Текст книги "Смена. Военный дневник подполковника Джордже Аничича"

Понедельник, 12.04.1999

Меня осторожно разбудил Милан. Как будят тень или кого-то сильно уважаемого. Достаточно было тихо назвать моё имя – и я открыл глаза и посмотрел на часы. Было 7.30. Я вскочил. Ненадолго забежал в ванную и вышел в гостиную. Нада уже заварила кофе и чай, пожарила яйца. На столе, кроме того, был русский салат и варёная ветчина. Тороплюсь. Поел немного. Содержимое стола выглядело нереально, как натюрморт. На дежурство прибыл вовремя. Раньше других. Подойти к технике было трудно. Милан дал мне резиновые сапоги. Грязь, липкая сремская грязь. Сегодня ночью бомбили Панчево, Нови-Сад, Крагуевац, Крушевац… Дани мне сказал, что во время дежурства они излучали три раза по 5 секунд. Получали оповещение по целям с командного пункта Бригады. П-18 их не видела, радаром СНР их тоже не нашли.

Дани мне сказал, что Носков струсил. Над ним находились 6–8 целей на дальности 8–10 километров, а он побоялся вести поиск. Его уже однажды обнаружили, и теперь ему страшно. Носков молчал, а другие вокруг стреляли.

Гадальный маятник Варги предвещает, что сегодня или завтра вторая смена должна стрелять и сбить самолёт. Это моя смена. По прибытии моей смены приказываю проверить ориентацию СНР и пусковых установок, а также микропереключатели, которые мы ночью заменили. Идёт дождь. Мне предложили маленькие пирожные, которые кто-то принёс в обувной коробке. Я поблагодарил и отказался. В 8.12 Лука Трговчевич объявил переход в готовность № 2. Проверяем технику.

В этот день родился мой отец. Если бы он был жив, следовало бы поздравить его с днём рождения и пожелать долгих лет. Теперь некого поздравлять. Надо позвонить Данке и попросить её пойти в церковь и зажечь свечу отцу. Я его очень любил. Жаль, что этого человека, моего создателя, я больше не увижу.

При проверке ориентирования техники выяснилось, что отклонение УНВ от севера составило 1 градус. Не хочу ничего трогать, потому что это не настолько важно при поиске целей. Дождь продолжается. Для меня гораздо важнее ориентация пусковых установок. Этим сейчас и занимаемся. Я предложил Дани пойти к Милану, чтобы помыться и поспать. Не знаю, пойдёт ли он туда. Моё дело предложить.

Закончили проверку ориентирования второй пусковой установки. Отклонение три тысячных по шкале панорамы. Запрещаю её трогать, потому что она работает с 4 ракетами. Отклонение 10,8 минут, а допуск 15,0. Идём на первую пусковую. Отклонение одна тысячная, в норме. С 11.00 должны были перейти в готовность № 1.

Сегодня второй день Пасхи, утром бились яйцами с Малетичем. Два-один в его пользу. Смеёмся. Малетич держит яйцо, которым разбил два моих.

Во время устранения неисправности на УНВ я встал на колесо. Оно провернулось, и я оказался в воздухе. Упал в лужу. Счастье, что не упал на прицеп. Я бы весь переломался. В результате всё обошлось. Очистил браслет часов. Всё в грязи, как и правое колено. Жду, когда высохнут брюки, чтобы почистить их щёткой. Дани, наверное, у Милана. Спит. Я не мог ему не предложить. Спим с ним поочерёдно на одной кровати с самого начала войны. Может быть, Милан и Нада считают, что я не прав, но по-другому я не могу. Потерпят.

Около 10.00 мне позвонил командир инженерного подразделения подполковник Станисавльевич и спросил, где будет следующая позиция после той, которую он сейчас оборудует в Дече. Эту он обещал сегодня закончить. Около 16.30 я разговаривал с Дани и передал ему эту информацию.

Второй день Пасхи. В субботу, когда мы ещё были в Попинцах, Малетич хотел побывать дома в Голубинцах. Отложил до воскресенья, до Пасхи. Но в этот день у нас был перевод техники и передислокация. Мы переместились в район деревни Карловчич. Ему было обидно, что не получилось попасть домой.

