Текст книги "Уловка-22"

– За что? За то, что он дважды зашел на цель?

– За то, что он второй раз зашел на цель, – ответил подполковник Корн с задумчивой и самодовольной улыбкой. – В конце концов, по-моему, требуется немалое мужество, чтобы зайти на цель вторично, когда рядом нет самолетов, которые отвлекали бы на себя зенитный огонь противника. И ведь он действительно разбомбил мост. В этом-то и спасенье: не стыдиться, а гордиться надо. Нас никто не осудит за то, что мы сделаем.

– Думаете, получится?

– Не сомневаюсь. А для верности – давайте произведем его в капитаны.

– Вам не кажется, что мы немножко пересаливаем?

– Нет, не кажется. Лучше всего – играть наверняка.

– Ну хорошо, – решился полковник Кэткарт. – За то, что он проявил мужество, зайдя на цель дважды, дадим ему орден и произведем в капитаны.

Подполковник Корн протянул руку за фуражкой.

– А теперь под занавес улыбнитесь, – пошутил он в дверях и обнял Йоссариана за плечи.

14. Малыш Сэмпсон

К тому времени, когда надо было лететь на Болонью, у Йоссариана храбрости было ровно столько, сколько требовалось, чтобы не заходить на цель даже единожды. Сидя в носовой части самолета Малыша Сэмпсона, он нажал кнопку переговорного устройства и спросил:

– Ну что там стряслось с машиной?

– Разве что-нибудь стряслось? – взвизгнул Малыш Сэмпсон. – Что случилось?

От крика Малыша Сэмпсона Йоссариан похолодел.

– Что случилось? – заорал он в ужасе. – Будем прыгать?

– А я откуда знаю! – истерически закричал в ответ Малыш Сэмпсон. – Говорят, надо прыгать? Кто это сказал? Кто?

– Я – Йоссариан, в носовой части! Йоссариан! В носовой части! Я слышал, ты сказал «что-то случилось». Ведь ты сказал «что-то случилось»?

– Мне показалось, это ты сказал «что-то стряслось». Вроде все нормально.

У Йоссариана оборвалось сердце. Если все идет нормально и у них нет повода, чтобы повернуть обратно, значит, действительно случилось ужасное. Йоссариан напряженно размышлял.

– Я тебя не слышу, – сказал он.

– Я сказал: все идет нормально.

Ослепительное солнце играло на голубой, фарфоровой глади моря, сверкало на обшивке соседних самолетов. Йоссариан вцепился в разноцветные шнуры переговорного устройства и выдернул их из коммутаторного гнезда.

– Я все равно тебя не слышу, – сказал он. Он ничего не слышал. Неторопливо сложив карты и прихватив с собой три летных бронекостюма, он пополз в главный отсек. Нейтли, застывший неподвижно в кресле второго пилота, уголком глаза наблюдал за тем, как Йоссариан вполз в кабину и стал позади Малыша Сэмпсона. Тот слабо улыбнулся Йоссариану. Скованный и придавленный бронекостюмом, парашютом, шлемом и наушниками, он выглядел хрупким, очень молодым и застенчивым. Иоссариан наклонился к уху Малыша Сэмпсона.

– Я все равно тебя не слышу! – прокричал он, перекрывая ровный гул моторов.

Малыш Сэмпсон удивленно оглянулся. У него было угловатое смешное лицо с изогнутыми бровями и жидкими белесыми усиками.

– Что? – крикнул он через плечо.

– Я тебя по-прежнему не слышу, – повторил Йоссариан.

– Говори громче, – сказал Малыш Сэмпсон. – Я тебя по-прежнему не слышу.

– Я тебя по-прежнему не слышу! – заголосил Йоссариан.

– Ничего не могу поделать! – заголосил в ответ Малыш Сэмпсон. – Я кричу изо всех сил!

– Тебя не слышно в переговорном устройстве! – взревел Йоссариан с еще большим отчаянием в голосе. – Придется поворачивать обратно.

