Текст книги "Уловка-22"

11. Капитан Блэк

Первым об этом узнал капрал Колодный, принявшие телефонограмму из штаба авиаполка. Новость потрясла его настолько, что он тут же на цыпочках пересек палатку разведотдела и испуганным шепотом передал сообщение капитану Блэку. Тот мирно клевал носом, положив на стол голенастые ноги.

Капитан Блэк вспыхнул, подобно магнию.

– Болонья? – закричал он в полном восторге. – Великолепно, будь я проклят? – Он громко расхохотался. – Неужто Болонья? – Он снова засмеялся и затряс головой в радостном изумлении. – Ну, парень, мне просто не терпится увидеть морды этих мерзавцев, когда они услышат, что им лететь на Болонью. Ха-ха-ха!

С тех пор как майор Майор обвел его вокруг пальца и получил должность командира эскадрильи, капитан Блэк впервые смеялся так весело и так искренне. Сдерживая ликование, он неторопливо вышел из-за стола и подошел поближе к барьеру: ему хотелось получить максимум удовольствия при виде летчиков, когда они придут за комплектами карт и узнают, что их ждет.

– Да, да, субчики, вы не ослышались – Болонья! – отвечал он пилотам, которые недоверчиво переспрашивали, действительно ли их ждет Болонья. – Ха-ха-ха! Язви вас в печенку, мерзавцы! Ну теперь-то вы влипли.

Капитан Блэк вышел из палатки, желая насладиться тем эффектом, который произведет новость на всех офицеров и сержантов. Они уже собрались со своими бронекостюмами у четырех грузовиков, стоявших в центре расположения эскадрильи.

Капитан Блэк был высокий, поджарый, унылый, апатичный и раздражительный человек. Он брил свое бледное, заостренное книзу лицо раз в три-четыре дня, и, как правило, над его верхней губой торчала рыжевато-золотистая щетина. Сцена, разыгравшаяся у входа в палатку, не обманула его лучших ожиданий. Все лица вокруг разом одеревенели. Капитан Блэк плотоядно ухмылялся, приговаривая: «Язви вас в печенку!»

После гибели над Перуджей майора Дулута, когда капитан Блэк чуть было не занял место командира, приказ о налете на Болонью оказался самым праздничным событием в его жизни. Получив известие о гибели майора Дулута, капитан Блэк едва не запрыгал от радости. Хотя прежде он никогда всерьез не задумывался о возможности стать строевым командиром, теперь он сразу сообразил, что по логике вещей именно ему предназначено стать преемником майора Дулута. В эскадрилье он занимался такой тонкой работой, как разведка, и, следовательно, считал себя самым проницательным человеком во всей части. Правда, в отличие от майора Дулута и командиров других эскадрилий, капитан Блэк не участвовал в боевых операциях, но зато в его пользу можно было привести другой, довольно веский аргумент: поскольку его жизнь не подвергалась опасности, он мог занимать свой пост столь долго, сколь родина нуждалась в его услугах. Чем больше капитан Блэк размышлял над этим, тем более неизбежным казалось ему новое назначение. Требовалось только, чтобы кто-то быстренько замолвил за него нужное словцо в нужном месте. Он поспешил к себе в кабинет, чтобы наметить план действий. Усевшись на вращающемся стуле, забросив ноги на стол и смежив веки, он дал волю воображению: он видел себя в роли командира эскадрильи, и зрелище это было прекрасно!

Капитан грезил, а полковник Кэткарт действовал, и капитан Блэк был потрясен скоростью, с которой, как казалось ему, майор Майор обвел его вокруг пальца.

Узнав о назначении майора Майора, Блэк был не только ошарашен, но и глубоко уязвлен и не пытался этого скрыть. Когда его друзья, офицеры административной службы, выразили удивление по поводу того, что выбор полковника Кэткарта пал на майора Майора, капитан Блэк невнятно пробормотал, что вообще в части происходят занятные вещи. Затем офицеры стали строить догадки, имеет ли политическое значение сходство майора Майора с Генри Фонда, и капитан Блэк заявил, что майор Майор на самом деле и есть не кто иной, как Генри Фонда. А на замечание друзей насчет некоторых странностей майора Майора капитан Блэк объявил, что майор Майор – коммунист.

