Текст книги "Бегство охотника"

Глава 4

Утром Рамон залил костер водой и для надежности помочился на головешки. Он легко позавтракал холодными лепешками и фасолью, потом снял пистолет с подзарядки и сунул его в кобуру на поясе; тяжесть оружия на бедре приятно грела душу и вселяла спокойствие. В конце концов никогда не знаешь, когда напорешься на чупакабру или когтехвата. Он сменил мягкие шлепанцы из шкуры плоскомеха, в которых ходил в фургоне, на старые походные башмаки и отправился к тому странному месту, что заметил накануне вечером. Как всегда, башмаки словно бы приходились ему более впору здесь, на пересеченной местности, чем на ровных городских мостовых. На траве и кустах серебрилась роса. Маленькие, похожие на обезьян ящерки прыгали с ветки на ветку, перекликаясь пронзительными перепуганными голосами. На Сан-Паулу обитали миллионы неизученных видов. За те двадцать минут, что потребовались на то, чтобы дойти от лагеря до необычного на вид участка у подножия утеса, Рамон миновал, должно быть, сотню растений и животных, не попадавшихся прежде на глаза человеку.

Очень скоро он нашел то странное место на склоне и почти с сожалением приступил к его обследованию: отдых кончился, пора за работу. Но даже так он делал время от времени перерывы, чтобы полюбоваться пейзажем или утренним солнцем.

Мох, цеплявшийся за камни на склоне, был в этом месте темнее и рос замысловатыми спиралями, напоминавшими Рамону наскальные рисунки в земных пещерах. Правда, здесь, вблизи, отличия казались менее заметными. Геологические слои перетекали с одного склона на другой, как им полагалось, без мало-мальских нарушений структуры. И уж во всяком случае, то, за что зацепился взгляд Рамона накануне вечером, сделалось вообще невидимым.

Он сбросил с плеч рюкзак, закурил и внимательнее всмотрелся в возвышавшийся перед ним склон. Камни имели, похоже, вулканическое происхождение, что говорило о том, какие чудовищные давление и жар царят в этом месте совсем недалеко от поверхности планеты. Конечно, часть камней могла быть принесена сюда ледниками, и все же этот участок склона явно складывался из вулканических пород. Значит, и осадочные геологические слои, если они здесь вообще имеются, расположены ближе к поверхности. Как раз из тех мест, где вероятнее всего найти месторождение, на что и надеялся Рамон. Возможно, урановую руду. Вольфрам или тантал, если повезет. Но даже если все ограничится золотом, или серебром, или медью, он все равно сможет продать информацию об этом участке с прибылью для себя. Иногда информация стоит даже дороже самих металлов. Рамон прекрасно осознавал горькую иронию своей профессии. По собственной воле он ни за что не покинет Сан-Паулу. Пустота этого мира превращала его для Рамона в надежное пристанище. В более развитой колонии одиночество невозможно: этого не позволят ни спутники-ретрансляторы, ни разветвленная сеть наземной связи. Сан-Паулу оставалась пограничным миром, на большую часть которого не ступала еще нога человека. Он, Рамон, и ему подобные – глаза и руки промышленности поселенцев; его любовь к неизведанным углам нового мира сама по себе никого не интересовала. Ценились его полевой опыт, точность и содержательность отчетов, его знания. Выходит, он зарабатывал на жизнь, уничтожая те места, что дарили ему комфортное одиночество. «Ситуация дурацкая, но нельзя сказать, чтобы редкая», – подумал Рамон. Человечество вообще генетически обречено на противоречивость. Он раздавил бычок о камень, вынул из рюкзака геологический молоток и занялся долгим, ответственным процессом выбора места для пробного шурфа.