Сегодня я пришёл на дежурство в резиновых сапогах. Мои форменные сапоги сушатся у Милана. Сегодня или завтра, говорит гадальный маятник Варги, предстоит снова стрелять. Готовит нас психологически. Малетич говорит, что несправедливо, что только Николич и Дани получили звания, а Николич ещё и орден. Нельзя допустить раздор и разлад между людьми. Говорю ему, что, наверное, в Бригаде идут на это, чтобы уберечь нас. Поэтому не публикуют наши имена и не поднимают до небес. Я чувствую, что война скоро закончится, и тогда мы все будем достойно вознаграждены. Позвонил интендант подполковник Йоксимович. Сказал, что отправил мне катушку ПТК-кабеля для взвода связи и обед. Он должен отвезти Военно-медицинскую академию Вучковича, который сломал руку. Как, когда и какую – не знаю.

Техника работает, и лучше как можно меньше быть на связи. Осторожность есть мать мудрости. Ветер дует довольно сильно и быстро сушит сремскую равнину. Подсохло и вблизи техники, нет прежней липкой грязи. На ДЭС счищают сажу. Малетич увязывает кабели. Я сижу на ступенях лестницы кабины и пишу. Сказал поручику Йовичу, что нужно с машиной, которая привезёт обед, переправить подполковнику Байичу камеру ТОС, чтобы он отправил её в Институт.

Кто-то говорит: „В каждой деревне мы будем по 2–3 дня“. Я рассуждаю вслух: „В Среме 125 деревень. Обалдеть. Это когда же тогда закончится война?!“ Все смеются. С каждым днём войны в нас всё меньше робости и страха. Приказал прапорщику Йовичу проверить состояние имитатора излучения и доложить мне. Мы должны в любой момент быть готовы. Нас ждёт неизвестность.

Уэсли Кларк заявил, что в НАТО всех очень удивила живучесть нашей ПВО, тактические действия и маневрирование. Я думаю, что есть ещё резерв в разнообразии тактических действий. Один из них – оставить работающую П-18 на прежней позиции, когда мы перемещаемся. Пусть думают, что мы ещё здесь. Тем более что мы с неё излучали. С этой позиции ночью Дани три раза излучал по 5 секунд, не имея целей на экране П-18. Это плохо. Что сделано – то сделано.

Данка вчера мне сказала, что разговаривала с моей сестрой Любицей. Она напугана и заплакана. В Италии мощная пропаганда. Переживает за меня. Данка ей в шутку сказала, что у нас еды достаточно. „Не важно“, – ответила ей Любица. Узнаю свою сестру, она не изменилась. Дети все в порядке. Бояна восстанавливается после операции.

Сегодня заседание министров иностранных дел НАТО. Заседает и группа G8. Ждём результатов. Венгры уже второй день не пропускают через свою территорию 70 грузовиков с гуманитарной помощью из России. Если дойдёт до крупной войны, то русские им это припомнят. Говорят, что проверяли каждый ящик, каждый пакет. Стало известно, сколько времени требуется, чтобы перенацелить русские ракеты на страны НАТО в Европе. Речь идёт о 12 минутах для Великобритании. Для остальных стран ещё меньше. Сегодня Союзная скупщина (парламент СРЮ – Прим. перев.) должна утвердить решение Правительства о вступлении в союз с Россией и Белоруссией. В январе мы получили особый статус специального наблюдателя в этой союзной организации. Я уверен, что если нас со всех сторон окружит НАТО, то когда-нибудь опять на этой земле будет война. НАТО не успокоится, пока мы будем зоной влияния России. Мы отрезаны от России территорией Венгрии.

Дождливый день превратился в солнечный. Дует ветер, и это хорошо. Малетич говорит, что хотел работать в Батайнице, а они разбили аэродром. Неудобно ему ехать из Голубинаца в Яково. Я предлагаю ему в Якове построить жильё. Смеётся. Говорит: „Могла бы местная община Яково и участок выделить каждому“. „Могли бы и в Белграде дать квартиру“, – отвечаю я шутя. „Хрен дождёшься!” – прокомментировал он.