– Из-за переговорного устройства? – недоверчиво спросил Малыш Сэмпсон.

– Поворачивай обратно, пока я тебе не проломил башку!

Малыш Сэмпсон взглянул на Нейтли, ища у него поддержки, но тот отвернулся с подчеркнутым безразличием.

По званию Йоссариан был старше каждого из них. Малыш Сэмпсон поколебался еще секунду, а затем, издав ликующий вопль, охотно капитулировал.

– Меня это вполне устраивает! – радостно объявил он и весело присвистнул. – Да, ваше величество, Малыша Сэмпсона это вполне устраивает! – Он свистнул еще разок и крикнул в переговорное устройство: – А ну слушайте меня, птички мои небесные! Это орет во всю глотку адмирал Малыш Сэмпсон, гордость королевского флота. Так вот, ваши величества. Мы поворачиваем домой, ребятки, будь я неладен. Обратно поворачиваем!

Торжествующим взмахом руки Нейтли сорвал с себя шлем и наушники и от избытка чувств начал раскачиваться, будто шаловливое дитя на высоком стульчике. Сержант Найт, как тяжелый мешок, грохнулся вниз из верхней турельной установки и в лихорадочном возбуждении принялся колотить летчиков по спине. Малыш Сэмпсон развернул машину, описал широкую изящную дугу и, покинув звено, взял курс на свой аэродром. Когда Йоссариан сунул штырек наушников в гнездо запасного переключателя, два стрелка в хвостовом отсеке дуэтом распевали «Кукарачу».

На аэродроме их веселье быстро улетучилось. Наступило неловкое молчание. Спускаясь на самолета и усаживаясь в поджидавший их джип, Йоссариан трезво отдавал себе отчет в том, что он натворил. На обратном пути никто не проронил ни слова. Гнетущее гипнотизирующее безмолвие обволакивало горы, море и леса. Чувство одиночества усилилось, когда, свернув с шоссе, они покатили к расположению эскадрильи. Йоссариан вышел из машины последним. Успокоительная, как наркотик, тишина висела над опустевшими палатками. Эскадрилья точно вымерла, не видно было ни одной живой души, если не считать доктора Дейники, который печально восседал у закрытой двери санчасти, нахохлившись, как курица на насесте. Он тщетно пытался прогреть свой заложенный нос, подставив его солнечным лучам. Йоссариан знал, что доктор купаться с ним не пойдет. Дейника вообще никогда не купался. В воде человеку может стать плохо, и он может утонуть, даже если воды по щиколотку. В воде у человека может произойти закупорка коронарных сосудов, и его придется вытаскивать на берег волоком. Кроме того, плаванье приводит к перенапряжению и охлаждению организма, а от этого можно заболеть полиомиелитом или менингитом. Страх, которым была охвачена эскадрилья перед налетом на Болоныо, вселил в доктора еще более мучительное беспокойство за собственную жизнь. Теперь по ночам ему мерещилось, что к нему в палатку лезут грабители.

Заглянув в лиловатую тьму палатки оперативного отделения, Йоссариан увидел Вождя Белый Овес, поглощенного присвоением чужого виски, каковым он усердно отравлял свой организм. В данный момент он расписывался в соответствующем списке за непьющих и проворно переливал спиртное в прихваченные с собой бутылки. Вождь спешил, чтобы успеть урвать побольше, до того как капитан Блэк спохватится и приплетется, чтобы украсть остальное.

Мотор джипа мягко заворчал. Малыш Сэмпсон, Нейтли и другие бесшумно разбрелись каждый в свою сторану и растворились в золотистом безмолвии. Пару раз кашлянув, джип укатил. Йоссариан остался один. Вокруг все было сковано чугунной, первозданной дремотой. Зелень казалась черной, все прочее отливало гнойной желтизной. Даль была прозрачна, воздух сух, и слышно было, как где-то у моря бриз шуршит листвой. На душе у Йоссариана было неспокойно и тревожно, а ввалившиеся от усталости глаза слипались. Но когда он, еле волоча ноги, вошел в парашютную палатку, где стоял длинный полированный стол, совесть разом перестала грызть его и червь сомнения, не причинив особой боли, тихо уполз в глубины сознания.