– Они просачиваются повсюду! – провозгласил капитан Блэк воинственно. – Вы, друзья, если желаете, можете сидеть сложа руки и заниматься попустительством. Но я не намерен сидеть сложа руки. Отныне я заставлю каждого сукина сына, который переступит порог разведотдела, подписать «присягу о лояльности». Но этому мерзавцу майору Майору я подписать не дам, даже если он этого очень захочет.

На следующее утро славный крестовый поход за принятие «присяги, о лояльности» был в полном разгаре. Во главе его, охваченный энтузиазмом, стоял капитан Блэк. Идея оказалась действительно плодотворной. Весь сержантский и офицерский состав должен был подписать одну «присягу о лояльности» перед получением планшеток из разведотдела, другую – перед получением на стаде бронекостюмов и парашютов. Третью «присягу о лояльности» нужно было принести лейтенанту Балкинктону, начальнику автороты, чтобы получить разрешение на проезд в грузовике от палаточного городка до летного поля. «Присяга о Лояльности» подстерегала людей за каждым углом. Ее приходилось подписывать, чтобы получить денежное довольствие в финчасти или летный паек. Даже стрижка и бритье у парикмахера-итальянца не обходились без этой процедуры. Каждый офицер, поддержавший славный крестовый поход, как бы соперничал с капитаном Блэком в патриотизме. И капитан сутки напролет ломал себе голову, как превзойти прочих. В преданности родине он не желал знать себе равных. Когда другие офицеры, следуя его примеру, составили свои «присяги о лояльности», он пошел еще дальше и заставил каждого сукина сына, который приходил к нему в разведотдел, подписывать по две «присяги о лояльности», затем по три, а потом и по четыре. Вскоре он ввел новшество – подписывать «присягу о лояльности» с последующим исполнением «Звездного флага». Сначала пели хором по одному разу, затем по два, по три и, наконец, по четыре раза. Стоило капитану Блэку оставить своих соперников позади, как он презрительно отчитывал их за то, что они не следуют его примеру. А когда они следовали его примеру, он умолкал и ломал голову над новыми стратегическими планами, дабы снова получить возможность презрительно отчитывать своих сослуживцев за отставание.

Не понимая, как все это могло случиться, летный состав эскадрильи вдруг обнаружил, что офицеры административной службы, призванные обслуживать летный состав, вдруг подмяли его под себя. Изо дня в день пилотов запугивали, оскорбляли, изводили и шпыняли. Когда они осмеливались протестовать, капитан Блэк отвечал, что лояльный гражданин не должен возражать против принятия «присяги о лояльности». Каждому, кто ставил под сомнение эффективность «присяги о лояльности», он отвечал, что человек, поклявшийся в верности своей родине, обязан с гордостью присягать столько раз, сколько от него потребуют. А тем, кто ставил под вопрос нравственную сторону дела, он отвечал, что «Звездный флаг» – величайшее музыкальное произведение всех времен. Чем больше «присяг о лояльности» подписал человек, тем более он лоялен, – для капитана Блэка это было ясно как божий день. И он заставлял капрала Колодного с утра до ночи проставлять под присягами «Капитан Блэк» на тот случай, если потребуется доказать, что он – самый лояльный гражданин во всей эскадрилье.

– Главное – заставить присягать их без передышки, – объяснял он своей когорте. – Вникают они в смысл присяги или нет, не имеет значения. Ведь заставляют же ребятишек присягать на верность, когда они даже не знают, что такое присяга и верность.

Капитану Пилтчарду и капитану Рену славный крестовый поход за принятие «присяги о лояльности» был нужен, как собаке пятая нога, ибо эти процедуры до предела усложняли комплектование экипажей перед боевыми вылетами. Вся эскадрилья с утра до вечера занималась присяганием, подписанием и хоровым пением, и теперь, чтобы отправить самолет на задание, требовалось намного больше времени, чем прежде. Срочные боевые вылеты стали вообще невозможны, но оба капитана, Пилтчард и Рен, были слишком робки, чтобы дать отпор капитану Блэку, рьяно и неукоснительно проводившему в жизнь доктрину «каждодневного подтверждения». Эта лично им изобретенная доктрина имела целью выявить и изловить всякого, кто утратил лояльность за день, истекший с момента подписания предыдущей «присяги о лояльности». Видя, как капитаны Пилтчард и Рен мечутся в поисках выхода из труднейшей ситуации, капитан Блэк решил помочь им советом. Он явился к ним во главе делегации единомышленников и сухо предложил, чтобы, прежде чем давать разрешение на вылет, они сами заставляли каждого подписывать «присягу о лояльности».