Солнце уже немилосердно жгло землю своими лучами, а потому Рамон скинул рубаху и заткнул ее за пояс рядом с кобурой. Чередуя молоток и лопатку, он расчистил слой наносных пород, под которым на глубине полутора футов обнаружилось скальное основание. Окажись оно глубже, пришлось бы возвращаться к фургону за дополнительным оборудованием и делать это решительнее, мощнее и громче, как обычно и поступает цивилизация. Однако это вышло бы дороже. Окинув взглядом склон горы, он решил, что в других точках, возможно, придется и повозиться немного. Что ж, тем лучше, что для начала попалось несложное место. Кумулятивный заряд был рассчитан на дробление твердых пород на глубину руки – достаточно, чтобы взять образцы. Ну, в случае хрупкого камня лунка могла получиться и глубже. За неделю Рамон взорвет с дюжину таких зарядов по всей этой долине. Еще дня три или четыре уйдет на то, чтобы оборудование у него в фургоне проанализировало пробы на предмет минералов, наличие которых трудно заметить на глаз. Располагая этими данными, Рамон сможет определить наиболее простой и дешевый способ сбора остальной необходимой ему информации. Еще устанавливая первый заряд, он вдруг понял, что мечтает о нескольких днях блаженного безделья, пока автоматы будут заняты анализом. Он сможет поохотиться. Или поплавать по озерам. Или найти солнечную поляну и дрыхнуть на ней под пение трав на ветру. Его пальцы привычно пробежались по взрывчатке, детонаторам и шнуру. Не один и не два разведчика поплатились карьерой и руками – а некоторые и жизнью – за небрежность в обращении со взрывчаткой. Рамон не забывал об осторожности, но и опыта у него хватало. На установку заряда в готовый шурф ушло меньше часа.

Странное дело: Рамон поймал себя на том, что ему не хочется приводить заряд в действие. Здесь было так тихо, так мирно! Поросшие лесом склоны, окрашенные в черный, синий и желтый цвета; ветер раскачивал кроны, и на расстоянии леса казались моховым покровом. Если не считать белого, похожего на яйцо купола палатки, пейзаж этот, возможно, не менялся от начала времен. На какое-то мгновение Рамон даже испытал соблазн плюнуть на мечты о богатстве и просто отдохнуть в эту поездку – раз уж ему так и так приходится прятаться в горах. Однако он отогнал соблазн: стоит ему вернуться после того, как утихнет вся эта шумиха с европейцем, и снова нужны будут деньги, фургон не сможет вечно летать без ремонта, и уж меньше всего Рамону хотелось бы видеть недовольство Елены, если он снова вернется с пустыми руками. Возможно, здесь и не окажется вовсе руды, сказал он себе, почти надеясь на это, и сам удивился своим мыслям. Ведь правда же, вовсе не так плохо было бы разбогатеть? У него снова разболелся живот. Рамон поднял взгляд на склон. Когда он поработает здесь, горе уже не остаться такой, как сейчас – прекрасной, нетронутой.

– Мои извинения, – сказал он, обращаясь к пейзажу, который собирался осквернить. – Но надо же человеку как-то на хлеб зарабатывать. Горы, поди, есть не просят. – Рамон достал из серебряного портсигара последнюю сигарету и закурил, подражая приговоренному к смерти. Потом спустился к груде камней, которую высмотрел в качестве укрытия, разматывая по дороге бикфордов шнур, пригнулся и, затянувшись последний раз, прижал тлеющий бычок к косому срезу шнура.

Взрыв громыхнул ровно в тот момент, когда он его ожидал, но вместо того, чтобы прокатиться эхом по склонам и смолкнуть, грохот продолжался, нарастая с каждой долей секунды. Земля под ногами у Рамона шевельнулась, словно пробуждающийся от долгого сна великан, и он услышал нарастающий, как шум скорого поезда, рокот оползня. Одного этого звука хватило, чтобы он понял: что-то пошло совсем не так.

