Текст книги "Флэшмен под каблуком"

– Это так восхитительно! – говорит Элспет. – Ах, кто же выигрывает? Даже не знаю, вынесу ли я, если кто-то из них проиграет? А ты, Джуди?

– Еще бы, – отвечает Джуди. – Такая игра! Но только подумай, дорогая, ты не проиграешь в любом случае: если победит дон, ты отправишься в роскошный вояж, а при успехе Гарри утешишься двумя тысячами фунтов, которые сможешь потратить как тебе заблагорассудится.

– Ах, об этом я и не подумала! – восклицает моя очаровательная супруга. – Главное – это игра.

Ч-ва дура.

– Продолжаем, джентльмены, – объявляет Феликс, хлопнув в ладоши. – С едой и питьем покончим после крикета. Вашу руку, дон, – и он вывел нас на второй иннинг.

За свою первую серию подач я многому научился, подметив слабые и сильные стороны Соломона. Он был быстр, крепок в ногах и превосходно отбивал назад, но я подметил, что с ударами вперед у него не так здорово, так что решил подавать с отскоком повыше, метя в ближний к ноге шест калитки – у меня теплилась надежда если не заехать ему в живот, так заставить попрыгать. Но он принял хорошо, держа биту на весу, и сделал одну пробежку. Но я тоже не дурак: успокоив его мячом, направленным прямо под ноги, следующий я подал в обвод – дон даже не шелохнулся, и его внешний шест был сбит напрочь.

На этот раз ему удалось сделать десять пробежек, так что мне для победы нужно было тридцать две – и хотя против слабака-подающего это не так много, единственная ошибка может стать фатальной. К тому же отбивать – не мой конек. Но если постараться, мне по силам оставить мастера Соломона с носом. Если захочу, конечно, поскольку, встав в позицию, я заметил краем глаза красный жилет Тигга, и по моей спине побежали мурашки. Клянусь Георгом, если я выиграю и его денежки пойдут прахом, он ни перед чем не остановится, чтобы разделаться со мной – как в прямом, так и в переносном смысле, и костоломы герцога ему в этом охотно помогут. Надо же было угодить в такую переделку! Но Феликс уже закричал: «Играем!» – и дон разбежался для первой из своих уродских подач.

Странное дело с этими плохими подачами – их бывает ч-ки трудно отбить, особенно если на кону твоя шкура и тебе не до своего привычного бесшабашного стиля. В обычной игре я бы размазал Соломона по лужайке, но теперь боязливо жался назад, принимая его простейшие мячи – ни малейшей подкрутки, только прямая линия – и так нервничал, что некоторые отразил самым краем биты. Будь в поле хоть старуха, чтобы ловить отскок, со мной все было бы кончено. В него это вселило ложную уверенность в своем превосходстве, а толпа радовалась каждому мячу, предвкушая посрамление бедолаги Флэши.

Но я, стряхнув первоначальное оцепенение, ухитрился хорошо запустить пару мячей и испытал немалое удовольствие, видя, как он носится, обливаясь потом, пока я делаю несколько одиночных. Есть проблема с однокалиточными матчами: даже хороший отбой может не принести тебе большой выгоды, так как ради одного очка тебе надо добежать до линии подач и вернуться, в то время как в обычном матче это даст целых два. Все эти рейды по полю никак не отразились на его подачах, оставшихся такими же скверными и такими же прямыми, как раньше. Я приспособился и набрал двенадцать, а когда он подал мне без отскока, дал мячу пролететь и запулил его прямо через крышу. Мне удалось сделать восемь пробежек, пока дон, под свист пацанов и возбужденные крики дам, сломя голову огибал дом. Я метался между калитками под дружный отсчет толпы, и начал уже думать, что обойду его по очкам, но тут он появился снова, красный как рак, и метнул мяч к линии, заставляя меня остановиться.

