Текст книги "Древний Марс (сборник)"

Четверо охотников подползли ко входу в пещеру с проволочными сетями наготове. По-прежнему один за другим, ободрав себе грудь и спину об камни – мальчиками это им удавалось легче, – они протиснулись в темное пространство пещеры. С затаённым дыханием обступили со всех сторон спящую добычу. И затем по сигналу самого старшего из них бросили несколько сетей в заранее условленном порядке.

Птицы проснулись от первой же упавшей на них сети и все вместе дружно взлетели, легко унося проволочное кружево вверх. Но тут их встретила вторая сеть, с утяжеленными краями, и полет птиц вверх замедлился. Затем наступила очередь третей и четвертой. Влекомые вниз тяжелыми, с перекрывающимися густыми ячейками, металлическими сетками, откуда было уже не вырваться, птицы опустились обратно на дно пещеры, тревожно крича.

Воодушевленные удачей, охотники собрали вместе края всех сетей и быстро перевязали получившийся большой сетчатый узел тонким металлическим тросом.

Птицы, плотно упакованные в виде шара, с шорохом и шуршанием перемещались друг относительно друга и сияли, словно маленькое солнце из червонного золота. Мужчины с помощью оружия расширили входную расщелину, а затем осторожно вынесли птиц из пещеры на солнечный свет.

Пернатые громкими криками выражали свое неудовольствие, но охотники грянули традиционную песнь утешения с посулами уважительного отношения и хорошего обращения.

Птицы притихли, то ли успокоенные льстивыми уговорами, то ли убаюканные навевающим сон ритмом этого пения. Там, где белая дорога выбегает из холмов и начинает спускаться к городу, охотники остановились привести в порядок одежду и почиститься. Затем они подняли связанных птиц над головами, как осеняющее их всех вместе гало, и размеренным шагом двинулись, как триумфаторы, дальше.

Когда они были еще на полпути ко входу со спиральными колоннами, люди уже выходили им навстречу с песней теплого и искреннего приветствия.

Эта песня еще звучала в голове у Мэзера, когда он вернулся в настоящее. Он не удивился, обнаружив себя за пределами тех городских ворот, что выходят к подножию холмов. Далёкое солнце постепенно просветляло предутреннее марсианское небо за неясными силуэтами холмов, заставляя дорогу из белого битого камня под его ногами светиться призрачным светом.

На этот раз он даже не думал делать какие-либо записи. Развернувшись, медленно побрел – он чувствовал невыразимую усталость – через пустой город обратно на площадь к гавани. И хотя уже довольно долго ничего не ел и не пил, равнодушно прошел мимо джипа, где его дожидались контейнеры с водой и сэндвичи.

– Он просто обезвожен, – сказал один из грубошеих верзил, который прошел курсы оказания первой помощи. – Здесь такой сухой воздух, что если забывать пить, то и не заметишь, как поплывёшь.

– Влейте в него ещё один стакан, – сказал Боумен, – и отнесите в тень.

Они нашли Мэзера, лежащего ничком на мозаиках припортовой площади, когда грузовая платформа с перерабатывающим агрегатом прибыла уже под вечер второго дня. Теперь, когда Боумен бегло просмотрел записи в полевом журнале Мэзера, найденном возле упавшего в обморок человека, он уже понял, почему тот перестал отвечать на его радиовызовы.

Большинство из записей были совершенно нечитаемы, но несколько слов можно было разобрать: общественный, ритуальный, социальные узы – вполне достаточно для подтверждения давних подозрений руководителя команды, что Мэзер – из тех длинноволосых интеллектуалов, которые помешались на Марсе и рвутся сюда с мыслями обнаружить что-то этакое… Чего они ищут? Боумен понятия не имел о тех глупостях, которыми была забита их голова. Да и не хотел знать. Он подошел ближе к лестнице, ведущей в гавань, и швырнул полевой журнал вниз, туда, где гусеницы мегаагрегата сползали с направляющих платформы. Клубы черного дыма стали вырываться из выхлопной трубы, когда оператор поддал газу, ускоряя подачу топлива к двигателю, и циклопический агрегат начал забираться вверх, кроша костяные ступени. Правая гусеница наехала на полевой журнал Мэзера и разорвала в клочья.