Оставив в палатке бронекостюм и парашют, Йоссариан вышел обратно и мимо цистерн с водой направился в разведотделение, чтобы вернуть планшет капитану Блэку. Тот сидел в кресле, забросив костлявые ноги на стол, и клевал носом. Завидев Йоссариана, он равнодушно осведомился, почему они вернулись. Не удостоив его ответом, Йоссариан положил планшет на деревянный барьер и вышел.

У себя в палатке он сбросил парашютные лямки и разделся. Орр находился в Риме и должен был вернуться сегодня к вечеру из отпуска, который ему дали за то, что он утопил свой самолет в море близ Генуи. Нейтли, поди, уже складывает вещи, чтобы отправиться в Рим, как только вернется Орр. Он, конечно, на седьмом небе от счастья, что остался жив, и ждет не дождется минуты, когда снова начнет бесплодно и мучительно ухаживать за своей римской красоткой. Раздевшись догола, Йоссариан присел на койку отдохнуть – без одежды он чувствовал себя намного лучше. В одежде ему всегда было как-то не по себе. Потом он надел чистые трусики, тапочки и, перекинув через плечо купальное полотенце цвета хаки, отправился на пляж.

Тропинка из эскадрильи привела его на артиллерийскую позицию в лесу, о существовании которой он прежде не подозревал. Двое рядовых спали на мешках с песком. Третий ел гранат. Откусывая большие куски, он энергично работал челюстями и выплевывал косточки в кусты. Когда он жевал гранат, по его подбородку стекал пурпурный сок. Йоссариан углубился в лес, любовно поглаживая свой живот, будто желая убедиться, что все на месте. Вдруг на земле по обе стороны от тропинки он заметил полчища грибов, выросших после дождя. Они торчали из липкой земли, как пальцы мертвецов. Они росли в огромном изобилии, повсюду, куда хватало глаз. Их были тысячи, и они лезли из-под каждого куста. Казалось, они пухнут, раздуваются и множатся прямо у него на глазах. Он быстро зашагал прочь, охваченный мистическим ужасом, и не сбавлял ходу до тех пор, пока не почувствовал под ногами сухой песок. Теперь грибы остались позади. Он опасливо оглянулся, боясь, что сейчас увидит, как эти мягкие, безглазые, белые существа ползком преследуют его или карабкаются, извиваясь, по деревьям беспорядочной. колышущейся массой.

На пляже было пустынно. Йоссариан слышал лишь неясное бормотание ручья, приглушенный шелест травы и кустарника за своей спиной, немые вздохи прозрачных волн. Прибой был слабым, вода – чистой и прохладной. Йоссариан оставил на песке вещи и вошел в воду сначала по колено, потом окунулся с головой. На горизонте тянулась едва видимая, окутанная зыбкой дымкой, узенькая полоска земли. Йоссариан лениво подплыл к плоту, подержался за край и неторопливо поплыл обратно, покуда ноги не коснулись песчаного дна. Здесь он несколько раз окунулся с головой в зеленоватую воду и почувствовал себя чистым и свежим. Потом он растянулся на песке лицом вниз и заснул. Мощный слитный гул десятков моторов ворвался в его сон, как грохот землетрясения: над самой головой шли самолеты, возвращавшиеся после налета на Болонью.

Он проснулся, зажмурился от легкой головной боли и открыл глаза, чтобы взглянуть на мир, бурлящий в хаосе – хаосе, в котором царил свой порядок. И ахнул от изумления при виде фантастического зрелища: двенадцать звеньев шли спокойно и уверенно, строго выдерживая строй. Картина была слишком необычная, чтобы в нее можно было поверить: не видно было даже самолетов с ранеными, торопившихся первыми зайти на посадку; не было поврежденных самолетов, плетущихся в хвосте; не было в воздухе и дыма сигнальных аварийных ракет. Все машины были на месте, – кроме его собственной. На мгновение он оцепенел: он почувствовал, что сходит с ума. Когда он понял, какую злую шутку сыграла с ним судьба, он чуть не расплакался. Он понял, что, видимо, облака закрыли цель до того, как самолеты успели сбросить бомбы, и, стало быть, налет на Болонью придется повторить.