Итак, я набрал двадцать пробежек, и для победы нужно было еще двенадцать, и оба мы пыхтели, как киты. Теперь откладывать было некуда, настала пора решать: выиграть и получить проблемы с Тиггом или проиграть, предоставив Соломону целый год безнаказанно соблазнять Элспет на своем проклятом корыте. Представив, как он сально жмется к ней, разомлевшей от луны и лести, у гакаборта, я едва не взбесился и отбил следующий мяч прямо к парадной двери, заработав еще три очка. Но пока я ждал следующей подачи, заметил эту сволочь Тигга – тот стоял, надвинув шляпу на брови и засунув большие пальцы за жилет, в окружении своих головорезов. Я замешкался, прозевал мяч, и тот пролетел на волосок от перекладины.

Как же, ч-т возьми, быть? Тигг бросил через плечо реплику одному из своих присных – и я с силой отбил следующий мяч, послав его высоко над головой Соломона. Я ринулся в пробежку, успев добавить к ней еще две. Итого до победы оставалось семь. Дон снова подал, и на этот раз здорово: мне едва-едва удалось достать мяч, отбив его на расстояние, достаточное для одиночной пробежки. Еще шесть, и зрители хлопали и смеялись, не сводя с нас глаз. Я облокотился на биту, наблюдая за Тиггом и пытаясь унять безотчетный страх – нет, он не был безотчетным. Мне грозила перспектива быть уличенным в том, что я брал деньги у жулика, да вдобавок его головорезы разукрасят мне физиономию в какой-нибудь тихой аллейке Хаймаркета. Нужно проиграть: если даже Соломон будет наставлять мне с Элспет рога по всему Востоку, я этого хотя бы не увижу. Я посмотрел на нее: она стояла и так мило махала мне, подбадривая; поглядел на Соломона, разбегающегося для подачи, – его черные волосы блестели от пота, а глаза горели.

– Нет, Б-ом клянусь! – вскричал я и отбил подачу с такой силой, что мяч пулей просвистел через окно цокольного этажа.

Как же они кричали, когда Соломон ломился через ряды сидений, заставляя дам прыскать врассыпную, в то время как мужчины едва не валились на землю от хохота. Дон влетел в парадную дверь, а я, заканчивая вторую пробежку, бросил взгляд на зловещую фигуру в красном жилете. Только он и его дружки стояли спокойно и молча посреди беснующейся толпы. ч-ов Соломон – он что, будет искать этот ч-ов мяч вечно? Я продолжал бегать, чувствуя, как снова теряю уверенность; тут, к концу третьей пробежки, из дома донесся вопль и Соломон, растрепанный, но довольный, выскочил наружу. Еще три очка, и матч будет мой.

Но я смогу, не посмею выиграть – помимо прочего, будь я твердо убежден в целомудрии Элспет, а так: одним Соломоном больше, одним меньше – никакой разницы. Лучше уж быть рогоносцем, чем опозоренным калекой. Последние полчаса меня кидало из стороны в сторону, но теперь я твердо решил слить игру. Взмахнув битой, я пропустил мяч, но тот не попал в калитку; потом отбил прямо на него, но с недолетом; на следующей подаче начал пробежку, которую не должен был закончить, но этот жирный олух, которому только и оставалось, что сбить победную калитку, промазал от волнения. Я приплелся на рубеж под возбужденный шум зрителей. Соломон – Флэши 31:30, и даже коротышка Феликс в нетерпении перетаптывался с ноги на ногу, давая дону сигнал подавать.

На поле не слышалось теперь ни звука. Я замер у черты сам не свой, а Соломон отошел на двойную дистанцию, переводя дух, потом взял мяч. Я все прикинул в уме: будет прямая подача, которую я пропущу и позволю выбить себя из игры.

И можете себе представить: следующие три подачи оказались кривыми, как совесть еврея! У забегавшегося Соломона бока ходили, как у молочной коровы, и ему никак не удавалось придать мячу нужное направление. Я позволял ему пробовать, пока толпа гудела от разочарования. Когда очередная подача полетела опять же криво, я решился-таки действовать: подпрыгнув, я постарался отбить по направлению к нему, приговаривая: «Раз уж ты не можешь выбить меня, жирнозадый увалень, так хоть вылови, Хр-та ради!» В спешке я споткнулся, инстинктивно взмахнул битой, и отраженный мяч взмыл в небо, пронесясь, как казалось, в нескольких милях над его головой. Он повернулся и побежал за ним, а мне оставалось только плестись к другому концу поля, молясь, чтобы он поймал мяч. Когда я дошел до линии подач и обернулся по пути назад, мяч еще был в воздухе; Соломон – с разинутым ртом и распростертыми руками пытался вычислить место падения, а все на поле затаили дыхание. И вот мяч опускается в его подставленные ладони; дон хватает его, спотыкается, теряет равновесие – и к моему ужасу, сопровождаемому дружным воплем зрителей, – роняет. Он делает судорожное движение руками и растягивается во весь рост на дерне, тогда как ч-ов мячик катится себе по траве все дальше и дальше.

