Текст книги "Неистовые джокеры"

– Да, мисс Малдун. Надеюсь, я не обидел вашу клиентку.

Он сконфуженно улыбнулся Вонищенке, которая резко мотнула головой.

– Пол, друг мой, – попросила Розмари. – Если кто-нибудь будет мне звонить, подержи их на линии, ладно?

Красавец за стойкой со вздохом кивнул.

– Конечно, мисс Малдун. До встречи, мисс, – сказал он Вонищенке.

Она взглянула на него еще раз – он уже бросился снимать трубку с надрывающегося телефона, – развернулась и поплелась в кабинет Розмари.

– Доннис в отпуске, и у нас тут творится черт знает что. – Розмари закрыла дверь и подошла к столу. – У нас и без того людей не хватает, а наш новый сотрудник вынужден отвечать на звонки, вместо того чтобы изучать дела. – Розмари присела на угол стола. – Мне предложили новый ковер взамен этой кошмарной зеленой дерюги. Я вместо этого взяла в штат еще одного юриста.

– Неплохой выбор.

Вонищенка пристроилась на краешке стула. Потом сняла кепку и откинула с лица волосы.

– Как Джек?

Розмари протянула руку и взяла у Вонищенки кепку, затем надела ее на голову и вопросительно взглянула на посетительницу. Та покачала головой.

– С твидовым костюмом не смотрится. – Вонищенка откинулась на спинку с такой осторожностью, как будто опасалась, что стул опрокинется. – Нормально, наверное. Мы в последнее время не очень много общаемся. Он только сейчас мне звонил. Ищет племянницу, которая уехала из дома в Нью-Йорк.

Розмари вскинула бровь.

– Ее зовут Корделия Чейссон. Шестнадцать лет. Наивная девочка из Луизианы. Джек говорит, она очень хорошенькая – высокая, стройная, черноволосая и темноглазая. Больше он ничего не сказал. Голос у него был расстроенный.

– Я сообщу в полицейские участки, – кивнула Розмари. – Хоть так. Сейчас слишком много детей сюда сбегает.

Она взяла со стола авторучку.

Вонищенка одобрительно кивнула.

– Как тебе жизнь вдали от улицы?

– Кто сказал, что я теперь вдали от улицы? С этой работенкой я никуда от нее не денусь. – Розмари вздохнула и продолжила вертеть в пальцах авторучку. Ее мысли явно были заняты чем-то другим. – Мясник – помнишь дона Фредерико? – убивает любого, кто угрожает его власти. Это не дело. Мы больше не контролируем Джокертаун полностью. Кто-то настраивает джокеров против нас. Их, разумеется, просто используют.

– Джокеров всегда используют. Они или величайшее угнетенное меньшинство этого столетия, или чума, которую нужно искоренять. – Вонищенка вперила в нее взгляд немигающих черных глаз.

Розмари продолжала:

– Надеюсь, с этим подонком Мясником произойдет какой-нибудь несчастный случай. Поскользнется в ванне или еще что-нибудь в этом роде.

– Он всегда был скотиной. – Вонищенка невесело улыбнулась Розмари. – Несмотря на то что наше с ним знакомство было совсем кратким, не могу сказать, что он произвел на меня хорошее впечатление. Если я что-нибудь услышу, то дам тебе знать. Обычно я обхожу Джокертаун стороной, но крысам там нравится. Есть чем поживиться.

– Пожалуйста, без подробностей. – Розмари нахмурилась. – Хочешь узнать, что у меня еще в жизни интересного? Сегодня мне сообщили о каких-то ценных книжках. Понятия не имею, чьи они, но «Цапли» хотят их заполучить. А если их хотят «Цапли», то и я тоже хочу. Ты умудряешься услышать самые странные вещи, так что если тебе что-нибудь станет об этом известно, буду тебе очень признательна. – Розмари не смотрела в темные глаза Вонищенки. – У меня такое чувство, будто я использую тебя, Сюзанна, но ты знаешь то, чего не знает больше никто. Спасибо тебе.

– У меня много глаз и ушей. Ты – мой друг. Кроме тебя у меня есть еще только один друг – среди людей. Я хочу помочь тебе.