Йоссариан ошибся. Облаков не было. Бомбы сбросили. Слетали спокойно, как «за молоком», – вражеских зениток в Болонье не оказалось вообще.

15. Пилтчард и Рен

Штабные офицеры – капитан Пилтчард и капитан Рен – отвечали за координацию совместных боевых действий всех звеньев эскадрильи. Оба – невысокого роста, оба – незлобивые и спокойные, они обожали летать на боевые задания и молили судьбу и полковника Кэткарта не лишать их и впредь такого удовольствия. Они уже сделали сотню боевых вылетов и жаждали налетать еще одну. Они сами себя назначали на каждый вылет. Война была самым лучшим событием в их жизни, и они боялись, что ничего подобного с ними больше не повторится. Они исполняли свои обязанности скромно, сдержанно, без шума, изо всех сил стараясь ни с кем не портить добрых отношений. Они с готовностью улыбались каждому встречному. Говорили они невнятно, запинаясь. Но этим толковым, веселым, сноровистым ребятам легко было только друг с другом. При встрече с другими они отводили глаза, и даже с Йоссарианом они боялись встречаться взглядом, когда устроили собрание под открытым небом, чтобы при всех объявить Йоссариану выговор за то, что он заставил Малыша Сэмпсона повернуть обратно во время налета на Болонью.

– Ребята, – сказал капитан Пилтчард, застенчиво улыбаясь, – когда вы поворачиваете домой с полпути во время выполнения боевого задания, вы уж, пожалуйста, прежде удостоверьтесь, что стряслось действительно что-то серьезное. Ну а если какая-нибудь чепуха, вроде неисправности переговорного устройства или там что-нибудь еще вроде этого, тогда уж лучше не надо… Идет? Вот сейчас капитан Рен выступит, он хочет сказать подробнее по этому вопросу…

– Капитан Пилтчард прав, ребята, – сказал капитан Рен, – Вот и все, что я собирался вам сказать по этому вопросу. Сегодня мы, значит, наконец слетали на Болонью, и оказалось, что ничего страшного – слетали «за молоком». Все мы, понятно, малость того… нервничали и бомбили не бог весть как удачно. Ну ладно, теперь слушайте. Полковник Кэткарт разрешил нам слетать на Болонью еще разок. И уж завтра мы действительно сотрем в порошок их склады боеприпасов. Ну что вы на это скажете?

И чтобы доказать Йоссариану, что они не питают к нему злых чувств, они назначили его ведущим бомбардиром на машину Макуотта, поручив возглавить первое звено в завтрашнем налете на Болонью.

Йоссариан зашел на цель, как Хэвермейер, – уверенно, без всяких противозенитных маневров, и внезапно попал под такой огонь, что чуть не наложил в штаны. Да, их встретил плотный зенитный огонь! Итак, Йоссариана усыпили и заманили в ловушку. Теперь он должен сидеть как идиот и дожидаться, пока отвратительное черное облачко взрыва окутает его и перенесет на тот свет. И пока он не сбросил бомбы, ему не оставалось ничего другого, как глазеть в прицел, где тонкое перекрестие визирных нитей лежало на цели, как притянутое магнитом, в точности там, куда он навел, – над двором закамуфлированных складских помещений, как раз у цоколя первого здания. Самолет полз тягостно медленно. Йоссариан не мог унять дрожь во всем теле. До него то и дело доносилось: «бум-бум-бум-бум!» – слитные четырехтактные взрывы грохотали вокруг. И вдруг почти рядом с резким пронзительным «трах» разорвался одиночный снаряд. Тысячи молоточков застучали в голове Йоссариана. «Господи, помоги мне скорее отбомбиться», – взмолился он. Ему хотелось рыдать. Моторы гудели монотонно, как жирные ленивые мухи. Наконец индексы в прицеле пересеклись и восемь пятисотфунтовых бомб одна за другой пошли вниз. Самолет, став легче, бодро взмыл вверх. Йоссариан оторвался от прицела и, изогнувшись, посмотрел на индикатор слева. Когда стрелка коснулась нуля, он закрыл дверцы бомбового люка и срывающимся голосом крикнул в переговорное устройство:

– Круто вправо!

