской политики была задача избежать необходимости выборов. Здесь как раз и проявлялось слабое место. В старые времена по большей части сильные и знатные роды не испытывали трудности в установлении династии и сохранении стабильности в наследовании высших государственных должностей. Однако Рим теперь не обладал такими огромными фамилиями, поскольку по тем или иным причинам у самого мудрого отца мог родиться глупый, неспособный сын, а у сильного человека – физически слабый; вообще рождаемость резко упала.

Естественным выходом, следовательно, была та странная комбинация, которую мы наблюдаем в императорском доме Цезаря, – появление семьи, сформированной путем усыновления. Таким способом правящий принцепс мог осуществить реальный контроль над преемственностью власти: он мог назвать и выбрать человека, который будет следовать его курсу. Имперский дом Цезарей был скорее родом правящей гильдии, а не семьей в прямом смысле слова. Август в конце концов усыновил Тиберия, своего пасынка, Тиберий усыновил Германика, своего племянника, претензии на престол Гая были по большей части обусловлены тем обстоятельством, что он приходился внуком Августу и сыном Германику, а также тем, что он отчасти был наследником Тиберия, а Нерона – тем, что он был правнуком сестры Августа и внуком Германика со стороны матери. Эти претензии на современный взгляд кажутся слишком незначительны, если брать их как условие для наследования высшей власти государства, однако передача императорской власти по наследственному признаку была последним прибежищем, когда более серьезная целесообразность усыновления не учитывалась.

Трагедия и самая большая беда Цезаря заключалась в том, что так все и происходило. Если мы бросим взгляд на будущих императоров, мы увидим, что лишь один Тиберий пришел к высшей власти путем официального и ясного усыновления. Должны были быть определенные причины для прерывания этой линии наследования, и такая причина имелась. Мы поговорим о ней в соответствующем месте.

Тогда сыновья Юлии Луций и Гай были еще очень молоды, и в тот момент еще нельзя было предсказать их дальнейшей судьбы. Их наследование, их способность к этому еще не стояли на повестке дня. Сам Август мог умереть, пока они были слишком молоды. Они могли оказаться полностью неспособными взять на себя правление государством. Был бы жив Агриппа, все бы обстояло иначе, однако в данной ситуации все соображения указывали на разумность того, чтобы Юлии был найден мужчина, которому можно доверить обязанности отчима двух юных наследников империи и на которого в случае нужды можно было положиться с тем, чтобы он был способен заменить Августа, взять на себя бремя власти и править твердо и умело.

Единственным человеком, удовлетворявшим всем этим требованиям, был Тиберий.

Глава 3
Завоевание Германии

Если обстоятельства указывали на Тиберия как на мужа, предназначенного для Юлии, то, уж конечно, это не было инициативой Августа. Возможно, ему это и не нравилось. Однако логика событий начала свою работу. Тиберий, хотя и не очень любимый, был надежен: он был военным, и он был осторожен и благоразумен. Неприязнь к нему Августа могла отчасти основываться на том, что один умный человек обычно чувствует в отношении другого умного человека. Даже Август не мог избавиться от неприятного для него чувства, что за молчаливостью, серьезностью и сдержанностью Тиберия скрывается такой же острый разум, как и у него. В какой степени ему можно было доверять – другой вопрос, над которым бесполезно было ломать голову. Можно только сказать, что Тиберий заслуживал доверия и представил доказательства своей лояльности. Этого должно было быть достаточно.

Личная проблема Августа была еще более деликатной. Он собирался отдать свою единственную дочь человеку, который не обладал качествами, внушающими любовь. Опыт мог быть, а мог и не быть удачным… Сама Юлия, эта двадцатисемилетняя голубка, била крыльями до изнеможения. Она привыкла к тому, что она замужем за самым значимым человеком из окружения отца – сначала это был Марцелл, затем Агриппа, – и это чувство droit du seigneur[7]7
  Право господина (лат.).


[Закрыть] позволяло претендовать на руку Тиберия, она несомненно намеревалась завладеть и его сердцем… Август наконец решился. Он предложил Тиберию развестись с Випсанией и жениться на Юлии: поступая так, он, возможно, восхищался собственной щедростью.

