Текст книги "Родители и взрослые дети. Как разрешить конфликты и восстановить отношения"

Движение к пониманию

Для того чтобы терапия продолжалась, обе стороны должны взять на себя некоторую ответственность за ее динамику.

Сеанс продолжался.

Я:

– И я полагаю, Лиза, что ваше беспокойство о том, есть ли у вашей матери собственная жизнь, связано с чувством ответственности за ее счастье. Может быть, ваш гнев – это своего рода защитный экран против чувства ответственности за нее.

Лиза:

– Возможно. Мне нужно это обдумать.

Я:

– Итак, Софи, получается, что, если вы не можете или не желаете выполнить просьбы Лизы, это заставляет ее чувствовать, что вы слишком нуждаетесь в эмоциональной поддержке и зависимы от нее в своем счастье. Я понимаю, что вам так не кажется, но для нее это так.

Софи:

– Не думаю, что это правда. Это правда, Лиза?

Лиза:

– Да! Именно это я и пытаюсь тебе сказать последние три года. Не то чтобы ты плохая мама. Ты была отличной мамой, и в тебе есть многое, чем я восхищаюсь. Я просто чувствую, что с тех пор, как вы с папой расстались, ты ожидаешь, что я заполню эту пустоту, а у меня нет ни малейшего желания этим заниматься.

Тот факт, что Лиза признала Софи не просто неплохой, но отличной мамой, позволил состояться совсем иному разговору. На кону больше не стояла защита ценности Софи как матери. Акцент сместился на необходимость согласовать условия будущих отношений. Это также позволило Софи совершить своего рода прорыв в своей способности перейти от защиты к эмпатии.

Софи:

– Правда? Прости, дорогая. Ты не несешь ответственности за мое счастье. Ты просто все время так злишься, что я перестала понимать, как с тобой разговаривать.

Я:

– Я считаю, что здесь мы имеем дело с порочным кругом. Лиза начинает с разумной просьбы ограничить общение; эта просьба заставляет вас, Софи, чувствовать себя оскорбленной или отвергнутой, поэтому вы возмущаетесь или игнорируете ее. Это вынуждает Лизу беспокоиться о том, что вы не можете смириться с ее независимостью. Что вызывает у нее чувство вины – и она отвечает на это гневом или критикой. А вы, Софи, чувствуете себя брошенной, и дальше все нарастает по принципу снежного кома. Я полагаю, что вам необходимо прийти к соглашению о том, что вы, Софи, в будущем будете более чутко реагировать на просьбы Лизы, а вы, Лиза, будете работать над тем, чтобы излагать эти просьбы как можно более мягко. Это контур обратной связи, потому что вы обе вносите в него свой вклад. Цель состоит в том, чтобы разорвать этот порочный круг: сменить свою реакцию на что-то, больше соответствующее подспудным эмоциям другого человека.

Я знал, что, какими бы объяснимыми ни были претензии Лизы к своей матери, она была не совсем права насчет нее. Софи действительно скучала по дочери, и я мог понять почему: Лиза была веселой, умной и проницательной. Но Софи была сильнее, чем полагала дочь. У нее действительно была своя жизнь с хорошими друзьями, участием в двух книжных клубах и регулярными уроками итальянского языка в местном колледже.

Почему же она не имела возможности высказать свое мнение в отношении того, как часто им следует общаться? У родителя и отчужденного взрослого ребенка совершенно разные цели. Проще говоря, большинство родителей хочет проводить со своим взрослым ребенком как можно больше времени. Но цель отчужденных взрослых детей состоит отнюдь не в этом, а в том, чтобы жить полноценной жизнью счастливого, здорового и свободного человека. В этой связи взрослые дети должны действовать постепенно, так как психологическая территория, на которой они пытаются сориентироваться, довольно сложна.

Для того чтобы терапия продолжалась, обе стороны должны взять на себя некоторую ответственность за ее динамику.