– Ах ты… ты, криворукий у-к! – заорал я, но голос мой потерялся в общем гомоне.

Я достиг своей линии, заработав очко, и мне оставалось только отправиться во вторую, победную, пробежку, а Соломон так и лежал плашмя, в десяти ярдах от мяча.

– Беги! – раздался вопль. – Беги, Флэши!

И бедному, отчаявшемуся Флэши ничего не оставалось как покориться – судьба матча была в моих руках, и я не мог перед глазами сотен зрителей дать понять, что проиграл его намеренно.

И я снова пустился бежать, изображая рвение, и артистично споткнулся в надежде дать ему шанс добраться до мяча и выбить меня. Упав, я посмотрел на него: Пр-тье, мерзавец все еще полз за своей упущенной добычей. Вечно лежать было нельзя, так что я поднялся как можно медленнее, с видом до предела уставшего человека, но даже так достиг черты раньше, чем Соломон подобрал мяч; теперь единственной его надеждой было бросить с добрых тридцати ярдов и разбить мою калитку, пока я бегу обратно к линии отбивающего. Было ясно как день, что шансов с такого расстояния у него никаких – и мне оставалось только ринуться вперед, к победе и гибели от рук Тигга. Толпа буквально бесновалась, когда я достиг первой линии: еще три шага – и меня ждут выигрыш и катастрофа. Тут вдруг земля медленно уходит у меня из под ног, люди и калитка пропадают из виду, звуки стихают до невнятного шепота, я аккуратно приземляюсь и скольжу по траве, думая: «Вот то, что нужно: приятный, сладкий отдых; как удивительно хорошо…»

Я гляжу в небо, вид которого загораживает Феликс, обеспокоенно глядящий на меня, за его спиной проявляется мясистое лицо Минна, который говорит: «Подними голову, пусть дышит. Вот, дайте ему глотнуть». По зубам моим стучит горлышко бутылки, и нёбо обжигает вкус бренди. Потом проявляется жуткая боль в затылке и еще несколько взволнованных лиц; среди гомона голосов я различаю пронзительный голос Элспет.

– Что… Что случилось? – спрашиваю я, когда меня приподняли.

Ноги мои были, как ватные, и Минну пришлось поддержать меня.

– Все в порядке! – говорит Феликс. – Он попытался сбить твою калитку и попал мячом тебе по черепу. Ну и ну, ты свалился, как подстреленный кролик!

– И калитку твою он тоже сбил – уже после, чтоб ему провалиться, – добавляет Минн.

Я заморгал и ощупал голову – на ней вздулась шишка размером с футбольный мяч. Тут появляется Соломон, ревущий, как белуга; он всплескивает руками и кричит: «Дорогой Гарри, вы в порядке? Бедный мальчик, дайте же мне взглянуть!» Он разразился извинениями, но Минн, как я подметил, смотрел на него с прохладцей, а Феликс суетился, стараясь сдержать любопытствующих.

– Вы имеет в виду, что я выбыл? – говорю я, пытаясь собраться с мыслями.

– Боюсь, что так! – вопит Соломон. – Знаете, я так увлекся, бросая мяч, что не заметил, как он попал в вас… Смотрю, вы лежите, мяч валяется… Ну, в волнении я просто подбежал и схватил его… И разбил калитку. Мне жаль, – опять затараторил дон. – Конечно, я бы никогда не воспользовался таким преимуществом… Если бы имел время поразмыслить. Все произошло так стремительно, знаете ли. – Он обвел взглядом собравшихся, глупо ухмыляясь. – Да, это было случайно, как в первом иннинге, когда Флэши меня выбил.

