Текст книги "Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом"

– Прости… Никогда раньше не целовалась с мужчинами, но раз мы все равно тонем…

– Это было приятно, но я ведь, знаешь, женат. Она сидела рядом со мной на пиру. Леди Санса.

– Это твоя жена? Такая красавица…

«И такая изменница». Санса, Шая, все его женщины… Одна только Тиша его любила. Куда же отправляются шлюхи?

– Да. Мы с ней соединены в глазах богов и людей. Возможно, я никогда больше ее не увижу, но обязан хранить ей верность.

– Я понимаю, – отвернулась Пенни.

«Прелесть моя. Только ты по молодости своей способна поверить в столь наглую ложь».

Корабль швыряло, Милка повизгивала. Пенни подползла к свинье по полу, обняла ее, принялась утешать… Знать бы, кто из них кого утешает. Животики надорвешь, на них глядя, но смеяться почему-то не хочется. Девушка заслуживает лучшего, чем ручная свинья. Настоящий поцелуй, немного нежности – каждому человеку это положено, и большому, и маленькому. Ром из чаши весь выплеснулся. Тонуть печальным и трезвым – это уж слишком.

Потом, временами, ему даже хотелось пойти наконец ко дну. Шторм бушевал до поздней ночи, волны били в борта, как кулаки великанов-утопленников. Помощника и двух матросов смыло, кока ослепил горячий жир из котла, капитан, сброшенный с юта, сломал себе ноги. Хрум выл, лаял и огрызался, Милка опять завалила всю каюту дерьмом. Тирион не блевал только чудом, за недостатком вина, Пенни выворачивало, но он не выпускал ее из объятий. Корабль трещал, как бочонок, который вот-вот развалится.

К полуночи ветер стал наконец утихать, и море успокоилось настолько, что Тирион вылез на палубу. Увиденное мало его порадовало. Когг шел по драконову стеклу под звездной чашей, а вокруг, куда ни глянь, громоздились тучи, пронизанные голубыми и лиловыми жилами молний. Дождя не было, но палуба оставалась мокрой и скользкой.

Внизу вопил кто-то одуревший от страха, с носа слышался голос Мокорро – жрец, воздев посох над головой, громко читал молитву. Дюжина матросов и два огненных пальца возились со спутанными снастями, то ли поднимая парус, то ли спуская. Тириону это в любом случае казалось опасной затеей – как выяснилось, не зря.

Вернувшийся ветер коснулся его щеки, колыхнул мокрый парус, взвеял алые одежды Мокорро. Тирион, повинуясь инстинкту, ухватился за первую попавшуюся рейку, и вовремя. Легкий бриз почти мгновенно преобразился в ревущий шквал. Мокорро выкрикнул что-то, драконья пасть на его посохе изрыгнула зеленое пламя. Вслед за этим налетел дождь, укрыв сплошной завесой и нос, и корму. Над головой захлопал улетающий прочь парус – двое человек так и висели на нем. «О дьявол, не иначе как мачта», – подумал Тирион, услышав оглушительный треск.

Цепляясь за веревку, он подтягивался к люку, но ветер отшвырнул его на фальшборт. Дождь заливал глаза, рот снова наполнился кровью. Корабль натужился, словно сидя на толчке, и мачта разлетелась на куски.

Тирион не видел, как это произошло. Послышался новый треск, и кругом тут же засвистели осколки. Один едва разминулся с глазом, другой вонзился в шею, третий насквозь проткнул голень вместе с сапогом и штаниной. Тирион заорал, но веревку каким-то чудом не выпустил. «Этот корабль не дойдет до цели», – сказала вдова. На карлика напал смех. Он хохотал как безумный, а вокруг трещало дерево, гремел гром и сверкали молнии.

Однако и шторму, как всему на свете, настал конец. Уцелевшие выползли на палубу, словно черви после дождя. «Селасори кхорун» сидел низко, кренясь на правый борт, корпус треснул в ста местах, трюм затопило, на месте мачты торчал расщепленный пенек ростом с карлика. Носовая фигура лишилась руки со свитками. Девять человек, в том числе один помощник, двое огненных пальцев и сам Мокорро, погибли.