– И куда только смотрит этот Джек? – сказала Розмари. – Что с ним такое? – Она сочувственно покачала головой. – Ты не думала о том, чтобы обратить внимание на кого-нибудь другого?

– Может быть, на кого-нибудь из благотворительной миссии? – Вонищенка снова сбросила волосы на лицо и водрузила на голову кепку. Потом поднялась и расправила замызганную клетчатую юбку, которую она надела поверх хлопчатобумажных рабочих брюк. – Или в каком-нибудь баре для одиночек. Я могла бы даже создать новое течение в моде.

– Прости.

Розмари спрыгнула со стола и коснулась плеча Вонищенки. Та отстранилась.

– Я много лет была одна. Переживу. И потом, кошкам так будет лучше. – Вонищенка показала зубы, белые и острые. – Я буду держать тебя в курсе.

Розмари открыла дверь и проводила ее до секретарской стойки.

– У меня через двадцать минут судебное заседание. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится, ладно?

Сутулая и прихрамывающая уличная бродяжка кивнула ей, втянула голову в плечи и поковыляла прочь. При звуке ее шагов Гольдберг вскинул голову.

– Надеюсь, мы с вами еще увидимся. Всего доброго.

Услышав эти слова, женщина повернула голову и недоверчиво уставилась на него.

– Да, мне тоже не верится, что я это сказал. – Он озорно усмехнулся и в комической растерянности пожал плечами, и в эту секунду снова затрезвонил телефон. – Пока.

Медленно спускаясь по лестнице, Вонищенка гадала, нашел Джек Корделию или нет. Пропавшие девушки, пропавшие книжки. Все что-то или кого-то ищут. Хорошо, когда тебе нечего – и некого – терять.

Джокеры начали казаться ему на одно лицо. Впрочем, как и натуралы, переодетые и загримированные под джокеров.

Джек растерянно поморгал глазами. Пытаться разглядеть все лица, которые попадались ему навстречу, – все равно что просмотреть больше шести рядов книжных корешков в магазине «Стрэндз». Через некоторое время в глазах начинает рябить, и цвета, размеры, заглавия становятся неотличимы друг от друга. Он видел уйму обладательниц черных волос – но только не тех самых черных волос. Он видел уйму фетровых шляп, панам, кепок – но ни одна из них не была той, что ему нужна.

На углу 10-й Уэст он чуть не столкнулся с подростком, спешащим на восток.

– Смотри, куда прешь, педрила, – бросил парень.

Джек изумленно уставился на него.

– Меня не проведешь, – заявил подросток. – Можешь даже не пытаться.

Джек начал обходить подростка, поскольку тот явно не собирался уступать ему дорогу. Парнишка был невысок ростом и тощий, как хорек. Запавшие щеки, глаза цвета дождевой воды, весь напряженный, словно сжатая пружина, – настоящий беспризорник, а не эти раскрашенные ряженые, трясущие своими карнавальными лохмотьями.

– Смотри, куда прешь, – повторил он.

Едва Джек оставил парня позади, какой-то прохожий толкнул его. Джек пошатнулся и рукой задел локоть подростка. Тот отскочил и вскинул руки в жесте, похожем на прием из какого-нибудь боевого искусства.

– Не трожь меня, гомик!

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом Джек кивнул, отступил на шаг и пошел дальше. Он не оборачивался, но чувствовал, что мальчишка смотрит ему в спину своими прозрачными, злыми, ненормально пронзительными глазами.

В «Хрустальном дворце» пахло так, как пахнет по утрам в любом баре: застоялым табачным дымом, пролитым пивом и дезинфекцией. Фортунато нашел Кристалис в темном углу, где женщина, из-за своей прозрачной кожи, была почти невидимой. Они с Бреннаном уселись за столик напротив нее.

– Значит, ты получил мое сообщение.

Ох уж этот ее нарочитый акцент выпускницы частной английской школы!

– Получил, – ответил Фортунато. – Только след уже простыл. Астроном сейчас уже может быть где угодно. Но я надеялся, что у тебя может оказаться для меня еще что-нибудь.

– Возможно.

– Тебе знаком придурок, который зовет себя «Несущий Гибель»?

– Да. – Его ногти впились в пластиковую поверхность стола.

