Текст книги "Жизнь в средневековом городе"

Но вопреки несомненному прогрессу западные города по-прежнему значительно отставали от итальянских. В XII веке целые флоты гребных галер из Венеции, Генуи, Пизы и других итальянских морских городов доставляли бесценные индийские специи по всему Восточному Средиземноморью. Посланцы этих городов основывали колонии по берегам Черного моря; сражались и торговали с мусульманами из Египта и Северной Африки; поддерживали крестоносцев, получая взамен необходимые привилегии; атаковали сарацин в их собственных владениях и отбивали у них острова и порты. Именно на средства, добытые мародерством, были возведены многие из суровых башен, которые заполонили итальянские города: их задачей было защитить богатых и вздорных местных жителей от их не более миролюбивых соседей. В Пизе деньги, вырученные разбоем, были вложены в возведение огромной башни – колокольни для нового собора; к сожалению, конструкция этого монумента оказалась не совсем продуманной. Венеция, используя тот же источник финансирования, увенчала свой собор Святого Марка массивным куполом, а также построила множество других церквей и публичных зданий. Одно из них, малоценное с эстетической точки зрения, имело огромное практическое значение: комплекс венецианского Арсенала, расположившийся на тридцати двух гектарах земли, включал склады лесоматериала, доки, судостроительные верфи, всевозможные мастерские и склады; такие масштабы позволяли строить и ремонтировать здесь двадцать четыре боевые галеры одновременно.

В то время как Венеция сконцентрировала в своих руках военно-морскую мощь, которой завидовали короли, удаленный от моря Милан явил убедительную демонстрацию, насколько могучее сухопутное войско под силу собрать городу. Во главе так называемой Ломбардской лиги миланцы дерзко выступили против своего сеньора – императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы, знатно потрепав его германскую армию в битве при Леньяно и утвердив свободный статус города. К тому времени (1176 год) Венеция, прежде подчиненная греческому Константинополю, была столь же суверенна, как любой император или папа римский. Тем же статусом, во всех смыслах, могли похвастать и многие другие итальянские города, включая Геную, Пизу, Флоренцию, Пьяченцу, Сиену. Предводительствуемые богатыми купцами, итальянские города хоть и страдали от регулярных междоусобиц, масштаб которых варьировался от передела власти представителями знатнейших фамилий до обострения конфликтов между социальными классами, но все же именно здесь зародилось явление, которое жаждали пересадить на свою почву жители городов северо-запада.

Явление это называлось «коммуна» и подразумевало скрепленный клятвенным обещанием сотрудничать союз городских предпринимателей. Итальянская знать жила в городах, и многие из ее представителей вели торговые и финансовые сделки, принадлежа к коммунам. Но даже в Италии коммуны были прежде всего организацией городского сословия; в северо-западной же Европе запрет на вступление в коммуны представителей аристократии и священнослужителей даже был особо оговорен. Торговцы тканями и сеном, изготовители шлемов, продавцы вина – всякого рода городские торговцы и ремесленники объединялись в союзы, позволявшие им отстаивать свои права перед лицом светского или церковного правителя. Просвещенные князья, вроде Тибо Великого и Людовика VII, поощряли коммуны, сознавая их благотворное влияние на развитие города, а следовательно, и на личный доход его правителя. Налог с преуспевающего купца превосходил стоимость всего имущества голодающего подневольного бедняка. Тем не менее были и яростные противники коммун, преимущественно среди представителей церкви, которые видели в них – и вполне справедливо – угрозу существующему общественному порядку. Один кардинал² обвинял их в подстрекательстве к ереси и войне против духовенства и называл рассадником скептицизма. Один аббат³ писал с горечью: «Коммуна! Новое, гнусное слово! Она освобождает людей от любых уз и оков в обмен на простой ежегодный налог; они больше не несут наказания за нарушение закона серьезнее предписанной пени, они больше не платят иных податей, которые взимаются с сервов».