Софи смогла быстро разобраться в том, как ее поведение способствовало потребности дочери держаться на расстоянии. Это тоже явилось показателем ее силы. Но она определенно могла вести себя как жертва, и это нужно было изменить. А Лизе необходимо было научиться реагировать на свои чувства вины и беспокойства не гневом и критикой, а теплой отрешенностью.

Хотя Лиза и ошибалась, сомневаясь в несгибаемости духа своей матери, такая ситуация может иметь место в других семьях. И это создает большую проблему при примирении. Близкие и здоровые отношения между родителем и взрослым ребенком часто требуют, чтобы оба человека были способны привнести в них определенную долю жизнестойкости. Они должны уметь управлять своим настроением и не требовать от другого больше внимания, чем тот способен объективно предоставить. Софи и Лиза смогли наладить свои отношения. Но это получается не у всех. Некоторые взрослые дети (особенно дочери матерей-одиночек) чувствуют себя настолько подавленными несчастьем матери, что не видят другого способа сфокусироваться на себе, кроме как отвергнуть свою мать.

Я советую таким родителям рассказать своим детям, что справляться с депрессией, тревогой или другими проблемами им помогают специалисты. Они должны показать своим детям, что создают для себя осмысленную жизнь. И если они еще не занимаются этим, то им обязательно стоит попробовать. Если дети хоть в какой-то степени дают понять, что чувствуют себя слишком ответственными за счастье родителей, я призываю родителей признать свой собственный вклад в формирование подобного восприятия и выразить желание иметь такие отношения, при которых дети такую ответственность испытывать не будут.

Разоблачение романа на стороне

Рику было тринадцать, когда он увидел эти сообщения на телефоне матери: «Прошлая ночь с тобой была такой бурной. Не могу дождаться вечера». Сначала он подумал, что сообщение адресовалось отцу, и с некоторым отвращением уже было отложил телефон прочь. Затем он вспомнил, что накануне вечером матери дома не было и что сегодня, по ее словам, она уходит на рабочее мероприятие. С чувством непонятного ужаса мальчик пролистал цепочку откровенных сообщений кому-то, кто явно не был его отцом, – тексты, которые становились все более подробными. Рик почувствовал, что теряет сознание. Он представил, как эти тексты, адресованные другому мужчине, читает отец, и испытал за него тревогу. Он также был шокирован поведением матери, поскольку она всегда говорила о важности честности.

Рик в оцепенении прошел на кухню, где она завтракала, решив никому ничего не говорить.

«Привет, дорогой, – сказала мать, подняв глаза. – Ты в порядке? Что-то случилось?»

Рик попробовал солгать. Сейчас ему очень хотелось вернуться в то время, когда он еще не обнаружил эти сообщения и наивно полагал, что родители любят друг друга и являются теми, каких он знает и любит.

«Ничего особенного. Просто школьные дела», – ответил он.

Клара привыкла к односложному, бесстрастному тону своего мальчика-подростка, поэтому снова вернулась к своему завтраку.

Тут-то все и случилось. Его понесло.

– Что это вообще такое?

Он сунул матери под нос телефон. Румянец спал с ее лица. Она попыталась быстро прийти в себя.

– Что ты делаешь в моем телефоне?

– Я кое-что искал, а свой оставил в другой комнате. Кто такой Джим Осборн, с которым ты однозначно спишь? Не надо изображать из себя шокированную невинность!

– Рик, не говори со мной так. И ни с кем я не сплю. Он мой друг с работы, и я была бы крайне признательна, если бы ты не пользовался моим телефоном и не заходил в мою спальню.

– Ах, ну, если все в порядке и он просто друг с работы, то я уверен, что ты не будешь возражать, если я покажу папе твой телефон, когда он вернется домой.

– Конечно, покажи! Они с Джимом знакомы.

Клара совсем не умела лгать.

– Серьезно? Я не ребенок.

Его голос был полон слез.

– Просто признай, что у тебя роман и тебе наплевать на всех, кроме себя!

– Рик, я понимаю, ты злишься, но все совсем не так, как ты думаешь. Я твоя мать, и ты не можешь так со мной разговаривать.