Видел ли это Бенерро в своем пророческом пламени? А Мокорро?

– Пророчество похоже на злобного мула, – сказал Тирион сиру Джораху. – Доверишься ему, тут оно тебя и лягнет. Вдова знала, что корабль не дойдет до места, и говорила, что Бенерро видел это в огне, но я вбил себе в голову, что это… теперь уж не важно. Главное, что нашу мачту разнесло в щепки: теперь мы будем болтаться в проливе, пока у нас вся жратва не выйдет и мы не примемся друг за друга. Кого, по-твоему, съедят первым: свинью, собаку или меня?

– От кого шуму больше, я полагаю.

Капитан умер назавтра, кок на третью ночь. Оставшиеся кое-как удерживали разбитый корабль на плаву. По мнению помощника, принявшего командование на себя, они находились где-то близ южной оконечности Кедрового острова. Он приказал спустить шлюпки и взять когг на буксир, но одна лодка затонула, а гребцы другой обрезали линь и уплыли на север, бросив корабль.

– Подлые рабы, – сказал сир Джорах. Шторм, по его собственным словам, он проспал. У Тириона на этот счет имелись сомнения, но он благоразумно помалкивал. Зубы ему еще понадобятся – вдруг придется кого-нибудь укусить. Раз Мормонт согласен забыть об их ссоре, он тоже сделает вид, будто ничего не случилось.

За девятнадцать дней дрейфа запасы провизии и пресной воды подошли к концу. Пенни сидела в каюте со свиньей и собакой. Тирион, припадая на перевязанную ногу, носил ей еду. По ночам обнюхивал рану и заодно колол ножом пальцы на руках и ногах. Сир Джорах только и делал, что точил меч. Три оставшихся пальца по вечерам исправно зажигали костер, но при этом облачались в доспехи и держали копья поблизости, и никто больше не трепал карликов по голове.

– Может, устроим турнир еще раз? – спросила Пенни.

– Лучше не надо. Не стоит напоминать им о свинке, хотя бы и похудевшей. – Милка заметно теряла вес, от Хрума остались кожа да кости.

Ночью он снова вернулся в Королевскую Гавань с арбалетом в руке. «Куда все шлюхи отправляются», – сказал лорд Тайвин. Тирион нажал спуск, тетива запела, но стрела почему-то угодила в живот не отцу, а Пенни. Он проснулся от крика.

Палуба ходила ходуном. Где он – на «Робкой деве»? Почему так воняет свиным дерьмом? Нет, не «Дева» это. Горести остались далеко позади, как и пережитые на реке радости. Вспомнить хоть Лемору после утреннего купания, с капельками воды на коже. Единственная дева здесь – это Пенни, несчастная карлица.

Наверху, однако, что-то происходило. Тирион вылез из гамака, ища сапоги и арбалет – ну не дурак ли? Хотя жаль. Если б большие наладились его съесть, арбалет очень бы пригодился.

– Парус, – тут же объявила Пенни, поднявшаяся на палубу раньше него. – Вон он, видишь? Они нас уже заметили!

На сей раз он поцеловал ее сам: в обе щеки, в лоб и в губы. Девушка залилась краской. Большая галея шла прямо к ним, оставляя за собой пенный след.

– Что за корабль? – спросил Тирион у Мормонта. – Название разобрать можно?

– Название мне ни к чему. Мы под ветром, я его чую. – Мормонт обнажил меч. – Это невольничье судно.

Переметчивый

Снег пошел на закате, а к ночи повалил так густо, что луны не стало видно за белой завесой.

– Боги Севера гневаются на лорда Станниса, – объявил Русе Болтон утром, когда все собрались на завтрак в Великий Чертог. – Он здесь чужой, и старые боги хотят его смерти.

Его люди согласно взревели, молотя кулаками по длинным столам. Гранитные стены Винтерфелла, даже разрушенного, служат неплохой защитой от ветра и непогоды. Еды и питья всем хватает, сменившихся с караула встречает жаркий огонь, есть где просушить одежду и где поспать. Дров запасли на полгода, обеспечив чертогу тепло и уют, а Станнис лишен всего этого.