– Он был здесь около часа назад. Саша прочитал его мысли: «Этот старый извращенец из меня котлету сделает».

– Старый извращенец – наверняка Астроном.

– Согласен. Вид у этого Несущего Гибель был совершенно ненормальный. Саша говорит, у него просто голова пухла от мыслей.

– Ты хочешь сказать, что это еще не все, – уточнил Фортунато.

– Да, но все, что дальше, – не бесплатно.

– Деньги или постельные утехи?

– О, мы сегодня дерзим? Что ж, пожалуй, мой ответ – утехи. А в честь праздника я даже открою тебе кредит.

– Ты же знаешь, я всегда отдаю свои долги, – сказал Фортунато. – Рано или поздно.

– Так или иначе, я не люблю брать плату за плохие новости. Еще одна мысль, которую прочитал Саша, была такой: «Может быть, ему сейчас будет не до меня? Даже Астроному не так-то легко расправиться со всеми одновременно».

– О господи, – только и сказал Фортунато.

Дэниел Бреннан взглянул на него.

– Ты полагаешь, что он собрался выйти на охоту.

– Меня удивляет только, что он терпел так долго. Должно быть, дожидался Дня дикой карты – из идиотского пристрастия к театральным эффектам. Еще что-нибудь?

– Не об Астрономе. Но это уже совершенно из другой оперы. Это скорее даже твоя вотчина, Йомен. Сегодня утром мне позвонили и посоветовали держать ушки на макушке на предмет одной украденной книги. Вообще-то их три. Две из них – кляссеры с редкими марками. Но звонившего, похоже, больше всего интересовала третья книга. Размером она с обычную школьную тетрадку, синего цвета с узором в виде стеблей бамбука.

– А кто звонил? – уточнил Бреннан.

– Неважно. Меня интересует та группа, к которой он, по всей видимости, принадлежит. Мне пришлось задействовать кое-какие рычаги и потратить кое-какое время, но я все же выяснила название.

– Назови цену.

– Информация за информацию. Думаю, если мы поделимся друг с другом тем, что нам известно, то оба останемся в выигрыше. Только не вздумай что-нибудь от меня утаить. Я все равно узнаю.

– Идет.

– Тебе что-нибудь говорит название «Сумеречный кулак»?

Дэниел покачал головой.

– Почти ничего. Так, слышал его несколько раз в китайском квартале, вот и все.

– Ладно. – Кристалис кивнула. – Думаю, я упомянула достаточно серьезное в этой организации имя. Его зовут Лазейка. Это что-нибудь вам говорит?

Фортунато покачал головой. Бреннан уставился взглядом в стол.

– Да, – ответил он наконец. – Я о нем слышал. Настоящее его имя – Лэтхем. Адвокатская контора «Лэтхем и Стросс». Суть в том, что никому доподлинно не известно, это вирус дикой карты лишил его всех человеческих чувств или он просто очень-очень хороший адвокат.

Кристалис кивнула.

– Честная сделка. Еще один раунд?

– Сначала ты, – предложил Бреннан.

– По чистейшему совпадению сегодня утром мне позвонил еще один человек. Его зовут Грубер. Он – хозяин ломбарда, правда, думаю, это всего лишь прикрытие. Одна женщина-туз пыталась продать ему сегодня утром какие-то кляссеры, полные марок. Ее прозвище – Дух. Она воровка. Совсем еще девочка и, похоже, отхватила кусок не по своим зубам. Любой, у кого окажутся эти книги, получит огромное могущество.

– Или лишится жизни, – заметил Дэниел.

– Продолжай, умоляю! – сказала Кристалис. – Я внимательно слушаю.

– Об остальном ты, вероятно, уже догадалась, – продолжил Бреннан. – Может быть, тебе не хочется называть имя. Это очень опасное имя. И, следовательно, стоит очень дорого.

– Произнеси его, – велела прозрачная женщина.

– Кин, – ответил Бреннан. – Книга скорее всего принадлежит ему, и в ней есть что-то очень важное. Что-то компрометирующее. А если за «Сумеречным кулаком» стоит Кин, они могут быть повсюду. – Он поднялся. – Здесь наши дороги расходятся, друг мой.