– Ты мне не мать!

Рик зарыдал и выбежал из комнаты. Прежде чем захлопнуть дверь, он крикнул: «Ты шлюха, и больше никогда со мной не разговаривай!»

Клара и представить себе не могла, насколько реальным станет требование сына о том, чтобы она никогда с ним больше не разговаривала. У нее был роман, но она не планировала разводиться с его отцом. В течение многих лет она безуспешно пыталась добиться большей близости в браке. Она любила мужа романтической любовью. Он был порядочным человеком, и Клара гордилась семьей, которую они создали вместе. Но их сексуальная жизнь давно сошла на нет, и после нескольких лет безуспешных попыток ее оживить она наконец сдалась. Клара почти завидовала своим подругам-ровесницам, жаловавшимся на то, что их мужья все еще настаивают на занятиях сексом, а они просто хотят, чтобы их оставили в покое. Она была другой. Эта женщина всегда считала себя очень страстной натурой, но в прошлом ее лучшие любовники часто были плохо подготовлены к тому, чтобы стать надежными партнерами. Она вышла замуж за своего мужа отчасти потому, что он был верным, обеспеченным и эмоционально открытым, чего так не хватало ее предыдущим парням.

Рик был шокирован поведением матери, поскольку она всегда говорила о важности честности.

Клара чувствовала, что сделала правильный выбор. Да, Боб не был слишком активным любовником, и они занимались сексом несколько раз в год. Но он с лихвой восполнял эти недостатки своей стабильностью и преданностью в качестве мужа и отца. Ее собственные родители развелись. И Клара уже решила, что никогда не разрушит брак, в котором есть дети, только потому, что ее муж не любит секс так сильно, как она. Это был компромисс, на который стоило пойти: со временем женщина достигла определенного уровня безмятежности, прокручивая в своем сознании мантру «с одним человеком невозможно иметь всего».

Но когда ее коллега по работе начал с ней флиртовать, Клара обнаружила, что поглощена фантазиями о нем. Семь месяцев спустя они все еще были погружены в необременительный и страстный роман, который, как она понимала, однажды закончится. Он был прекрасным любовником, но у нее не было иллюзий, что он станет отличным мужем. Клара ясно дала ему понять, что любит своего мужа и свою семью и никогда не выберет его. Для нее этот роман был временной мерой, позволявшей ей вернуть ценную часть себя, не разрушая свою семью[69]69
  Esther Perel, The State of Affairs: Rethinking Infidelity (London: Yellow Kite, 2019).


[Закрыть].

Клара также знала, что, изменяя мужу, идет на серьезный риск. Он не был одним из тех мужчин, которые «выдержат все»: он бы не позволил ей мольбами вернуть свое доверие, и при этом не стал бы анализировать, как отсутствие отношений в семье открыло дверь интересам другого мужчины. Ее муж был добросердечен и прощал ошибки, если вы были на его стороне, но навсегда разрывал отношения с предавшим его человеком. Она удостоверилась в этом на примере его поведения с братом.

Клара знала, что ее роман очень опасен, поэтому они с любовником были крайне осмотрительны, избегая имен в переписке и скрывая содержание разговоров. Она была в ярости на себя за то, что не заблокировала телефон и не стерла последнюю цепочку сообщений, как всегда делала раньше.

Несмотря на неспокойный и болезненный курс супружеской психотерапии, муж Клары понял, что больше никогда не сможет ей доверять, и решил уйти. Год спустя они развелись, и ее сын, верный своему слову, отказался встречаться или разговаривать с ней, а дочь стала отстраненной. Клара была убита горем не только из-за крушения брака, но и из-за негативных изменений в ее отношениях с детьми.

Хотя соглашение об опеке давало матери право опекунства пятьдесят на пятьдесят (как юридическое, так и физическое), судья сказал, что, учитывая четырнадцатилетний возраст ее сына, он может принимать решение сам. Несмотря на то что постановления о воспитании детей обычно применяются к детям до достижения восемнадцатилетнего возраста, суды часто уступают желанию подростков[70]70
  https://www.divorcewriter.com/child-preference-in-custody.