Теон Грейджой не присоединился к общему хору – и Фреи, как он заметил, тоже. Единокровные братья сир Эйенис и сир Хостин здесь такие же чужаки, как и Станнис. Они выросли в речных землях и такого снегопада отродясь не видали. Трех Фреев Север уже забрал: они пропали между Барроутоном и Белой Гаванью – Рамси так и не сумел их найти.

Лорд Виман Мандерли, сидя между двумя своими рыцарями, уминал овсянку ложка за ложкой – она ему, похоже, не так по вкусу, как свадебные пироги со свининой. Однорукий Харвуд Стаут тихо беседовал с Амбером Смерть Шлюхам, похожим на труп.

Теон встал в очередь за овсянкой, разливаемой деревянными черпаками из медных котлов. Лорды и рыцари могли сдобрить кашу молоком, медом и капелькой масла; ему ничего такого не предлагали. Принцем Винтерфелла он пробыл недолго. Сыграл свою роль в комедии, отвел мнимую Арью к священному дереву – теперь он Русе Болтону больше не нужен.

– В первую мою зиму снегу выше головы навалило, – сказал человек Хорнвуда перед ним.

– Ты тогда был не выше трех футов, – заметил всадник из Родников.

Прошлой бессонной ночью Теон размышлял о побеге. Дождаться, когда Рамси с отцом будут чем-то заняты, и улизнуть… только как? Все ворота заперты и находятся под охраной: никто не выйдет из замка и не войдет в него без разрешения лорда Болтона. Тайные лазейки, даже если бы он знал о таких, тоже опасны: Теон не забыл о Кире с ее ключами. Да и куда ему бежать? Отец умер, дядям он ни к чему, Пайк для него потерян. Единственное место, которое он мог бы назвать своим домом, – это развалины Винтерфелла.

Сломленный человек в разрушенном замке. Куда как уместно.

Он еще стоял в очереди, когда Рамси со своими ребятами ввалился в чертог и потребовал музыки. Абель протер глаза, взял лютню и запел «Дорнийскую жену»; одна из его женщин отбивала на барабане такт. Он изменил слова и вместо «дорнийки» пел «северянка».

«Как бы его за это языка не лишили, – подумал Теон, подставляя под черпак миску. – Он простой певец: если лорд Рамси сдерет ему кожу с обеих рук, никто и слова не скажет». Но лорд Русе улыбнулся, Рамси расхохотался, и все прочие последовали их примеру. Желтый Дик так ржал, что вино из носу текло.

Леди Арьи не было с мужем: она не выходила из своих комнат с самой свадебной ночи. Алин-Кисляй говорил, будто Рамси держит ее голую на цепи у прикроватного столбика, но Теон знал, что это вранье. Цепей на ней нет, во всяком случае видимых, только к двери стража приставлена. А раздевается она, лишь когда моется.

Делает она это часто, чуть ли не каждую ночь – лорд Рамси требует чистоты.

«У бедняжки нет служанок, кроме тебя, Вонючка, – смеется он. – Может, в платье тебя одеть? Я подумаю, а пока поработай-ка банщицей: не хочу, чтоб от нее воняло, как от тебя». Когда Рамси приходит охота лечь в постель со своей женой, Теон, призвав на помощь служанок леди Уолды и леди Дастин, таскает с кухни горячую воду. Леди Арья с ними не разговаривает, но синяки ее всем видны. Что ж, сама виновата: мужа убла жать надо. «Будьте Арьей, – сказал как-то Теон, помогая ей сесть в ванну, – и лорд Рамси не тронет вас. Он наказывает нас, лишь когда мы… забываемся. Мне он никогда не причинял боли без веской причины».

«Теон», – со слезами прошептала она. «Вонючка, – поправил он, тряхнув ее за руку. – Здесь я Вонючка. Запомните это, Арья». Но она ведь не настоящая Старк – она дочка стюарда, Джейни. Напрасно она ждет от него спасения. Прежний Теон Грейджой, может, ей и помог бы – но тот был железный, не чета Вонючке-подлючке.