Макуотт молниеносно выполнил приказание. Надсадно взвыли моторы. Макуотт безжалостно положил воющую машину на крыло и отвернул ее в сторону. Не сделай он этого – два снаряда вонзились бы им прямо в фюзеляж. Потом Йоссариан приказал Макуотту набирать высоту, и они полезли все выше и выше, покуда не прорвались наконец в безмятежный, бриллиантово-голубой небесный оазис, солнечный и чистый, окаймленный на горизонте тонкими и редкими, как пух, облачками. Ветер успокаивающе тренькал, ударяясь о выпуклое остекление кабины. Йоссариан с наслаждением расслабился, но это продолжалось недолго, потому что они увеличили скорость, и он приказал Макуотту взять влево, а потом заставил его резко идти вниз, – и от радости у него перехватило дыхание, потому что грибообразные кучи зенитных разрывов поднимались прямо у них над головой и сзади справа, как раз на том месте, где машина должна была оказаться, если бы они не взяли влево и не вошли в пике. Еще одним грубым окриком Йоссариан велел Макуотту выровнять машину, и потом они опять взмыли, и к тому моменту, когда внизу начали рваться бомбы, машина, сделав круг, вернулась на стерильно-голубую небесную прогалину. Первая бомба упала во дворе, точно там, куда целил Йоссариан. А потом одна за другой начали рваться их бомбы и бомбы, сброшенные с самолетов его звена. Оранжевые вспышки побежали по крышам, и в тот же миг здания рухнули, и пенистые клубы розового, серого и угольно-черного дыма буйно повалили во всех направлениях, и в недрах дыма что-то тряслось и содрогалось под ударами красных, белых и золотых молний.

– Ты только посмотри! – громко восторгался Аарфи, стоя рядом с Йоссарианом. На его толстом, круглом лице сияло восхищение. – Там, должно быть, склады боеприпасов.

Йоссариан совсем забыл об Аарфи.

– Убирайся! – закричал он ему. – Убирайся из носа! Аарфи вежливо улыбнулся и показал на цель, великодушно приглашая Йоссариана полюбоваться. Свирепым жестом Йоссариан указал ему на вход в лаз и начал подталкивать туда Аарфи.

– Иди в машину! – неистово заорал он. – Иди в машину!

Аарфи добродушно пожал плечами.

– Я тебя не слышу! – объяснил он.

Йоссариан ухватил его за лямки парашюта и толкнул к лазу. В этот момент самолет тряхануло так, что у Йоссариана загремели кости и остановилось сердце. Он понял – это конец. – Вверх! – завизжал он в переговорное устройство, сообразив, что еще жив. – Вверх, паскуда! Вверх! Вверх! Вверх! Вверх!

Самолет взвыл и, дрожа всем корпусом, пошел ввысь, пока Йоссариан не выровнял его, еще раз рявкнув на Макуотта, который снова беспощадно повернул ревущую машину на сорок пять градусов, отчего Йоссариана чуть не вывернуло наизнанку. Расслабляющая тошнота подступила к горлу, и он, не чувствуя собственного веса, повис в воздухе, пока не заставил Макуотта снова выровнять машину, но только для того, чтобы тут же развернуться через правое крыло и ринуться в умопомрачительное пике. Они мчались сквозь бесконечные, похожие на привидения клочья черного дыма. Висевшая в воздухе гарь липла к гладкому плексигласовому носу самолета, и у Йоссариана было ощущение, будто прокопченный пар зло хлещет его по щекам. Сердце его снова ныло и колотилось от ужаса, а самолет по его команде метался то вверх, то вниз сквозь многочисленные разрывы, пытавшиеся в смертельной ненависти настичь Йоссариана. Пот ручьями струился по шее Йоссариана. Строй звена нарушился, но Йоссариана это не интересовало – он был занят только собой. В горле саднило от истошных криков Макуотту. Каждый раз, когда Макуотт менял направление, рев моторов становился оглушающим и захлебывающимся. А далеко впереди перед ними небо по-прежнему кишело взрывами зенитных снарядов, выпущенных другими батареями: понатыканные вокруг, они вели заградительный огонь точно на заданную высоту, поджидая, как садисты, пока самолет Йоссариана окажется в пределах досягаемости.