[Закрыть]. Дочери Клары, которой исполнилось десять, суд предписал еженедельные посещения, но она стала холодной и отстраненной. Навещая мать, она отказывалась с ней разговаривать или отвечала односложно. Она также восставала против самых простых просьб в свой адрес.

Муж Клары понял, что больше никогда не сможет ей доверять.

Суды, адвокаты и судьи

Раскрытие родительского романа является тяжелым опытом для ребенка любого возраста, но еще тяжелее, если другой родитель использует эту ситуацию, чтобы наказать своего неверного супруга, отравив мнение детей о нем. Если что-то и может свести родителя с ума, так это наблюдение за тем, как собственный ребенок медленно исчезает из их объятий и на смену ему приходит человек, подобно попугаю повторяющий обвинения другого родителя.

В психологии эту динамику обычно называют отчуждением родителей. Эми Бейкер, доктор в области психологии развития, описывает семнадцать выявленных в ходе исследований основных стратегий отчуждения родителей, которые делятся на пять общих категорий: 1) ядовитые замечания ребенку о целевом родителе, в которых он изображается нелюбящим, небезопасным и недоступным; 2) ограничение контактов и общения между ребенком и целевым родителем; 3) стирание и замена целевого родителя в сердце и уме ребенка; 4) побуждение ребенка предать доверие целевого родителя; 5) подрыв авторитета целевого родителя[71]71
  Amy Baker, “Parental Alienation: A Special Case of Parental Rejection,” Parental Acceptance 4, no. 3 (2010): 4–5; Amy Baker and N. Ben Ami, “Adult Recall of Childhood Psychological Maltreatment in Adult Children of Divorce: Prevalence and Associations with Outcomes,” Journal of Divorce and Remarriage 52, no. 4 (2011): 203–19.


[Закрыть]. Взятые вместе, эти стратегии родительского отчуждения часто способствуют конфликту и психологической дистанции между ребенком и целевым родителем.

Отчужденным родителям часто бывает трудно получить помощь, потому что многие судьи не разбираются в том, как легко происходит отчуждение и как долго оно может сохраняться[72]72
  Demosthenes Lorandos and J. Michael Bone, “Child Custody Evaluations: In Cases Where Parental Alienation Is Alleged,” Handbook of Child Custody (2015): 179–232, doi:10.1007/978-3-319-13942-5_16.


[Закрыть]. Кроме того, внезапное отчуждение может вызвать у родителей такое поведение, из-за которого они будут выглядеть более обеспокоенными или неблагополучными. Судья или адвокат могут изобразить целевого родителя менее компетентным или заслуживающим совместной опеки, чем тот родитель, что закулисно работает против него.

Когда Клара пришла ко мне на консультацию, ее сыну было двадцать два года, а дочери только что исполнилось восемнадцать. Она не разговаривала со своим сыном лично с момента развода, и ее дочь тоже отказалась видеться с ней после своего тринадцатого дня рождения. Женщина обратилась ко мне за советом о том, пойти ли ей на предстоящие выпускные ее сына из колледжа и дочери из средней школы. Оба сказали ей, что не ждут ее на своем празднике, но Клара все же хотела пойти.

Между тем ее бывший муж через два года после их расставания женился повторно. Он держался отстраненно и не желал способствовать какому-либо сближению между ней и детьми. Он также отрицал, что был каким-либо образом замешан в их негативном к ней отношении. Клара, опасаясь дальнейшего отчуждения от своих детей, после развода романтических отношений ни с кем не заводила.

Ситуацию усугубляли ужасные юридические и психологические советы, которые она получила. Ее психотерапевт во время развода посоветовал уважать желание детей держаться от нее на расстоянии. Он интерпретировал их отстраненность как соответствующую возрасту форму независимости. Как и многие психотерапевты, он ошибочно полагал, что проблема отчуждения и использования бывшим мужем ее романа в качестве оружия со временем разрешится: «Не волнуйтесь. Вы были хорошей мамой. Они вернутся, когда станут старше».