Лишь принадлежность к этому независимому образованию внутри города автоматически позволяла избежать таких традиционных повинностей, как труд в пользу феодала, ремонт его замка, а также снабжение его полей овечьим пометом для удобрения. Благодаря упомянутому аббатом «простому ежегодному налогу» горожане обретали свободу от уплаты множества других податей.

У епископов, живущих бок о бок с горожанами и наблюдающих растущую дерзость коммунаров, прежде покорных и угодливых наравне с прочими «сервами», часто было немало резонов испытывать недовольство – как духовного, так и вполне практического свойства. Король Франции утвердил право на существование коммуны, образованной горожанами Реймса, живущими в пределах стен старого cite. К ним присоединились и обитатели епископских земель за пределами cite. Епископ, не намеренный отказываться от своих феодальных прав, выразил энергичный протест. Но в конце концов ему пришлось уступить и согласиться на компенсацию в виде ежегодной денежной выплаты от неверных горожан. Епископы и аббаты не более светских господ стеснялись задействовать темницы и пыточные устройства, решая споры с подвластными людьми, да к тому же всегда могли рассчитывать на покровительство папы римского. В весьма крепких выражениях Иннокентий II призвал короля Франции разрушить «преступный союз, образованный гражданами Реймса, который они зовут „коммуной“». Иннокентий III отлучил от церкви жителей Сен-Омера, посмевших вступить в конфликт с местным аббатством.

В Труа обошлось без конфликта между горожанами и церковью, возможно, потому, что к XII веку графы Шампани полностью искоренили авторитет епископа, о чем можно сделать вывод, изучив историю местных денег. В каролингские времена епископ Труа чеканил собственную монету. В начале XII века на аверсе местной монеты появилась монограмма графа Тибо (ТЕВО), на реверсе же – епископская надпись с именем святого Петра (BEATUS PETRUS). На монетах конца XII века красовалось лишь одно имя – преемника Тибо Генриха Щедрого.

Несмотря на противодействие папы и епископов, коммуны появлялись повсеместно по всей Западной Европе. Это поветрие не обошло даже деревни, также желавшие купить себе коллективную свободу от старинных феодальных повинностей. Часто новообретенные свободы закреплялись в хартиях, которые коммуна в дальнейшем бережно хранила. Людовик VII, а с ним и другие просвещенные правители основывали новые города, которые так и назывались – «новый город»: Вильнев, Вилланова, Нойштадт[6]6
  Соответственно Villeneuve (фр.), Villanova (um.), Neustadt (нем.)


[Закрыть], сразу же даруя им хартию – все эти названия переводятся как «новый город». для привлечения поселенцев. Хартия, дарованная городку Лоррис, расположенному в долине Луары, послужила образцом для сотни других французских городов, а хартия Бретёя в Нормандии – для многих английских. Фламандские города уже в XI веке копировали хартию Сен-Омера. Для реакционеров слово «хартия» стало столь же ненавистным, как и слово «коммуна»…

Занятно, что Труа, равно как и его собратья по Шампанским ярмаркам, обрел хартию позже других. Произошло это не вопреки, а скорее благодаря прогрессивным взглядам шампанских графов. Горячее стремление последних покровительствовать ярмаркам и всячески способствовать их процветанию привело к тому, что местные жители и так наслаждались привилегиями, значительно превосходящими те, что другие города приобретали благодаря коммуне. Тем не менее в 1230 году Труа получил хартию, которая затем была распространена на некоторые другие города Шампани, к тому моменту еще не имевшие собственных.

Сувереном, одарившим Труа хартией, был Тибо IV, за свой талант стихотворца заслуживший щегольское прозвание Тибо Трубадур. Прежде чем он унаследовал Королевство Наварра (после чего стал подписываться как «Тибо, король Наварры и Шампани), Тибо уже владел обширными территориями, хотя и подчиненными семи сеньорам: королю Франции, императору Германии, архиепископу Сансскому и Реймсскому, епископам Парижа и Лангра, а также герцогу Бургундскому. Для административных нужд вся территория Шампани была поделена на двадцать семь кастелянств, к каждому из которых принадлежали несколько баронов и некоторое количество рыцарей, обязанных нести военную службу, – в общей сложности более двух тысяч человек. (Не считая нескольких сотен рыцарей Шампани, состоящих на военной службе у кого-то другого.)

