Текст книги "Бегство охотника"

Глава 6

Подробности того, как его вели, Рамону запомнились смутно. Они шли по туннелям, ширины и высоты которых едва хватало, чтобы пропускать инопланетян. Пол туннелей то повышался, то понижался, и они поворачивали то вправо, то влево; временами казалось, что они двигаются в обратном направлении. От каменных стен исходил слабый свет, которого хватало ровно на то, чтобы видеть, куда ступаешь. На своих провожатых Рамон не оглядывался, но нервы его были натянуты как струна.

Здесь, в самом чреве горы, царила гнетущая тишина, хотя время от времени сквозь каменную толщу доносилось какое-то уханье. Рамону казалось, так могут звучать голоса проклятых душ, взывающих к далекому бесстрастному божеству. Порой они проходили мимо коридоров, в которых виднелся свет и наблюдалась какая-то активность, или помещений, полных стрекота и запахов гнили. Одни освещались злобным красным светом, другие синим или зеленым, некоторые и вовсе оставались черными, и только дорога, по которой они шли, светилась неярким серебром. В одном помещении они задержались на несколько долгих мгновений; судя по тому, как дернулся у Рамона желудок, это был лифт.

Каждое помещение казалось причудливее предыдущего. В одном, в центре колыхавшейся как медуза лужи светящейся голубой слизи лежали существа, напоминавшие пауков-переростков. Другое помещение с высоким сводчатым потолком буквально кишело инопланетянами, хлопотавшими над какими-то непонятными предметами. Какие-то из объектов скорее всего были компьютерами, какие-то – другими машинами, хотя большая часть их имела настолько причудливые очертания, что они фиксировались в мозгу бесформенными пятнами, дикими сплавами цвета, вспышек и теней. В дальнем углу пещеры работали два пришельца – похожие на троих его спутников, но огромные, ростом футов пятнадцать, если не двадцать. В том углу царил полумрак, но Рамон разглядел, что они укладывают в штабель нечто, похожее на секции огромных сот. Двигались они с наводящей ужас, какой-то замедленной грацией – так двигаются в старых фильмах ужасов динозавры. В стороне от них инопланетянин поменьше гнал вниз по напоминающей лестницу осыпи камней стаю существ, более всего походивших на губчатых тянучек. Сходство с пастухом усугублялось длинным черным стержнем, которым тот время от времени подгонял свое стадо.

Это уже был перебор. Рассудок Рамона просто не успевал переваривать всего, что он видел. Кошмарная прогулка превратилась в последовательность одинаково лишенных объяснения картин. Из стены высовывалось вдруг длинное серое щупальце, как бы невзначай гладило идущего перед ним инопланетянина и, бессильно упав на пол, втягивалось обратно. В ноздри вдруг ударял запах кардамона, жареного лука и спиртного, а потом исчезал, словно его и не было. Гулкие удары, которые он слышал едва ли не с самого начала, повторялись с неправильными интервалами, но каким-то образом Рамон мог предугадывать начало очередной серии.

В связывавших пещеры туннелях царили темнота и тишина. Спина возглавлявшего процессию инопланетянина неясно белела в исходившем от камней свечении, и на мгновение Рамону показалось, что отметины на его теле шевелятся, меняя очертания – так, словно это были живые существа. Он оступился и в попытке удержаться на ногах инстинктивно схватился за руку инопланетянина. Кожа у того оказалась теплой и сухой, на ощупь она напоминала змеиную. В тесном пространстве туннеля Рамон чувствовал запах инопланетянина: тяжелый, мускусный, вроде оливкового масла, скорее странный, нежели неприятный. Тот не оглянулся, не задержался и не издал ни звука. Все трое продолжали идти вперед, не сбавляя шага, и Рамону оставалось только следовать за ними – если он, конечно, не хотел остаться один в этой морозной черноте нечеловеческого лабиринта.