У Рамси сейчас новая живая игрушка, но слезы Джейни скоро прискучат ему, и он снова вспомнит про Вонючку. Будет кожу с него сдирать дюйм за дюймом. Покончит с пальцами – перейдет на руки, на ступни. Отнимать их будет, лишь когда Вонючка, обезумев от боли, попросит сам. Горячих ванн Вонючке не полагается: снова будет в дерьме валяться, и мыться ему запретят. Та одежда, что на нем, превратится в зловонные лохмотья, и носить он их будет, пока не сгниют. Лучшее, на что он может надеяться, – это вернуться на псарню к девочкам Рамси. Там теперь появилась новая сучка, Кира.

В темном углу чертога он отыскал пустую скамью. Все места ниже соли заняты хотя бы наполовину и днем и ночью: люди пьют, играют в кости, болтают, тут же и спят. Тех, кому приходит черед караулить на стенах, сержанты поднимают пинками. Но с Теоном Переметчивым никто из них рядом не сядет, да он и сам не желает с ними сидеть.

Миску с серой водянистой овсянкой он отставил, не съев и четырех ложек. За соседним столом спорили, сколько продлится метель.

– Сутки, а то и больше, – уверял большой бородатый лучник с топором Сервинов на груди. Латники постарше говорили, что это так, легкий снежок, а вот в их-то время… Пришельцы с речных земель, непривычные к снегу и холоду, только ахали. Входящие со двора вешали мокрые плащи на колышки у дверей и спешили погреть руки у жаровен.

– Теон Грейджой, – окликнула какая-то женщина.

«Вонючка», – чуть было не поправил он.

– Чего тебе?

Она уселась на лавку верхом, откинув с глаз рыжие космы.

– Не скучно одному-то, милорд? Пойдем потанцуем.

Он взял в руки миску с остывшей кашей.

– Не хочу. – Принц Винтерфелла был отменным танцором, но Вонючка с недостающими пальцами ног лишь выставил бы себя на посмешище. – Уйди. Денег у меня нет.

– За шлюху меня принимаете? – криво усмехнулась она. Это была спутница Абеля, тощая, длинная, далеко не красотка, но в свое время Теон не отказался бы от нее – любопытно же, как эти длинные ноги тебя обхватят. – Да и деньги мне тут ни к чему. Что на них купишь, снег, что ли? Заплатите лучше улыбкой. Ни разу не видала, как вы улыбаетесь, даже на свадьбе вашей сестры.

– Леди Арья мне не сестра. – Улыбаться ему хотелось не больше, чем танцевать. Увидит Рамси – опять пару зубов вышибет. Он и так уж жует с трудом.

– Красивая девушка.

«Я, конечно, не была такой красивой, как Санса, но все говорили, что я хорошенькая», – отозвалось в голове под стук барабана. Одна из Абелевых прачек залезла на стол с Уолдером Малым и учила его танцевать.

– Уйди, – попросил Теон.

– Я милорду не по вкусу? Могу вам прислать Миртл или Холли, она всем нравится. – Женщина придвинулась ближе, от нее пахло вином. – Не хотите улыбнуться, так расскажите, как Винтерфелл взяли. Абель сложит об этом песню, и о вас будут помнить вечно.

– Как о предателе. Переметчивом.

– Почем вы знаете? Могли бы прославиться как Теон Хитроумный. Мы слышали, это был настоящий подвиг. Сколько человек с вами было – сто, пятьдесят?

«Меньше».

– Это была безумная затея.

– Однако смелая. У Станниса, говорят, пять тысяч, но Абель заявляет, что эти стены и пятьдесят не проломят. Как же вы-то умудрились, милорд? Тайный ход знали?

У него имелись веревки и крючья, а ночь и внезапность были на его стороне. Малочисленных защитников замка он взял врасплох. Вслух Теон этого не сказал: если о нем и впрямь сложат песню, Рамси уж точно проткнет ему барабанные перепонки, чтобы он не слышал ее.

– Можете довериться мне, милорд. Абель вот доверяет. – Она положила на его руку в перчатке свою, огрубевшую, длиннопалую, с обгрызенными ногтями. – Вы так и не спросили, как меня звать. Я Ровена.