– Разумеется, как хотите, – подчеркнул капитан Блэк, – никто не собирается на вас давить. Но учтите, командиры других эскадрилий заставляют всех принимать «присягу о лояльности», и ФБР может показаться, что вам двоим просто наплевать на свою родину, раз вы не считаете нужным требовать от подчиненных принятия присяги. Ну что ж, если вы не боитесь скверной репутации – дело ваше, других это не касается. Нам хотелось только помочь вам.

Милоу подобные разговоры не убедили, и он категорически отказался не кормить майора Майора, даже если майор Майор и коммунист, в чем, правда, Милоу в глубине души сомневался. Милоу по своей натуре был противником любых нововведений, которые угрожали нормальному ходу деловых операций. Он твердо стоял на своих позициях и наотрез отказался принимать участие в великом крестовом походе за принятие «присяги о лояльности». Капитан Блэк пожаловал к нему во главе целой делегации.

– Национальная оборона – наше общее дело, – сказал капитан Блэк в ответ на возражения Милоу. – Вся эта программа добровольная, не забудьте это, Милоу. Летчики не обязаны, если они не желают, принимать «присягу о лояльности». Но вы, Милоу, можете нам помочь, если начнете морить голодом тех, кто увиливает от принятия присяги. Это вроде «уловки двадцать два». Понимаете? Надеюсь, вы не против «уловки двадцать два»?

Доктор Дейника был тверд, как кремень:

– Почему вы так уверены, что майор Майор – коммунист?

– Потому что никто не слышал, чтобы он это отрицал, пока мы не обвинили его в принадлежности к коммунистической партии. И. пока что никем не замечено, чтобы он подписал хоть одну из наших «присяг о лояльности».

– Так вы же ему и не предлагали.

– Конечно, не предлагали, – ответил капитан Блэк и пояснил: – Тогда бы весь наш крестовый поход пошел насмарку. Послушайте, если вы не хотите, вы не обязаны сотрудничать с нами. Но подумайте, что получается: мы будем стараться изо всех сил, а вы, как только Милоу почти уморит голодом майора Майора, начнете оказывать командиру эскадрильи медицинскую помощь? Интересно, что подумают в штабе полка о человеке, который подрывает всю нашу программу обеспечения безопасности? Скорее всего, вас переведут на Тихий океан.

Доктор Дейника поспешно капитулировал:

– Ладно. Я скажу Гэсу и Уэсу, и они сделают все, что вы пожелаете.

В штабе авиаполка полковник Кэткарт не без удивления наблюдал за тем, что происходит в эскадрилье.

– Весь шум поднял этот идиот Блэк в угаре патриотизма, – доложил Кэткарту подполковник Корн с улыбкой. – Думаю, вам стоило бы ему малость подыграть: ведь именно вы назначили майора Майора командирам эскадрильи.

– Нет уж, это была ваша идея, – возразил полковник Кэткарт оскорбленным тоном. – И прошу на меня не наговаривать.

– Кстати, это была весьма неплохая идея, – ответил подполковник Корн. – Тем самым мы избавились от одного лишнего майора в эскадрилье: он был у вас как бельмо на глазу. Не беспокойтесь, полковник, все скоро войдет в свою колею. Наша задача номер один – направить капитану Блэку письмо с выражением полнейшей поддержки. Будем надеяться, что он выдохнется прежде, чем успеет серьезно навредить. – И тут подполковника Корна осенило: – Послушайте, вы не допускаете, что этот безумец постарается вытряхнуть майора Майора из его трейлера?..

– Наша задача номер два заключается в том, чтобы вытурить майора Майора из его трейлера, – решительным тоном заявил капитан Блэк. – Я бы с удовольствием выгнал вон его жену и детей, но это не в моих силах: у него нет жены и детей. Поскольку мы можем делать только то, что мы можем делать, – вытурим его самого. Кто ведает размещением людей в палатках?