Чернокожий туз пожал ему руку.

– Спасибо. Если я узнаю что-нибудь об этих книгах, то свяжусь с тобой.

– Удачи, – пожелал Бреннан.

Едва он ступил за порог, как перешел на бег.

Кристалис перегнулась через столик.

– Значит, информация об этом Несущем Гибель оказалась такой важной для тебя?

– Если он сможет вывести меня на Астронома, то да.

– Почему ты не можешь сам найти этого Астронома при помощи своих способностей?

– Против него они не действуют. Он подавил меня, как радар. Я не увидел бы его, даже если бы он стоял прямо здесь. – Он махнул рукой, и Кристалис, в глазах которой промелькнул испуг, медленно обернулась в ту сторону.

– Нет, – сказала она. – Там никого нет.

Фортунато больше не смотрел на нее. Он создавал мысленный образ высокого, пугающе худого мужчины с каштановыми волосами и мертвым лицом. Если Несущий Гибель где-то поблизости, в радиусе нескольких кварталов, то, сосредоточившись, можно почувствовать его.

Он открыл глаза.

– Кэнэл-стрит. В метро.

Глава пятая

10:00

К тому времени, когда Джек добрался до кривых извилистых улочек Уэст-Вилледж, он уже начал задумываться, не стоит ли ему перебраться в Ист-сайд и Джокертаун или продолжать идти туда, где явно был центр сегодняшних торжеств, – к Могиле Джетбоя.

Теперь он хотя бы находился на территории, где мог более-менее свободно ориентироваться. Заметив знакомый фасад на Гринвич-стрит, он порылся в нагрудном кармане и вытащил засаленный цветной снимок, который Элуэтта прислала ему на прошлое Рождество. С тех пор Корделия определенно похорошела, но и такого сходства будет вполне достаточно.

Бар назывался «Прихоть юнца» и представлял собой нечто вроде социального хамелеона. С самого открытия его оккупировали синие воротнички, рабочий класс. Затем в нем менялась смена, и он претерпевал кардинальное преображение. По ночам «Прихоть юнца» превращалась в гей-бар. Вне зависимости от облика «Прихоть» была самым старым заведением в Вилледж.

Джек одним скачком преодолел все три ступеньки крыльца и распахнул дверь. Внутри было темно, и глаза не сразу помогли ему сориентироваться. Он медленно пересек просторное прямоугольное помещение; под подошвами башмаков хрустела шелуха от арахиса.

Бармен оторвался от бокалов, которые натирал до блеска.

– Чем могу?..

– Возможно, вы смотрели из окна сегодня утром. – Джек показал фотографию. – Не видели эту девушку?

– Вы из полиции?

Джек покачал головой.

– Вряд ли. – Бармен некоторое время изучал лицо на снимке. – Хорошенькая. Ваша подружка?

– Племянница.

– Понятно. – Он пригляделся к Джеку более внимательно. – А я не мог вас видеть здесь около шести?

– Не исключено. Я у вас бываю. Так вы видели эту девушку сегодня утром?

Бармен задумчиво прищурился.

– Не-а. Пожалуй, она действительно ваша племяшка… Потерялась, заблудилась или украли?

– Украли. – Джек нацарапал на салфетке телефон. Вонищенка дала ему прямой рабочий номер Розмари. – Окажите мне услугу, ладно? Если увидите ее, одну или с кем-нибудь, позвоните по этому телефону. – Он двинулся к двери. – Буду очень благодарен, – донеслось с порога.

– Понял, – отозвался бармен. – Все для наших клиентов.

Такси подвезло ее к самым «Шизикам». Клуб гудел даже в половине одиннадцатого утра, а портье, который помог ей выйти из машины, выглядел так, как будто уже успел изрядно набраться: белый мягкий мех топорщился во все стороны, красные глазки казались мутными и блестящими одновременно. Он указал на вход в клуб, но Рулетка только покачала головой и зашагала к «Хрустальному дворцу».

