Текст книги "Земля без людей"

Стрелка спидометра дрожала на отметке восемьдесят, а он все гнал и гнал машину, наслаждаясь первобытным, пьянящим ощущением свободы, и пугливая мысль о лопнувшем колесе никогда не лишит его ощущения этой свободы. Чуть позже он сбросит скорость и будет внимательно вглядываться в проплывающие мимо картины природы, и его тренированный глаз географа с интересом будет отмечать следы драмы человеческого ухода. Но здесь, на вольных просторах, не слишком заметны были эти следы. У Нидлса стрелка указателя топлива медленно скатилась к нулевой отметке. Насосы на заправочной станции не работали – не было электроэнергии, и после недолгих поисков, на окраине города, он наткнулся на склад с горючим и наполнил бак прямо из бочки. И снова поплыла под колесами машины дорога. За Колорадо-ривер раскинулась Аризона, и шоссе, поднимаясь вверх, запетляло меж отвесных стен каменных утесов. Здесь он наконец-то увидел скот. Полдюжины молодых бычков и две коровы с телятами, пригнув головы к желобу поильни, стояли почти у самой обочины. Он остановил машину, вышел, и только тогда животные подняли головы и стали смотреть на человека – лениво, без любопытства. Если в этой глуши скот не пасся вдоль дорог, он месяцами не видел человека. Дважды в год появлялись в здешних местах пастухи-ковбои, сбивали его в стада и гнали в неизвестность. Уход человека ничего не изменит в жизни скота, разве только больше его станет. Возможно, тогда перестанет хватать на всех травы, но еще раньше понесется в каменных теснинах ущелий многократно повторенное эхо волчьего воя. А это значит, начнется борьба за существование, и теперь не человеку, а волкам решать, сколько скота будет пастись в степи. Иш не сомневался, что пройдет время – и волки, и скот вступят в равновесное состояние, и скот в отсутствие человека не исчезнет с этой земли. А дальше, у старого шахтерского городка Оутмен он увидел двух осликов. Может быть, незадолго до катастрофы их выпустили погулять в окрестностях, а может быть, они уже давно одичали и бродили сами по себе, он не мог сказать, но были ослики гладкими и упитанными. Иш вышел из машины, попробовал подойти к ним ближе, но ослики, сохраняя безопасную дистанцию, тут же проворно отбежали подальше. Возвратясь к машине, он спустил тявкающую Принцессу, и та, с молодецкой удалью и с поразившим еще в пустыне оглушительным лаем метнулась к невиданным животным. Маленькие ослики оказались не из робкого десятка. Опустив уши, угрожающе растянув губы, так что обнажились большие желтые зубы, взбрыкивая копытами, ослик-самец перешел в стремительную контратаку. И в ту же секунду, растеряв боевой задор, Принцесса с поджатым хвостом покинула поле сражения, трусливо бежав под защиту человека. А Иш подумал, что волки станут обходить стороной осликов, и, наверное, даже пума пожалеет, что рискнула напасть на такого маленького храбреца. Дорога круто пошла вверх. С вершины перевала, бросив прощальный взгляд на Оутмен, он поехал вниз и там впервые за все время пути столкнулся с дорожным заносом. Совсем недавно – два, а может быть, три дня назад – видно, жестокая гроза прогремела в отрогах гор, краем захватив и здешние места. И тогда вспенилось быстрой водой старое русло реки, забило, песком трубу под полотном дороги, и, не находя выхода, поднялась вода и, продолжая нести песок и мелкие камни, накрыла дорогу. Иш вышел из машины. В добрые времена приехали бы сюда дорожные рабочие, убрали песок, прочистили трубу, и никто бы не вспомнил о шалостях природы. А сейчас труба оставалась забитой, и пока еще тонким, всего в несколько дюймов, слоем песка покрывало дорогу. Иш присел и увидел, что воде удалось подмыть основание дорожного полотна. Всего сантиметров пятнадцать земли вымыло из-под слоя бетона, но придет еще один ураган, и еще больше песка нанесет на дорогу, и еще больше земли вымоет из-под полотна. Пройдет совсем немного лет – и вздыбится разломами бетон, и скроется серая лента дороги под высокими грудами песка и мелкого камня. Но все это ждет дорогу впереди, а пока занос еще не стал серьезной преградой, оставляя на песке ровную колею следов, человек поехал дальше. «Как крепка и как слаба связующая нить дороги», – думал он, воображая, как долго сможет путешествовать так, как делает это сейчас… Ночь он провел в кровати, принадлежавшей лучшему мотелю Кингмена.