Небо чистое, голубое, с одинокими белыми облаками, которые как будто хотят нарушить эту синеву. Мне это показалось очень красивым. Наслаждаюсь. Спокойно на душе. Так должно быть всегда. Волф опять играет в тетрис. Солдат-резервист Славиша расположился в середине кабины электропитания, у них хороший тандем с Малетичем. Земля почти просохла. Теперь не нужно пробираться по грязи. Доктор Джукич ещё не пришёл. Он должен перевязать палец Муминовичу и принести мазь для ног Малетичу. У него раны на ногах от пота и сапог.

Уже третий день албанцы нападают на наши пограничные переходы. Их разбили, вероятно, с большими потерями для них. Олбрайт предложила продолжить воздушные удары, пока не будут достигнуты их цели. Больная и сумасшедшая. Пентагон и ЦРУ критикуют её за то, что она не прислушалась к предупреждению о том, что Югославия не Ирак. Будут перемены. Я бы хотел, чтобы медведь пришёл в гости и к ним в дом – к умалишённым творцам нового мирового порядка.

Мы ещё не восстановили привод по углу места, а уже 14.15. Опять бьёмся варёными яйцами с Малетичем. Разбил ему переднюю часть яйца, а он мне заднюю. 4–2 в его пользу. Никак не могу сократить разницу в счёте. Из Шимановцев от Зорана, который нам установил связь, получил зажигалку в виде мобильного телефона и химический карандаш его фирмы. И то, и другое я ещё использую. Прибыл обед. Понимаю это по пикапу, который приехал на позицию. Стоименов отнёс им камеру ТОС. Отвезут её в Прогар Байичу для ремонта. Хорошо, что они не летают днём. Мы уже давно не спали. Даю Лукичу ключ от моего служебного „кеца“ (от серб. „кец“ – единица, кол; малолитражный легковой автомобиль «Застава 101» – Прим. перев.). Нужно взять из него несколько подшипников для пикапа. Возвратит мне его, когда в 16.00 придёт смена. Должен изготовить дубликат ключа зажигания, потому что этот треснул. Варга ещё не привёз топливо, хотя должен был ещё утром доставить на позицию две бочки.

В 13.00 из лагеря пришли Тиосавлевич, Голубович и Янкович, потому что возникла неисправность в системе управления антенной. На командном пункте Бригады полковник Станкович. Около 18.00 неисправность на приводе устранена. Были повреждены три провода в кабельном жгуте на УНВ. Заменили на новые. Кроме того, в блоке УК-64 привода антенны сгорели некоторые резисторы. Дани после дежурства отправился к Милану, чтобы найти электрика. Там он пообедал, помылся и побрился. Рассказал им, сколько раз был женат его отец. Двадцать три раза! Поразительно! Милан попросил меня сходить к местному художнику-любителю Обраду. Хочет мне и Дани подарить картину, посвящённую уничтожению F-117А. Он не представляет себе, как выглядит самолёт и ракеты, которые его сбили. Я показал их ему в разных номерах журнала „Армия“. Просматриваю почту. Црнобрне нужно свезти Седлака в Огар по каким-то делам. На днях Лукич и Стоянович не нашли его в казарме.

Примерно в 18.10 я лёг спать. Около 21.45 меня по телефону разбудила Данка. Я немного нервничал. Не люблю, когда меня будят. Говорит мне, что волнуется. Слышит грохот, но толчков в Белграде не чувствует. В воздухе ощущается запах бензина или чего-то подобного. Снова бьют по Панчево. Кто знает, что они там натворили. У Данки старая болезнь или слабость – часто её телефон недоступен (много с кем-то болтает). Не могу заснуть и встаю. Нада сварила компот. С удовольствием его пью. Данка была в церкви и зажгла свечи отцу и всем умершим и живым.