Боумен некоторое время понаблюдал, чтобы удостовериться в соответствии технических данных этого комбайна его способности идти вверх по уклону. Когда машина достигла уровня бывшей городской площади и её передняя часть обрушилась на мозаичные плитки, с треском разламывая их, Боумен дал указание оператору остановиться и выйти, и сам забрался в кабину управления. Экран контроля подсвечивался зеленым по черному фону, показывая сетку, привязанную к ярким точкам: сигналам транспондеров, к счастью, расставленных Мэзером перед тем, как он одичал или «забушился» – словечко одного австралийского поисковика.

Все радиосигналы поступали чётко. Боумен выставил управление на автомат, спустился из кабины и с удовлетворением наблюдал, как огромная машина ориентируется и приступает к выполнению задания. Агрегат подполз к ближайшему от ступеней припортовой лестницы зданию, обрушил его подвешенным на тяжелой цепи сферическим молотом и начал перемалывать переднюю стену в массу из костной муки и мелкой крошки.

– Замечательно, – сказал бригадир своим людям, перекрикивая шум комбайна. – Подгоните джип прямо сюда. Хорошо бы вернуться на базу, пока еще не слишком темно. Первая порция выпивки – за мной.

Когда все уже сели в джип, Боумен послал за Мэзером, но того на месте уже не было.

Книги с серебряными страницами были на самом деле, как Мэзер теперь понял, не совсем книгами. Иероглифические завитки предназначались не для марсианских глаз, а для марсианских пальцев. Когда вы пробегали по этим страницам кончиками пальцев вдоль волнистых линий, к вам в виде мыслеобразов приходили не слова текста, а музыка. Она возникала в голове и звучала там сама по себе, пока вы легко касались книжных страниц: там были представлены все музыкальные и песенные жанры – от танцевальных мелодий до мягких лирических баллад, от гимнов до песен-посвящений, но все они были проникнуты упоительной меланхоличностью, которая стала для него сутью Марса.

В ясные минуты он размышлял над смыслом баланса и контраста противоположностей, присущего вселенской встрече марсиан и землян. Одна раса затухает и растворяется в пурпурных сумерках, тогда как другая устремляется в наступающий светлый день.

На фоне музыки до него донеслись голоса: Боумен и кто-то ещё звали его по имени. Он испытал досаду. Когда джип отъехал, ему казалось, что его больше не будут разыскивать, а по возвращении на базу объявят без вести пропавшим и счастливо забудут. Людей, заблудившихся на Марсе, никогда потом не видели. Друзей среди шахтеров он так и не завел. Для всех для них он оставался гадким утенком.

Впрочем, забравшись в птичью пещеру и поразмышляв на эту тему, он понял – разработчики все равно обязаны были вернуться для перезапуска комбайна. На следующее утро после их отбытия на базу он выбрался из пещеры и перебросил главный пусковой включатель агрегата, остановив его. Машина застыла, прекратив поедание и переваривание в своем нутре дома, стоящего на полпути между гаванью и городскими воротами. Сухопутный левиафан продвинулся в своем деле весьма существенно. Земляне умели строить надежные машины.

Однако еще попадались книги, которые надо было собрать, некоторые другие вещи, оставленные марсианами: маски, немного детских игрушек, предметы одежды, чаша, по всей видимости вырезанная из природного алебастра. Ему захотелось все это перенести в пещеру. Но после того как он собрал все и вернулся перезапустить мегаагрегат, то понял, что не знает, как настроить его на работу с ориентацией по транспондерной сетке. Тогда он оставил его с включенным мотором при нейтральном положении трансмиссии, зная – Боумен прибудет на джипе снова запустить его в работу.

Он надеялся, что остановку в работе перерабатывающего комбайна сочтут вызванной технической причиной, но доносящиеся снаружи голоса подсказывали: бригадир не удовлетворился таким простым объяснением. Мэзер подполз к входной расщелине, ещё труднее различимой из-за веток колючего кустарника, которые он туда подтащил. Сам же он ясно видел Боумена и прочих. Они стояли на гряде холмов, сложив свои мозолистые ладони рупором, и звали его. У них были бинокли. А также ружья.