С пеней, штрафов и неустоек, присужденных к уплате на всех его территориях, Тибо получал прибыль (лишь священнослужители были освобождены от материальных взысканий за тяжкие преступления); также его казна пополнялась благодаря многочисленным налогам и пошлинам, неодинаковым в разных местах, – таких как монополия на мукомольные мельницы и пекарные печи или плата, взимаемая с вдов благородного сословия взамен на разрешение вступить в повторный брак. Но куда значительнее был доход, который приносили города, особенно Труа и Провен. Через несколько лет после смерти Тибо в 1253 году комиссия, состоящая из граждан местных городов, составила перечень графской собственности и привилегий под названием Extenta terre comitatus Campanie et Brie[7]7
  Независимый земельный округ Кампани и Бри (фр.).


[Закрыть]. Несколько выдержек из раздела, посвященного Труа, проливают свет на природу графских доходов:

Во владении графа ярмарка Святого Жана… оценена в 1000 ливров, вдобавок к тому бенефиции хозяина ярмарки 13 ливров.

В его же владении ярмарки Святого Реми, называемые Холодной ярмаркой… оценены в 700 ливров…

Во владении графа также дом немецких купцов на улице Понс… 400 ливров в год за вычетом расходов…

Во владении графа также мясные лавки на улице Тампль и улице Муайен… половину вносят в День святого Реми, половину в день Введения Христа во храм. Все тяжбы, возникающие касательно мясных лавок, также графу подсудны.

Во владении графа также дом сапожников…

Граф и Николя из Бар-ле-Дюк владеют неделимыми долями в доме позади жилья провоста, что включает 18 комнат больших и малых… нанят в аренду за 125 су, от которых половина положена названному Николя…

Граф и названный Николя владеют неделимыми долями в семнадцати лавках булочников и рыбников… ныне нанятыми за 18 ливров и 18 су.

Он владеет торговыми залами Шалона… 25 с. стоит у Святого Жана и 25 с. у Сен-Реми…

Тот факт, что Тибо Трубадур был вечно в долгах и однажды ему даже случилось заложить Труа, лишь подтверждает известную мудрость о принцах: чем больше денег они имеют, тем больше тратят. Но вопреки этой своей слабости Тибо продолжил фамильную традицию покровительствовать ярмаркам. При его правлении доходы достигли рекордных высот.

В дни работы Жаркой ярмарки (Святого Жана) и Холодной ярмарки (Святого Реми) Труа превращался в один из крупнейших и уж точно один из богатейших городов Европы. В прочее время население Труа сокращалось, оставаясь тем не менее весьма значительным. В городе постоянно проживали[8]8
  Все цифры приблизительны. Представление о размере населения средневекового города сформулированы на основании базовых цифр, таких как количество домашних хозяйств в списке сборщика налогов, количество мужчин, записанных в армию или во флот, количество представителей ключевых профессий (таких как нотариус) и т. д., увеличенное на предположительное число нигде не зафиксированных родственников каждого из них.


[Закрыть] десять тысяч человек, и лишь считаные города Северной Европы могли похвастать большей населенностью: население Парижа составляло около 50 000 человек, Гента 40 000, Лондона, Лилля и Руана 25 000 человек. Среди многих других городов Северной Европы, по размерам сопоставимых с Труа, были Сен-Омер, Страсбург, Кёльн и Норк. Крупнейшими городами густонаселенной Южной Европы были Венеция с ее 100 000 граждан, Генуя и Милан, где проживали от 50 000 до 100 000, Болонья и Палермо с их 50 000 населения, а также Флоренция, Неаполь, Марсель и Тулуза, где обитали около 25 000 человек. Сравнимы размерами с Труа были Барселона, Севилья, Монпелье и многие итальянские города.