Тысячи веков скот, лошади, ослики – все они жили собственной жизнью и выбирали собственные пути в лесах, степях и пустыне. А когда набрал силу человек, то лишил их свободы – заставил коров и быков, лошадей и осликов служить его целям. Но не стало человека, и снова двинулся скот по указанному самой природой пути. Ревели, требуя воды, бились напрасно привязанные в тесных стойлах длинных сараев коровы и, обессилев, лежали тихо. Запертые в загоны, медленно умирали тонконогие чистокровные жеребцы. А на свободных выгонах, предоставленные собственной воле, набирали силу беломордые херефорды; и даже на фермах, ломая изгороди, освобождали себя быки и коровы и разгуливали свободно. Свобода объединила их: и коров, и лошадей, и осликов… Как в древние времена, уходили ослики в пустыню. Раздувая ноздри, вдыхали сухой восточный ветер, взбрыкивая копытами, скакали по пыльным впадинам высохших озер, в скульптурной неподвижности грациозно застывали на огромных каменных валунах, раскиданных на склонах холмов, мощными челюстями перемалывали ветки колючего кустарника. И рядом с ними мирно уживались дикие бараны. Лошади отправились на сухие степные равнины. Они щипали зеленую траву весны, наполненную зрелыми семенами траву лета, сухую траву осени, а зимой, обросшие косматой шерстью, разгребали копытами снег и отыскивали под ним прошлогоднюю траву. Вместе с ними паслись стада антилоп-вилорогов. Быки и коровы ушли на поиски зеленых лугов и тенистых лесов. В подлесках коровы прятали новорожденных телят, пока телята не набирали силу и не начинали ходить вслед за матерями. Бизоны стали их близкими соседями и соперниками. Могучие быки яростно воевали за право владения этой землей. Пройдет время, и, наверное, тяжелые быки победят более мелких сородичей, и бизоны уйдут на земли их прежней родины. И если такое случится, займут быки зеленые просторы лесов и обретут рай на земле.

Электроэнергии в Кингмене уже не было, но водопроводные трубы еще продолжали делиться водой. Подключенная к газовым баллонам, плита в баре мотеля тоже работала, и давление газа оставалось в норме. Без электроэнергии потеряли всякий смысл холодильники, и потому Иш не стал обладателем яиц, масла и молока. Но не пожалев времени на разведку полок соседнего магазина, он приготовил по теперешним временам восхитительный завтрак из консервированного виноградного сока, консервированных сосисок и лепешек с патокой. И еще сварил кофе в большом кофейнике и выпил его с сахаром и консервированным молоком. Принцесса довольствовалась своим обычным блюдом из собачьих консервов. После завтрака, вооружившись молотком и зубилом, Иш пробил бензобак ничейного грузовика и, подставив под хлещущую струю двадцатилитровую канистру, наполнил ее доверху, а затем перелил бензин в свою машину. В городе встречались мертвые тела, но в жарком и сухом климате Аризоны трупы не разлагались, а, высыхая, превращались в мумии. И если смотреть на эти современные мумии не сильно приятно, их запахи не оскорбляли обоняние. За Кингменом покатилась сухая земля, где однообразие пейзажа изредка скрашивали ряды аккуратных маленьких сосен-пиньонов. Если не считать бетонного шоссе, человек не оставил здесь других следов своего пребывания. Не было телефонных столбов вдоль дороги, да и сама дорога не везде защищалась изгородями от скота, и Иш видел уходящие вдаль, покрытые зеленой после недавних дождей травой выгоны да редкие точки маленьких деревьев. Он знал, что с увеличением поголовья скота резко изменилась вся здешняя природа, и с уходом человека эти изменения несомненно станут еще более разительными. Вполне естественно предположить, что если замерли конвейеры скотобоен, значит, до невиданных ранее размеров вырастет поголовье скота, и, еще до того как появится достаточное количество хищников, чтобы установить так любимое природой равновесие, вытопчут быки всю траву до голой земли; и шрамы оврагов поползут по