Его искали весь день, но Мэзер помнил навыки марсианского охотничьего искусства, полученные из мемо-видений – так он решил называть этот феномен, – и спокойно избегал поимки. Вечером люди из поисковой команды забрались в джип и укатили прочь через высохшее море. С холмов он мог видеть тянущийся за джипом плюмаж поднятой пыли, остающийся висеть в воздухе почти неподвижно, так медленно оседали частички мельчайшей пыли в условиях меньшей гравитации и при безветрии в марсианской атмосфере. Когда наступила полная темнота, он спустился в город. Он уже знал о схожести узоров инкрустированных линий на стенах домов и подобных начертаний на гранях куба. Но если последние были мемо-видениями общественных событий, то стены домов повествовали о частной жизни. Своего рода марсианские семейные альбомы.

Сначала ему представлялось необходимым окончательно вывести машину из строя, сохранив тем самым эти следы частной жизни с её теплой дружеской атмосферой. Но просмотрев несколько таких записей, он осознал их схожесть и повторяемость во многих деталях: воспоминания о рождениях и поминовениях, брачных союзах и помолвках, церемониях получения имени и о других принятых ритуалах инициации. И во всем ощущалась некая общая атмосфера мягкой грусти, которой были проникнуты все встречи и собрания. Утраты чего-то важного. Эти видеозаписи относились не к поре расцвета марсианского общества, они отражали конечную стадию его существования. Перед тем как марсиане собрались в дорогу и покинули навсегда эти места, не затворив за собой дверей.

Ред Боумен не мог успокоиться. На нем лежала ответственность за выполнение производственного плана. Простой автоматизированного комплекса по вине безумного Мэзера, злонамеренно нарушившего его систему управления, ставил под угрозу шансы руководителя команды на получение приличного бонуса, полагающегося за доставку гружённых костной мукой трейлеров к установленному сроку. Поэтому, когда джип отъехал уже довольно далеко по дну высохшего моря, он вышел и, отправив машину на базу с другим работником, побрёл в обратном направлении по осыпающемуся следу в лёссовой пыли к костяному городу.

Ночь наступила быстрее, чем он успел туда добраться, но временами белеющие башни ярко высвечивались снопами искр и вспышками, когда комбайн, напрямик прокладывающий свой курс через стены домов, натыкался на что-то металлическое. Но даже будь он слепой, Боумен мог бы найти верный путь к городу по звуку работающего дизельного мотора или по резкому запаху его выхлопных газов.

Он поднялся по припортовой лестнице и пересек площадь. Изображения морских чудищ почти полностью скололись гусеницами агрегата. Рокотание механического монстра притихло, так как он разворачивался в дальнем углу своего запрограммированного курса, скрытый ещё стоящими домами. Боумен использовал это затишье, стараясь уловить звуки присутствия и перемещений Мэзера в городе. Довольно скоро он что-то услышал. Сначала он подумал, что это ветер завывает под козырьками крыш. Но никакого ветра не было, и марсианские крыши совсем плоские и не выдаются за стены. Он направился в сторону, откуда шли звуки. Они исходили из большого здания с другой стороны площади, до которого мегаагрегат еще не добрался за эти пару дней.

Дверь в этом общественном здании была бронзовой с изображенными на ней текучими и летучими письменами, на которые Боумен не желал даже и смотреть, они напоминали ему змей, а змеи, в свою очередь, напоминали ему дьявола. Иногда ему было интересно: не заключил ли Создатель с дьяволом сделки, что Бог будет править на Земле, а дьявол на Марсе.

Он тихо вошел, проскользнул через дверь с фонариком наготове в левой руке и пистолетом в правой. Он не желал бы, на самом деле, чтобы дело дошло до стрельбы, но все слышали истории о людях из первых экспедиций, которые сходили с ума и убивали своих товарищей по команде. Боумен подозревал в Мэзере этого, археолога, что ли, – в общем, какого-то «олога», точно, – который слетел с катушек от слишком тесного общения с марсианской дьявольщиной.

Звук послышался снова, стонущий и заунывный, нотой без слов. «Похоже на мяуканье кота, – подумал Боумен, – вроде как над пойманной мышью». Коты ему тоже не нравились. Убивать ему не хотелось, но если уж действительно окажется необходимым, всё должно пройти чисто.

Он мог неясно в полумраке видеть общее расположение: большой объем свободного пространства, сиденья или ступеньки, которые спускались сужающимися кругами, что-то массивное белое в нижней части. Звук доносился с противоположной стороны этого массива, теперь уже явственней и громче, поскольку Боумен находился внутри помещения, и странное подвывание окружало его со всех сторон приглушенным эхом. Волосы на затылке и на руках сами по себе поднялись дыбом. Большой палец автоматически скользнул по предохранителю, проверить готовность оружия к стрельбе.