Теон отдернул руку. Ее, конечно, подослал Рамси, как тогда Киру с ключами. Хочет толкнуть Теона на побег, чтобы потом наказать.

Врезать бы ей как следует, сбить с лица эту насмешливую улыбку. Или поцеловать ее, взять прямо тут, на столе, чтобы она выкрикивала его имя на весь чертог. Да нет, где уж там. Не посмеет он уступить ни гневу, ни похоти. Имя ему Вонючка, и он не должен этого забывать. Теон вскочил и пошел прочь, припадая на левую ногу.

Снег, все такой же густой, тяжелый и мокрый, быстро засыпал человеческие следы и доходил уже до верха сапог. В Волчьем лесу он еще глубже, а на Королевском тракте, где дует ветер, от него нет никакого спасения. Рисвеллы перекидывались снежками с Барроутоном, оруженосцы на стене лепили снеговиков и выстраивали их вдоль парапета. Со щитами, копьями, в полушлемах – настоящие бойцы, да и только.

– Лорд Зима привел к нам своих ополченцев, – сказал часовой у двери. Увидев, с кем говорит, он отвернулся и плюнул в сторону.

За палатками мерзли в загоне кони из Белой Гавани и Близнецов. Новые конюшни лорда Болтона вдвое больше прежних, сожженных Рамси при взятии замка, но там стоят кони его лордов-знаменосцев и рыцарей, а остальные маются под открытым небом. Конюхи укрывали их попонами, чтобы хоть как-то согреть.

Теон углубился в развалины. Вороны переговаривались и вскрикивали, глядя на него с разрушенной башни мейстера Лювина. Он навестил свою бывшую спальню, занесенную снегом из выбитого окна, побывал в кузне Миккена, в септе леди Кейтилин. У Горелой башни Рикард Рисвелл целовался с другой прачкой Абеля, пухленькой и курносой. Девушка стояла на снегу босиком, в меховом плаще, под которым скорей всего ничего не было. При виде Теона она что-то сказала Рисвеллу, и тот засмеялся.

Теон поспешил уйти. Ноги сами привели его к лестнице за конюшнями. Осторожно поднявшись по скользким ступеням, он оказался на внутренней крепостной стене один, далеко от оруженосцев с их снеговым войском. Внутри стен замка никто его свободы не ограничивал – он мог ходить где хотел.

Винтерфеллская внутренняя стена старше и выше внешней. Высота ее сто футов, на каждом углу четырехугольные башенки. Внешняя ниже на двадцать футов, но толще, за ней лучше следят, и башенки на ней восьмиугольные. Широкий глубокий ров между обеими стенами замерз и заметен снегом. Снег заносит проемы между зубцами, венчает белыми шапками сами зубцы и башенки.

Дальше все бело – лес, поля, Королевский тракт. Зимний городок, который люди Рамси тоже сожгли дотла, укутан пуховым одеялом. Снег прячет раны, нанесенные Сноу, но так думать нельзя. Рамси теперь никакой не Сноу, он Болтон.

Тракта совсем не видно: его глубокие колеи сровнялись с окружающими полями, а снег все валит. Где-то там мерзнет Станнис Баратеон. Если он попытается взять Винтерфелл приступом, его дело обречено, несмотря на замерзший ров. Теон взял замок исподтишка, послав верхолазов на стены и переплыв ров под покровом ночи. Защитники спохватились слишком поздно, но у Станниса так не выйдет.

Возможно, он предпочтет осаду, чтобы уморить защитников голодом. Болтон и его друзья Фреи привели через Перешеек большой обоз, леди Дастин из Барроутона и лорд Мандерли из Белой Гавани тоже привезли много провизии и корма для лошадей, но ведь и войско у них большое – надолго никаких запасов не хватит. То же самое, впрочем, относится к Станнису и его людям. К тому же они промерзли, и метель может толкнуть их на отчаянный штурм.

В богороще снег таял, едва коснувшись земли, между деревьями протянулись призрачные ленты тумана. Зачем Теон пришел сюда? Это не его боги. Сердце-дерево высилось перед ним, как бледный великан с ликом на стволе, и его листья напоминали обагренные кровью руки.

Холодный пруд подернулся льдом.