Однако время и расстояние часто являются не союзниками, а врагами. Они способствуют своего рода окостенению. Из-за отсутствия общего жизненного опыта родитель и ребенок становятся друг другу чужими. Родителю, которого активно отчуждает другой, необходимо действовать быстро и решительно.

В то время как родители взрослых детей редко могут использовать в своих интересах суд, родители несовершеннолетних иногда подобной возможностью располагают. Если бы Клара связалась со мной в самом начале отчуждения, я бы посоветовал ей уволить своего адвоката, который не разбирался в проблеме отчуждения родителей, и найти того, кто компетентен в этом вопросе. Я бы также посоветовал ее адвокату обратиться в суд с просьбой о терапии воссоединения: структурированной и проходящей согласно постановлению суда или под его надзором, чтобы немедленно заняться вопросом восстановления связей между родителем и ребенком[73]73
  Kathleen M. Reay, “Family Reflections: A Promising Therapeutic Program Designed to Treat Severely Alienated Children and Their Family System,” The American Journal of Family Therapy 43, no. 2 (2015): 197–207, doi:10.1080/01926187.2015.1007769.


[Закрыть]. Терапия воссоединения важна после развода, поскольку и родители, и их дети выигрывают от возможности обсуждать и прорабатывать свои мысли, чувства и реакции. Хотя психолог относится к жалобам и мнению ребенка серьезно, он не ставит правдивость или надежность его утверждений выше заявлений родителя. Он признает, что некоторым родителям требуется дополнительная помощь, чтобы научиться налаживать хорошие отношения с ребенком, и принимает тот факт, что на детей может легко повлиять мотивированный бывший супруг.

Как правило, суд должен также потребовать, чтобы отчуждающий родитель серьезно относился к терапии, потому что он порой имеет слабую мотивацию направлять детей в сторону отчужденного родителя. Судьи и психотерапевты часто совершают ошибку, рекомендуя в подобных ситуациях индивидуальную терапию для детей, поскольку некоторые дети после развода явно находятся в тяжелом эмоциональном состоянии. Однако индивидуальная детская терапия без совместной терапии с участием отчужденного родителя мало что дает для понимания того, насколько мощное негативное влияние на ребенка способен оказать отчуждающий родитель. Индивидуальная терапия также может работать против целей терапии воссоединения из-за поступающей противоречивой информации.

В крайних случаях компетентный судья порекомендует ребенку не общаться с отчуждающим родителем в течение достаточно долгого периода времени, чтобы ребенок мог снова привязаться к отчужденному родителю. Конечно, судья не вынесет такую рекомендацию, если ребенок подвергался жестокому обращению и нахождение наедине с родителем не отвечает его интересам.

Но даже в том случае, если родитель жестоко обращался с ребенком или пренебрегал им, суды и профессионалы слишком быстро списывают такого родителя со счетов, не рассматривая его как человека, в равной степени нуждающегося в сострадании, защите и руководстве. Дальнейшее травмирование уже пережившего психологическую травму родителя путем изоляции от ребенка мало что дает для восстановления их связи. Это учит ребенка тому, что родитель – тот человек, от кого не только можно, но и следует отказаться. Это послание может иметь особый вес в сознании как отвергнутого родителя, так и ребенка, поскольку оно совершено с морального одобрения юридических и психологических институтов. Данные правовые и психологические конфигурации могут иметь особенно дискриминационный характер, поскольку исследования показывают, что родители из числа коренных американцев и афроамериканцев гораздо больше по сравнению с белыми родителями подвержены риску того, что их детей заберут из дома и поместят в приемные семьи после любого заявления о причинении вреда[74]74
  Christopher Wildeman, Frank R. Edwards, and Sara Wakefield, “The Cumulative Prevalence of Termination of Parental Rights for U.S. Children, 2000–2016,” Child Maltreatment, doi:10.1177/1077559519848499.


[Закрыть].