И едва не подскочила от неожиданности, когда двойные двери с грохотом распахнулись и между неоновых бедер шестигрудой стриптизерши, которая украшала вход в клуб, показалась длинная извилистая процессия пляшущих джокеров. Возглавляла цепочку женщина с ослепительно красивым лицом, которая безо всякого труда справлялась с требовавшими немалой гибкости движениями танца, поскольку ниже шеи у нее было переливчатое змеиное тело. Хвост, заканчивавшийся совершенно неуместным пучком перьев, торчал вверх, и джокер, что бежал следующим в цепочке, крепко держался за его кончик. Его лицо было открыто, но таких здесь насчитывалось меньшинство. Вся остальная шумная толпа пряталась за масками – от украшенных перьями, драгоценными камнями и блестками домино до самых кошмарных личин, которые, возможно, были страшнее уродств, скрывавшихся за ними. Процессию завершали несколько натуралов, вид у них был одновременно возбужденный и застенчивый.

Рулетку вдруг кольнула ненависть к этим искателям острых ощущений с их вежливыми нормальными лицами и самодовольной уверенностью в собственной безопасности. Будьте вы все прокляты – но на самом деле она прежде всего подумала о Джозии, который клялся быть любящим и заботливым, а сам бросил ее, когда она больше всего в нем нуждалась. По-видимому, его хваленого белого либерализма, проистекающего из чувства вины, не хватило на то, чтобы возиться с женщиной, у которой обнаружился вирус дикой карты. А вдруг он заразится? Она так и представляла себе, как ее бывшая свекровь, сидя в своем ханжески роскошном ньюпортском особняке и попивая чай, разглагольствует на тему: «Сколько с этими цветными девушками ни носись, все впустую. Многие из них морально и физически слишком искалечены угнетением со стороны белых, чтобы влиться в белое общество. Какой позор для нас». Вздох. А сама наверняка сожгла все простыни и заново обила всю мебель в доме, после того как Джозия развелся со мной. Лицемерная, двуличная дрянь!

Рулетка очнулась, обнаружив, что идет сама не зная куда, сквозь запруженные народом улицы Джокертауна. В уже жарком, несмотря на утреннее время, и сизом от выхлопов автомобилей воздухе разносился стук молотков и треск степлеров, слышались приветствия и бранные слова, которыми обменивались джокеры, устанавливавшие палатки для праздника, витали запахи стряпни, как соблазнительные, так и тошнотворные. В небе гудел маленький частный самолетик, тащивший за собой транспарант с заманчивым предложением: «Превращаем джокеров в тузов. Гарантированный результат. Тел. 555—9448».

На углу церковь Иисуса Христа, Джокера уже установила палатку и раздавала буклеты всем, кого удавалось поймать. Они тоже гарантировали результат, только не в этой жизни, а после смерти. «Обложили со всех сторон, – подумала женщина. – Шарлатаны, продающие отчаянную надежду. Что ж, мой народ может рассказать вам об этом все. Легче не будет, пока не найдется какое-нибудь новое, еще более непопулярное меньшинство, которое займет ваше место. А я не могу себе представить, чтобы могло возникнуть меньшинство более непопулярное и пугающее, чем джокеры. Бедняги».

Генри-стрит перекрывало заграждение – безусловно, нарушение правил, но Кристалис принадлежала к числу заметных фигур Джокертауна, а у местных властей имелись основания быть благодарными владелице «Хрустального дворца». Не одно сложное дело было распутано благодаря ее вмешательству, так что начальник полицейского участка не собирался поднимать шум из-за каких-то нескольких несчастных дорожных пробок раз в году.

Кристалис взяла на себя и украшение улицы, так что Генри-стрит отличалась от соседних, кричаще ярких улиц, горделиво-сдержанным великолепием. Рулетка юркнула за заграждение и зашагала по улице. Справа от нее примерно на полквартала тянулся захламленный пустырь, напоминая о джокертаунском восстании 1976 года. Кучи кирпичей и штукатурки заросли бурьяном высотой по пояс, сквозь который пробивались редкие безрассудные деревца. В нескольких кучах зияли темные отверстия, похожие на раскрытые рты, – наверное, в них нашли себе укрытие дикие животные. Она не могла представить себе, чтобы брезгливая Кристалис позволила крысам расплодиться в двух шагах от ее заведения. В этот миг в глубине норы сверкнули какие-то искорки, которые вскоре превратились в пару блестящих глаз, окруженных густой шерстью. Но из норы на нее смотрел не пугливый зверек, а человек – если это существо можно было считать таковым.