Его разом окутало облако белой как туман пыли, от которой пахло гипсом и камнем. Оползень. Слабенький кумулятивный заряд Рамона каким-то образом ухитрился вызвать оползень. Чихая от пыли, он прокручивал в голове все, что видел. Как мог он не заметить, что склон неустойчив? Черт, вот из-за таких ошибок и гибнут геологи. Выбери он укрытие чуть ближе к шурфу, и его бы уже расплющило к чертовой матери. Или еще хуже, покалечило бы и засыпало в краях, где никто не придет на помощь – так бы и остался лежать до тех пор, пока красножилетки не обгрызли его кости добела.

Злобный рокочущий рев стих. Рамон встал из-за камней и помахал рукой перед лицом, словно от перемешивания висевшей в воздухе пыли доля кислорода могла увеличиться. В носу и горле наверняка застывала толстая корка каменной пыли. Он медленно, неуверенно двинулся вперед по едва улегшимся камням. От камней странно пахло жаром.

Там, где только что находился каменный склон, возвышалась металлическая стена высотой в полгоры и шириной футов двадцать – двадцать пять.

«Разумеется, это невозможно. Это наверняка какое-то естественное образование», – подумал Рамон. Он шагнул вперед, и его отражение, бледнее призрака, сделало шаг навстречу. Он вытянул руку перед собой – чуть размытый двойник повторил это движение, остановившись одновременно с ним. Их руки замерли, почти касаясь друг друга, и Рамон еще обратил внимание на потрясенное лицо отразившегося в металле двойника. А потом он очень осторожно коснулся стены.

Прикосновение холодило подушечки пальцев. Взрыв даже не оцарапал металла. И хотя разум Рамона сопротивлялся этой мысли, никаким естественным происхождением тут и не пахло. Эту штуку кто-то изготовил. Изготовил и спрятал под камнями, хотя Рамон и представить себе не мог, кому такое могло понадобиться.

Еще секунда ушла у него на то, чтобы осознать происходящее более полно. Что-то оказалось погребенным под этой горой, что-то очень большое – возможно, что-то вроде здания… или бункера. Возможно, вся эта гора была полой изнутри.

Да, находка что надо – как он и обещал Мануэлю. Только не руда, а огромный артефакт. Явно не человеческий: земная колония обосновалась на планете совсем недавно, так что не успела еще оставить за собой руин. Значит, кто-то из инопланетян. Возможно, этому артефакту миллионы лет. Ученые, всякие археологи с ума сойдут от такой находки; может, она заинтересует даже эний. И если Рамон не сможет выторговать себе за нее хорошенького состояния, значит, он и вполовину не так ловок, каким себя считал…

Он приложил к металлу ладонь, и холодная поверхность отозвалась вибрацией… нет, не отозвалась – вибрация шла откуда-то изнутри. Бум, бум, бум… негромко, ритмично, словно билось огромное сердце. Сердце горы, огромное, каменное и древнее.

Где-то в мозгу у Рамона затрезвонил сигнал тревоги, и он настороженно огляделся по сторонам. Кто иной, возможно, не заподозрил бы в этой находке ничего угрожающего, но соотечественников Рамона травили не одну сотню лет, и сам он хорошо помнил жизнь в глухой мексиканской деревушке, которую в любой день могли стереть с лица земли. Что бы ни представляла собой эта стена, кто бы ни воздвиг ее в трижды проклятой глуши этой неосвоенной планеты, стена не была мертвой руиной: что-то творилось там, в глубине горы. И если ее спрятали, так наверняка потому, что кому-то очень не хотелось, чтобы ее нашли. И вряд ли этот «кто-то» обрадуется тому, что такое все-таки случилось. Кто-то, судя по размерам артефакта, невообразимо могущественный – и, возможно, опасный.

Солнечные лучи на голых плечах вдруг показались Рамону ужасно холодными. Он еще раз беспокойно огляделся по сторонам, ощущая себя страшно незащищенным на этом чертовом склоне. Вдали снова закричал хлопыш, и теперь крик этот показался Рамону пронзительным, зловещим проклятием.