В дом вбегает Милан и сообщает, что всё небо красное от взрывов снарядов. Мы с Надой вышли на улицу. Вижу и слышу, что это бьют „Бофорсы“, „Праги“ и зенитные пушки 20/3. Что-то обстреливают. Самолётов не слышу. Они если и есть, то гораздо выше. Вероятно, поступила информация о налёте „Томагавков“. Неизвестно, кто ведёт боевые действия и откуда поступила информация. Это случилось примерно в 22.15, а потом ещё раз в 22.35. Милан увидел, что я сильно не реагирую, и сказал, что это, наверное, уже привычка. Это комплимент. Нада взволнована. Говорит мне: „Чадо моё, ты уходишь на дежурство на всю долгую ночь. Как мать молю всех святых, чтобы ты остался жив. Когда всё закончится, напейся с коллективом и спи пять дней, если нужно“. Может быть, прислушаюсь к её совету.

Первый раз с начала войны пытаюсь связаться с сестрой. Получилось с третьего раза. Рад её слышать. Дети выхватывают у неё трубку. Поговорил немного с обеими племянницами. Сандру поздравил с 17-летием. Уже большая девочка. Бояна восстанавливается и прибавила в весе. Она младше Сандры на 2 года, а весит на 4 килограмма больше. Говорит мне: „Я должна наверстать в школе всё, что пропустила“. Сестра мне сказала, что у них развёрнута очень мощная пропагандистская кампания, которая широко распространяется по Европе и за её пределами. В городе Авиано паника. Писали много вздора и нелепостей, когда был сбит F-117А. Говорю ей, что у неё есть брат герой. Она всё сразу поняла. Говорит мне сквозь слёзы: „Я это чувствовала“. Спросила, знаю ли я, что авианосец „Энтерпрайз“ находится в Адриатике. Я ухмыльнулся и сказал, что он следующий на очереди. Дети поздравили меня с днём рождения. Сестра была счастлива, что услышала меня. Пайче болеет. А мой друг детства автомеханик Стева думает вернуться с женой Сладой и дочерью обратно в Югославию. Олбрайт пообещала, что бомбардировки будут продолжены до 24 апреля – до 50-летия НАТО. В Вашингтоне готовятся к торжествам. Она хорошо говорит по-сербски, потому что до 12 лет жила в прежней Югославии. Я заметил, что звонки телефона и долгие разговоры меня раздражают. По несколько часов в день я слушаю телефон, рука сжимает трубку. У меня побаливает рука и ухо – вероятно, проявляются последствия.

Одеваюсь и ухожу. По привычке ищу своего друга – фонарик. Но его со мной нет. Понимаю, что оставил его у Сенада в лагере. Надеюсь, что его никто не возьмёт. Обычная конструкция, маркировка 1996 года от Мартинаца, и до сих пор работает. По пути я встречаю милицию. Здороваюсь. Иду через два пункта деревенского караула, которые содержат стрелки-дружинники. Приветствуют меня. Тороплюсь на дежурство. Ночью с 0.00 до 8.00 моя смена.

Вторник, 13.04.1999

Прихожу на огневую позицию. Автобус со сменой уже прибыл. Дани мне сообщил, что излучал до полуночи по полторы минуты несколько раз. Один раз непрерывно 30 секунд. Спрашиваю, зачем он это сделал. Мы договаривались, что излучением СНР ищем только то, что видит наша РЛС П-18. На активный поиск его спровоцировал полковник Станкович. Я думаю, что в Бригаде стало проявляться недоверие. Возможно, для этого есть причины, но они точно не в нас. Мы сбили один самолёт, шесть раз передислоцировались и честно делали всё, что должны. Если П-18 не видит цель, то и СНР ничего не увидит. Это всё предстоит проанализировать после войны. Кто-то сказал: „Неправильно, когда не излучаем и не ищем что-то, что видит только Вучкович и никто больше“. В одну из ночей мы подсчитали – в воздухе было 50–60 крылатых ракет. А если бы мы излучали и нас уничтожили, то нас назвали бы непрофессионалами и глупцами. Какое противоречие!