Таким образом он решал все проблемы. Однако сам Тиберий выразил несогласие. У него не было намерения разводиться с Випсанией и жениться на Юлии. Предложение, однако, было равносильно приказанию… Мы в точности не знаем, какое давление было на него оказано и какие аргументы были приведены. Весьма вероятно, что решающим аргументом была сама Юлия, и, когда Юлия хотела кого-нибудь обольстить, можно полагать, что она и в самом деле была очаровательна. Даже Тиберий растаял в лучах Юлии. Он определенно не хотел жениться на ней, но тем не менее он это сделал.

Он женился на Юлии в 11 г. до н. э., когда ему был тридцать один год, став еще одним пленником в ее триумфальном шествии.

В соображениях Августа учитывалось еще одно обстоятельство. План женитьбы Тиберия предусматривал отзыв его с границы Рейна. Его следовало заменить. Это и была та возможность, которую ждал Друз. Он заменил Тиберия на посту главнокомандующего.

Август, без сомнения, готов был предоставить Друзу любую возможность, которая была в его власти, но решение отдать ему пост командующего выходило за рамки обычного. Всю свою жизнь Тиберий выступал против беспричинных военных операций за Рейном. Друз был представителем другой точки зрения военных, которая была гораздо более влиятельна, чем может показаться нам теперь. Он был полон решимости предпринять завоевание Германии. Женитьба Тиберия на Юлии не только повлияла на смену командования войск, стоявших на Рейне, но и на всю военную политику империи. Друз отправился в Галлию полным сил и властных полномочий, чтобы осуществить мечту всей своей жизни. Армия восторженно его принимала.

План, представленный Друзом Августу, заключался в том, чтобы проникнуть в долину Эльбы и сделать ее новой границей вместо старой границы по Рейну. Этот план, в случае его удачи, имел бы несколько следствий: он отодвинул бы постоянную угрозу германского вторжения, сократил бы протяженность границы и способствовал бы такому развитию племен Центральной Европы, что их желание угрожать Риму постепенно прошло бы. Августа эти аргументы убедили. Хотя план в основном строился на «если» и «в случае, если» и его удачное завершение надо было еще продемонстрировать на практике. Впрочем, сам по себе он был не более сложным, чем план завоевания Галлии Цезарем; однако Друз не был Цезарем; и у Цезаря были другие мотивы для завоевания. Августу, должно быть, пришло в голову – а можно догадаться, что и Тиберию тоже, – что не слишком разумно чересчур полагаться на память о завоеваниях Цезаря – они имели политическую подоплеку. Август, а возможно, и Тиберий понимали, что завоевание Германии, как и завоевание Галлии, передаст их гражданам престиж, еще раз подтверждающий их превосходство. Август, похоже, согласился. Согласился ли Тиберий с этим планом – весьма сомнительно.

Доверие и недоброжелательность странным образом переплетались в отношении Августа к Тиберию. Поставив за три года до этого Тиберия управителем Галлии ввиду того, что он был самым надежным и действенным орудием в его руках, он все еще не разрешал ему действовать самостоятельно. Август продолжал следить за ним, проверять его и руководить им. Тиберий был достаточно умен, чтобы оценить действительную помощь, получаемую им в результате присутствия Августа; это делало его задачи легче, а результаты его работы более совершенными, однако он едва ли мог избавиться от ощущения чувства патернализма по отношению к себе, чувства зависимости и подчиненности, которое, как камешек в ботинке, раздражает, независимо от его размера. В личных встречах с командирами рейнской армии император, без сомнения, слышал все, что должны были ему сказать. За эти годы его медленно, но верно убеждали – и в результате убедили – принять военный план, изложенный Друзом. И когда, наконец, Друз отправился на Рейн с полномочиями привести его в действие, Август бессознательно или по неосторожности подчеркнул предпочтение, которое он всегда выказывал в отношении Друза. Случайно или нет, но он расчистил поле деятельности для Друза в Галлии.

Некоторая непоследовательность наблюдается в предпочтении Августом Друза и его окружения. Можно, например, задаться вопросом, почему он не выбрал в мужья Юлии своего любимого Друза и не оставил Тиберия командовать армией, хотя Тиберий разделял точку зрения в отношении завоевания Германии. Он вывел Тиберия на прямую линию наследования высшей власти империи, а затем дал Друзу такое положение, что в случае успеха оно подорвало бы влияние и перспективы мужа Юлии.