Продолжая рассуждать о демографии, следует отметить, что все население Северной Европы к середине XIII века составляло всего лишь около 60 миллионов человек и распределялось оно совсем иначе, чем в более поздние времена. Во Франции на территориях королевского домена и феодальных владений, не считая восточных территорий, которые стали французскими позже, проживала треть общей популяции Европы, что-то около 22 миллионов человек. Германия, которой принадлежала значительная часть современной Франции и Польши, насчитывала примерно 12 миллионов человек. В Италии проживало около 10-ти, в Испании и Португалии – 7 миллионов. Население Нидерландов насчитывало около 4 миллионов, примерно столько же проживало в Англии и Уэльсе; в Ирландии – менее миллиона, а в Шотландии и Швейцарии – не более чем по полмиллиона человек.

Эти цифры, хотя они, конечно, не сравнятся с соответствующими показателями времен Промышленной революции, демонстрируют гигантский подъем по сравнению с римским временем и эпохой раннего Средневековья. В сущности, Северо-Западная Европа явила всевозможные примеры роста и развития. Так закладывались будущие тенденции.

В 1250 году, которому посвящено наше повествование, Людовик IX по прозванию Святой правил Францией – обширным и разрозненным королевством. Королевский домен, где он устанавливал законы и собирал подати, включал в себя четверть от территории всей страны; оставшаяся часть была поделена на владения пары десятков герцогов и прелатов и сотен мелкопоместных баронов, беспрестанно ссорившихся друг с другом. Увлеченный науками Фридрих II Чудо Мира последний год правил Священной Римской империей и Королевством Сицилия. Генрих III, занимавший английский трон, наслаждался своим лишенным свершений правлением, несмотря на то что потеря древних земель Плантагенетов во Франции значительно уменьшила размер его владений и могущество по сравнению с предшественниками. Папскую тиару носил Иннокентий IV – Риму удалось вернуть себе толику могущества ушедшей языческой эпохи. В Испании христианские королевства неустанно теснили мавров, в то время как на противоположном краю Европы монголы, недавно установившие контроль над русскими землями, совершали набеги в Венгрию и Богемию.

По большей части в 1250 году в Европе царил мир. И хотя, по сути, слово «мир» мало применимо для описания деятельности воинственных баронов, поделивших сельские просторы, оно замечательно подходит в качестве определения жизни и деятельности горожан, которые и составляют настоящую историю интересующего нас периода.

Глава I
Труа 1250

 
À Bar, à Provins, ou à Troies
Ne pent estre, riches ne soies[9]9
  В Баре, Провене или Труа нельзя не разбогатеть (фр.).


[Закрыть].
 

Кретьен де Tpya.

Вильгельм Английский

В первую неделю июля облака пыли поднимались над дорогами, исчертившими просторы Шампани. Со всех сторон: с запада, со стороны Парижа, с севера, со стороны Шалона, с северо-запада, со стороны Вердена, с юго-востока, со стороны Дижона, с юга, со стороны Осера и Санса, – тяжело груженные караваны вьючных животных брели в одном и том же направлении, стремясь на Жаркую ярмарку в Труа.

Прежде чем достичь пределов Шампани, некоторым из них пришлось преодолеть сотни километров. Суконные караваны из Фландрии приходили на юг по старой римской дороге из Бапома. Ганзейские купцы из Германии на своих мореходных кораблях по Сене доходили до Руана, где перегружали товары на суда малой осадки или взятых в аренду вьючных животных. Итальянцы из Пизы и Генуи по воде достигали Марселя или же предпринимали путь по «Французской дороге» из Флоренции в Милан. Те, кто следовал последним путем, преодолевали Савойские Альпы через перевал Малый Сен-Бернар, ведомые вдоль пропастей, мимо горных рек и опасных расщелин проводниками в шерстяных шляпах, рукавицах и обуви с подошвой, усеянной шипами. Спустившись по западному склону, они шли по долине Изера до Вьена и Лиона. Здесь к ним присоединялись купцы из Испании и Лангедока, чтобы вместе проделать последний этап их пути: проследовать по долине Соны на запад, или повернуть на северо-запад, пройдя через Отён, или же арендовать судно и подняться вверх по Соне.