Тут все загалдели, потом подбежала Элспет, охая по поводу моей головы и требуя принести нашатырь и соли. Успокаивая ее, я собирался с мыслями и прислушивался к спорам: Минн настаивал, что это нечестно – выбивать парня, когда он без сознания. Феликс возражал: с точки зрения правил, я-де выбит честно, да и как ни крути, сперва подобная вещь произошла с Соломоном, что, конечно, очень необычно, если поразмыслить над совпадением. Минн утверждал, что это другое, так как мне было невдомек насчет того, что Соломон вне игры. Если на то пошло, говорил Феликс, Соломон тоже не знал, что я вне игры. Минн же фыркнул, выражая сомнение, и заявил, что если у них в Итоне было принято так играть, то неудивительно, что… И так далее.

– Но… Кто же победил? – спрашивает Элспет.

– Никто, – отвечает Феликс. – Ничья. Флэши сделал пробежку, в результате чего счет стал равным – 31:31, и бежал еще одну, но был выбит. Так что победителя нет.

– А если припоминаете, – заявляет Соломон – и, хотя улыбка его была такой же любезной, как всегда, скрыть торжествующий блеск в глазах ему не удалось, – вы обещали отдать мне ничью, что означает, – и он поклонился Элспет, – что я буду иметь честь пригласить вас, любезная Диана, и вашего батюшку, подняться на борт моего судна. Мне искренне жаль, что наша игра закончилась вот так, дружище, но мне не остается ничего иного, как затребовать свой выигрыш.

Кто бы сомневался. Он поквитался со мной за то, что я подбил его в первом иннинге, и то, что я провернул свое мошенничество ловчее, чем он, утешало слабо – особенно при виде ликующей Элспет, хлопающей в ладоши от радости и одновременно пытающейся утешить меня.

– Это не крикет, – буркнул мне Минн, – но ничего не поделаешь. Плати и улыбайся: ч-ки плохо быть англичанином и играть против иностранцев – они не джентльмены.

Сомневаюсь, что Соломон слышал его – он слишком был занят собой. Обняв меня за плечи, дон приказал подать в доме устрицы и шампанское, простому же люду принести еще пива. Так вот он выиграл пари, не победив в матче. Отлично, теперь я хотя бы избавлюсь от Тигга, так как… И тут меня пронзила ужасная догадка – как раз в тот самый миг, когда я поднял глаза и разглядел в толпе красный жилет, а над ним – раскрасневшуюся злую физиономию. Стиснув губы, Тигг смотрел на меня, рвя на куски нечто, что, как я догадался, было квитанцией на ставку. Он дважды с угрозой кивнул мне, резко развернулся и был таков.

Тигг тоже потерял свои деньги. Он поставил на мое поражение и победу Соломона – а у нас вышла ничья. Из-за своего невезения и колебаний я получил самый скверный результат из возможных: Элспет едет с Соломоном в трек-тый круиз (как ни крутись, никуда не денешься), а Тигг потерял свою тысячу. Теперь он растрезвонит всем, что я брал у него деньги, и натравит на меня своих мерзавцев… Ох, И-се, тут еще и герцог, пообещавший отомстить мне за совращение своей красотки. Что за дь-ская переделка!

– Эй, вы в порядке, приятель? – восклицает Соломон. – Вы что-то снова побледнели. Ну-ка, помогите мне отвести его в тень. Давайте приложим лед к голове…

– Бренди, – прохрипел я. – Нет-нет… все отлично, просто минутная слабость. Удар и старая рана, понимаете ли. Мне нужно немного времени… чтобы прийти в себя… собраться с мыслями…

Ну и неприятные были это мысли! Как, ч-т побери, мне выбираться из такой западни? И они еще называют крикет безобидным времяпрепровождением!

* * *

[Выдержка из дневника миссис Флэшмен,

… июня 1843 года]

Произошла самая удивительная вещь – милый Гарри согласился поехать с нами в путешествие!!! Я счастлива сверх всякой меры! Он даже пожертвовал Перспективой Назначения в Лейб-гвардию – и все ради Меня! Это было так неожиданно (но так похоже на моего Милого Героя). Едва закончился матч, и дон С. заявил права на свой Приз, Г. очень серьезно так говорит, что хорошенько поразмыслил, и хотя предложенная ему Военная Карьера очень привлекает его, он не вынесет расставания со мной!! Такое Свидетельство Привязанности растрогало меня до слез, и я не могла удержаться, чтобы не обнять его – боюсь, это вызовет некоторые пересуды, но мне все равно!