Вдруг самолет ударило, взрыв подбросил машину так, что она чуть не перевернулась брюхом кверху. В носовую часть повалили клубы сладковатого голубого дыма. Что-то горело! Йоссариан рванулся к выходу и уперся в Аарфи, который преспокойно чиркая спичкой, зажигал свою трубочку. Йоссариан в полном замешательстве уставился на усмехающегося круглолицего штурмана. Кто-то из них, вероятно, сошел с ума.

– Боже мой, да что же это такое! – с удивлением и мукой в голосе завопил Йоссариан. – Убирайся ты к чертовой матери из носа! Ты спятил, что ли? Убирайся!

– Что? – спросил Аарфи.

– Убирайся! – истерично взвизгнул Йоссариан и начал колотить кулаками Аарфи, стоявшего заложив руки за спину. – Убирайся!

– Я тебя все равно не слышу! – с мягкой укоризной отозвался Аарфи. Вид у него был самый невинный и чуточку озадаченный. – Говори, пожалуйста, погромче!

– Убирайся из носа! – завопил Йоссариан, совсем отчаявшись. – Нас убьют! Неужели тебе не ясно? Нас хотят убить.

– Как держать, черт возьми? – рассвирепев, крикнул Макуотт по переговорному устройству страдальческим, срывающимся голосом. – Куда курс держать?

– Поворачивай влево! Левее, проклятый, вонючий сукин сын! Круто влево!

В это время Аарфи незаметно, но пребольно ткнул Йоссариана под ребро кончиком трубки. Ойкнув, Йоссариан подскочил и рухнул на колени, бледный как полотно и дрожащий от ярости. Аарфи ободряюще подмигнул ему и, показав большим пальцем через плечо на Макуотта, спросил со смехом:

– Какая блоха его укусила?

Йоссариану показалось, что все это происходит в каком-то нереальном, призрачном мире.

– Ты уберешься отсюда? – простонал он и изо всех сил толкнул Аарфи. – Ты оглох или что? Уходи в машину! – И крикнул Макуотту: – Пикируй! Пикируй!

Внизу они снова попали в треск и уханье плотного зенитного огня, и Аарфи еще раз украдкой ткнул Йоссариана под ребро концом трубки. Снова ойкнув, Йоссариан испуганно отпрянул.

– Я все равно тебя не слышу, – сказал Аарфи.

– Я сказал: «Убирайся отсюда!» – крикнул Йоссариан и расплакался. Он начал обеими руками изо всех сил бить Аарфи в живот: – Убирайся от меня! Убирайся!

Лупить Аарфи было все равно что бить слабо надутую кислородную подушку. Аарфи не оказывал сопротивления, его мягкая бесчувственная туша никак не реагировала на удары. Йоссариан в изнеможении опустил руки. Его охватило унизительное чувство бессилия, хотелось плакать от жалости к самому себе. – Что ты сказал? – спросил Аарфи.

– Уйди от меня, – сказал Йоссариан теперь уже умоляющим голосом. – Уйди в машину!

– Я тебя все равно не слышу.

– Это неважно, – продолжал Йоссариан. – Это неважно. Просто оставь меня одного.

– Что неважно?