Он тихо двинулся мелкими шагами по окружности верхнего уровня амфитеатра. На фоне чего-то белого он разглядел тёмный силуэт примерно на уровне средних рядов. Он навел пистолет и нажал большим пальцем на кнопку фонарика.

На одном из рядов сидел марсианин, одетый в накидку из металлизированной ткани, которая неярко поблескивала в луче фонарика. Всю голову закрывала серебряная шлемоподобная маска, черты которой были подчёркнуты золотом: тонкие брови высоко подняты, рот округлен в выражении неизменного, навсегда застывшего удивления. Боумен не мог ясно разглядеть глаза за узкими прорезями в маске, но фигура явно не удостоила его взглядом, который упирался в грань расположенного перед ним куба.

Землянин поводил фонариком по силуэту сидящего существа. Он смог рассмотреть руки, пять пальцев вместо шести. Из-под накидки выглядывали отвороты голубых джинсов и поцарапанные ботинки, какие носили все работники компании «Нью-Арес».

– Мэзер! – громко окликнул Боумен. Человек в марсианском убранстве никак не отреагировал на звук. Бригадир двинулся на неуправляемого отщепенца, удерживая его в луче света с пистолетом позади и чуть сбоку от фонарика.

– Мэзер!

Голова в маске не повернулась, и в позе ничего не изменилось. Боумен стал вплотную позади Мэзера и толкнул его в плечо стволом пистолета.

– Очнись!

Опять никакой реакции. Боумен положил фонарик на следующее, более высокое сиденье, чтобы он по-прежнему освещал неподвижно застывшую фигуру. Затем согнутыми пальцами подцепил край одетой на голову маски и попробовал сдернуть ее.

Марсианские воины на марше продвигались к полю битвы блестящими издалека ротами по 144 бойца в каждой. Шесть рот составляли батальон численностью 864 бойцов. У них были щиты из кованой бронзы, которые хорошо сочетались с их отполированными доспехами и ружьями, способными изрыгать на противника потоки металлических насекомых которые при встрече с живой плотью буравили её насквозь. По флангам и в боевом охранении впереди резво перемещались электропауки, ростом примерно по колено бойцам, и пощелкивание их суставчатых сочленений сливалось в постоянный стрёкот.

Шесть батальонов вышли из костяных ворот Айпсли, почти весь мужской состав населения города. Они отправились навстречу хакцам по дороге вдоль моря и к полудню прибыли к назначенному полю сражения. В этом месте холмы расступились, уступая простор прибрежной равнине. Воины построились в боевой порядок – четыре батальона впереди, два в резерве – и присели в ожидании противника.

Армия хакцев подошла с опозданием, справедливо заработав насмешки со стороны айпслийцев. Им навстречу понеслись вопросы: неужели у них нашлись дела неотложнее битвы, или их постели были сегодня слишком уютны, или жены слишком ласковы?

Хакцы отвечали, выкрикивая свои издевки, относящиеся к прошлым сражениям, в которых айпслийцы не добились желаемого. Затем герольды вышли встретиться в центре поля для переговоров о порядке сражения. Как обычно, вначале бились единоборцы, затем малыми группами. Первый батальон айпслийцев пылал желанием отыграться; было чувство, что исход сражения прошлого года решился в основном состоянием поля битвы – накануне ночью шел дождь, – а не искусностью в военном деле.

Первыми сражались молодые воины с максимально легким вооружением. Затем пошли в бой бойцы средних рангов, парами и четверками. Айпслийцы держались хорошо, всего два убитых и один тяжелораненый, в то время как нескольких хакцев уже унесли с поля боя. Общее настроение в рядах воюющих склонялось к решительному генеральному сражению в этот же день.

Подошло время перерыва на ланч, во время которого проводились паучьи бои. Хакцы и айпслийцы делали ставки друг против друга на исход поединков, герольды принимали их ставки и выдавали выигрыши победителям. Затем наступило время индивидуальных турниров.

Фред Мэзер видел себя верховным айпслийским воином, в броне своего великого прапрапрадеда из бронзовых полос, покрытых сверху отполированным сплавом золота с серебром – электрона. И когда во второй половине дня горны подали сигнал, он подхватил свое длинное копье с навитым на черное древко упрочняющим прутком. Он считал ниже своего достоинства сражаться со щитом.