Рулетка невольно ахнула, резко отвернулась и поспешила дальше мимо Арахны, чьи восемь тонких ног подхватывали шелковую нить, тянувшуюся из выпуклого брюшка, и ловко сплетали ее в очередную знаменитую шаль. Ее дочь в киоске по соседству развешивала окрашенные в нежнейшие цвета шарфы и шали. Большинство натуралов ни за что не купили бы невесомое, почти прозрачное кружево, знай они, каким образом оно получено, но Арахна зарабатывала неплохие деньги, сдавая свои изделия в «Сакс» и «Нейман-Маркус». У Рулетки был один такой – тончайшее творение персикового цвета, которое выглядело так, будто женщина накинула на свои шоколадные плечи закатную дымку. Жаль, что она сейчас не может продемонстрировать шарф вязальщице, признав тем самым ее удивительное мастерство.

Что-то прогромыхало мимо нее и оглушительно бухнуло – Элмо, вышибала из «Хрустального дворца», выкатил из дверей очередной бочонок с пивом и покатил его по улице, чтобы присоединить к собратьям; деревянная емкость врезалась в них, точно мяч в стойку с кеглями. Вышибала, который и сам весьма смахивал на пивной бочонок, удовлетворенно потянулся и пошел за следующим.

Вокруг шныряли ребятишки, гонявшие потрепанный футбольный мяч, а на другом конце квартала затеяли импровизированный бейсбол. Из открытых окон лилась, создавая какофонию, самая разная музыка: соул, рок, кантри, классика. Ребятишки восторженно вопили, их матери кричали, пытаясь перекрыть шум, но в этом кавардаке было ощущение покоя и безопасности, ощущение чего-то очень домашнего. Эти люди, сколь бы безобразны многие из них ни были, пребывали в ладу с самими собой.

Рулетка заставила себя отвести глаза от шайки играющих сорванцов и принялась оглядывать толпу в поисках приметной рыжеволосой фигурки. Тридцать минут назад она заглянула в джокертаунскую клинику – лишь для того, чтобы очень выдержанная, очень элегантная и очень красивая заведующая амбулаторией весьма неодобрительно сообщила ей, что доктора нет, но его, вне всякого сомнения, можно найти в каком-нибудь из многочисленных баров. Рулетка уже – без всякого успеха – побывала у Арни, у Уолли и в «Доме смеха» и вот теперь направлялась в «Хрустальный дворец».

И там увидела его.

Тахион сидел за небольшим столиком, неподалеку от входа во «Дворец», длинные тонкие пальцы сжимали ножку коньячного бокала, слегка поигрывая им, так что янтарная жидкость изящно плескалась по стенкам. За плечом у него возвышалась еще одна стеклянная фигурка, только внутри у нее был не коньяк, а кости и внутренние органы: Кристалис собственной персоной.

Решающий миг настал. Мысли Рулетки не заходили дальше поисков такисианина, но теперь, когда он сидел перед ней, что ей делать? Упасть в обморок? Растянуть лодыжку? Ей было известно – как, впрочем, и всему остальному человечеству – о слабости инопланетянина к хорошеньким женщинам… но по Нью-Йорку ходят толпы красоток. А что, если он уже нашел себе спутницу? Но даже если и нет, как ей сделать так, чтобы он наверняка клюнул на нее? Да, она обладает красотой, зато не обладает качествами, которые обычно ей сопутствуют, – например, так и не сумела освоить искусство флирта.

Вдруг на нее нахлынула волна облегчения. Она просто пройдет мимо. Если Тахион ее заметит… что ж, значит, такова его судьба. Если же нет…

Рулетка постаралась не думать о сморщенном дряхлом калеке, затаившемся в своем сыром логове, а сосредоточилась на заграждении и принялась считать шаги, чувствуя, как пружинисто отталкиваются от асфальта подошвы ее туфель и шелестят вокруг лодыжек шелковые брюки, как заплетенные в косички волосы щекочут…

– …по-моему, ты просто глуп, – чеканила слова Кристалис в своей отрывистой британской манере. – Каждый год в этот день ты начинаешь отсюда, пропускаешь первый стаканчик бренди, держишься трезвым ровно столько, чтобы произнести речь, затем наступает черед пива, далее – обед у Хирама, во время которого ты старательно накачиваешься, а чтобы достойно завершить день, возвращаешься обратно сюда, пьяный в стельку, несчастный и жалкий. Почему бы тебе не последовать моему совету и…

– И каждый год ты даешь мне один и тот же совет, – в тон ей сказал Тахион.