лицу этой земли и изменят его до Неузнаваемости. Но, что тоже возможно, через открытую теперь мексиканскую границу заползет сюда страшный бич скота – ящур, и тогда исчезнет скот на многие годы. А может быть, недооценивает он быстроту, с которой начнут плодиться волки и пумы? Но в чем Иш был действительно уверен – пройдет двадцать пять или пятьдесят лет, земля успокоится, придет в равновесие и постепенно примет прежний облик тех времен, когда не ступала еще на нее нога белого человека… Первые два дня он жил страхом, и страх заставил его бежать из родного дома. Сейчас великий покой воцарился в его душе. И покой этот стал реакцией на тишину окружающего его мира. Тишина захватила его. Он провел в одиночестве и тиши гор много дней, но никогда не задумывался о природе этой тишины, принимая ее как должное, и, конечно, не представлял, сколько шума может производить человек. Существовало много определений Человека, теперь он даст ему еще одно – «животное, производящее шум». А сейчас в этом мире жил лишь едва различимый гул его мотора. Не было необходимости сигналить, не ревели моторами трейлеры, не гремели на стыках поезда, не взрывалось ревом самолетных двигателей небо над головой. В маленьких городах не свистели свистки, не звенели колокола, не кричало радио, не разговаривали люди. И если причина, породившая тишину, стала смерть – это все равно была тишина. Он ехал медленно, но не страх был тому причиной. Если что-то интересовало его, он останавливал машину и удовлетворял любопытство; и на каждой остановке загадывал, что услышит на этот раз. Часто, даже в городах, заглушив мотор машины, не слышал ровным счетом ничего. Иногда до слуха его доносились птичья трель, или деловитое жужжание насекомого, или легкий порыв ветра в кронах деревьев. Однажды, испытав огромную радость, он услышал отдаленные раскаты грома. К полудню Иш добрался до страны желтых сосен и вздымающегося, на севере пика с белой, искрящейся на солнце шапкой не тающих снегов. В Вилльямсе он видел сияющий свежей краской трансатлантический экспресс и не видел человека. В затянутом дымом пожаров Флагстаффе он тоже не встретил человека. За Флагстаффом, вывернув из-за крутого поворота, шум его мотора вспугнул двух ворон, и они тяжело и неохотно поднялись в воздух, оставив что-то бесформенное лежать на дороге. Он очень боялся увидеть, что клевали на дороге эти черные большие вороны, но оказалось, всего-навсего овцу. Вороны клевали распростертое на бетоне хайвея тело овцы, и красные сгустки крови запеклись на ее распоротом горле. Там еще были овцы, и дальше – слева и справа от дороги тоже лежали овцы. Иш прошел немного вперед и насчитал их двадцать шесть. Собаки или койоты? Это он не мог сказать, зато мог ясно представить, как все происходило. Овец гнали по лугу, без жалости набрасываясь на отставших и оказавшихся с краю плотно сбитой ужасом смерти овечьей отары. Чуть позже, повинуясь невольному капризу, он свернул на дорогу, ведущую к Национальному музею Орехового каньона. Он остановился рядом с чистеньким домом смотрителя на краю глубокой лощины, где в самой низине теснились полуразрушенные дома Обитателей Гор. До сумерек оставался еще час, и он с каким-то мрачным удивлением ходил по узкой тропинке и разглядывал то, что осталось от старых домов прежних людей. Потом он поднялся наверх и заснул в доме, стоящем на самом краю каньона. В здешних местах, видно, уже отгремели первые летние грозы, и немного воды затекло через порог прямо в дом. А так как некому было убирать ее, маленькая слегка поблескивающая лужица медленно разрушала деревянные доски пола. И еще прольются дожди, и с каждым годом все заметнее станут следы их, пока не настанет день и не разрушится аккуратный дом, стоящий на самом краю каньона; и когда рухнет, не отличишь его от старых домов, что ютятся сейчас на уступах скал. И обломки одной цивилизации смешаются с обломками другой, и не различишь их.