Когда он вышел перед строем с поднятым над головой копьем, громкий гул одобрения поднялся над батальонами айпслийцев. Он широкими шагами прошествовал к середине поля боя, наблюдая, как лучший боец хакцев направляется ему навстречу. В отличие от прошлого года, его оппонент выбрал из оружия лишь электрический меч. Это, должно быть, какой-то известный исторический турнир, подумал Мэзер. На следующий год, вероятно, об этом дне сложат песни.

Он не уставал удивляться ощущению присутствия двух личностей в одном сознании. Марсианские мемо-видения были наподобие документально-исторических драм, виденных им по телевизору дома на Земле, где актеры исполняли роли исторических деятелей, с той лишь разницей, что здесь зритель занимал место актера. Его волновал вначале вопрос: не подобен ли получаемый таким путем опыт тому, который давала художественная литература читателям книг прежде, до очищения от ненужных ресурсов в мире?

Сейчас же Мэзер-воитель размеренными широкими шагами приближался к ожидающим его на месте ристалища герольдам. Он поставил копье острием кверху и сдвинул шлем на макушку своей длинной вытянутой головы. Вышедший ему навстречу уткнул свой меч острием в дерн и откинул назад свое забрало. Его золотые глаза смотрели без тени страха.

Первый герольд запел традиционную песню. Услышав начало последней строфы песни, Мэзер быстро и твердо взялся за древко копья, медленно вздохнул и надвинул свой шлем. Далее он изготовился и стал в боевую стойку. Меченосец тоже опустил забрало и поднял свой клинок.

Боумен решительно потянул маску-шлем с целью увидеть лицо психа, но маска сидела слишком плотно и не снялась до конца. Глаза Мэзера в свете фонарика выглядели широкими и опалесцирующими. В какое-то мгновение они отчетливо показались золотистыми, но бригадир отнес это на счет отражений матовых костяных стен в чрезвычайно расширенных зрачках человека.

Мэзер моргнул раз, потом через мгновение ещё два раза.

– Очнись, тебе говорят! – сказал Боумен и еще раз толкнул его пистолетом.

Археолог поднялся с сиденья и одним быстрым, неуловимо текучим движением повернулся к бригадиру. Тыльной стороной ладони он плавно отбил пистолет в сторону, тогда как его правая рука направилась Боумену в живот. Но удар не завершился контактом, и не только из-за того, что Боумен успел отпрянуть.

Мэзер посмотрел на свою правую руку, словно удивляясь чему-то. По тому, как он её держал, сначала у Боумена возникло впечатление о каком-то зажатом в ней предмете – может, Мэзер имел какие-то невидимые лезвия, которыми он хотел его достать? Но по тому, как он моргал, Боумен понял – у полоумного видения.

Почему-то именно это рассердило Боумена больше всего прочего. Никуда не годилось, чтобы от помешательства заучившегося мальчишки зависела судьба бонуса Боумена, который даст ему шанс обустроиться на Марсе как следует, обзавестись домом и собственным делом. Он был готов к трудной работе во имя достижения цели, и не фантазеру-чернокнижнику отбирать у него заслуженную награду.

Он сделал шаг вперед и наотмашь нанес удар Мэзеру сбоку по голове стволом пистолета. Но вреда это ему не причинило. Сталь столкнулась с неясным ровным сиянием защитной маски, закрывающей голову Мэзера. В результате раздалось мелодичное звучание чистой ноты, и шлем, по всей видимости, поглотил энергию и импульс удара. Мэзер едва ли почувствовал его.

Но все же что-то изменилось. Археолог моргнул снова, и сейчас, скорее всего, в первый раз на самом деле увидел перед собой бригадира. Он снова посмотрел на свою правую руку, охватившую пустой воздух, затем потряс головой, как будто выходя из забытья.

– Ты пойдешь со мной, – сказал Боумен. Он поднял пистолет и, чтобы сумасшедший не сомневался в результатах неповиновения, большим пальцем взвел ударник пистолета.

Плечи Мэзера опустились. Он взялся обеими руками за плотно одетую серебряную маску-шлем и точным движением, с поворотом, снял ее. Опуская её перед собой, он пристально и с грустью посмотрел на её полированную украшенную поверхность со взглядом вечного удивления, сейчас обращенного к нему. Когда же Боумен произнес «двигай», Мэзер запустил сим металлическим предметом прямо в лицо бригадиру.