Наконец они остановились в еще одном причудливо освещенном помещении – так неожиданно, что Рамон едва не налетел на спину шедшего перед ним инопланетянина. Что-то неуловимое человеческому взгляду, но все-таки неправильное ощущалось в размерах и пропорциях помещения: в плане оно представляло собой скорее ромб, а не прямоугольник, пол чуть отклонялся от горизонтали, потолок – тоже, только под другим углом, высота отличалась от других помещений, и все здесь было какое-то не такое, от чего Рамон испытал приступ тошнотворного головокружения. Освещение показалось ему слишком ярким и слишком холодным, и все помещение наполнял шепчущий шелест тональности, едва воспринимаемой человеческим ухом.

Совершенно очевидно, что это место создавалось не людьми и не для людей. Едва оказавшись здесь, он обратил внимание, что стены кишели движущимися картинками – словно тонкая масляная пленка стекала с потолка на пол, неся с собой поток непрестанно менявшихся изображений: деревьев, гор, звезд, крошечных неземных лиц, которые, казалось, недобро смотрели на Рамона из этого сползавшего по стене хаоса.

Возглавлявший процессию инопланетянин жестом приказал ему пройти вперед. Рамон неловко, чуть наклонившись набок, чтобы компенсировать уклон пола, пересек помещение; каждый шаг он делал осторожно, словно ожидая, что пол провалится под его ногами или, наоборот, встанет дыбом.

В центре помещения обнаружилась глубокая, абсолютно круглая яма… нет, скорее ниша, облицованная металлом, и в ней сидел еще один инопланетянин.

Он оказался даже выше Рамоновых провожатых и на порядок толще их: в диаметре нижняя часть его торса была в четыре, если не в пять раз больше остальных. Размерами торса и перьев он тоже превосходил остальных. Кожа его показалась Рамону абсолютно белой, напрочь лишенной каких-либо отметин. Белая от возраста? Или выкрашенная как знак какого-то неведомого отличия? А может, он принадлежал к другой расе? Трудно сказать, но когда взгляд его глаз обратился вверх, на Рамона, того буквально встряхнуло, столько силы и непререкаемой власти оказалось в этом взгляде. Еще одно потрясение Рамон испытал, заметив, что это существо физически связано со своей нишей – что-то вроде тросов или кабелей тянулось из его тела и исчезало в гладких металлических стенках ямы, образуя причудливую паутину. Некоторые из этих кабелей были черными, матовыми, другие – блестящими, красными, серыми или коричневыми, и они медленно, ритмично пульсировали, словно жили своей жизнью.

Жаркие оранжевые глаза всматривались в него. Рамон остро ощущал свою наготу, но не мог позволить себе выказать смущения перед этим инопланетянином. Огромная серая голова пошевелилась.

– Существительное, – произнес инопланетянин. – Форма глагола. Прилагательное. Местоимение. Самоидентификация.

Рамон уставился на инопланетянина, надеясь, что удивление не слишком уж отражается на его лице. Тот говорил по-испански (Рамон мог еще изъясняться немного по-английски, по-португальски и по-французски, не говоря уже о португлийском, ублюдочном наречии, на котором изъяснялись большинство жителей колонии) и довольно чисто, хотя голос звучал как-то ржаво, железно, словно говорила машина. Как, черт подери, он научился говорить по-человечески?

– Что за херню ты несешь? – поинтересовался Рамон. – Господи Иисусе, да что вам от меня нужно?

– Идиоматическая вульгарность. Религиозный страх, – произнес инопланетянин. – Непродолжаемо, – добавил он с чем-то, похожим на разочарование. Огромное существо поерзало, потревожив паутину проводов и тросов. Распухший живот его, казалось, жил собственной жизнью.

Рамон почувствовал, что закипает.

– Что вам от меня нужно?

– Ты человек, – сообщило чудище.

– Ну да, мать твою. Человек. А ты думал что?