Не долго, но все же сохранятся отары. И хотя убийцы будут убивать без причины, лишь ради желания утолить жажду крови, все равно не исчезнут за день миллионы и за месяц тоже не исчезнут, и тысячи новых ягнят родят их матери. Что значит пятьдесят или сто убиенных для миллиона! Не без основания, правда, думая о погибели рода человеческого, говорили люди: «Овца без пастыря своего», но придет день, и исчезнут овцы… Потому что, беспомощных и беззащитных, занесет их снегом в зимние бураны; отойдут жарким летом от воды, потеряют дорогу и, по природе своей слишком глупые найти обратный путь, станут умирать от жажды; застанет их весенний паводок, и понесет кипящая вода сотни тел; в глупости своей или от страха окажутся на гребнях скал и будут падать оттуда и лежать на острых камнях ущелий грудами окровавленного мяса. И с каждым днем будет прибавляться число их убийц – одичают собаки и соединятся в жажде крови с волками, койотами, пумами и медведями. Пройдет время, и огромные стада превратятся в жалкие кучки испуганных существ – и тогда не будет больше овец. Тысячи лет назад они признали человека своим господином и защитником и потому потеряли быстроту, проворство и чувство независимости. Сейчас, когда не стало пастыря, и их не станет.

На следующий день путь его пролегал по широким равнинам перевала Скалистых гор – страны альпийских лугов и овечьих пастбищ. И снова он видел тела овец там, где гнали койоты их отары. Один раз показалось ему, что на далеком склоне холма видит бешено мчащуюся плотную серую массу, но не был уверен, что не показалось. А однажды совсем странная картина открылась его взору. На заросшем высокой травой лугу, возле быстрого ручья мирно паслось стадо. Иш закрутил головой, не веря, что сейчас может увидеть фургон, а рядом самого пастуха, но увидел только двух собак. Не стало пастуха, но, повинуясь веками выработанному инстинкту, собаки продолжали выполнять свой долг, не давали овцам разбрестись, держали их у воды, на хорошем пастбище; и без сомнения, отгоняли ночных воров, приходящих вынюхивать здесь легкую поживу. Он остановил машину и, не выпуская Принцессу, дабы не испортить мирную идиллию, через окно смотрел на овец и собак. Завидев машину, собаки-пастухи отчаянным лаем встретили незваных гостей и забегали вокруг отары, сбивая в единое целое немногих отбившихся. Держа дистанцию в четверть мили, ближе собаки не подходили и настроены были весьма враждебно. Как и в больших городах, где после ухода человека продолжал пульсировать по проводам электрический ток, так и здесь, на зеленой земле альпийских лугов, собаки какое-то время будут продолжать пасти овец. Но, думал Иш, не продлится такое долго. А дорога все катилась и катилась по бескрайним равнинам. «Федеральное N56» – прочел он на дорожном указателе. В давние времена это был великий путь – дорога, по которой Оки – переселенцы из Оклахомы – шли искать счастья в Калифорнии. Тогда об этой дороге слагали песни, а сейчас пустынной стала дорога. Не промчится автобус с большими буквами «Лос-Анжелес» на борту, не проревет мощным мотором трейлер, начавший свой путь на востоке и стремительно мчащийся на запад, не проползет, дребезжа стареньким мотором, доверху забитый нехитрыми пожитками древний автомобиль сборщика фруктов, не пролетит, сверкая хромом и лаком, автомобиль с туристами, спешащими посмотреть ритуальный праздник индейцев, даже тощая кляча, запряженная в фургон индейца-наваха, устало не протащится по обочине дороги. Он спустился в долину Рио-Гранде, пересек мости въехал на длинные улицы Альбукерка – самого большого оказавшегося на его пути города после Калифорнии. Иш ехал по улицам, сигналил и ждал ответа. Ответом ему была тишина, да и ждал он не слишком долго. Ночевал он опять в мотеле, на этот раз на склоне пологого холма западной части города, откуда можно было увидеть весь город. Но он не видел его, потому что не горел свет и город прятался во мраке ночи. А утром, перевалив горы, спустился вниз, в страну одиноких холмов и бескрайних равнин. Сумасшедшая жажда скорости вновь овладела им, и он гнал машину на пределе ее возможностей по прямой, уходящей к горизонту дороге. Одинокие холмы остались далеко позади, промелькнул и исчез указатель границы штатов – он уже в Техасе, вернее, в его малой части – плоской стране с нелепым названием «Длинная ручка кастрюли». Нещадно палило солнце, а вокруг, насколько хватало глаз, простирались колючие от стерни поля, с которых