Боумен отшатнулся, из носа обильно закапала кровь. Ему не удалось устоять на ногах, и он упал на сиденье позади, сильно ударившись локтем вооруженной руки. Пистолет выбило, и тот грохнулся на костяной пол у его ног, радовало, что недалеко. Но пока Боумен вновь вооружался и беспорядочно светил по секторам во все стороны, прошло некоторое время, и он лишь успел заметить, как Мэзер в развевающейся знаменем марсианской накидке мелькнул у выхода на площадь.

Он выслеживал психа всю ночь, с фонариком и пистолетом наготове, настроившись стрелять при малейшем признаке появления Мэзера. Но марсианский невыразительный рассвет застал его по-прежнему в полном одиночестве.

Механический мегаагрегат крушил все подряд и сровнивал с землей дом за домом, улицу за улицей, заполняя свои бункеры прахом тысячелетия назад вымерших морских животных, исторгая кубические блоки золота и серебра, меди и бронзы, еще теплые после атомарной переплавки. Боумену не давала покоя мысль о Мэзере – вдруг он выйдет из своего тайного убежища, спустится с голубых холмов и попытается сорвать выполнение этой работы. Он снял людей с других проектов, раздал им оружие и поставил на охрану.

Постовые охранники сообщали о случаях наблюдения эпизодических вспышек отражения солнечного света чем-то металлическим в голубых холмах, но сумасшедший не предпринимал больше попыток помешать разрушению костяного города. В конце концов наступил день, когда автоматизированный комбайн погрузили на многоколесную платформу и подготовили к транспортировке по пыльному и гладкому, как стекло, дну высохшего моря к следующему местонахождению. Рабочая операция прошла без срывов и чрезвычайных происшествий.

Бонусу Реда Боумена снова ничего не угрожало. Боумену какое-то время не хватало одного человека в бригаде, но ему вскоре удалось её доукомплектовать опытным шахтером с навыками проходки твердых скальных пород, который прибыл на Марс с надеждой озолотиться среди этих безмолвных пустынных пространств, но ничего не нашел.

Бригадир лично проследил, как многоколесный транспортер медленно увозит механического левиафана, оставляя за собой висящую в воздухе полосу бледного пыльного следа. Затем он завел джип и проехался по свежим техногенным шрамам того места, где недавно стоял город. Никаких домов уже не было, так же как и покрытий улиц, вдоль которых эти дома стояли на протяжении тысяч лет. Агрегат содрал все, вплоть до утрамбованного грунта, а местами до красновато-коричневых марсианских скальных пород. После того как обнаружили первую урну, захороненную во внутреннем дворе, Боумен вызвал техника переустановить параметры автоматического контроля для более глубокого забора грунта. После этого машина вырыла множество золота, серебра и контейнеров из электрона, тем самым умножив практический выход драгоценных металлов при разработке на солидный процент. Компания «Нью-Арес» премировала Боумена поощрительным дополнительным бонусом за проявленную инициативу.

Он доехал до места, где раньше стояли ворота, и направил джип по полосе из белого щебня. На медленной скорости продвигался он по направлению к холмам, а затем дальше, по идущей на подъем дороге. При этом он внимательно смотрел по сторонам, надеясь увидеть блики, о которых упоминали охранники.

Холмы всегда вызывали у него чувство внутреннего содрогания. Они стояли, погруженные в безмолвие, как и древние города, но это было другое безмолвие. Города строили, конечно, не люди, но они создавались трудом существ, при всех их особенностях и отличиях в чём-то на землян похожих. Здесь же был Марс без всяких примесей. Ничем не связанный с человечеством, со времён зарождения планет. Люди могут прилетать сюда и возводить здесь свои постройки, но никогда не станут частью Марса. А те, кто попытается это сделать, вроде Мэзера, неизменно будет впадать в безумие.

Приблизительно так раздумывал Боумен, но перед тем как отправиться на очередное место тотального демонтажа, ему хотелось поговорить с единственным человеком, который мог это понять. Поэтому он заезжал дальше и выше в холмы, останавливаясь временами и постоянно вертя головой, пытаясь заметить яркий проблеск.

Уже под вечер он краешком глаза заметил что-то и повернул по направлению к пологому подъему, усыпанному валунами, за которыми он и заметил проблеск. Где-то на полпути до вершины холма группой стояло несколько высоких скал. Они могли иметь естественное происхождение, но могли быть и воздвигнуты здесь марсианами для каких-то их непонятных целей. Направив бинокль на это образование, он заметил движение в просвете между скал.