– Простите, – зашептал сквозь обломки зубов Теон, упав перед ним на колени. – Я не хотел… – Слова застревали в горле. – Спасите меня и помилуйте. Пошлите мне… – Что? Силу, мужество? За пеленой снега слышался тихий плач. Это Джейни на супружеском ложе, больше некому – ведь боги не плачут?

Не в силах больше выносить этот звук, Теон ухватился за ветку, встал и похромал назад, к огням замка. В Винтерфелле водятся призраки, и один из них – он.

Снеговиков прибавилось: оруженосцы слепили во дворе дюжину лордов, командовать воинами на стенах. Вон тот, конечно, лорд Мандерли: такого пузатого снеговика Теон в жизни не видел. Однорукий – Харвуд Стаут, снежная баба – леди Дастин, а этот, с бородой из сосулек – Амбер Смерть Шлюхам.

Повара теперь разливали говяжью похлебку с ячменем, морковкой и луком – мисками служили выдолбленные краюхи вчерашнего хлеба. Объедки кидали на пол девочкам Рамси и прочим собакам.

Девочки, знавшие Теона по запаху, обрадовались ему. Рыжая Джейна лизнула руку, Гелисента с костью свернулась у его ног под столом. Славные собачки, и незачем вспоминать, что их назвали в честь девушек, затравленных и убитых Рамси.

Теон устал, но все же поел немного, запивая похлебку элем. Чертог гудел: разведчики Русе Болтона, вернувшись через Охотничьи ворота, доложили, что войско Станниса увязло в снегу. Его рыцари едут на больших боевых конях, а люди из горных кланов на своих низкорослых лошадках не решаются уходить далеко вперед. Рамси приказал Абелю спеть что-нибудь в честь снегового похода. Бард снова взялся за лютню, а его спутница выманила у Алина-Кисляя меч и стала показывать, как Станнис рубит снежинки.

Теон смотрел на дно третьей кружки, когда леди Дастин прислала за ним двух своих воинов. Глядя на него с помоста, она принюхалась.

– В этой же одежде ты был на свадьбе.

– Да, миледи. Мне ее дали. – Один из уроков Дредфорта гласил: бери, что дают, и больше ни о чем не проси.

Леди Дастин, как всегда, в черном, только рукава оторочены беличьим мехом. Высокий стоячий воротник окаймляет лицо.

– Ты ведь знаешь этот замок.

– Когда-то знал.

– Тут есть крипта, где сидят во мраке старые короли. Мои люди прочесали все подвалы и даже темницы, но входа в нее не нашли.

– Туда нельзя пройти через темницы, миледи.

– Можешь показать мне дорогу?

– Там нет ничего, кроме…

– Покойников? Да. Так уж вышло, что все Старки, которых я любила, мертвы. Ну что, покажешь?

– Извольте. – Крипту он не любил, как и все прочие усыпаль ницы, но бывать в ней ему доводилось.

– Сержант, принеси факел.

– Накиньте теплый плащ, миледи, – посоветовал Теон. – Мы пойдем через двор.

Снегопад усилился, леди Дастин закуталась в соболя. Часовые в плащах с капюшонами ничем не отличались от снеговиков – только пар от дыхания показывал, что они еще живы. На стенах зажгли костры, тщетно пытаясь развеять мрак. Маленький отряд брел по нетронутому снегу, доходящему до середины икры. Палатки во дворе проседали под его тяжестью.

Вход в крипту помещался в самой старой части Винтерфелла, у подножия Первой Твердыни, несколько веков как заброшенной. Теперь от башни осталась лишь обгорелая, провалившаяся во многих местах шелуха. Кругом валялись камни, балки, горгульи. Одно изваяние скалилось из-под снега, обратив свою жуткую рожу к небу.

Здесь когда-то нашли упавшего Брана. Теон был тогда на охоте с лордом Эддардом и королем Робертом и не знал, какая новость их ожидает. Никто не думал, что мальчик выживет, но Брана не одолели ни боги, ни сам Теон. Странная мысль – и еще более странно, что мальчик, возможно, и посейчас жив.

– Вот здесь, под этим сугробом, – показал Теон. – Осторожно, тут много битого камня.