люди, перед тем как умереть, собрали пшеницу. Переночевал он на окраине Оклахома-Сити. По объездной дороге обогнув утром город, Иш выехал на Шестьдесят шестое, ведущее к Чикаго. Но не проехал и двух миль, как лежащее на шоссе дерево перегородило ему дорогу. Он вылез из машины и, решая, что делать, неуверенно пошел навстречу неожиданному препятствию. Конечно, тут не обошлось без урагана, одного из тех, что внезапно, без предупреждения обрушиваются на эти открытые всем ветрам голые равнинные земли. Огромный тополь, росший у одинокого фермерского дома, сначала, наверное, накренился, а потом рухнул, перегородив всю дорогу грудой зеленых ветвей и искореженных сучьев. Понадобится полдня, не меньше, прорубить проход в этом первозданном хаосе. И вдруг с неожиданной ясностью он понял, что стал свидетелем важной сцены той Великой Драмы, в которой он отвел себе роль внимательного зрителя. Шестьдесят шестая – великая дорога! И эту дорогу перекрывает случайно упавшее дерево. Человек, без сомнения, справится с этой преградой и прорубит себе свободный путь, но завтра упадут новые деревья, и новые преграды встанут на пути человека. Весенние грозы слоем липкой глины покроют дорогу, мягкая земля обвалится оползнем из-под ее основания, паводком сметет мосты через реки, и всего через несколько лет путешествие в современном автомобиле из Чикаго в Лос-Анжелес станет предприятием не менее опасным и долгим, чем в запряженных быками крытых фургонах первых переселенцев. Он думал объехать дерево полем, но почва после недавних дождей оказалась слишком мягкой, раскисшей. Дорожная карта подсказала выход. Если вернуться назад, то через десять миль он окажется еще на одной асфальтированной дороге, которая потом снова выведет его на хайвей. Так он и сделал и, развернув пикап, тронулся на юг. А когда ехал, понял, что не видит особого смысла возвращаться на Шестьдесят шестую. Новая дорога, хотя и не такая знаменитая, тоже вела на восток, и, насколько он понимал, оба направления его вполне устраивали. «Наверное, – думал он, – упавшее дерево изменит весь ход развития будущего человеческого общества. Я мог оказаться в Чикаго, и там что-то могло произойти. Теперь произойдет что-нибудь другое». Итак, волею слепого случая путь его пролегал по землям Оклахомы. И пустынной была та земля, разве что на склонах круглых холмов, как и прежде, высились гиганты дубы, а под ними на возделанных полях равнин росли посеянные человеком кукуруза и хлопок. Высоко поднялись кукурузные стебли – выше сорняков, и урожай мог быть хорошим, а вот хлопчатник под тяжестью сорных трав медленно задыхался. Жаркая погода разгара лета заставила освободиться от некоторых условностей, принятых для человека цивилизованного общества, правда, брился он каждый день, но совсем не потому, что беспокоился за свою внешность – просто так ему было удобнее. А вот волосы свисали вниз неопрятными, длинными прядями. Однажды он решился и обрезал их ножницами. Его одеждой стали джинсы и рубашки с открытым воротом. Рубашки он менял каждое утро – старую выкидывал и надевал новую. Где-то он забыл свою серую «федору», но один из оклахомских универмагов помог обзавестись дешевой соломенной шляпой. Именно такие шляпы в жаркую пору предпочитали носить оклахомские фермеры. Где-то в полдень Иш пересек границу с Арканзасом, и хотя прекрасно понимал, что границы эти вещь весьма условная, неожиданно ощутил разительную перемену. Куда-то вдруг исчез сухой воздух равнин, и, словно в парную баню, окунулся он во влажную духоту. Разница в климате не замедлила сказаться на растительности, двинувшейся в наступление на дорогу и стены домов. Усы плюща и розовых кустов покачивались на окнах, свисали с карнизов и крыш террас. От этого казалось, что маленькие дома стали еще меньше и робко прячутся в зелени леса. Даже заборы превратились в зеленую живую изгородь. Исчезла четкая разделительная линия между бетонным полотном дороги и окружающим ее миром. Из каждой трещины на дороге пробивались зеленые ростки травы и сорняков. Не обращая внимания на строгие разделительные линии, выползли с обочины молодые побеги кустов черной смородины. В одном месте длинные усы вьюнка достигли осевой и там встретились с вьюнком, стелющимся с другой стороны дороги. Поспели груши, и он набрал их в одном из садов, внеся некоторое разнообразие в свою консервированную диету. Вторжение в чужой сад вспугнуло кормившихся упавшими плодами свиней. Ночь он провел в Норт-Литл-Роке.