Если бы Клара связалась со мной в самом начале отчуждения, я бы посоветовал ей уволить своего адвоката.

Адвокат Брайан Людмер, соавтор книги The High-Conflict Custody Battle («Напряженная битва за опекунство»), пишет: «В непримиримых семейных ситуациях ничто, кроме судебных органов, эту динамику разрушить не может. В процессе должна присутствовать дисциплина, а это означает, что необходимо назначить судебные заседания, которые можно использовать для принуждения родителей-обструкционистов к надлежащему поведению»[75]75
  Amy J. L. Baker, J. Michael Bone, and Brian Ludmer, The High-Conflict Custody Battle: Protect Yourself and Your Kids from a Toxic Divorce, False Accusations, and Parental Alienation (Oakland: New Harbinger Publications, Inc., 2014).


[Закрыть]. Людмер замечает, что психотерапевты часто приносят больше вреда, чем пользы, по следующим причинам:

• Их привлекает на свою сторону один из родителей или их поверенный, и они фильтруют все, что слышат, исходя из его позиции, вместо того, чтобы предполагать, что законные интересы имеются у обеих сторон.

• У них не получается идентифицировать психологические или судебно-медицинские признаки непримиримой семьи, такие как отказ перевезти ребенка в дом другого родителя, опоздание или отсутствие на терапии примирения.

• Они не требуют от суда постановления о том, что цель состоит в восстановлении отношений между родителем и ребенком.

• Они не сообщают суду, что один из родителей препятствует достижению прогресса в воссоединении, например, отказывается приводить ребенка на терапию примирения или подрывает терапевтический процесс.

• Они считают отчужденного родителя безнадежным, а не нуждающимся в помощи.

• Они не понимают, что процесс воссоединения должен осуществляться быстро, безотлагательно и с соблюдением объективных этапов на пути достижения целей и прогресса.

Что могут сделать родители в тех случаях, когда суд не помогает или родитель не может позволить себе терапию? И что делать, если дети выросли и суды уже неактуальны?

Вот несколько рекомендаций, которые пригодятся как с несовершеннолетними, так и со взрослыми детьми:

• Держитесь подальше от грязи. То, что бывший супруг говорит о вас ужасные вещи, не означает, что вам необходимо отвечать тем же. Детям любого возраста, переживающим обескураживающий огненный шторм родительского отчуждения, необходим хотя бы один здравомыслящий человек. Использование детей для обмена взаимными оскорблениями не только не принесет пользы, но и заставит вас выглядеть ненадежным.

• Постарайтесь найти зерно правды в претензиях, поступающих от ваших детей, даже если вы точно знаете, что за ними стоит бывший супруг. Цель не в том, чтобы подтвердить или опровергнуть их мнение. Скорее, требуется позиционировать себя как человека, который желает саморефлексировать и способен к этому. Признание потенциальной истины в упреке с гораздо большей вероятностью заставит детей ослабить защиту, чем доказательства их неправоты. Кроме того, ваш ребенок не осознает, что его воспоминания ложны, навязаны или тщательно отобраны[76]76
  Henry Otgaar, Mark L. Howe, Peter Muris, and Harald Merckelbach, “Dealing with False Memories in Children and Adults: Recommendations for the Legal Arena,” Policy Insights from the Behavioral and Brain Sciences 6, no. 1(2019), 87–93, doi:10.1177/2372732218818584.


[Закрыть]. Так что выяснять, где правда, а где ложь – неправильный подход. Вам следует продемонстрировать свою жизнестойкость, целеустремленность и способность к любви.

• Самое сильное противоядие от лжи о вас – это создание положительного образа. Поэтому не будьте тем человеком, которым вас выставляют. Следовательно, чем более любящим, стойким и преданным вы сможете быть, тем лучше для ваших детей и тем больше вы будете казаться человеком, к которому они захотят вернуться.

Представьте себя неким сияющим вдалеке маяком. Возможно, вашим детям придется уехать далеко, прежде чем они к вам вернутся, но ваша способность придерживаться этих принципов укажет им путь назад.