Солдаты леди Дастин битых полчаса разгребали вход. Дверь примерзла, и сержанту пришлось добывать топор. Старые петли с визгом уступили, открыв винтовую лестницу в темное подземелье.

– Спускаться долго, миледи, – предупредил Теон.

– Свет, Берон, – приказала неустрашимая леди. Ступени за много веков сильно стерлись, и спускались они вереницей – сержант с фонарем, Теон, леди Дастин и еще один ее человек. Летом крипта всегда казалась Теону холодной; сейчас здесь было не то что тепло, но теплее, чем наверху. Под землей, видно, всегда одинаково тепло – или одинаково холодно.

– Маленькая леди Арья все время плачет, – заметила леди Дастин.

Не сболтнуть бы лишнего… Теон придерживался за стену – ступеньки будто шевелились при свете факела.

– В самом деле, миледи?

– Русе недоволен – скажи своему бастарду об этом.

Он не его бастард… хотя как посмотреть. Вонючка принадлежит Рамси, Рамси – Вонючке. «Не забывай свое имя».

– Что толку одевать ее в белое с серым, если она целыми днями сидит одна и рыдает. Фреям-то все равно, а вот северяне… Дредфорта они боятся, но Старков любят.

– Только не вы, – брякнул Теон.

– Я нет, – призналась она, – а все остальные – да. Смерть Шлюхам здесь только из-за Большого Джона, которого Фреи держат в плену. А люди Хорнвуда? Думаешь, они позабыли, что их леди, прежняя жена бастарда, съела с голоду свои пальцы? О чем они, по-твоему, думают, слыша, как плачет его новая жена, дочка их ненаглядного Неда?

«Лорд Эддард тут ни при чем. Она дочь простого стюарда, и зовут ее Джейни». Леди Дастин, конечно, подозревает что-то, однако…

– Слезы леди Арьи вредят нам больше всех мечей Станниса. Если бастард не научит жену смеяться, лордом Винтерфелла он недолго пробудет.

– Пришли, миледи, – прервал Теон.

– Но лестница ведет дальше вниз.

– Там другие усыпальницы, совсем древние. Нижние, я слышал, уже обвалились, и я там никогда не бывал. – Он отворил дверь в длинный сводчатый коридор с мощными гранитными колоннами, уходящими попарно во тьму.

Сержант поднял факел – маленький огонек, охваченный со всех сторон мраком. Теон испытал знакомый страх, чувствуя, как каменные короли смотрят на него каменными глазами, сжимая каменными пальцами рукояти ржавых мечей. Железных Людей они все как один не любили.

– Сколько же их, – сказала леди Дастин. – Ты знаешь, кто из них кто?

– Раньше знал… С этой стороны погребены Короли Севера. Последний в их ряду – Торрхен.

– Король, преклонивший колено.

– Совершенно верно, миледи. После него здесь стали хоронить лордов.

– Вплоть до Молодого Волка. Где похоронен Нед Старк?

– В самом конце, миледи. Сюда.

Звонко ступая по плитам, они двинулись между рядами колонн. Их провожали каменные глаза Старков и глаза их лютоволков. Призрачный голос мейстера Лювина шептал на ухо забытые имена. Король Эдрик Снегобородый, правивший Севером целых сто лет. Брандон Корабельщик, уплывший на запад. Теон Голодный Волк, его тезка. Лорд Берон Старк – он объединился с Бобровым Утесом против Дагона Грейджоя, лорда Пайка, во времена, когда Семью Королевствами правил в сущности не король, а колдун-бастард Красный Ворон.

– У этого меча нет, – заметила леди Дастин. И верно: Теон не помнил, что это за король, но меч у него пропал – только потеки ржавчины остались на камне. Теону стало не по себе. Ему говорили, что дух умершего переходит в его меч, и если клинок делся куда-то…

В Винтерфелле водятся призраки, и Теон – один из них. Барбри Дастин, судя по лицу, тоже чувствовала себя неуютно.

– За что вы ненавидите Старков, миледи? – спросил он неожиданно для себя.

– За то самое, за что их любишь ты, – сказала она.

Теон споткнулся.