Надежно запертые в свинарниках, умрут чемпионы выставок – призовые хряки. А в соседних с ними загонах, требуя мучное пойло, будут жалобно взвизгивать толстые поросные свиноматки. Но на многих фермах, невзирая на заборы, вырвется на волю годовалая молодь, и ничего ей не нужно будет от человека. В жару они находят у берегов рек невысыхающие лужи и закапываются там, и лежат в грязи, вздыхая от счастья. А стоит повеять в воздухе прохладой, они бредут в дубовые рощи и наедаются желудями. Сменится несколько поколений, и станут тоньше их ноги, будут острее клыки. Перед бешенством их разъяренного хряка поспешно отступят даже волки и медведи. Как и человек, поедают они мясо и птицу, клубни, орехи и фрукты. Они выживут.

Утром следующего дня, не прошло и часа в пути, как на выезде из маленького города вздрогнул Иш от неожиданности, когда взгляду его открылась непривычная теперь картина – выполотый огород и любовно ухоженный сад. Он остановился, пошел на разведку и впервые за все время пути нашел то, что с некоторым допущением можно было назвать социальной группой. Все они были черные – средних лет мужчина, женщина и маленький мальчик. Стоило лишь раз взглянуть на женщину, чтобы без сомнений сказать – скоро их станет четверо. Все они робели. Мальчишка прятался за спинами взрослых – ему было одновременно страшно и любопытно. При этом он не забывал что-то постоянно искать у себя в голове и, судя по достаточно красноречивым движениям, ничего иного, кроме вшей. Женщина тупо молчала, отвечая на вопросы, обращенные непосредственно к ней. Мужчина снял с головы соломенную-шляпу и нервно теребил пальцами ее обломанные края. Причиной тому жара или испуг, но по его блестящему лбу катились крупные капли пота. От смущения их более чем невнятный говор стал еще более невнятным, и Иш с трудом угадывал даже знакомые слова. Было ясно, что люди не знают никого, кто бы жил по-соседству, и вообще мало что знают, так как со времени катастрофы боялись или просто не видели необходимости уходить далеко от дома. Это была не семья, а союз трех оставшихся в живых. Целых три человека, вопреки всем законам теории вероятности, выжили в одном маленьком городе. Вскоре Иш понял, что стоящие перед ним люди страдали не только от вызванного катастрофой душевного потрясения, но в равной степени и от последствий системы запретов, узаконенных воспитавшей их социальной средой. Это выражалось в растерянности, смешанной с долей страха, и как в присутствии белого человека они жались друг к другу, с трудом вспоминая простые слова, робко прятали и отводили глаза. Не обращая внимания на явную растерянность хозяев, Иш из чистого любопытства решил посмотреть, как они устроились в новой жизни. Хотя все дома этого города были открыты для них, семья жила в неказистой лачуге, принадлежавшей до катастрофы женщине. Иш не стал переступать порога, но через раскрытую дверь увидел старую расшатанную кровать, под стать ей такие же стулья, сваренную из листов железа печь, засаленную скатерть на столе и мух, жужжащих над остатками ничем не прикрытой еды. Все, что находилось снаружи, выглядело намного симпатичнее. Сад, с гнущимися под тяжестью плодов ветвями фруктовых деревьев; поднявшаяся выше человеческого роста кукуруза, и даже маленькое тщательно ухоженное хлопковое поле, хотя за все сокровища мира Иш не смог бы ответить на вопрос, что они собираются делать с этим хлопком. Очевидно, что эти трое просто тянули привычную лямку, делая то, что должны были делать люди их мира, и в трудах этих находили себе