Дон С., разумеется, с радостью согласился на то, что Г. едет с нами, едва только убедился, что мой драгоценный принял окончательное решение. Дон С. так добр: он напомнил Г. про то, какую высокую честь тот отклоняет, не вступая в Лейб-гвардию, и спросил, твердо ли намерен Г. отправиться в путь, ибо ему не хотелось бы стать для него причиной тех или иных затруднений. Но Мой Любимый, потирая свою бедную голову и выглядя таким бледным, но решительным, ответил в прямолинейной своей манере: «Я еду, если вы не против». Я была вне себя от радости и желала уединиться с ним, чтобы сполна выразить свою Глубокую Признательность за его решение, так же как и свою неисчерпаемую любовь. Но увы – это пока невозможно, так как почти тут же Г. объявил, что ему необходимо уехать в Город, чтобы уладить до отплытия Срочные Дела. Я, конечно, предложила поехать с ним, но он не захотел и слышать – так не хотелось ему прерывать мой отдых здесь. Ах, Лучший из Супругов! На том и порешили. Г. пояснил, что Дела потребуют времени, и он не знает, когда освободится, но присоединится к нам уже в Дувре, откуда мы отправимся на Загадочный Восток.

И он уехал, не приняв даже приглашения нашего драгоценного друга Герцога посетить его. Мне было сказано отвечать на все расспросы, что он уехал по Личным Делам – без сомнения, всегда найдутся Люди, жаждущие докучать моему милому, ставшему таким знаменитым – не только Герцог и ему подобные, но и Простые Смертные, рассчитывающие пожать ему руку и хвастать этим впоследствии перед своими Знакомыми. Пока же мне, дорогой мой дневник, остается в одиночестве – если не считать компании дона С., разумеется, и моего дорогого Папы – дожидаться начала Великого Приключения и Радостного Воссоединения с моим Ненаглядным в Дувре, каковое послужит Прелюдией, как я надеюсь, к нашему Сказочному Путешествию в Романтическую Неизвестность…

[Конец выдержки. – Г. де. Р.]

IV

Одно дело было – принять решение плыть в круиз с Соломоном, но совсем другое – благополучно попасть на борт. Мне предстояло десять дней скрываться в Лондоне, словно участнику порохового заговора, шарахаясь от собственной тени и прячась от наймитов герцога – и Дедалуса Тигга. Вы можете сказать, что я перестраховывался и опасность была не так велика, но вы не знаете, на что способны были люди вроде герцога в дни моей юности: им все еще казалось, что на дворе восемнадцатый век, а значит, они могут натравить на обидчика своих костоломов и полагаться на свой титул, который избавит их от любых неприятных последствий. Я лично никогда не являлся сторонником Билля о Реформе, но нет никакого сомнения, что аристократия нуждалась в узде.

Короче говоря, не требовалось высшей математики, чтобы понять: страну надо покидать немедленно. Конечно, жалко было упускать Лейб-гвардию, но если Тигг затеет скандал, мне так и так придется забыть о ней; ты можешь быть дебилом-виконтом с волчьей пастью и тебя сочтут пригодным командовать Королевской Конно-гвардейской бригадой, но если узнают, что ты брал у букмекера деньги за услуги – то да смилуются над тобой небеса, будь ты хоть лучшим солдатом в мире. Так что не оставалось ничего иного, как залечь до отплытия на дно, предприняв только краткий визит в Конную Гвардию, дабы сообщить дяде Биндли плохие вести. Услышав их, тот от удивления весь аж вытянулся.

– Правильно ли я понимаю, – говорит, – что ты отказываешься от назначения – бесплатного патента, смею напомнить – в Конно-гвардейскую бригаду, выхлопотанного тебе по личному настоянию лорда Веллингтона, ради того, чтобы шляться по заграницам в обществе своей жены, ее экстраординарного папаши и этого… этого типа с Треднидл-стрит?[44]44
  Треднидл-стрит – один из основных коммерческих центров Лондона. На этой улице располагались здания Английского банка и Биржи.