Станкович запросил у меня некоторые данные, я ему их предоставил. После этого мы замедлили вращение РЛС П-18 и к 00.45 полностью остановили её. В разговоре с капитаном Вучковичем я сказал, что глупо искать цели радаром СНР, если П-18 не видит целей. Только обнаруживаем себя напрасно и открываем свою дислокацию. Он подтвердил мою правоту. Снимаем высокое напряжение на передатчике команд и питание с пусковых установок. Нет необходимости работать, когда в воздухе пусто. Чёрт возьми, сегодня у меня 41-й день рождения. Начинается 42-ой год жизни. Ни много ни мало. Лучшие годы. Хотя для того, чьи это годы – они всегда лучшие. Не время думать об этом. В голове проходит вся моя жизнь. Это целый роман. Майор Стоименов разговаривает с Вучковичем. Он инструктирует его, как обнаруживать цели и в каких режимах РЛС. Борис идёт к Любенковичу на П-18, чтобы проверить всё записанное. На часах 1.45. Медленно идёт время, а ситуация в воздухе мне неизвестна. Наша РЛС П-18 молчит. Значит, нет проблем. Моя смена дремлет в разных позах. Как в детском саду – кого где застало. Монотонный звук работающей кабины. Я закурил сигарету. Я бы сейчас выпил кофе – средний двойной. В последнее время пью только такой.

Выхожу в прохладу ночи. Зябко. Сенад следит за телефонами. На улице встречаю солдата Славишу – осматривает дизель-генератор. Он потребляет 20 литров масла в день. На днях были ремонтники, чтобы посмотреть, в чём дело. Работы много. Скорее всего, будет работать в таком состоянии до конца войны или до какого-то очередного перемирия.

Сима, полковник в отставке, достойный человек. Когда его сын сообщил, что получил повестку на войну – он протянул ему руку и поздравил. Сказал крестьянам: „Люди, мой сын идёт на войну. Если понадобится, то отдам трактор и всё, что понадобится для защиты страны“. Поступает, как настоящий офицер.

Варга сказал, что его маятник говорит о том, что война будет продолжаться. Что введут наземные силы и будет горячо. Что мы в середине июня вернёмся в Яково. Война разрастётся, возможно до новой мировой. Вчера Союзная скупщина утвердило предложение Правительства о присоединении к союзу России и Белоруссии. Идём к новой поляризации мира. Так и нужно. Иначе будет безумный гегемонизм. Тогда бы уже никто не стоял у Запада на пути. Не мы ли в этом регионе защищаем Европу и мир, человеческое достоинство и свободу, международное право и Объединённые нации? Великие мысли, великие деяния, а на самом деле дерьмо и обычный фарс. Диктат. Это настоящая правда о состоянии дел в мире. Снова поиск части чужого неба и достояния других народов. Кто следующий на очереди? Кто следующий будет плакать, оберегать мосты и бояться? Как я хочу, чтобы создатели нового мирового порядка на Западе почувствовали хотя бы часть страданий этого народа. Какая мать их рожала, и с каким сердцем? Строят свою жизнь на несчастьях других людей. Они безбожники. Это не имеет ничего общего с жизнью. Это всё проклятые деньги – товар, как и все другие. Но из-за них воюют и погибают. Безумие!

Дежурство заканчивается в 8.00. Я иду в школу, чтобы встретиться с Црнобрня. Коста готовит кофе. Как обычно – двойной средний. Бора мне сказал, что Драганич сегодня ночью стрелял и сбил два СВВП „Си Харриер“. Один нашли в Боснии, а другой ещё не обнаружен. Пилот не успел катапультироваться. Возле самолёта нашли обгорелое тело. Меня бы не удивило, если бы оказалось, что им блокируют кресла катапульты, как во Вьетнаме, где они массово покидали самолёты. У Милана и Нади Бора помылся. Пьём кофе и завтракаем. Потом уезжаю в Огар. Получаю сообщение от Армуша, что нужно встретиться. Договорились о встрече в Огаре у Дотлича.

Я принёс почту и напомнил Седлаку, что в лагере всё должно быть сделано. Тупо смотрит на меня, весь бледный. Он только вчера присоединился к дивизиону. „Всё будет сделано“, – говорит мне.

Прапорщик Барвалац сообщает мне, что на „Урале“ батареи наведения ракет, вероятно, сломался карбюратор. Камеру передал подполковнику Поповичу, как он сказал: „…тому тощему из учебного центра“. Он мой добрый приятель, хорошо его знаю. Барвалац ведёт меня, чтобы показать лагерь. Всё приведено в порядок. В воздухе приятный запах – готовят фасоль. Обращаю его внимание, что караульный на входе должен быть вооружён и иметь боеприпасы. Нас предупредили о действиях диверсионно-террористических групп. На обратном пути встречаю Армуша. Говорю ему, чтобы ждал меня в Печинцах через час. Дотлича в лагере я не нашёл. Ко мне подошли резервисты-тыловики и поздоровались за руку. Спросил их, отдохнули ли они. Говорят, что да.