спасение. Водились у них куры, и в загородке хрюкали свиньи. Стоило Ишу увидеть свиней, как откровенное и болезненное смущение хозяев стало настолько очевидным к не требовало долгих раздумий понять – свиньи эти перекочевали сюда из загонов соседа-фермера, отсюда и страх, что белый человек предъявит им счет за бессовестное воровство. А Иш попросил лишь немного свежих яиц и за дюжину вручил хозяину одну из своих долларовых бумажек. Подобный обмен произвел на них неизгладимое впечатление, и деньги были приняты с превеликим удовлетворением. Через четверть часа, исчерпав все возможности нечаянной встречи, Иш, к заметной радости хозяев, усаживался в машину. Какое-то время, не трогаясь с места, он сидел, положив обе руки на руль, и криво усмехался. «Стоит мне остаться, – думал он, – и здесь я стану вроде маленького царька. Черным это, конечно, не понравится, но благодаря усвоенным жизненным принципам, думаю, скоро они с этим смирятся. Будут выращивать для меня овощи, свиней и кур, а у меня скоро заведется корова или даже две. Они будут выполнять любую; какую я только потребую, работу. Да, здесь я бы мог пожить маленьким царьком». Но идея эта, быстро промелькнув, тут же, не оставив и следа, исчезла; и он стал думать о том, что черные приспособились к этой жизни гораздо лучше. Он, как нищий бродяга, жил подаяниями того, что оставила после себя цивилизация, а эти жили на земле, как жили всегда, кормясь трудами рук своих, создавая все, что требовалось им в этой жизни.

Из почти полумиллиона всевозможных видов насекомых, пожалуй, лишь несколько дюжин заметно испытали на себе последствия ухода человечества, и только три вида, известных науке как человеческие вши, оказались под угрозой полного вымирания. Настолько древним и благородным был сей союз, что удостоен чести стать одной из самых характерных черт человека, отличающих его от всех прочих особей животного мира. Антрополога утверждают, что изолированные друг от друга племена чешутся, ловят и страдают от одного и того же вида паразитов, и одновременно с этим отмечают, что человекообразные по всем законам должны переносить те виды паразитов, которые обитают в местах их рассеивания. Появившись на свет сотни тысяч лет назад, вши удивительно достойно приспособились к тому миру, который называется человеческое тело. Существуют они тремя племенами, каждое из которых считает своей законной вотчиной определенную и строго обозначенную территорию: волосы, одежду и интимные места. Несмотря на расовые и этнические различия, сия триада прекрасно сохраняет баланс сил, демонстрируя своему хозяину яркий пример возможности мирного сосуществования. Следование такому примеру оказало бы честь любому человеческому сообществу. Но в способностях такой идеальной адаптации к человеческому телу вши пренебрегли возможностью приспособиться к миру другого живого организма. Вот почему падение человека в конечном итоге стало и их крушением. Чувствуя, каким холодным и неприветливым становится их мир, вши выползали населить другой – теплый и гостеприимный, не находили его и умирали. Какой жалкий финал миллиардов живых организмов. Мало кто всплакнет на похоронах Человека Разумного. Canis familiaris, что означает «собака обыкновенная», как личность, наверное, издаст два-три жалобных стона, но как представитель вида, вспомнив все пинки и проклятия, чрезвычайно скоро успокоится и побежит присоединяться к своим диким собратьям. Ну а Человеку Разумному останется лишь утешать себя мыслью, что на его похоронах будет трое воистину искренне скорбящих.