В то время как Друзу была поручена задача завоевания Германии и выхода к Эльбе, Тиберий получил задание довести иллирийскую границу вверх до Дуная так, чтобы новая граница была непрерывной, – задача, которой он занимался в то время, пока Друз вел германские кампании.

Друз принял командование армией на Рейне весной 12 г. до н. э. Его план был готов, и все необходимые приспособления, очевидно, были сделаны еще до его прибытия. Как история Галлии началась с Юлия Цезаря, так и история Германии начинается с Друза.

Видимо, стоит остановиться и набросать мысленный портрет человека, который стоял у начал истории германцев. Сразу возникает мысль о том, что во всю свою дальнейшую историю и Галлия и Германия несут на себе отпечаток характеров тех римских воинов, которые впервые ступили на их земли. Различие между современной Францией и современной Германией та же, что и разница между Гаем Юлием Цезарем и Нероном Клавдием Друзом.

Друз обладал многими качествами, и качества эти были определенного рода. Он не был просто симпатягой. Любовь к нему, поклонение, вызываемые им в друзьях и сторонниках, энтузиазм, с которым они за ним следовали, то чувство, с которым они о нем вспоминали, – все это имело источником его изумительную способность быть своим в больших сообществах. Величие Тиберия заключалось в его обособленности, и он выражал себя, действуя самостоятельно, он был великой личностью. Однако Друз не был индивидуалистом. Мы напрасно стали бы искать какие-то его самостоятельные действия, а также какие-то особые слова, характеризующие его поступки. Можно было бы даже предположить, что его слава была порождена всеобщим заблуждением, не имей мы множества примеров из практической жизни характеров такого рода. Его сила сказывалась в его отношениях с людьми – не в том, что делал он сам, а в том, что он побуждал делать других, притом что эти люди выполняли его поручения с радостью. Каждый человек чувствовал свою силу рядом с Друзом, каждый как бы чувствовал электрический заряд при общении с ним.

Такой дар – не пустяк. Он очень даже реален. Однако в нем таятся свои изъяны, и Тиберий очень хорошо осознавал их. Спокойная и никогда не высказываемая критика со стороны Тиберия в адрес своего брата и его сына Германика основывалась на том вызывавшем опасение факте, что они в действительности не вели людей за собой, а сами за ними следовали. Командование Друзом рейнской армией имело в основе его способность интерпретировать и выражать ее мнение. Он ничего к этому не добавил. Если мы встречаем такие способности у людей образованных и убежденных, мы называем их представительными людьми; когда мы сталкиваемся с этими качествами в более грубой и менее убедительной форме, мы называем их демагогами. И Тиберию это не нравилось. Сам он всегда действовал, основываясь на принципе, что обязанность лидера брать на себя ответственность за то, что соответствует здравому смыслу и служит во благо, как бы неприятно это ни было, а не за то, каких поступков ждут от него его сторонники.

К дару Друза примешивалось некоторое досадное обстоятельство. Перед армией стояла проблема: какому из этих двух типов личности ей подчиниться. И даже целая армия философов не могла бы разрешить эту проблему.

Планы были подтверждены на высшем уровне и заключались в полном завоевании Германии. Из действий Друза совершенно ясно, что все было тщательно исследовано заранее, и взаимосвязи, и относительная сила германских племен были тщательно взвешены, и весь план был более системно и научно обоснован, чем план завоевания Галлии Цезаря. Первый год кампании предполагал действия, направленные против территорий на побережье Северного моря. Он был весьма удачно осуществлен. Приготовления включали в себя строительство моста через Рейн и создание большой флотилии, а также сооружение канала, соединявшего Рейн с Исселем, такой глубины, чтобы по нему могли проходить морские суда. Инженеры, сооружавшие этот канал (Фосса-Друзиана), не только знали свое дело, но и учитывали течение Исселя и топографию Фризии.

Вступление легионов в Нижнюю Германию было наиболее опасным делом. Пройдя канал, флотилия вышла из Исселя во Флевонское озеро, восточную часть того, что теперь является Зейдер-Зее. Батавы, всегда хорошо относившиеся к Риму, не противились продвижению римских войск, фризы подчинились. Выйдя к морю по каналу севернее Флевонского озера и миновав Тексель, флот занял Бокрум в устье Эмса. Хотя фризы не оказали никакого сопротивления, бруктеры, которые контролировали долину Эмса, приготовились к сражению. Морское сражение в устье Эмса и сухопутное продвижение легионов способствовали тому, что вся Нижняя Германия оказалась в руках римлян.