Я сел в машину и уехал. Проезжаю мимо дома Жики. Остановился, чтобы поздороваться. В это время появляется парикмахер Миланка, мужа которой я отругал той ночью, когда мы обустраивались в Огаре. Пригласила на кофе. Я отказался, потому что меня ждёт Армуш, и я спешу. Сказала мне, что я почти не изменился. Только прибавилось седины с того времени, как мы виделись последний раз, 7 или 8 лет назад.

Еду дальше. На въезде в Печинци жду Армуша. Через Штаб территориальной самообороны нужно получить талоны на 400 литров солярки. В штабе у председателя общины узнаём, что они больше не отвечают за топливо. Теперь за талонами нужно обращаться в полицию. В отделе полиции Ковачевича не оказалось. Он в Митровицах. Талоны получить не можем. В целом процедура непонятная, и не ясно, как решать эту проблему. Я подарил председателю общины и полицейским журнал „Армия“. Отличное сотрудничество. Мы отказались от предложенного сока и уехали. Армуш поехал домой в Шимановци, а я – к Пошарацу. По пути свернул, чтобы сделать дубликат ключа зажигания для автомобиля. Мне его делают вручную, потому что станок отсутствует. От Пошараца звоню сыну. До сих пор я ему не звонил, а теперь очень захотелось. Он пришёл быстро. Мы поцеловались. Он горд мной. Говорит мне, что по вечерам сидят на улице с друзьями и ждут, когда собьём ещё кого-нибудь. Парню семнадцать лет. Сказал, что понемногу учится. Говорю ему, что война когда-нибудь закончится. Обязательно должна закончиться. Подошли наши соседи Нана и Миле Вауш. Целуют меня. Спрашивают: „Где ты был, человече? Не видели тебя 2–3 года. Ты не изменился“. На заднем сидении машины они увидели журнал „Армия“. Они его попросили у меня, и я им подарил. Пятого номера нет. Последний отдал сыну, у меня их было всего 2 или 3 экземпляра. Сыну понравился мой военный псевдоним. Тороплюсь домой. Спросил сына, есть ли у него деньги. Он ответил, что есть 5 динаров. Даю ему 100 динаров на расходы. Еду в дом Милана. Данка и Наташа уже там. Пьём кофе. Я был очень уставшим и меня клонит ко сну. Лёг в гостиной и проспал час крепким сном. Меня разбудил Обрад. Принёс ещё незаконченную картину, чтобы я посмотрел. Он хочет мне её подарить после завершения. Данке понравилось.

Обедаем наспех. Данка мне упаковала торт, чтобы я отнёс сослуживцам. Они были в восторге, когда я его принёс. Пришла вся смена – с имитатора, с РЛС и караульные. Каждому досталось по кусочку торта. Всем понравилось. Я не попробовал, потому что не могу. Странно это, хотя я знаю, что сделано именно для меня и с любовью. Данка заметила, что у меня плохое настроение. Нет, я просто устал. Все меня целуют и поздравляют с днём рождения. Спрашивают меня, какой по счёту? Я не скрываю, как говорит Малетич.

Паульевич с командного пункта спросил меня, отдыхал ли я. Ответил ему, что отдыхал. А на самом деле нет. Когда я не на дежурстве, то время летит быстро. А когда в смене, то оно не торопится. Пробую уснуть в кабине УНК. Не получилось.

В 17.02 нас перевели в готовность № 1 для обеспечения дежурства в системе ПВО. Обстановка была довольно спокойная. Это всё больше входит в привычку.