Самое время уносить ноги. Вернуться в фургон – ну, может, снять эту стену на видео – и смыться куда-нибудь подальше отсюда. Куда угодно. Даже в Диеготаун, где все угрозы по крайней мере хорошо знакомы. Спускаться в лагерь бегом он не мог: слишком неровным сделался склон после оползня. Однако он все же бросился вниз, рискуя сломать себе ногу или шею – где-то скользя на пятой точке, где-то прыгая с камня на камень, продираясь сквозь кусты и заросли местного аналога ивняка, распугивая во все стороны кузнечиков и шаркунов. Он спускался так быстро, что уже одолел треть расстояния до лагеря, когда земля за его спиной разверзлась, и на поверхность вышел инопланетянин.

Высоко над ним в склоне отворилось отверстие, металлическая пещера – мгновение назад ее не было, и вот она. Послышался пронзительный свист, напоминающий набирающую обороты центрифугу, а еще спустя мгновение из отверстия вылетело нечто. Прямоугольной формы, эта штука мало напоминала летающий объект; скорее ее создавали для полетов в вакууме. Белая как кость, беззвучная, она напоминала Рамону призрака или огромный летающий череп. На фоне небесной синевы – атмосфера на этой высоте была уже столь разрежена, что звезды сияли в дневной час почти так же ярко, как ночью, – ни размеры ее, ни отделявшее ее от Рамона расстояние не поддавались оценке. Странная коробчатая штука висела в небе, медленно поворачиваясь вокруг вертикальной оси. Оглядывается, подумал Рамон. Оглядывается в поисках меня.

Тошнотворный ужас захлестнул его с головой. Лагерь. Эта штука явно чего-то искала, а он даже и в голову не брал прятать палатку или фургон. Да у него и повода не было что-то прятать. Может, эта штука и не разглядит его в кустах, но уж лагерь заметит точно. Ему необходимо попасть туда – каким-то образом забраться в фургон и взлететь, – прежде чем эта штука из горы обнаружит его. Мысли лихорадочно роились в голове, перебирая возможности: сумеет ли его фургон уйти от этой летающей белой коробки? Ему бы только взлететь… Он смог бы петлять на бреющем отсюда и до Прыжка Скрипача, если потребуется…

Вот только сначала надо туда добраться.

И Рамон бросился бежать; животный страх вытеснил последние остатки осторожности. Демоническая белая коробка пропала из виду, стоило ему добежать до зарослей и нырнуть в кусты. Редкий подлесок, не доставивший проблем по дороге сюда, превратился теперь в полосу препятствий. Ветви цеплялись за одежду, царапали лицо. И все время казалось, будто эта летучая штука из горы висит у него прямо за спиной, готовая нанести удар. В груди горело, ноги сводило от напряжения, но он продолжал свой бег к фургону.

– Я ничего не видел! – прохрипел он. – Пожалуйста! Я же ничего не сделал! Я ничего не знаю! Ну пожалуйста, все это мне только снится!

Когда на полпути к фургону он, привалившись спиной к дереву, чтобы перевести дух, запрокинул голову вверх, небо оказалось пустым. Никакой призрачной белой коробки. Он даже удивился, сообразив, что рука его продолжает сжимать пистолет – не помнил, как выхватывал оружие из кобуры. Что ж, если подумать, тяжесть и материальность пистолета в руке немного ободрили его. По крайней мере он не безоружен. Чем бы ни была эта гребаная штуковина, он мог ее расстрелять. Рамон сплюнул: страх уступал место злости. Может, он и не знал, с чем столкнулся, но ведь и эта штука тоже ничего про него не знала. Он – Рамон Эспехо! Пусть эта инопланетная тварь попробует с ним связаться, и он ей вторую дырку в заднице проделает.