Он вышел из джипа и направился пешком к этому месту. Боумен держал ладони перед собой, показывая, что в них ничего нет.

– Мэзер! – позвал он. – Мы уходим! За тобой никто не вернётся!

Из-за скал отозвался странный голос, он казался тоньше в разреженной марсианской атмосфере и походил на звуки флейты, как если бы музыкальный инструмент заговорил человеческим голосом.

– Чего вы хотите?

– Я хотел только сказать пару слов на прощание, – ответил Боумен. Теперь он подошел ближе и с такого расстояния мог уже видеть детали через просветы в скалах. Он рассмотрел нечто серебряное с золотыми штрихами.

– Тебе ведь известно, – сказал он, – что маска по закону принадлежит горнодобывающей компании «Нью-Арес».

– Нет, – ответил голос – Мне неизвестно.

– Неважно, – произнес Боумен. – Мы все равно потом её получим, полагаю. После твоей естественной кончины.

На это ответа не последовало.

– По всему, ты скоро отдашь концы, – сказал Боумен, тяжело бредя вверх по склону. – Собственно, я не понимаю, как тебе удалось продержаться так долго без воды. Либо ты пробрался ночью и незаметно выкрал ее.

– Нет.

– Тогда каким образом?

Снова никакого ответа. Боумен наконец добрался до скал. Он мог еще чуть подробней рассмотреть Мэзера, мелькнувшего еще раз в просветах между скалами. На том была марсианская накидка и другая маска с изображением радостного изумления.

– Выйди, и мы поговорим, – сказал Боумен.

– О чем?

Бригадир пожал плечами.

– О том, что ты собираешься делать. Как собираешься жить.

– Разве вас это беспокоит? – ответил музыкальный голос.

– Немного. Послушай, сначала мне не нравилось иметь в команде такого, как ты. Я думал, ты не потянешь свои обязанности. Потом я опасался, ты расстроишь операцию и все сорвешь.

Боумен сделал небольшую паузу, чтобы дать собеседнику шанс ответить, и затем продолжил:

– Но раз ты перестал вмешиваться, ты уже больше не моя проблема. И теперь, когда мы сворачиваемся здесь, я могу себе позволить поинтересоваться, чего ты тут достигаешь.

Он снова сделал паузу, на этот раз подлиннее. Но она затягивалась до ощущения дискомфорта. Ему начало казаться, что эта тишина сейчас уже стоит не между ним и Мэзером, а между ним и этими холмами, между ним и Марсом.

Наконец человек за скалами произнес:

– Ничего не надо достигать.

– А что ты тогда делаешь?

– Делать ничего не надо. Ничего не поделаешь.

– Я не понимаю.

– Все уже было сделано, – ответил Мэзер. – В этом всё и дело. Вот что такое Марс.

– Всё равно не понимаю.

– Я знаю. – Стало как-то еще по-другому тихо, и затем, хотя Боумен не слышал ни малейшего звука шагов, мелодичный голос Мэзера донесся как будто совсем издалека. – Прощайте.

Землянин обошел кругом те скалы и прошёл ещё повыше. Никаких признаков присутствия кого бы то ни было. Он дважды громко позвал Мэзера по имени, но ответом было лишь безмолвие марсианских холмов.

Боумен вернулся к джипу. Он возвратился в базовый лагерь, затем занялся следующим местом разработки. Но уже годы спустя он иногда говорил людям: «Если вы задаёте вопрос, из этого еще не следует, что на него существует ответ».

По прошествии еще нескольких лет те края пересекал старатель; буры, кайла, лопаты и магнитометр постукивали о корпус его шагохода. Он заметил куб из белого камня, который автоматизированный комбайн в свое время обошел как не имеющую ценность пустую породу, и решил рассмотреть его поближе. У одной из сторон куба он обнаружил мумифицированное тело в марсианских одеждах на сиденье из марсианского железного дерева. На высохших коленях лежала серебряная маска.

Сначала старатель подумал, что наткнулся на настоящего марсианина, хотя и слышал об их тотальном исчезновении. Глаза ввели его в заблуждение: высохшие, круглые и обращенные к кубу, они издалека походили на золотые монеты.

Но маска была хороша. Старательский день прошёл не зря.