Ключом ко всей ситуации были фризы[8]8
  Цивилизация фризов имеет древние корни. Она была, вероятно, в течение столетий торговым центром Северо-Западной Европы и местом распространения торговых путей. Население внутренней Германии первоначально образовалось из пришедших морем переселенцев, этот канал, откуда приходили и товары и продовольствие, был, как показала стратегия Друза, большой поддержкой для них, и отрезанность Фризии должна была стать для них серьезным ударом. То, что теперь мы называем «незаконный ввоз оружия», – изобретение не новое. Слухи в Риме о нищете и отсутствии действенного вооружения у жителей внутренних областей Германии в большой степени обязаны таким событиям, как оккупация Фризии или отсутствие дипломатических отношений с более цивилизованными соседями на побережье.


[Закрыть]. Их торговые интересы не только располагали их к миру, но и способствовали дружелюбным связям с римлянами, что было им гораздо выгоднее, чем вести войну с сомнительным для себя концом. Их пассивность помогла Друзу захватить контроль над устьями реки. Как только побережье оказалось в руках римлян, внутренние территории были отрезаны от самых основных своих источников поставок.

На следующий год сцена военных действий была перенесена на территории, располагавшиеся выше по течению. Кастра-Ветера, старый форт, господствовавший на нижнем Рейне, стал оперативной базой. Отправившись от Кастра-Ветеры, Друз маршем прошел вверх по долине Липпе, впадающей в Рейн почти под прямым углом, и стал прочесывать территорию, оставленную без внимания в кампании предыдущего года. Следуя вверх вдоль Липпе, он миновал истоки Эмса и прибыл на берега Везера. Здесь было сердце Центральной Германии – Вестфалия, как мы ее называем в наше время, и родина тех племенных групп, что стали настоящим центром сопротивления, – херусков.

Херуски набрали войско и отошли в леса. Римляне достигли Везера лишь в конце сезона, продовольствия было недостаточно, поэтому они повернули назад, не пытаясь захватить проход. Завоевание херусков должно было стать делом целой отдельной кампании. На обратном пути римляне попались в ловушку, выстроенную херусками в лесу, на что те были мастера. Она, однако, не была достаточно действенной, чтобы удержать римское войско. После сражения легионы пробились вперед. Друз озаботился тем, чтобы построить форпост Ал изо в начале долины Липпе, на месте слияния рек Алме и Липпе. Ализо стал одним из пунктов, с помощью которых римляне удерживали контроль над Германией.

Третий год их военной кампании проходил в местах, расположенных еще выше по течению Рейна. Она была направлена против хаттов, свирепых и ужасных воинственных племен в долине Лана. Эта кампания стала самой изнурительной войной, но она завершилась покорением практически всей территории средней Германии, включая Везер, который (за исключением земли, занятой саксонскими племенами хавков далеко на северо-западе) был приведен под власть Рима.

Август предоставлял всеобъемлющую помощь. Друз, вместе с Тиберием, ведущим тогда же военную кампанию в Паннонии, был награжден почетным титулом императора. Кроме того, он получил свою первую консульскую должность. Итак, все было сделано хорошо, однако полное подтверждение всех этих почестей было впереди. Германия еще не была завоевана.

Друз и его ближайшее окружение считали и другие дела столь же важными, что и военные действия. Во время этих операций рейнская граница была надежно ограждена от германцев путем основания ряда укрепленных поселений, ставших впоследствии известными городами. От Лейдена и Нимегейна до Бонна (где Друз построил мост), Бингена, Майнца, Вормса и Страсбурга возникали города с сетью стратегических путей, и именно под началом Друза они были заложены. Кельн не был им основан, однако именно Друзу принадлежит честь основания рейнских городов. Он начал их строить, они стали развиваться. На северном берегу было установлено пятьдесят сторожевых постов.

И теперь, окруженный почетом, он двигался еще дальше вверх по реке и готовился к еще более значительной кампании.