– У тебя отсутствует таткройд. Ты текучее существо. Твоя природа опасна и имеет склонность к ойбр!

Рамон сплюнул на пол. Надменность этого резкого, не привыкшего к человеческой речи голоса, ровный взгляд оранжевых, немигающих глаз взбесили его. В минуты стресса – когда он по пьяни проспорил свой первый фургон, или когда Лианна окончательно его бросила, или когда Елена угрожала выставить его на улицу – его вспыльчивый характер ни разу не подводил его. Вот и теперь гнев разгорелся в нем, добавив уверенности.

– Да что вы за твари такие? – поинтересовался он. – Откуда взялись? С этой планеты? Еще откуда-то? И что вы, по-вашему, делаете, удерживая меня здесь против моей воли? И кстати, как насчет моего фургона, а? Кто мне новый достанет?

Внезапно до него самого дошла вся абсурдность ситуации. Вот он стоит в улье этих инопланетян, в самом сердце горы, окруженный демонами… и собачится с ними насчет своего фургона! Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расхохотаться: он боялся, что стоит только начать, и он уже не остановится.

Инопланетянин продолжал молча смотреть на него.

– Хочешь говорить со мной, говори по делу! – рявкнул Рамон. Злость придала ему ощущения силы и властности, хотя он сам понимал, что это не совсем так. Впрочем, любая мелочь, способная удержать его рассудок, была сейчас на вес золота. – Не нравится, кто я такой – покажите мне дорогу прочь из этой вашей сраной задницы!

Похоже, огромному бледному инопланетянину потребовалось некоторое время, чтобы вникнуть в его слова. Хобот его приподнялся, словно принюхиваясь к далеким запахам.

– Это звуки, не слова, – произнес инопланетянин после долгой паузы. – Диссонанс, не укладывающийся в правильное течение. Ты не должен говорить бессмысленными звуками, если не хочешь, чтобы тебя исправили.

Рамон поежился и отвернулся; гнев его погас так же быстро, как разгорелся, и теперь он ощущал себя только уставшим, замерзшим, униженным непрошибаемостью инопланетянина.

– Что вы от меня хотите? – устало спросил он.

– Мы не «хотим» ничего, – произнес инопланетянин. – Твои слова вновь лежат вне путей реальности. У тебя имеется функция, следовательно, ты существуешь. Ты осуществляешь эту функцию, поскольку это есть твое предназначение, твой таткройд. «Желания» не имеют к этому никакого отношения: все это поток неизбежности. Ты человек. Тебе положено течь по руслам, по которым течет человек. Поскольку он един с тобой, наш путь к нему будет чист. Ты осуществишь свою функцию.

По мере того, как это существо говорило, речь его делалась все чище, словно каждое слово продвигало его в изучении человеческого языка. «Интересно, – подумал Рамон, – долго мне еще придется говорить с ним, прежде чем он обучится мексиканскому акценту и начнет сквернословить?»

– А если я не буду функционировать так, как вам хочется? – поинтересовался Рамон.

Инопланетянин снова помолчал, словно вопрос этот его озадачил.

– Ты живешь, – произнес он наконец. – Следовательно, ты осуществляешь свою функцию. Не функционируя, ты не можешь существовать. Существуя и не существуя одновременно, ты сделался бы парадоксом, ойбр, нарушением потока. Ойбр недопустим. Для восстановления сбалансированного потока будет необходимо отменить иллюзию твоего существования.

Что ж, по крайней мере это прояснилось в достаточной степени, подумал Рамон, чувствуя, как покрывается гусиной кожей.

– И какую функцию я должен осуществить? – спросил он, тщательно выбирая слова.

Оранжевые глаза снова обожгли его взглядом.