По сельской местности вьючным животным под силу пройти от двадцати пяти до сорока километров в день, перенося груз весом сто тридцать – сто восемьдесят килограммов. Гонцы преодолевали тот же путь значительно быстрее: посыльные от фламандских торговцев тканями добирались с Шампанской ярмарки в Гент, проскакав более трехсот километров, за четыре дня. Но группу купцов из Флоренции, задумавших совершить путешествие в Шампань, ожидал путь длиной в три недели, а если не удастся избежать дорожных происшествий, то и дольше. Поскольку в дождливую погоду повозки могли увязнуть в грязи, торговые караваны состояли из вьючных животных – лошадей, ослов и мулов.

Среди худших неприятностей, подстерегавших торговцев в пути, были многочисленные пошлины. Любая переправа через реку – по великолепному ли Авиньонскому мосту, на захудалом ли пароме или вовсе вброд – требовала уплаты соответствующей пошлины. Взимались деньги и за проезд по многим дорогам, даже несмотря на то, что некоторые из них были построены еще римлянами.

Большинство торговцев путешествовали в сопровождении вооруженной охраны – со знаменосцем впереди, с лучниками и пикинерами, охранявшими фланги: такой боевой порядок должен был свидетельствовать о ценности груза. В действительности на дорогах было вполне спокойно, по крайней мере в дневное время. Кроме того, безопасность торговых караванов гарантировали особые соглашения, заключенные графами Шампани с владетелями соседних земель. В том самом 1250 году во владениях герцога Лотарингского один купец пострадал от грабителей, лишившись груза тканей и беличьих шкурок. В соответствии со взятыми на себя обязательствами герцог полностью возместил торговцу убытки.

Лесистая местность, по которой торговцы следовали к Труа, за последние пару веков, согласно свидетельствам, была значительно расчищена и обжита. Множились замки, деревни и монастыри, окруженные возделанными полями и пастбищами, на которых паслись овцы и крупный рогатый скот. Непосредственно за стенами Труа раскинулись поля и сады, принадлежавшие жителям города.

Посетители ярмарки входили в город через ворота торгового квартала: прибывшие с запада – через Парижские (Porte de Paris) или Осерские ворота (Porte d’Auxerre), с севера – через Ворота Мадлен (Porte de la Madeleine) или Ворота През (Porte de Preize), с юга – через Ворота Кронсьё (Porte de Cronciaus). Песочного цвета стены, защищавшие город⁴, имели шесть метров в высоту и толщину два с половиной метра и были сложены из могучих валунов, облицованных неровными блоками грубо обтесанного известняка. Над стенами виднелись крыши, печные трубы и церковные шпили города. Перейдя подъемный мост через сухой ров, путники оказывались перед двустворчатыми железными воротами, по обеим сторонам которых высились дозорные башни – небольшие, но серьезные крепостные укрепления, соединенные друг с другом тремя переходами: подземным, сразу над ним и наверху, вровень со стеной. Каменные винтовые лестницы вели в сводчатые помещения внутри башен.

Пройдя через Парижские ворота, путешественник оказывался в самой новой части города – в деловом квартале, раскинувшемся на западном берегу канала Корде, прорытого от русла Сены. В сотне метров справа возвышалась Башня виконта⁵, где, как свидетельствует название[10]10
  Viscount (фр.) – букв. «вице-граф».