[Закрыть] – Дядю передернуло. – Это же почти как путешествие по торговым делам.

– Ничего не в силах поделать, – отвечаю. – Не могу сейчас оставаться в Англии.

– Ты отдаешь себе отчет – это равносильно тому, что отклонить честь, предложенную непосредственно Троном? Что никогда больше тебя не удостоят подобного отличия? Я понимаю, что ты глух к большинству норм поведения и здравого смысла, но даже тебе должно быть понятно…

– Пр-тье, дядя! – перебиваю его я. – Мне нужно уехать!

Он окинул меня своим высокомерным взглядом.

– Звучит почти отчаянно. Я не ошибусь, предположив, что в противном случае тебя ожидает скандал?

– Да, – неохотно соглашаюсь я.

– Ну, это все меняет! – восклицает он. – И почему ты сразу не сказал? Видимо, тут замешана некая дама.

Я кивнул и дал понять, что в дело вовлечен герцог и что все это выдумки, на что Биндли снова фыркнул и заявил, что никогда еще акции Палаты пэров не стояли так низко. Дядя пообещал переговорить с Веллингтоном, и раз уж, с точки зрения чести семьи, нежелательно, чтобы мой отъезд выглядел как бегство, найти для моего визита на Дальний Восток некое официальное прикрытие. В итоге через пару дней в комнату над ломбардом, которую я избрал своим тайным прибежищем, был доставлен документ, поручающий мне отправиться в Сингапур с целью проинспектировать первую партию австралийских лошадей, предназначенную для передачи следующей весной в распоряжение индийской армии Компании.[45]45
  Первая поставка австралийских лошадей, вывозимых через Сингапур фирмой «Бойд и К°», на самом деле имела место не ранее 20 августа 1844 года. Это были первые из знаменитых «валлийцев» (названных так в честь Нового Южного Уэльса) Индийской армии. (Комментарии редактора рукописи).


[Закрыть] Отличная работенка, старина Биндли! Да, у дяди были свои методы.

Так что теперь дело было только за тем, чтобы пробраться последнего числа месяца в Дувр, что я и проделал, приехав после наступления темноты и просочившись со своим саквояжем на причал под прикрытием толпы. Я молил Б-га, чтобы ни Тигг, ни герцог не расставили здесь своих подонков с целью перехватить меня – ничего, конечно, не случилось, но я не прожил бы такую долгую жизнь, если бы не исходил из худшего и не готовился к нему. Лодка перевезла меня на паровой бриг Соломона, где состоялось великое воссоединение двух влюбленных: Элспет квохтала надо мной, сгорая от нетерпения вызнать, где я пропадал, – она-де так переживала, а старый Моррисон пробурчал: «Хм, явился, и, как всегда, с последней кукушкой». И добавил что-то про татя в нощи. Соломон внешне был весь радушие – но не ему было обмануть меня: он просто маскировал свое разочарование тем, что я встал между ним и Элспет. Это почти примирило меня с путешествием: в каком-то смысле оно было дь-ски неудобным, и сам я вряд ли бы с легким сердцем вернулся на Восток, но так хотя бы моя ветреная пташка окажется под присмотром. Поразмыслив, я пришел к выводу, что это и послужило главной причиной моего отъезда, а вовсе не Тигг или герцог – с середины Ла-Манша их фигуры не казались и вполовину такими страшными, как прежде, – и решил извлечь все возможное из круиза, который, кстати, обещает оказаться весьма приятным.