– Поехать в Майами, – закончили они хором.

Улыбка такисианина угасла.

– Как я мог уехать? После того, что случилось с Плакальщиком, а у полиции нет ни единого подозрения, кто мог это сделать?

– Но ты же не полицейский! Предоставь это дело профессионалам. Tax, никто не обязывает тебя принимать участие в этом ежегодном торжестве абсурда. Джокертаун знает, что ты с ним. Мы не возненавидим тебя, если ты отлучишься на один день из трехсот шестидесяти пяти.

– Только не на этот день. Сегодня я должен быть здесь. – Его кадык дернулся – он сделал еще один щедрый глоток бренди. – Это расплата.

Его голос прозвучал хрипло – наверное, из-за спиртного.

– Ты просто глуп, – повторила Кристалис мягким тоном и сжала его плечо прозрачными пальцами.

Рулетке, которая зачарованно смотрела на белые кости пальцев на фоне рубинового бархата плаща Тахиона, померещилось, будто за плечом у него стоит сама Смерть. Она медленно поднесла к глазам руку и принялась ее разглядывать. Сухожилия, двигавшиеся под кожей цвета кофе с молоком, светлые полукружия у основания бежевых ногтей, крошечный шрамик на указательном пальце – порезалась, когда в шесть лет училась готовить… Потом перевела взгляд обратно на Кристалис, которая уже почти скрылась за дверью «Дворца», и подумала: «Это я должна быть такой, как она, это ведь я – Смерть».

Она ощутила прохладное прикосновение к разбитой щеке. Возврат к реальности.

– Мадам, вам нехорошо? У вас был такой вид, будто вы вот-вот упадете в обморок.

– Да… нет… все в порядке, – пролепетала она.

Рука обвила ее талию до странности уверенно – это так не вязалось с его хрупкими чертами.

– Пожалуйста, присядьте.

В колени ей ткнулась металлическая кромка стула, она упала на сиденье и только тогда поняла, насколько близка к обмороку. В руки ей сунули бокал с бренди.

– Не надо.

– Это испытанное, хотя и несколько старомодное средство от обмороков.

К ней вернулось чувство юмора, и она выпрямилась на стуле.

– А я достаточно старомодна, чтобы знать, насколько сейчас рано для бренди.

И с изумлением увидела, как малиновая волна разлилась по его лицу, а рыжие ресницы опустились, чтобы скрыть досаду, промелькнувшую в этих фиалковых глазах. Тахион поспешно забрал бокал и поставил его подальше от них обоих, как будто навсегда отказывался от спиртного.

– Вы правы. И Кристалис тоже права. Еще слишком рано, чтобы напиваться. Чего бы вы хотели?

– Какой-нибудь фруктовый сок. Я… я только что поняла, что сегодня с утра выпила всего лишь чашку кофе.

– Ну, это совершенно никуда не годится, но дело легко поправимо. Секунду.

Он вскочил со стула и бросился во «Дворец».

Рулетка уткнулась лбом в руку и попыталась переосмыслить все происходящее – или, пожалуй, впервые за все это время серьезно задумалась. Человек, который разрушил ее жизнь, до этой минуты оставался для нее расплывчатым образом. Например, она совершенно не представляла себе, что он такой маленький, что у него такая ласковая улыбка и такие старомодно-изысканные манеры, которые были бы уместны скорее в какой-нибудь гостиной восемнадцатого века.

«А Гитлер любил детей и маленьких зверюшек, – напомнила она себе. Ее взгляд остановился на одном из игроков в футбол, маленьком мальчике, чье непомерно раздутое тело держалось на тоненьких перепончатых ножках, – он радостно захлопал похожими скорее на пингвиньи крылья руками, когда забили мяч. – Его злодеяние слишком чудовищно, и его гибель облегчит не только мои страдания».