– Он сам.

– Вот видите! – закричал капитан Блэк. – Коммунисты просочились повсюду! Ну нет, я этого терпеть не намерен! Я доложу самому майору де Каверли! Я заставлю Милоу поговорить с майором, как только он вернется из Рима!

Капитан Блэк питал безграничную веру в мудрость, власть и справедливость майора де Каверли, хотя сам он с ним никогда не говорил: на это у него не хватало смелости. Поэтому он поручил Милоу вести переговоры с майором де Каверли и нетерпеливо дожидался, когда этот штабной офицер вернется из Рима. Вместе со всей эскадрильей капитан Блэк относился с глубоким почтением и благоговейным трепетом к величественному седовласому майору де Каверли с лицом, будто высеченным из камня, и осанкой Иеговы.

Наконец майор де Каверли вернулся из Рима. Он вернулся с поврежденным глазом, прикрытым кусочком целлулоида, и одним ударом прикончил славный крестовый поход. Майор де Каверли вошел в столовую, преисполненный сурового достоинства. Когда он обнаружил, что на его пути к завтраку стоит стена офицеров, дожидающихся своей очереди, чтобы подписать «присягу о лояльности», единственный глаз майора свирепо сверкнул. В дальнем конце зала, у буфетной стойки, офицеры, пришедшие в столовую несколько раньше, держали в одной руке на весу подносы с тарелками, а другой отдавали честь флагу, перед тем как получить разрешение сесть за стол. А за столами группа, прибывшая еще раньше, распевала хором «Звездный флаг», дабы получить допуск к соли, перцу и горчице. Гул голосов начал медленно стихать, когда озадаченный майор де Каверли, заметив нечто из ряда вон выходящее, застыл в дверях и неодобрительно нахмурился. Он решительно двинулся вперед, глядя прямо перед собой, и стена офицеров расступилась перед ним, как Красное море перед пророком Моисеем. Ни на кого не глядя, он железным шагом прошествовал к раздаточному окну и громким голосом, в котором слышались старческая хрипотца и древнее аристократическое происхождение, властно произнес:

– Па-апрашу пожрать!

Вместо того, чтобы тут же удовлетворить это требование, майору подали на подпись «присягу о лояльности». Поняв, что ему предлагают, майор де Каверли с величественным негодованием смахнул бумажку со стола. Его здоровый глаз ослепительно вспыхнул от ярости и презрения, а морщинистое стариковское лицо потемнело от неописуемого гнева.

– Па-апрашу пожрать. Слышите? – рявкнул он. Голос его прокатился по притихшей столовой, как эхо дальнего грома.

Капрал Снарк побледнел и затрепетал. Он посмотрел на Милоу, моля о помощи. Несколько ужасных мгновений в столовой стояла могильная тишина. Затем Милоу утвердительно кивнул головой:

– Дайте ему поесть.

Капрал Снарк начал передавать майору де Каверли тарелку за тарелкой. Майор де Каверли с полным подносом в руках повернул от раздаточного окошка и вдруг остановился, заметив группу офицеров, уставившихся на него с безмолвной просьбой во взоре. Голосом, полным праведного гнева, майор де Каверли прогремел:

– Дать всем пожрать!

– Дать всем пожрать, – как эхо, откликнулся Милоу с радостным облегчением, и славный крестовый поход за принятие «присяги о лояльности» на этом закончился.

Капитан Блэк был глубоко огорчен таким предательским ударом в спину, да еще от столь высокопоставленного человека, на поддержку которого он так рассчитывал. Майор де Каверли обманул его надежды.

– О, меня это нисколько не волнует, – весело отвечал капитан Блэк каждому, кто приходил к нему со словами утешения. – Мы свою задачу выполнили. Нашей целью было добиться, чтобы нас боялись те, кого мы не любим, и открыть людям глаза на опасность, которую представляет собой майор Майор. И мы, безусловно, добились и того, и другого. Мы и не собирались давать майору на подпись «присягу о лояльности», поэтому вовсе не важно, получили мы от него эту подпись или нет.