Йоссариан начал колотить себя кулаком по лбу. Потом ухватил Аарфи за грудки, покрепче уперся ногами и швырнул его к лазу, как битком набитый неуклюжий мешок. И тут, когда он полз обратно в переднюю часть носа самолета, точно чудовищной силы пощечина прозвенела у него над ухом – это разорвался снаряд. На миг в сознании Йоссариана вспыхнуло: «А я все-таки жив!» Машина снова набирала высоту. Снова выли моторы, точно мучась от адской боли. В самолете едко запахло машинным маслом, завоняло бензиновой гарью. А потом Йоссариану показалось, будто идет снег.

Тысячи крошечных кусочков бумаги, как белые хлопья, медленно плавали в самолете, кружились над головой Йоссариана, порхая, влетали ему в ноздри и в рот при каждом вдохе. Пораженный, он замотал головой, в то время как Аарфи, улыбаясь во весь рот гордой улыбкой деревянного божка, держал перед носом Йоссариана изодранную в клочья карту. Крупный осколок зенитного снаряда пробил пол кабины, прошел сквозь толстую пачку навигационных карт и вылетел через потолок. Аарфи был вне себя от радости.

– Ты посмотри! – воскликнул он и, просунув два пальца сквозь дыру в карте, сделал Йоссариану «козу». – Ты только посмотри!

Бурная радость совершенно ошарашила Йоссариана. Аарфи был похож на страшного великана-людоеда из кошмарного сна – его нельзя было ни обойти, ни столкнуть с места. Йоссариан панически боялся Аарфи по многим причинам. Ветер со свистом врывался сквозь рваную пробоину в полу, и мириады кусочков белой, как гипс, бумаги порхали в самолете, отчего у Йоссариана еще больше усилилось ощущение, будто вся эта фантасмагория происходит в каком-то нереальном, подводном царстве. Все казалось странным, бутафорским, гротескным. Голова у Йоссариана раскалывалась от шума, в ушах гудело и пищало: это рассвирепевший Макуотт настойчиво требовал указаний курса. С болезненным интересом Йоссариан продолжал изучать лунообразную физиономию Аарфи, который в свою очередь уставился на него сквозь бумажную метель таким сияющим, безоблачным и бессмысленным взглядом, что Йоссариан окончательно убедился, что имеет дело с ненормальным. В это время один за другим справа разорвались восемь зенитных снарядов, потом еще восемь – левее, и еще восемь – еще левее.

Последняя восьмерка взрывов оказалась прямо по курсу самолета.

– Круто влево! – заорал Йоссариан Макуотту.

Аарфи захихикал. Макуотт взял круто влево, но и зенитные разрывы вместе с ними перекинулись влево, быстро нагоняя самолет.

– Я говорю: круче, круче, круче, круче, паскуда, круче! – завывал Йоссариан.

Макуотт еще круче развернул самолет, и вдруг точно произошло чудо – они ушли из зоны огня. Обстрел кончился. Орудия перестали палить в них, и они остались живы.

А там позади еще умирали люди. Растянувшись на целые мили потрепанной, истерзанной, извивающейся цепочкой, другие звенья совершили столь же рискованное путешествие над целью и теперь прокладывали себе путь сквозь разбухшие клубы новых и старых разрывов, подобно стае крыс, пробегающих мимо кучек собственного помета.

Один подбитый самолет горел, одиноко болтаясь в воздухе, точно его несла невидимая крутая волна. Он то взмывал, то проваливался, похожий на чудовищную кроваво-красную комету. Потом Йоссариан увидел, что горящий самолет завалился набок и медленной спиралью пошел вниз, описывая сначала широкие, а потом все более узкие и неровные витки. За ним, развеваясь, как красно-черный плащ, тянулось гигантское рыжее пламя, отороченное черным дымом. В воздухе раскрылись парашюты: один, другой, третий, четвертый… А самолет вошел в штопор и весь остаток пути до земли извивался, как труп в пылающей поленнице погребального костра, пока не упал на землю комочком сгоревшей папиросной бумаги.