Друз отправился из Майнца – Могунтиака, который основал в качестве военного форта. Переправившись через Везер, который теперь практически находился под его контролем, он направился на север Эльбы. Марш был продолжительным, и армия углублялась во внутренние территории, где едва ли когда-то ступала нога римлян. Друз вышел к среднему течению Эльбы где-то в районе Магдебурга. Ему было дано указание не переправляться через Эльбу, поскольку Август считал неразумным без необходимости захватывать племена, проживавшие за рекой. На ее берегах он соорудил памятный знак, чтобы пометить самую отдаленную северную границу римских владений.

Невозможно было за одну кампанию полностью подчинить всю эту огромную и дикую страну. Друз был слишком разумным командующим, чтобы пытаться захватить больше, чем в его силах. Он начал движение назад… Уже потом вспоминали о неблагоприятных знамениях. Говорили, будто перед ним возник образ огромной женщины, которая произнесла: «Куда же дальше, ненасытный Друз? Судьба запрещает тебе двигаться дальше. Возвращайся назад! Близок конец твоих деяний и твоей жизни»… Друз не был суеверен и не разделял предрассудков, используемых в качестве средства воздействия на невежд. Если его что-то и тревожило, так это сомнения в том, что если столько усилий потребовалось для того, чтобы выйти к Эльбе, то в резерве оставалось не столь много сил для успешного окончательного завоевания.

Удача покинула его, когда армия возвращалась с Заале, направляясь к Рейну. Он был сброшен конем и сломал ногу… Как бы то ни было, рана оказалась смертельной. Когда армия достигла цивилизованных мест, она везла с собой умирающего полководца.

Когда пришло это известие, Тиберий находился в Тицине на реке По, южнее Милана. Он вскочил на коня и галопом поскакал к Рейну. Тицин находился на главном почтовом пути. Через Лавмеллий и Верцеллы он мог пересечь горы в направлении Виенны, откуда воспользоваться великим рейнским путем, и, мчась, как никогда прежде или после, он успел застать Друза в живых.

Вокруг лагеря выли волки. Видели двоих скачущих юношей – без сомнения, это были Великие Братья-Близнецы. Слышался женский плач, и звезды падали с неба.

Человек, даже и рациональный, непредсказуем. Горечь волной накрыла Тиберия. Он потерял брата, которого, часто с ним не соглашаясь, любил, он потерял младшего брата, который был его приятелем и другом. Младшие братья занимают в сердцах более суровых старших братьев особое место, не зависящее от того, есть ли согласие или нет. Тиберий мог презирать Друза, он мог обижаться на то, что тот обычно забирал себе причитающуюся Тиберию любовь и восхищение, он мог устать от его поверхностности и неискренности, которыми восхищались люди; однако дети – а люди, даже вырастая, остаются детьми – всегда плачут над любимой игрушкой, которую они ежедневно ругают и ставят в угол… Как может человек прожить жизнь без любимых объектов осуждения?

Было и другое. Тиберий все больше отъединялся от людей. По мере продвижения к славе и влиянию круг его общения уменьшался. Если ему суждено было достичь вершины, он оказался бы там в совершенном одиночестве и изоляции. Потеря Друза не смягчалась тем, что при жизни он его презирал. Ушел в небытие человек, один из немногих, входивших в мир Тиберия Клавдия Нерона.

Женитьба Тиберия на Юлии была тем опытом, что неизбежно усиливал его ощущение одиночества и изоляции. В Августе жажда общения, потребность в присутствии людей и общении с ними, сделавшая его вождем, была настолько сбалансирована и подкреплена другими качествами, что казалась его сильной стороной. В Юлии эта черта развилась в полную силу и, как большинство ничем не подкрепляемых качеств, обернулась трагической ее слабостью. Она встала перед проблемой настолько трудной, что едва ли могла ее разрешить: как жить с человеком скрытным, сдержанным, сложным, не любящим разговоров и общения и руководствующимся лишь соображениями холодного ума. Он ее не любил. Ему в ней нравилось только обаяние, которым она могла увлечь, когда хотела, но которое так же легко улетучивалось в других обстоятельствах. Судьба посмеялась, соединив Тиберия с Юлией, но и Август тоже участвовал в этой глупости. Если он закрыл глаза на последствия, то дорого заплатил за развязку.

Юлия вновь состояла в браке с человеком, чьи занятия не позволяли ему тратить время на развлечения жены. Все время, пока Друз был командующим на Рейне, Тиберий стоял во главе иллирийской армии, на посту не менее ответственном. Его отсутствие в Риме дало ему время на размышления, и его деятельность говорила, что он не пренебрегал этим.