Распаленный злостью и собственной дерзостью, Рамон снова двинулся к фургону, не забывая поглядывать на небо. Он одолел больше, чем ему казалось; от лагеря его отделяло всего несколько минут ходьбы. Только бы взлететь! Рамон не собирался задерживаться для видеосъемки – какая там съемка, когда эта штука охотится за ним. Но он притащит сюда подкрепления из Диеготауна – может, даже губернаторскую гвардию. Полицию. Войска. Что бы ни таилось в этой горе, он вытащит это что-то за ушко на солнышко и как следует попортит ему панцирь. Он не боялся ни инопланетян, ни кого другого. Черт, да он самого Бога не боялся. Он уже забыл свою недавнюю молитву: «Пожалуйста! Я ничего не видел!»

Он как раз добежал до поляны, на которой разбил свой лагерь, когда над головой снова возник инопланетянин. Рамон застыл, колеблясь: попытаться добежать до фургона или броситься обратно в заросли? Коробка висела теперь так близко, что он сумел прикинуть ее размер. Она была меньше, чем показалось сначала – возможно, вполовину меньше его фургона. И не сплошная, а плетеная; грани ее состояли из длинных белых прядей, напоминавших потеки воска на свече. А может, не грани, а лицо. Когда коробка подлетела ближе, у Рамона перехватило дух. Слишком близко. Он не успеет добежать до фургона быстрее этой штуки.

Может, она настроена дружелюбно, подумал Рамон. Madre de Dios[6]6
  Матерь Божия (исп.).


[Закрыть], пусть она будет настроена дружелюбно!

Фургон взорвался. Огненный гейзер и клубы дыма взметнулись в небо с ревом тысячи водопадов, переполошив птиц по всем окрестным склонам. Ударная волна тряхнула Рамона, осыпав его пылью, галькой и листвой. Он пошатнулся, с трудом удержавшись на ногах. На землю рядом с ним падали куски оплавленного металла, и мох вокруг них темнел и съеживался от невыносимого жара. Эта штука стреляла в него! Сквозь завесу дыма Рамон увидел, как она повернулась и, держась в пяти метрах над землей, снова устремилась к нему. На месте, где только что была палатка, вспух огненный шар раскаленного газа; клочки белого пластика потревоженными птицами разлетелись во все стороны. Рамон видел все это краем глаза. Он уже бежал прочь – виляя из стороны в сторону, продираясь сквозь кусты. Он жадно глотал воздух, сердце кузнечным молотом колотилось о ребра. Быстрее! Еще быстрее!

Он не столько слышал, сколько кожей чувствовал, как машина инопланетянина догоняет его. Отчаянно вскрикнув, Рамон повернулся и трижды выстрелил в нее, потом бросился дальше. Дерево, мимо которого он бежал, взорвалось, осыпав его острыми щепками. Высокий свист усилился, приближаясь, и сменил тональность. Новая взрывная волна сбила его с ног. Падая, он снова разрядил пистолет – наугад, не зная, попал или нет.

Что-то ударило его. Сильно. Сознание погасло сразу, как задутая свеча.

Когда он очнулся, вокруг была темнота.

Часть вторая

Глава 5

В темноте – неподвижный, бездыханный – Рамон продолжал вспоминать, все больше, все яснее. То, как пожал тогда плечами Гриэго. Лязгающий механический рык надувной чупакабры. Кровь европейца; бледная в красном свете и черная в синем. Привкус каменной пыли во рту. Вкус Елениных губ. Детали, только что мелкие и неразличимые, делались все отчетливее до тех пор, пока он, сосредоточившись, не начал слышать голоса, осязать ткань надетой на него рубахи. Абсолютно все. Эта тварь из горы поймала его и сделала с ним что-то. Заключила его в эту бесконечную, черную пустоту – неизвестно каким образом, неизвестно для чего. Безмолвие и пустота изменили саму природу времени. По крайней мере Рамон не ощущал его течения. Он не мог сказать, как долго находился здесь и проспал ли часть этого времени. Он и здравости рассудка своего не мог уже оценить: вне контекста такие понятия, как безумие или хотя бы направление, просто лишались смысла.