[Закрыть], изначально располагалась укрепленная резиденция графского заместителя. Должность виконта постепенно реформировалась в почетную синекуру, которую в настоящее время делят три семейства, башня же напоминает о прошлом значении титула. Неподалеку на треугольной площадке расположился хлебный рынок, к которому с севера примыкает госпиталь Святого Бернара.

Две главные магистрали торгового района, ведущие с востока на запад, – улица Эписери (Rue de l’Epicerie), несколько раз изменяющая свое название, прежде чем достигнуть канала, и расположенная чуть севернее Большая улица (Grande Rue), ведущая от Парижских ворот к мосту, перейдя который попадаешь в Старый город. Этот мост, без малого десять метров шириной, вымощен камнем⁶. Большая улица значительно шире и гораздо более прямая, чем боковые, на которых всадникам, а то и пешеходам иногда приходилось буквально протискиваться друг мимо друга. Кошачий переулок (Ruelle des Chats) имеет в ширину всего два метра. Но даже и на Большой улице, по обеим сторонам которой трех-четырехэтажные фахверковые дома и лавки выстроились сплошным фасадом, а их консольные верхние этажи хаотично нависают над головой, присутствует ощущение тесноты. Фасады домов окрашены в красный и синий цвета либо облицованы плиткой и часто украшены декоративными панно, профилированными тягами и зубчатыми выступами под карнизом. Над входом в таверны красуются пестрые вывески, а лавки привлекают покупателей табличками с изображением своего товара. Открытые лавки обращены к улице, перед каждой на низком прилавке выставлены образцы товара: обувь, пояса, кошели, ножи, ложки, котлы и сковороды, четки-розарии. Внутри можно увидеть хозяина лавки и его подмастерьев за работой.

Большинство людей, встречающихся на улицах, – пешеходы: ремесленники в туниках и штанах-чулках, пошитых из яркой ткани, хозяйки в платьях-коттах, с головой, покрытой белым чепцом, купцы в одеждах, подбитых мехом, тут и там мелькают черные или коричневые одеяния священников и монахов. Из-под копыт коней с гоготом разбегаются гуси, повсюду шныряют собаки и кошки, появляясь из дверей домов в надежде добыть на обед зазевавшегося голубя.

По случаю ярмарки улицы города свежевымыты, но этой процедуре не под силу избавиться от обычных городских ароматов: запаха испражнений животных и всевозможных домашних отбросов, смешивающихся с более приятными запахами, которые доносятся из харчевен и с кухонь. Самый тяжелый дух царит в кварталах, где расположились торговцы рыбой, изготовители льняного полотна, мясники и особенно дубильщики кож. В прошлые века ширящийся бизнес дубильщиков и мясников стал для городов насущной проблемой. Русло Вьенны заполнилось отбросами. Граф Генрих Щедрый приказал прорыть канал от Верхней Сены, чтобы увеличить приток вод во Вьенну. Тем не менее квартал дубильщиков и квартал мясников по-прежнему оставались для горожан самым нежелательным соседством. Города, и Труа в их числе, предписывали жителям поддерживать чистоту улицы перед домом и запрещали выплескивать отходы из дверей и окон. Однако подобные указы не слишком строго соблюдались горожанами. Дожди усугубляли ситуацию, превращая немощеные улицы в месиво грязи.

Ярмарочный район располагался вокруг церкви Сен-Жан-о-Марше: переплетение маленьких улочек, где традиционно селились менялы, располагались главные городские весы и размещалась стража. Этот район, довольно сонный в весеннее время, сейчас был полон людей и гудел, как растревоженный улей. Стук лошадиных копыт, удары кузнечного молота, глухой звук падающих тюков. Приказания и проклятия на нескольких языках, сопровождающие разгрузку товаров со всех концов света: пряных специй, переливающихся шелков, драгоценных жемчужин со дна моря и бесчисленных караванов с богатыми шерстяными тканями.