– Имей в виду, – предостерег инопланетянин, – мы не можем не интерпретировать твой таткройд к тебе как знак того, что ты склоняешься к ойбр. Но мы даруем тебе разрешение, ибо ты не совсем правильное существо. Слушай: от нас бежал человек. Три дня назад он бежал от нас, и мы не в состоянии отыскать его. Своим поступком он продемонстрировал, что он ойбр, а следовательно, доказал, что он не существует. Иллюзию его существования необходимо упразднить. Этому человеку нельзя позволить достичь человеческого поселения, рассказать другим людям о нашем существовании. Если ему удастся это сделать, это войдет в противоречие с нашим таткройд. Подобное противоречие есть гэссу, откровенный парадокс. Поэтому ты отыщешь его и упразднишь его с целью восстановления сбалансированного потока.

– Как это мне отыскать его, если этого не удалось вам?

– Ты человек. Ты тот же человек. Ты его найдешь.

– Но он может уже быть где угодно! – возмутился Рамон.

– Тот путь, которым пошел бы ты и которым пошел бы он, – один путь. Ты пойдешь так, как пошел он, и ты найдешь его.

Рамон обдумал эти слова.

– Значит, вы хотите сказать, кто-то там обнаружил вас и удрал, а вы теперь хотите, чтобы я помог вам поймать его прежде, чем он вернется к цивилизации? Вы хотите, чтобы я выследил его для вас? Вы это хотите сказать?

Существо в паутине немного подумало.

– Да, – произнесло оно.

– И какого хрена мне это делать?

Гулкий, наводящий ужас, громовой удар снова донесся откуда-то из недр планеты. Рамону напомнили, где он находится и с какого рода существом разговаривает. Голова на мгновение закружилась, но огромный инопланетянин, похоже, не заметил его смятения.

– Ты насыщен предназначением, – терпеливо произнес тот. – Твое сердце бьется. Ты обмениваешься газами с окружением. Ты осуществляешь это ради цели. Существовать, но существовать без предназначения – парадокс. Твой язык способен отображать иллюзорные состояния. Твое предназначение – помочь в определении местонахождения человека. Если ты существуешь без предназначения, иллюзию твоего существования придется прекратить.

Ну, подумал Рамон, это достаточно ясно. Выследить или умереть. Ответ напрашивался сам собой. Он будет лгать. У него нет ни малейшего намерения играть барашка-подманка для этих демонов, но, похоже, иного пути выбраться из этой расположенной в недрах горы задницы у него нет. Если он сможет выбраться отсюда на воздух, у него появится по крайней мере надежда. Тут в голову ему пришла еще одна мысль, и он похолодел.

– Как долго вы меня здесь продержали? – спросил он. – Там, снаружи, хоть лето еще? Потому как выслеживать какого-то гребаного психа зимой – дело бесполезное.

Существо молчало. Рамон нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Если за то время, что он провел в темноте, сменилось время года, побег от инопланетян будет равносилен самоубийству. Непогода убьет его не менее успешно, чем нож под ребро.

– Так сколько я лежал в этой вашей гребаной ванне?

– Три дня, – невозмутимо ответило существо.

Рамон испытал смешанное чувство облегчения и страха – сильнее, чем он ожидал.

– Этот человек, которого вы хотите выследить. Он все это время в бегах? Все время, что я находился здесь?

Инопланетянин помедлил, прежде чем ответить.

– Да, – отозвался он наконец своим низким, хриплым голосом.

В этой северной глуши такое никак не могло быть случайным совпадением. Рамона преследовали. Какой-то чертов бедолага из полиции забрался так далеко на север в поисках убийцы европейца, а вместо этого наткнулся на адское гнездо. Рамон невольно представил себе эту картину: коп из Диеготауна, а может, один из агентов губернаторской охранки высмотрел с воздуха лагерь Рамона, а приблизившись, обнаружил там только выгоревшую землю, искореженный пластик и этих монстров, вылетающих из обнаженной им металлической стены. Успел ли он передать сигнал бедствия? Спутники не принимают сигналов с этой широты, но у полиции наверняка есть коротковолновые передатчики. Интересно, а полицейский фургон эти монстры тоже уничтожили, как в свое время Рамонов?