Первое движение, когда оно наконец случилось, оказалось столь незначительным, что Рамон засомневался, не показалось ли ему. Что-то коснулось его. Какое-то движение скользнуло по его коже: невидимое течение невидимого моря. Ему показалось, что он медленно вращается. Что-то твердое толкнуло его в плечо, потом прижалось к спине – а может, это он просто погрузился на дно. Густая жидкость текла куда-то мимо него, струясь по лицу и телу. Ему казалось, она стекает куда-то вниз, хотя с таким же успехом это он мог подниматься вверх. Поток все ускорялся и начал бурлить. Он содрогнулся от тяжелого удара: бумм. Удар повторился, и еще раз, отдаваясь в костях: бумм, бумм! Неясный, размытый свет забрезжил где-то наверху – едва видимый, невообразимо далекий, как звезда из созвездия с окраин галактики. Свет делался ярче. Жидкость, в которой он плавал, стекала куда-то, и поверхность ее приближалась, словно он всплывал со дна озера, пока не вырвался на поверхность… точнее, пока остаток жидкости не ушел в невидимую воронку.

Свет, и воздух, и звук ударили его как кулак.

Тело его забилось живой рыбой на раскаленной сковородке; все до единого мускулы свело судорогой. Он выгнулся дугой так, что вся тяжесть приходилась теперь на затылок и пятки, а позвоночник выгнулся словно натянутый лук. Что-то, чего он не видел, шлепнуло его по животу, и он ощутил укол в поясницу. Его с силой вырвало – почти вывернуло наизнанку – густым сиропом янтарного цвета. Тело его продолжало содрогаться в спазмах, и он выдавливал из себя эту жижу; ее оказалось так много, словно она заполняла не только желудок, но и легкие.

Буду жить, сказал себе Рамон. Уж не хуже, чем потравиться здешним мускатом. Переживу как-нибудь…

Еще одна длинная игла впилась ему в шею. Холодный огонь разлился от укола по всему его телу; он ощутил, как по коже его стекает похожая на слюну жидкость, а в тело, напротив, словно кипяток вливается.

«Что вы со мной делаете? – пытался взвизгнуть Рамон. – Чем вы меня накачиваете?»

Внезапно беспощадно ожило сердце – и он, содрогнувшись еще раз всем телом, начал дышать.

Воздух резанул по легким как битое стекло, и сердце больно ударило по ребрам. Мир покраснел. Боль разом лишила его способности думать, но тут же начала стихать.

Накатила новая волна тошноты. Рамон выворачивался наизнанку, плача от боли и стыда, то и дело закашливаясь. Казалось, это продолжалось несколько часов, но затишья между приступами становились все дольше, да и силы потихоньку начинали возвращаться к его рукам и ногам. Сердце больше не колотилось пойманной птицей. Наконец он сумел сесть.

Он сидел нагишом на дне металлического резервуара не больше десяти футов в поперечнике. Вот тебе и бескрайний полуночный океан! Заглянуть поверх высоких стен он не мог, и яркие, ослепительно-яркие иссиня-белые огни не позволяли ему разглядеть потолка. Он сделал попытку встать, но ватные мышцы слушались плохо. Было до боли холодно. Дрожа, он съежился на металлическом полу, ощущая, как начинают лязгать от холода его зубы. Он попытался поднять хотя бы руку, но даже нервы передавали команды мозга как-то вяло, и рука, чуть дернувшись вверх, снова бессильно повисла. В нос били резкие, совершенно незнакомые ему запахи.

Что-то похожее на змею высунулось из-за края резервуара. Толщиной с сильную мужскую руку, эта штука имела серый – как у вареной говядины – цвет и строение дождевого червя – сегментами. По штуке пробегала едва заметная дрожь. На глазах у Рамона она помедлила, словно оценивала его, потом потянулась к нему. Из места, где у змеи полагалось бы находиться голове, выросли три длинных тонких усика. Не обращая внимания на вялую попытку Рамона отмахнуться, серая змея схватила его за плечо. Рамон продолжал сопротивляться, но сил у него явно не хватало, а хватка у этой змеи оказалась крепкая, ледяная, безжалостная как смерть. Еще одна змея вынырнула из-за края резервуара и обвилась вокруг его талии.