Сегодня в Осло встречаются Иванов и Олбрайт. Будут искать политическое решение. Говорю Сенаду, что это может продлиться до 24 апреля, когда будет 50-летие НАТО. Тогда выберутся из балканской грязи, объявят, что во имя мира отказались от дальнейших действий, чтобы всему миру показать свою „гуманность“ и неагрессивность альянса. Хотелось бы, чтобы это было именно так. В новостях сообщили, что ночью били по Военно-медицинской академии в Белграде, ранены 16 пациентов. О чём договорились в Осло, мы, возможно, никогда не узнаем. Сегодня ночью возле своего дома убит Славко Чурувия, главный ответственный редактор журнала “Воскресный телеграф“. Наверное, много знал или узнал о чём-то очень важном.

Люди из моей смены пытаются снять с нитки обручальное кольцо Бориса. Сразу не получается. Все по очереди пробуют решить этот ребус. После нескольких попыток получается.

По радио сообщили, что прошедшей ночью ПВО нанесли врагу огромные потери, сбито 10 крылатых ракет. Идёт дождь, делает липкой сремскую глину. Какое-то время я сидел под дождём и наслаждался прохладой дождевых капель, которые освежали моё лицо. Когда-то я любил дождь и время после него.

Ещё по радио сообщили, что сербские силы безопасности вошли в северную Албанию. Может быть это договорённость? Кто знает. Нужно выдержать и остаться живыми. Каждая война заканчивается миром, и сейчас так будет. Пока сижу в кабине – думаю, что мы расставили сети, как паук. Мы ждём жертву, чтобы потом одним впрыском яда безжалостно убить её. Никто не комплексует по этому поводу. Убить, чтобы не убили тебя. Правило войны. Опять природа. И опять теория выживания Дарвина. Жестокая, но справедливая. Общее мнение – блок НАТО завёл Европу в тупик.

Я забыл, что около 16.30 получил сообщение на пейджер: „Папа, поздравляю тебя с днём рождения. Влад“. В этой заварухе он или вспомнил об этом только теперь, или ему сейчас мать напомнила. Кто знает?! В прошлом году привёз мне подарок. Это был виски, насколько я помню. Когда я доставал деньги, чтобы дать ему, он увидел мой пейджер и попросил дать ему номер. Я дал.

В 19.30 неожиданно пришёл доктор Джукич, чтобы проверить состояние здоровья расчёта. „Мы в порядке, нас трахают, как мы хотели“, – шутя комментирует Тиосавлевич. Все засмеялись. Отправляю доктора к Малетичу, балагуру и шутнику. Ему чего-то не хватает, не знаем чего.

Читаю письмо Данки, отправленное мне с вещами через моего однокашника Матиевича ещё 3 апреля. Оно дошло до меня только на днях. Сегодня вспомнил о нём и взял его на дежурство. Ничего нового в письме не было. Момент её слабости и некоторые дилеммы. Это всё, что я понял. Сегодня днём я наблюдал за ней украдкой. Она окрепла духом. Не рассуждает больше о причинах и сути войны. Она больше хочет понять, что было причиной наших ссор. Но сейчас и здесь я не хочу думать об этом.

Стоименов сегодня нарушил данное слово. Обещал, что не будет мыться до конца войны. „Я устал, слишком долго длится война“, – говорит он. Мы все смеёмся: „Разве это долго – около двадцати дней войны?“ Странный обет.

В 14.30 в Добановци, наконец, прибыла русская гуманитарная помощь. Прибыло 68 грузовиков. Неизвестно, где на протяжении 2000 километров пути потеряли остальные.

В 20.10 нас перевели в готовность № 2. Невероятно. После внезапного сигнала телефона все машинально схватились за каски. У всех промелькнуло – мы начинаем охоту или на нас начали охотиться? Не могут поверить, что я приказал выключить технику. А потом вздох облегчения – это правда.

Начали ужинать. Борис говорит: „Ещё видно“. Забавно. Будем в темноте, потому что экономим топливо. В 23.40 объявили готовность № 1. Есть цель на азимуте 270, дальность 85 км. Пара. Через некоторое время получаем сигнал „Воздушная тревога“ – идут „Томагавки“. Кто сегодня ночью будет для них мишенью? Безошибочная память ведёт болванку металла и взрывчатки, чтобы уничтожить что-то и где-то в каком-то городе, который сейчас напуган сиренами и спешит в убежища.