– Люблю? Почему вы… Я отобрал у них замок, велел предать смерти Рикона и Брана, насадил на пики их головы. Я…

– …поехал на юг с Роббом Старком, сражался за него в Шепчущем лесу и у Риверрана. Вернулся послом на Железные острова для переговоров с родным отцом. Барроутон тоже посылал людей Молодому Волку. Я дала самую малость – совсем отказать не могла из страха навлечь на себя гнев Винтерфелла, – и в этом войске у меня были глаза и уши. Я знаю, кто ты и что ты, а теперь отвечай на вопрос: за что ты любишь Старков?

– Я… – Теон оперся рукой на колонну, – хотел быть одним из них.

– Хотел – и не мог. У нас с тобой, милорд, больше общего, чем ты думаешь, однако пойдем.

Вскоре они пришли к трем близко поставленным изваяниям.

– Лорд Рикард, – сказала леди, рассматривая то, что посередине. Каменный лорд, длиннолицый и бородатый, смотрел печально. – Он тоже без меча.

– Здесь, видно, побывал вор. Вот и Брандона оставили безоружным.

– Он бы разгневался. – Леди, сняв печатку, положила белую руку на темное каменное колено. – Уж так он любил свой меч, постоянно его точил. Женский лобок впору брить, говорил он и охотно пускал его в ход. «Обагренный кровью меч очень красив», – сказал он мне как-то раз.

– Так вы его знали.

Ее глаза горели, отражая огонь факела.

– Брандон воспитывался в Барроутоне у старого лорда Дастина, будущего моего свекра, но то и дело ездил к нам в Родники. Отменные наездники были они с сестрой, настоящая пара кентавров. Мой лорд-отец охотно принимал у себя наследника Винтерфелла. У него были большие планы на нас, детей, и мою невинность он вручил бы любому из Старков, только этого не понадобилось: Брандон сам брал что хотел. Я, старая высохшая вдова, как сейчас вижу его член, обагренный моей девственной кровью. Красивое зрелище, он правду сказал. И боль, когда он пронзил меня, была сладостна. Боль, которую я испытала, узнав, что Брандон женится на Кейтилин Талли, сладостной не была. В нашу последнюю ночь он сказал, что не хочет ее, но у Рикарда Старка тоже были большие планы, и в них не входило женить наследника на дочери одного из своих вассалов. Позже у отца появилась надежда выдать меня за Эддарда, брата Брандона, но Кейтилин и его забрала. Я стала женой молодого лорда Дастина, но его забрал у меня Нед Старк.

– Мятеж Роберта…

– Мы и полгода вместе не прожили, когда Роберт поднял свое восстание. Нед созвал знамена. Я умоляла мужа не ходить, послать вместо себя дядю, знаменитого своим топором, или двоюродного деда, сражавшегося на Войне Девятигрошовых Королей. Но он, движимый мужской гордостью, сам возглавил барроутонский отряд. Я подарила ему рыжего жеребца с огненной гривой, лучшего из конюшен моего лорда-отца. Муж клялся, что после войны приедет на нем домой, но коня мне вернул Нед Старк по пути в Винтерфелл. Он сказал, что мой муж пал смертью храбрых и погребен в дорнийских красных горах. Кости своей сестры он привез на Север, и они покоятся здесь, но кости лорда Эддарда рядом с ними не лягут. Я скормлю их своим собакам.

– Его кости? – не понял Теон.

Ее губы искривились в улыбке, напомнившей ему Рамси.

– Кейтилин Талли отправила их домой. Было это до Красной Свадьбы, но твой железный дядюшка взял Ров Кейлин и перекрыл путь. Я слежу, и если его останки когда-нибудь вынырнут из болот, дальше Барроутона они не проедут. Пойдем отсюда, – сказала леди Барбри, бросив прощальный взгляд на статую Эддарда Старка.

Метель бушевала по-прежнему.

– Смотри не повторяй никому моих слов, сказанных там внизу, – предупредила леди, выйдя из подземелья. – Ты понял?

Теон кивнул.

– Если я не буду держать язык за зубами, то потеряю его.

– Рамси хорошо тебя вышколил, – бросила она и ушла.