Змеи без видимого усилия оторвали его от дна резервуара. Рамон попытался вскрикнуть, но вырвавшийся у него звук походил скорее на кашель. Он взмыл высоко в воздух, над полом того, что больше всего напоминало высокую сводчатую пещеру, полную звуков, движения и причудливых фигур. В пещере происходило что-то, чему Рамон не мог подобрать определения. В нос бил едкий запах, напоминавший формальдегид.

Две змеи опустили его на платформу у стены пещеры. Поверхность ее оказалась твердой, но пористой, словно у огромного темного языка. Он повалился, стоило им отпустить его: ноги недостаточно окрепли, чтобы удерживать его вес. Он так и ждал, стоя на четвереньках, щурясь на яркие огни, задыхаясь, как загнанный зверь. Лишенная времени и пространства чернота, из которой его выдернули, вдруг показалась Рамону даже привлекательной.

Здесь, у самой стены, было чуть темнее. В тенях зловеще шевельнулись какие-то неясные фигуры. По мере их приближения свет обрисовывал их все четче, но Рамону все не удавалось разобрать их очертания. Его рассудок пытался оценивать их, отталкиваясь от человеческих понятий, и – к ужасу своему – не мог. Слишком они были большие, слишком неправильной формы, и глаза их сияли ярким оранжевым светом.

Из конца парившего над ним серого щупальца выскользнула игла и стремительно вонзилась в предплечье Рамона – слишком быстро, чтобы он успел пошевелиться или хотя бы возмутиться. Новая волна покалывающего жара прокатилась по его телу, и он вдруг почувствовал себя заметно сильнее. Что за дрянь они ему вкатили? Глюкозу? Витамины? Возможно, инъекция содержала еще и транквилизатор: в голове прояснилось, и он немного успокоился, страх поутих. Он приподнялся на колени, держась рукой за живот.

Тени остановились, не доходя до него несколько футов. Их было трое, они передвигались на двух ногах, и одна тень была заметно крупнее других. Теперь Рамон мог разглядеть их получше. Рассудок наконец согласился воспринять их при условии, если считать их уродами; теперь Рамон думал о них как о людях в причудливых костюмах и невольно выглядывал в их облике какую-нибудь деталь, которая выдала бы обман. Умом-то он понимал, что это не так. Никакие это не люди в костюмах – это вообще не люди. Это инопланетяне, притом не принадлежавшие ни к одной из известных ему рас. Рамон прилетел сюда с Земли на огромном корабле-галере серебряных эний, а в Акапулько ему довелось раз видеть мохнатых шестиногих г’жеев, экзотических созданий, казавшихся помесью гусеницы с кошкой. Туру он вообще наблюдал только на видео, но даже так от них мурашки по коже бегали. Эти типы не принадлежали ни к туру, ни к эниям, ни к сьянам – ни к кому из сообщества Великих Рас. Вряд ли они пришли из известных районов Вселенной. Во всяком случае, он о таких не слыхал. Сотни вопросов, подозрений и просьб роились у него в голове. Кто вы? Что вам нужно? Пожалуйста, не убивайте меня.

По крайней мере это были двуногие гуманоиды, а не пауки, не осьминоги и не глазастые пузыри, хотя что-то в движениях их конечностей казалось ему до тревожного странным. Те, что поменьше, имели футов шесть с половиной роста; тот, что побольше – футов семь. Выходило, даже самые низкорослые из них на порядок выше Рамона. Торсы у них были цилиндрические, равного диаметра в бедрах, талии и плечах, и весил самый мелкий никак не меньше трех сотен фунтов, хотя двигались они при этом достаточно грациозно. Кожа у всех троих была блестящая, но различной расцветки: у одного голубая с золотыми прожилками, у другого бледно-янтарного цвета, а у самого большого – желтоватая, покрытая странным, вьющимся серебряно-черным орнаментом.