В другой эскадрилье погибло целиком одно звено. Йоссариан перевел дух: теперь уже можно ни о чем не думать, он свое дело сделал. Он сидел безучастный, весь мокрый от пота. Гул моторов казался ему музыкой. Макуотт, сбавив скорость, сделал круг, чтобы дать время подтянуться остальным самолетам его звена. Неожиданно наступившая тишина казалась недоброй, странной, чреватой подвохом. Йоссариан расстегнул бронекостюм, снял шлем, глубоко вздохнул, закрыл глаза и попытался расслабиться. Но покоя не было.

– А где Орр? – раздался чей-то голос в переговорном устройстве.

Йоссариан вскрикнул, вскочил. Он мог дать только одно разумное объяснение загадочному появлению зенитных батарей в Болонье: Орр! Он подался вперед и приник к прицелу, пытаясь разглядеть сквозь плексиглас какие-нибудь следы Орра – человека, обладающего способностью, как магнит, притягивать к себе зенитный огонь. Наверняка это он привлек в Болонью весь противовоздушный дивизион Германа Геринга, который немцы перебросили сюда прошлой ночью черт знает откуда. Секунду спустя Аарфи подскочил к Йоссариану и острым краем шлема ударил его по кончику носа. Из глаз Йоссариана брызнули слезы, и он рявкнул на Аарфи.

– Вон он! – похоронным тоном объявил Аарфи, указывая трагическим жестом вниз на фургон с сеном и двух лошадей, стоявших близ каменного амбара. – Разбился вдребезги. Наверное, весь экипаж уже на небесах.

Йоссариан обругал Аарфи и продолжал тщательно рассматривать землю. Он был спокоен, но в душе переживал за своего хвастливого и чудаковатого соседа с зубами торчком, который ухитрился до смерти перепугать его.

Наконец Йоссариан заметил двухмоторный, двухкилевой самолет, вынырнувший из-за леса над желтеющим полем. Один из винтов был расщеплен и висел неподвижно. Но самолет сохранял высоту и правильный курс. Йоссариан машинально пробормотал благодарственную молитву, а потом с облегчением бурно и горячо излил на Орра все, что у него накипело на душе.

– Вот подонок! – начал он. – Вот чертова коротышка, крысеныш красномордый, толстощекий, курчавый, зубастый сукин сын!

– Что? спросил Аарфи.

– Этот проклятый лупоглазый недомерок, зубастый хмырь, сумасбродный сукин сын и подонок с тощим задом и яблоками за щеками! – брызгал слюной Йоссариан.

– Что?

– Не твое дело!

– Я все равно тебя не слышу, – ответил Аарфи. Йоссариан неторопливо обернулся к Аарфи и, глядя ему в лицо, начал:

– А ты – хрен собачий…

– Кто я?

– Ты – чванливый, толстопузый, добренький, пустоголовый, самодовольный…

Аарфи невозмутимо чиркнул спичкой и принялся громко посасывать трубку, всем своим видом красноречиво показывая, что милостиво и великодушно прощает Йоссариана. Аарфи дружелюбно улыбнулся и открыл рот, намереваясь поболтать. Йоссариан зажал ему рот ладонью и устало оттолкнул от себя. Закрыв глаза, он весь обратный путь притворялся спящим, чтобы не слышать и не видеть Аарфи.

В инструкторской Йоссариан сделал разведдоклад капитану Блэку и потом вместе с другими, бормоча себе что-то под нос, стоял в напряженном ожидании на аэродроме, пока не приковылял самолет Орра. Он довольно бодро тянул на одном моторе. Все затаили дыхание. У самолета Орра не выпустилось шасси. Йоссариан не находил себе места, покуда Орр благополучно не совершил аварийную посадку. И тогда Йоссариан украл первый попавшийся джип с оставленным в нем ключом от зажигания и помчался к своей палатке, чтобы начать лихорадочно собирать вещи для внеочередного отпуска. Он решил провести его в Риме и в тот же вечер нашел там Лючану – девушку со шрамом под сорочкой.