Всю свою жизнь Рамон провел в бедности, поэтому присущий всем беднякам страх перед полицией въелся в него накрепко. Одной мысли о том, что копы подобрались к нему так близко, что напоролись на тех же пришельцев, хватило, чтобы во рту появился неприятный медный привкус страха. Однако умом он понимал, что полиция – лучшая для него надежда. В безнадежных ситуациях вроде той, в которой он оказался, обрадуешься помощи даже тех, кого обыкновенно чураешься как огня. Если сигнал дошел хотя бы до Прыжка Скрипача, можно рассчитывать на помощь. И полиции, и вооруженных сил колонии. Рамону оставалось надеяться только на то, что скрываться от погони его преследователь умеет не хуже, чем догонять.

Но допустим, кавалерия подоспеет вовремя и освободит Рамона. Что дальше? Он убил европейца. Остыл ли с тех пор губернатор, или все еще жаждет видеть Рамона повешенным? Может, обнаружение вражьего гнезда подарит Рамону надежду на амнистию? Черт, ну и положеньице: между самим дьяволом и морской пучиной…

– Ладно, – сказал Рамон. – Если вам нужно найти этого парня, я вам его найду. Он мне не друг. – Он задумчиво потер подбородок. Пожалуй, не стоит идти на попятный с такой легкостью. Даже такие дикие чудики, как эти, могут заподозрить неладное. – Но если я сделаю это для вас, – продолжал он, хитро прищурившись, – что я с этого буду иметь?

Инопланетянин смотрел на него так долго, что Рамон начал беспокоиться, не переиграл ли.

– Ты ненадежное и противоречивое создание. В тебе может проявиться ойбр. Мы проследим, чтобы этого не случилось, сопровождая тебя.

– Вы? Вы все?

– Мы. Не мы. Твой язык текуч, он допускает несуществующие понятия. Мы выделим часть целого. Маннек пожертвует собой, чтобы поддержать течение. Маннек – это мы, но не мы. Маннек будет сопровождать тебя и следить за тобой. С его помощью твой таткройд будет сохранен.

Что ж, мысль о том, что инопланетяне отпустят его в леса одного, была слишком хороша, чтобы оказаться верной. Но и то, что охранять его будет один-единственный инопланетянин, уже везение. Убежать от двух или трех таких тварей почти нереально. То есть совсем нереально. А вот от одного…

Инопланетянин, возглавлявший их шествие сюда, бесшумно придвинулся вплотную к Рамону. Это выглядело зловеще – не может такая туша перемещаться так бесшумно.

– Маннек, да? – обратился к нему Рамон. – Тебя зовут Маннек? А меня – Рамон Эспехо.

Рамон еще размышлял, не предложить ли Маннеку рукопожатие, когда тот взял его за плечи, с легкостью, как куклу, поднял в воздух и продолжал держать на уровне своего лица. Рамон инстинктивно сопротивлялся – опыт бесчисленных уличных потасовок разом вернулся к нему, – однако с таким же успехом он мог бы сопротивляться океанскому приливу. Маннек даже не шелохнулся.

Из ямы высунулась белая змея.

Рамон смотрел на нее с зачарованным ужасом. Умом он понимал, что это какой-то кабель: на конце его виднелись два оголенных провода. Однако двигался тот с таким изяществом, что Рамон не мог думать о нем иначе, чем о бледной, зловещей кобре. Кабель высунулся настолько, что конец его находился на уровне глаз Рамона, и медленно покачивался из стороны в сторону, нацелившись на него. Казалось, змея принюхивается в поисках добычи. Потом она дернулась в его сторону.