Все трое щеголяли в широких поясах, увешанных непонятными предметами из металла, стекла и еще какого-то матово-серого материала. Непропорционально длинные руки заканчивались тяжелыми кистями – пятипалыми, но с двумя пальцами, противопоставленными трем остальным. Низко, сутуло посаженные головы на толстых, коротких шеях придавали им агрессивный, раздраженный вид злобных черепах. На головах торчали под произвольными углами пучки волос, а может, перьев. Из плеч, основания шеи и верхней части позвоночника выступали иглы, напоминавшие неряшливые воротники. Головы имели треугольную форму – плоскую сверху, если не считать выпуклости на самом затылке, и с заостренными лицами. Эти лица словно пришли из кошмарного сна: огромные, кожистые, черные с синими и оранжевыми прожилками носы трепетали и шмыгали, как будто принюхиваясь; безгубые рты напоминали незажившие раны; крошечные глазки, сидевшие по сторонам от носа, горели оранжевым огнем и, не мигая, глядели на него.

Они глядели на него так, словно он был какой-то букашкой, и от этого в нем разгорелась старая, добрая злость. Он поднялся на ноги и упрямо встретил их взгляд – все еще пошатываясь, но не желая показывать свою слабость. Рамон Эспехо ни перед кем не стоит на коленях! Особенно перед уродливыми, неправдоподобными чудищами вроде этих!

– Который, – прохрипел он, закашлялся и начал снова: – Который из вас, мазафаки, заплатит мне за фургон?

Инопланетяне не обратили на его слова ни малейшего внимания. Тот, что побольше, протянул свою причудливую руку – движение это напомнило Рамону шевеление водоросли в завихрениях морской воды. Рамон нахмурился, а инопланетянин сделал пальцами знак в направлении к себе – раз, два, три. Существо помедлило и повторило знак еще раз. Делало оно это как-то неуверенно, словно не знало, означает ли это что-нибудь для людей. Откуда-то из недр земли донесся низкий, гулкий удар, повторился еще раз и стих. Рамон огляделся по сторонам. Инопланетянин повторил жест.

– Хочешь, чтобы я подошел к тебе? – спросил Рамон. Огромный нос инопланетянина дернулся, перья на голове поднялись и опали. Странное движение повторилось еще раз. Рамону вдруг вспомнился журналист, прилетевший на Сан-Паулу с Кийяке, – тот не знал по-испански ни одного слова кроме «gracias»[7]7
  «спасибо» (исп.).


[Закрыть]. Вот и инопланетянин – на все случаи жизни у него имелся всего один жест.

Инопланетянин отвернулся, сделал несколько неестественно грациозных шагов, потом оглянулся на Рамона и повторил жест. «Иди за мной». Остальные двое продолжали стоять неподвижно, только носы их беспокойно шевелились.

– Меня захватили в плен инопланетяне, слишком глупые, чтобы говорить по-человечески, – заявил Рамон, переполняясь бравадой и злостью. – Эй ты, pendejo! Какого хрена я должен идти с тобой, а? Назови хоть один повод!

Инопланетянин застыл. Рамон сплюнул на пол, и слюна исчезла, стоило ей коснуться черной, похожей на язык платформы. Рамон брезгливо поморщился: вообще-то ему ничего не оставалось, кроме как идти за инопланетянином. Он медленно двинулся вперед, неуверенно ступая по неожиданно влажной, мягкой поверхности, подававшейся под ногами, настороженно оглядываясь по сторонам, пытаясь определить, бежать ему или нет. Бежать? Куда? Тем более что хотя бы часть предметов, висевших на поясах у инопланетян, наверняка представляла собой оружие…

В каменной стене перед ними обнаружился проем; инопланетянин оглянулся, повторил свой жест и скрылся в этом проеме.

Пытаясь держаться нагишом словно в одежде с царского плеча, Рамон следом за инопланетянином шагнул в темноту. Остальные двое не отставали от них ни на шаг.