Такисианин вернулся и поставил перед ней стакан с апельсиновым соком. Он смотрел, как она пьет, откинувшись на спинку стула. Молчание, казалось, ничуть не тяготило его; такие мужчины встречались ей нечасто. Большинству требовалось, чтобы женщина рядом с ними щебетала не переставая – это придавало им ощущение собственной значительности.

– Лучше?

– Намного.

– Поскольку мы, по-видимому, незнакомы… Меня зовут доктор Тахион.

– Рулетка Браун-Роксбери.

– Рулетка, – повторил он немного на французский манер. – Необычное имя.

Она повертела стакан, оставив на столе запотевший круг.

– Это целая история. – Она подняла голову и обнаружила, что его глаза с пугающим интересом прикованы к ее лицу. – У моей матери была аллергия на большинство контрацептивных средств, так что моим родителям пришлось пользоваться методом безопасных дней. Папа говорил – это все равно, что играть в русскую рулетку. Когда неизбежное все-таки произошло, они решили назвать меня Рулеткой.

– Очаровательно. Имена должны что-то говорить о своих хозяевах или об их происхождении. Они – как семейная история, которая растет с каждым последующим поколением. Простите… я чем-то вас обидел?

Рулетка заставила себя напустить спокойствие на лицо.

– Нет-нет, ничуть.

Она принялась разглядывать мокрое кольцо от стакана на столе, и между ними установилось все то же непринужденное молчание, в котором крики ребятишек и стук молотков стали казаться громче.

– Доктор…

– Мадам…

Оба заговорили одновременно и тут же смущенно умолкли.

– Пожалуйста. – Она сделала приглашающий жест рукой. – Говорите.

– Я не могу понять, что привело вас в Джокертаун в такой день. В вас нет ни виноватого любопытства, ни болезненного голода, который движет большинством натуралов.

– Я была в отчаянии и случайно забрела дальше, чем намеревалась, – услышала она собственный голос, и темная часть ее души тут же выбранила ее. Какому мужчине захочется провести день с плаксивой истеричкой?

Он накрыл ее руки своими, сжал ее пальцы, и боль, казалось, заструилась между ними.

– Тогда давайте бродить вместе. Если вы, конечно, не против, – добавил он поспешно, как будто испугался, что собеседница обидится. – Сегодня у меня… тяжелый день. В вашем обществе мне станет легче.

– Я вряд ли смогу вас утешить.

– А я и не прошу меня утешать. Составьте мне компанию. – Его пальцы легко скользнули по ее разбитой щеке. – И возможно, если вы захотите, я мог бы утешить вас.

– Возможно.

И Смерть в ее темном тайнике торжествующе подняла голову… всего лишь на миг.

Люди напирали со всех сторон. На тротуарах толпились наряженные джокеры и любопытствующие натуралы. Он двигался в том же направлении и с той же скоростью, что и толпа, позволяя ей нести себя. Незачем привлекать к себе лишнее внимание. Астроном может находиться повсюду – обычно именно так и происходило.

До встречи на Таймс-сквер оставалось чуть больше часа. Не стоит появляться слишком рано, а не то его могут счесть чересчур суетливым. Празднества в Джокертауне показались ему наиболее безопасным местом, где можно было убить время.

Уличный оркестр заиграл «Джокертаун дает бал». Спектору становилось неуютно в центре такого скопления народу. Он начал потихоньку выбираться из толпы. Трехглазый мим в белом трико преградил ему дорогу и сделал знак остановиться, затем отступил в сторону и жестом пригласил его проходить. Спектор с силой саданул его локтем в живот и улыбнулся, наблюдая, как джокер согнулся пополам.

Он взглянул на электронные часы, принадлежавшие неделю назад молодому маклеру, его очередной жертве. Чуть больше половины одиннадцатого. День, как процессия ряженых, медленно полз к середине. Так страшно ему не было с тех самых пор, когда он впервые встретил Астронома. Старик обещал ему, что они будут править миром, что он станет большой шишкой в новом ордене. Местные тузы влезли и все испортили. Астроном собирался отплатить им. Хоть бы он заставил Тахиона хорошенько помучиться, когда доберется до него.