Прибывшие на ярмарку торговцы могли селиться, где им вздумается, но соотечественники предпочитали держаться вместе, из-за чего купцы из Монпелье традиционно жили на одноименной улице, неподалеку от Парижских ворот; купцы из Валенсии, Барселоны и Льейды – на улице Кле-дю-Буа (Rue Clef-du-Bois) венецианцы – на улице Пти-Кредо (Rue du Petit Credo), где располагалась резиденция графского провоста; ломбардцы – на улице Трините (Rue de la Trinite).

Лотки и прилавки были в ходу лишь у торговцев средней руки. По-настоящему крупные сделки – продажа шерсти, сукна, специй – совершались в просторных торговых домах, во множестве рассеянных по ярмарочному району, границы которого были тщательно обозначены для удобства взимания пошлин с прибывших купцов. Несколько городов, крупнейших поставщиков текстиля, – Аррас, Лукка, Ипр, Дуэ, Монтобан – имели собственные торговые помещения на улице Эписери. На улице Шапрон (Rue du Chaperon) располагался торговый дом Руана, между улицей Таннери (Rue de la Tannerie) и Командорством рыцарей-тамплиеров – Провена.

Близ канала улица Эписери миновала древний и влиятельный монастырь Нотр-Дам-о-Нон-нэн и меняла название на улицу Нотр-Дам. В 1188 году в подсобных постройках монастыря начался Великий пожар. Южнее двадцать лет назад обосновались братья-доминиканцы (братство францисканцев находится за пределами города, неподалеку от Ворот През). Чуть севернее, в конце Большой улицы, перейдя мост Пон-де-Бэн (Pont des Bains), можно оказаться в древней галло-римской цитадели. На правом берегу возле моста устроены общественные бани, где путешественник может смыть с себя пыль дорог.

За каналом расположен Старый город, все еще окруженный руинами древних римских стен. Здесь живут самые состоятельные горожане, многочисленные служители церкви, графские чиновники, евреи (в пределах старого еврейского квартала), некоторые представители рабочего сословия и бедняки. В юго-западной оконечности Старого города высится большое каменное здание, обращенное задним фасадом к каналу, – это графский дворец. Массивная постройка со сводчатым подвалом в основании и жилыми помещениями в дальней части. Перед дворцом расположен позорный столб – деревянная конструкция, к которой в качестве наказания приковывают мелких воришек или пойманных на мошенничестве купцов. Графская церковь Святого Этьена пристроена к дворцу, образуя вместе с ним одно г-образное в плане здание; таким образом, граф может слушать мессу, не покидая собственного дворца. На севере сразу за дворцом расположен госпиталь, основанный Генрихом Щедрым, а в северо-западной оконечности Старого города возвышается мрачная граненая башня, обнесенная стеной. Древний донжон графов Шампани теперь используется в качестве церемониального зала для торжественного посвящения в рыцари, праздников и турниров.

Неподалеку от центра Старого города расположено августинское аббатство Святого Лупа, названное в честь епископа, что некогда вел переговоры с Аттилой. Изначально оно располагалось за пределами города, но после нападения викингов в 891 году аббат Аделерин перенес учреждение за городские стены, где оно затем и осталось. Улица Ситэ (Rue de la Cite) – главная улица Старого города – разделяет аббатство и собор, расположенный в северо-восточном углу. Каменщики постоянно трудятся на строительстве этого огромного сооружения; монументальный подъемный механизм, установленный посреди уже возведенных стен, доставляет наверх блоки, из которых составляется очередной ряд каменной кладки. Жилье и мастерские каменщиков теснятся тут же, на пятачке между собором и епископским дворцом.

Возле донжона на юг протянулся еврейский квартал. Процветающие еврейские фамилии селятся на улице Вьей-Ром (Rue de Vieille Rome), начинающейся сразу за стеной старинной башни; все прочие теснятся в еврейском квартале Брос-о-Жюиф (Broce-aux-Juifs) – небольшом участке, с четырех сторон ограниченном переулками.

Таков Труа, старинный, но современный город, феодальная и церковная столица, крупнейший центр средневековой коммерческой революции.