Стоило подъехать к мосту через бурно несущую свои коричневые воды реку, он обнаружил, что единственная полоса, по которой собирался он добраться до Мемфиса, наглухо перекрыта развернутым поперек дороги трейлером. Чувствуя себя как плохой мальчишка, который знает, что за свой дурной поступок будет примерно наказан, но неспособный отказать себе в удовольствии сделать гадость, Иш, не обращая внимания на дорожные знаки, перебрался через железнодорожные пути на встречную полосу и поехал в Теннесси по дороге, которая в добрые старые времена должна была вести законопослушного гражданина в Арканзас. Но так и не встретив никого из этих законопослушных граждан, весьма быстро добрался до Теннесси и все по той же встречной полосе выехал с подъездных путей моста. Встретивший его тишиной безлюдный Мемфис мало чем отличался от уже виденных городов, разве что южный ветер нес с собой дух зловонных испарений, осязаемо поднимающихся над густонаселенным районом Бил-стрит. Если это стало отличительной особенностью южных городов, Иш не хотел больше ни одного из них. И желая снова и как можно скорее оказаться в сельской местности, он увеличил скорость. Еще не скрылись за горизонтом очертания Мемфиса, как южный ветер принес с собой тучи, а вместе с тучами проливной дождь. Ехать под дождем занятие скучное, утомительное, неблагодарное, а так как спешить ему было особо некуда, Иш укрылся в мотеле на краю ничтожного городка, даже не потрудившись узнать, какого именно. Газ на кухне горел голубым ровным пламенем, и он приготовил свое традиционное блюдо – яичницу. Большая яичница из хороших свежих яиц всегда удовольствие, но, покончив с ней, Иш ощутил какое-то невнятное беспокойство. «Стоит подумать, – сказал он себе, – все ли я ем, что положено есть нормальному здоровому человеку?» Возможно, ему придется не полениться и заехать в аптеку для приобретения каких-нибудь витаминных таблеток. Позже он выпустил Принцессу, и та совершенно неожиданно и без предупреждения бесследно исчезла в косых струях дождя, и о продолжении ее существования Иш мог лишь догадываться сначала по протяжному подвыванию, а потом, когда она напала на след, по звонкому отрывистому лаю. Он был глубоко возмущен, по опыту зная, что может прождать и час и больше, пока Ее Величество не удовлетворит все свои желания и не соизволит вернуться. Вернулась Принцесса не через час, а несколько раньше, при этом страшно попахивая скунсом. Он запер ее в гараже, и там собака жалобным и одновременно горьким воем демонстрировала свое отношение к воистину постыдному поведению человека. Продолжая испытывать беспокойство и нечто подобное томлению духа, Иш улегся в постель. «Должно быть, это последствия нервного потрясения, о котором я просто не задумывался. Или это одиночество доконало совсем, – думал он. – Или, может быть, секс поднял свою уродливую голову?» Стресс способен сыграть с человеком весьма злые шутки. Он вспомнил кем-то рассказанную историю про человека, у которого на глазах в дорожной катастрофе убило жену, и человек этот месяцами не испытывал никакого полевого влечения. Мысли его вернулись к неграм. Женщина – далеко не молоденькая, да к тому же на сносях – вряд ли могла возбудить в нем даже отдаленный намек на желание. Потом он стал думать об их образе жизни, о том, как инстинктивно сделали они правильный выбор, найдя в земле свою защиту и спасение, и даже немного позавидовал им. Потом Принцесса завыла из гаража, и, обругав ее последними словами, человек отвернулся к стене и заснул. Но и утром Иш не перестал чувствовать беспокойство и неутоленную жажду того, о чем не имел ни малейшего представления. Ветер продолжал гнать по небу рваные, низкие облака, но дождь на какое-то время прекратился, и он решил не трогаться в путь, а пойти просто прогуляться. Перед тем как выйти, открыл дверцу пикапа, и взгляд его неожиданно остановился на бесполезно пролежавшей в машине, с тех самых пор, как он покинул Калифорнию, винтовке. Без каких-либо определенных целей Иш повертел ее в руках, а потом сунул под мышку и, посвистывая, зашагал по дороге. Принцесса, низко опустив голову, трусила в нескольких метрах сзади, потом учуяла след и, вероятно забыв о недавних унижениях, с радостным лаем скрылась за холмом.