Рамон совершил еще одну отчаянную попытку вырваться, но Маннек без видимого усилия вернул его в прежнее положение. Когда кабель-змея приблизился вплотную, Рамон увидел, что она ритмично пульсирует, а два оголенных проводка на ее конце вибрируют наподобие раздвоенного змеиного языка. По коже побежали мурашки, все внутри болезненно сжалось. Он с особенной остротой ощутил свою наготу – он висел в воздухе беззащитный, выставив врагу все уязвимые места своего тела.

– Я все сделаю! – взвизгнул он. – Я же сказал, что сделаю! Вам не надо меня принуждать! Я вам помогу!

Конец кабеля коснулся его шеи у самого основания, между ключиц.

Словно чьи-то мертвые губы коснулись кожи Рамона. Он ощутил двойной болезненный укол, и его пронзило насквозь ледяным холодом. Странная волна пробежала по телу в одну, потом в другую сторону: как будто кто-то проводил по его нервам кончиком пера. Зрение на мгновение померкло, потом вернулось. Маннек опустил его на землю.

Конец кабеля уходил теперь в его шею. Борясь с тошнотой, Рамон поднял руку и осторожно ощупал его. Кабель оказался теплым на ощупь, напоминающим человеческую плоть, и дернулся в его руках. Он нерешительно потянул кабель, потом дернул сильнее. Кожа на шее болезненно напряглась. Кабель прирос к Рамоновой плоти, и оторвать его было бы не легче, чем, скажем, собственный нос. Кабель дернулся еще раз, и Рамон сообразил, что тот пульсирует в ритм биению его сердца. На глазах у Рамона кабель медленно темнел, словно наполняясь кровью.

И еще он с ужасом увидел, что второй конец кабеля каким-то образом прирос к инопланетянину, продолжавшему его удерживать, уходя тому в правое запястье. К Маннеку. Он оказался на поводке. Охотничий пес демонов.

– Сахаил не причинит тебе боли, – заявило существо в яме, словно ощущая его тревогу, но даже не пытаясь понять ее до конца, – он только поможет разрешить твои противоречия. Тебе стоило бы радоваться этому. Он защитит тебя от ойбр. Стоит тебе проявить ойбр, и тебя поправят. Вот так.

Рамон вдруг обнаружил, что лежит на полу, хотя не помнил, как падал. Теперь, когда боль схлынула, он мог осознать: боли сильнее этой он не испытывал еще ни разу в жизни. Так пловец оглядывается на волну, только что прокатившуюся у него над головой. Он не помнил, как кричал, но горло саднило, и эхо его воплей, казалось, еще гуляло между каменных стен. Рамон перевел дух, а потом его вырвало. Он понимал, что сделает все, что от него потребуют, только бы это не повторилось – почти все, что угодно. В первый раз с момента как он проснулся в темноте, Рамон Эспехо испытал настоящий стыд.

Я убью вас всех, подумал Рамон. Найду способ выдернуть эту штуковину из моей шеи, а потом вернусь и убью вас всех.

– Учись, – произнес бледный инопланетянин. – Исправляй свой ойбр, и даже такое текучее создание, как ты, сумеет достичь понятия или даже осознанного сотрудничества.

До Рамона не сразу дошло, что эта тарабарщина отпускает его. Жесткое, но не лишенное благих целей наставление, угрозы адского огня, обещание блаженного упокоения, а потом иди и не греши. Этот сукин сын оказался миссионером!

Маннек поднял Рамона на ноги и подтолкнул его к выходу из помещения. Пульсирующий поводок – сахаил – сделался короче, прилаживаясь к расстоянию между ними. Маннек издал звук, которого Рамон не сумел понять, и быстро пошел вперед. Сахаил тянул Рамона за горло, и ему ничего не оставалось, как поспешить следом – ни дать ни взять поспевающая за хозяином собачка.

И ты, mi amigo[8]8
  друг мой (исп.).


[Закрыть], подумал Рамон, глядя на бесстрастную спину Маннека, ты умрешь самым первым.