В этом я мог положиться на Соломона, не поскупившегося на оснащение своего брига «Королева Сулу». Судно было самое современное, приводимое в движение винтом, с двумя мачтами для хода под парусами и с трубой, смещенной далеко назад, так что вся передняя часть палубы, отведенная для нас, оказывалась свободной от клубов дыма, улетавшего за корму и черным облаком стелющегося за нами. Каюты наши, напротив, располагались на корме, подальше от трюмного смрада, и там все было по первому разряду: дубовая мебель с изогнутыми ножками, персидские ковры, отделанные панелями переборки с картинами акварелью, туалетный столик с зеркалом, при виде которого Элспет захлопала в ладоши, китайские ширмы, великолепный хрусталь и шикарный бар с напитками, механические вентиляторы и двуспальная кровать с шелковым бельем не хуже, чем в лучших публичных домах Нового Орлеана. «Отлично, – думаю я, – это получше, чем „жариться на решетке“[46]46
  То есть путешествовать на корабле Ост-Индской компании. – Примеч. Дж. М. Ф.


[Закрыть]. Мы тут будем как дома».

Прочая обстановка была под стать: салон, в котором мы обедали, не оставлял желать лучшего по части еды, напитков и обслуживания – даже старый Моррисон, канючивший с тех самых пор, как согласился поехать, сразу успокоился, стоило подать первый наш «морской обед». Тесть даже улыбнулся, чего я не видал со времени, как он в последний раз урезал зарплату своим рабочим. Соломон проявил себя радушным хозяином, стараясь предупредить малейшее наше желание: первую неделю он даже специально держался у берега, чтобы мы могли обрести «морские ноги»[47]47
  То есть навык ходить по палубе во время качки.


[Закрыть]. Перед Элспет же вообще раболепствовал: когда выяснилось, что она забыла дома туалетную воду, он высадил ее горничную в Портсмуте с поручением доехать до Лондона и ждать нас в Плимуте. Обходился он с нами по-королевски, ей-богу, и не смущался перед расходами.

Только две мелочи вносили для меня разлад в эту роскошную идиллию. Первая – команда: в ее составе не было ни одного белого. Когда я взбирался накануне вечером на борт, мне помогали два ухмыляющихся желторожих мерзавца в бушлатах и без башмаков; я обратился к ним на хинди, но они только оскалили коричневые клыки и затрясли головами. Соломон пояснил, что это малайцы; помимо них на борту есть несколько арабов, служащих механиками и кочегарами, но ни одного европейца, за исключением шкипера – довольно неприветливого лягушатника, в шевелюре которого угадывалась примесь негритянской крови. Последний обедал в своей каюте, и мы его почти не видели. Меня эта желтая команда не слишком заботила, но все-таки я предпочитаю слышать на баке голоса британцев или янки – так как-то спокойнее. Как ни крути, Соломон был торговцем с Востока и сам полукровка, так что это, видимо, было вполне естественно. К тому же они у него ходили по струнке и от нас держались на расстоянии, за исключением узкоглазых стюардов, молчаливых и вышколенных по первому разряду.

Другой мелочью было то, что «Королева Сулу», будучи оборудована, как плавучий дворец, несла десять орудий – почти максимальное для брига вооружение. Я заметил, что это многовато для прогулочной яхты, на что Соломон говорит с улыбкой:

– Это судно слишком ценное, чтобы им рисковать. В Восточных водах английские и голландские военные корабли не слишком гарантируют безопасность. А еще, – он кланяется нам, – оно несет дорогой груз. Пиратство, знаете ли, не чуждо тем островам, и хотя добычей по большей части становятся беззащитные местные суденышки, лишние меры предосторожности не помешают.

– Вы говорите, что там опасно? – вытаращил глаза Моррисон.

– Нет, не опасно, – отвечает Соломон, – когда у нас на борту десять орудий.

Чтобы успокоить старого Моррисона и покрасоваться перед Элспет, он созвал все четыре десятка своих матросов для орудийных учений. Парни оказались на высоте, нет слов: они сновали по выскобленной добела палубе в своих бушлатах и коротких штанах; по дудке боцмана-араба четко, как гвардейцы, накатывали пушки, забивали в ствол ядро и застывали у орудий подобно тем желтым божкам. Потом нам продемонстрировали упражнения с холодным и огнестрельным оружием, и снова ребята работали, как часы, – мне пришлось согласиться, что даже наши обученные войска не смогли бы лучше. Прибавьте к этому скорость и маневренность «Королевы Сулу» и поймете, что она не уступила бы даже военному кораблю.