Август очень тщательно занимался воспитанием дочери. Он следил за ней, ограждал от опасных друзей и старался воспитать из нее образцовую домашнюю девушку, образ которой вплоть до наших дней считается идеалом. Однако Юлия была не только милой девушкой. Она была умной, очаровательной и острой на язык женщиной, ведущей более напряженную жизнь, чем Пенелопа. Она была одной из тех безудержных натур, что сгорают в ярком пламени и выражают себя в тех действиях, где обычное поведение представляется слишком ограниченным и тесным для выражения индивидуальности. Она не могла сдерживать свою энергию. Еще до смерти Агриппы она попала в руки человека, чье влияние стало дурно на нее воздействовать, – Тиберия Семпрония Гракха.

Гракх вошел в новый тесный домашний кружок Юлии. Состоять в браке с женщиной, имеющей постоянного спутника, не очень приятно, хотя до поры до времени это может быть занятным. Постоянное пугающее присутствие Гракха за спиной вместе с поведением Юлии, видимо, подтолкнуло Тиберия держаться от них подальше, что он и делал в первый период их совместной жизни. Однако женитьба на Юлии имела и опасную сторону, видимую одному лишь мужу. И молодой Марцелл, и здоровый Агриппа умерли преждевременной смертью, и едва ли приходится удивляться, что Тиберий встал перед выбором последовать за ними или закрыть глаза на возрастающую страсть Юлии к связям со многими мужчинами. Его естественное нежелание оказаться в любой из этих ситуаций Юлия могла принимать лишь за холодность, которой он славился. Однако она не могла распространить свою силу очарования на человека достаточно проницательного, чтобы понять, куда это приведет, и занятого другими делами, чтобы решительно воспротивиться предложенному ей сценарию. И она не сумела установить свою власть над Тиберием. Он быстро к ней охладел.

В такой ситуации женщины типа Юлии становятся опасными. У Тиберия не было ни времени, ни желания состязаться с неофициальным любовником своей жены, который, по свидетельству современников, был человек настолько одаренный и остроумный[9]9
  Хорошо известно предположение о том, что скандальные главы Светония были почерпнуты из воспоминаний дочери Юлии и Агриппы Агриппины. Однако понятно, что первоисточником было письмо самой Юлии. Это предположение гораздо лучше объясняет последующий ход событий и отношение детей Юлии к Тиберию.


[Закрыть], что его живому уму следовало найти другое применение. Гракх удивительно преуспел в том, чтобы выставить Тиберия в невыгодном свете. Юлия слишком занята была своей значительностью и своей неотразимостью, и Гракх тщательно раздувал огонь, настраивая ее против мужа. Когда женщина в таком состоянии ума доведена до отчаяния, ее линию поведения можно уверенно предсказать. Она станет переводить стрелки. Юлия в полной мере проявила себя, заявляя о своих достоинствах и сатанинской безнравственности и испорченности своего мужа.

Она написала письмо отцу, полное жалоб и обвинений против Тиберия. Содержание этого письма до нас не дошло[10]10
  Тацит пишет (Анналы, I, 53), что Юлия считала Тиберия недостойным. Это очень важное обстоятельство. Мы не знаем, в каком смысле это следует понимать. Были предположения, что это вызвано тем, что в ней течет кровь Юлиев. Однако кровь Юлиев текла в жилах лишь ее прабабки и, даже если бы и так, это не давало ей оснований свысока смотреть на аристократических предков Клавдиев! Трудно не интерпретировать это замечание Тацита так, что он имел в виду нравственное превосходство. Однако, помня о последующей судьбе Юлии, можно недоумевать, на чем было основано такое отношение. Очевидно, оно было основано на приписывании скандальной испорченности Тиберию. Письмо Юлии – первое обвинение такого рода, и обстоятельства его написания значительны.


[Закрыть], однако слухи, распространившиеся в Риме (и ставшие известными в обществе в гораздо большей степени, чем это следовало), говорили о том, что источником их был Гракх. Август, кажется, не дал письму хода; однако оно имело некоторый эффект. Его чувства, без сомнения, были взбудоражены. С одной стороны, он хотел быть справедливым к Юлии, с другой – не хотел верить в серьезность обвинений против Тиберия. В таком подвешенном состоянии и осталось все дело.