– Но это по большей части перестраховка, – говорит Соломон. – Мои владения находятся в мирных краях, по преимуществу, в материковой Малайзии, и я не рискую забираться в опасные воды. Но, по моему мнению, лучше быть готовым ко всему, и он стал распространяться про железные баки для воды и запасы из консервированных продуктов.

Но мне все равно доставило бы удовольствие видеть среди нас побольше белых лиц и каштановых бакенбард. А так белых было всего трое – ну и Соломон, естественно, – а впереди нас ждал, как никак, далекий путь.

Впрочем, увлекательное путешествие вскоре заставило забыть о сомнениях. Не стану докучать вам описаниями, просто скажу, что это был самый приятный круиз в моей жизни, и мы даже не замечали, как пролетают неделя за неделей. Соломон говорил про три месяца, необходимых на дорогу до Сингапура – на деле мы потратили вдвое больше, но не пожалели ни об одной минуте. В течение лета мы неспешно плыли вдоль берегов Франции и Испании, посетили Брест, Виго и Лиссабон, будучи радушно приняты местным обществом – у Соломона был просто талант по части заведения знакомств, – а потом спустились в теплые широты, к Африке. Оглядываясь на прошлое, могу заявить, что мне бессчетное число раз приходилось проделывать этот путь на самых разных средствах – от «индийца» до «работорговца», но тот круиз не имел ничего общего с прочими путешествиями. Еще бы: мы устраивали пикники на марокканском побережье; совершили экскурсию к забытым развалинам под Касабланкой; катались на верблюдах с закутанными в чалмы погонщиками; бродили по берберским базарчикам; любовались танцами с огнем на фоне массивных стен древних корсарских замков, наблюдали за скачками среди бедуинского племени; пили кофе с седобородыми пашами в тюрбанах; даже купались в теплой голубой воде, расположившись на протянувшимся на многие мили пустынном песчаном пляже под сенью покачивающихся на ветру пальм. И каждый вечер по возвращении нас ожидала роскошь «Королевы Сулу», с ее белоснежными простынями, сверкающим серебром и хрусталем, и китайскими стюардами, ловящими в прохладном сумраке салона малейшее твое желание. Ну, однажды за время своих странствий мне довелось быть кронпринцем, но никогда не переживал я ничего подобного тому вояжу.

– Это просто сказка! – то и дело восклицала Элспет, и даже папаша Моррисон признавал, что все не так уж плохо – старый хрыч сделался прям б-жим одуванчиком – да и почему бы нет, благо два дюжих косоглазых молодца таскали его по берегу в паланкине во время всех наших экскурсий?

– Мне от этого лучшее, – приговаривал он. – Ажно чувствую, как легчает.

А Элспет тем временем мечтательно вздыхает, лежа в теньке под сенью опахал, а Соломон улыбается и распекает стюарда за то, что тот положил мало льда в бокалы, – забыл сказать, у него имелся даже патентованный ледник, размещавшийся где-то в глубине трюма.

По пути далее на юг, к поросшим джунглями или пустынным берегам, недостатка в развлечениях тоже не наблюдалось: экскурсия вверх по лесной реке на шлюпке, когда Элспет то мило вздрагивала при виде крокодилов, то смеялась над ужимками обезьян или восхищалась роскошью листвы и оперения птичек.

– Разве не говорил я вам, Диана, как здорово будет? – спросит ее бывало Соломон, и она восторженно защебечет:

– О, да, говорили, говорили! Но это превосходит все ожидания!

А еще летучие рыбы или дельфины! А когда мы обогнули Мыс[48]48
  Мыс Доброй Надежды.


[Закрыть], где потратили неделю, обедая на берегу и побывав на балу у губернатора, что без меры осчастливило Элспет, нас поджидали по-настоящему голубые воды Индийского океана и новые чудеса, способные удивить моих ненасытных на впечатления близких. Мы рассекали его воды на пути в Индию, наслаждаясь идеальной погодой; по ночам Соломон брал свою гитару и распевал в сумерках испанские серенады, пока Элспет грезила в шезлонге у поручней, а Моррисон обжуливал меня в экарте; иногда мы играли в вист, а то и просто с наслаждением бездельничали. Это было золотое времечко, если угодно, но я тем не менее не дремал, глаз не спуская с Соломона.