Глядя, как все, кого он не любит в эскадрилье, напуганы жуткой и бесконечной великой осадой Болоньи, капитан Блэк с щемящей тоской в груди припоминал старое доброе время своего крестового похода за принятие «присяги о лояльности», когда он был большим человеком, когда даже такие шишки, как Милоу Миндербиндер, доктор Дейника и Пилтчард с Реном, трепетали при его приближении и валялись у него в ногах.

Желая доказать новичкам, что он когда-то был большим человеком, капитан Блэк постоянно носил при себе благодарственное письмо от полковника Кэткарта.

12. Болонья

Фактически не капитан Блак, а сержант Найт дал толчок чудовищной панике. Услыхав о том, что цель – Болонья, он молча спрыгнул с грузовика и побежал получать дополнительно еще два летных бронекостюма. За ним следом на парашютный склад устремились остальные. Первые шли гуськом, понурив головы, но уже через несколько минут вся эскадрилья, как обезумевшее стадо, мчалась за дополнительными бронекостюмами.

– Эй, что происходит? – нервно спросил Малыш Сэмпсон. – Неужели над Болоньей придется так туго?

Нейтли, сидевший на полу грузовика в состоянии, близком к трансу, нахмурился, уткнул лицо в ладони и ничего не ответил.

Сержант Найт создал панику, но нервотрепка еще больше усилилась оттого, что вылет несколько раз откладывался. Когда летчики уже рассаживались по машинам, прибыл джип и привез сообщение, что в Болонье идет, дождь и вылет временно отменяется. На Пьяносе тоже шел дождь. Вернувшись в расположение эскадрильи, летчики столпились под навесом у палатки разведотдела и до самого вечера тупо глазели на карту, где четко выделялась линия фронта. Разговор был один – о том, что спасения, как ни крути, ждать неоткуда. Узкая красная тесьма, прикнопленная к карте материка, наглядно подтверждала. что сухопутные силы в Италии застряли в сорока двух милях к югу от объекта атаки. Быстро преодолеть это расстояние и захватить город танки и пехота были не в состоянии. Ничто не могло спасти эскадрилью на Пьяносе от налета на Болонью. Капкан захлопнулся.

Оставалась единственная надежда на то, что дождь никогда не прекратится, но его была слабая надежда: все понимали, что дождь рано или поздно кончится. Правда, когда кончался дождь на Пьяносе, лило в Болонье. Когда переставало лить в Болонье, возобновлялся дождь на Пьяносе. Когда дождя не было ни там, ни тут, начинали происходить странные, необъяснимые вещи, такие, например, как эпидемия диарреи или таинственное изменение линии фронта на карте.

В течение первых шести дней людей четырежды собирали, инструктировали и отсылали обратно. Однажды уже поднялись в воздух и построились в боевые порядки, но с командно-диспетчерского пункта приказали идти обратно на посадку. Чем дольше лил дождь, тем сильнее все взвинчивались. Чем сильнее взвинчивались, тем горячее молились, чтобы дождь не переставал. Всю ночь напролет люди смотрели в небо и приходили в отчаяние, когда проглядывали звезды. Весь день напролет они изучали изгибы линии фронта на большой карте Италии. Карта болталась на фанерном стенде и надувалась от ветра, как парус. Когда начинался дождь, стенд переставляли под навес палатки разведотделения. Алая сатиновая ленточка обозначала передовые позиции союзнических сухопутных войск на всем итальянском материке.

Наконец как-то утром дождь сразу кончился – и на Пьяносе, и в Болонье. Взлетная полоса стала подсыхать. Чтобы затвердеть, ей требовались полные сутки. Небо оставалось безоблачным. Нервное напряжение, в котором находились летчики, перешло в ненависть. Сначала возненавидели пехоту за то, что у нее не хватает силенок захватить Болонью. Затем возненавидели линию фронта как таковую. Часами летчики простаивали у карты, не сводя глаз с красной сатиновой тесьмы, люто ненавидя ее за то, что она не поднимается и не захватывает Болонью. Когда наступила ночь, они собрались у стенда, и кошмарное бдение продолжалось при свете карманных фонарей. Люди сверлили линию фронта глазами, полными тоски, как будто надеялись, что от их молитв тесьма сама по себе продвинется к северу.

– Я отказываюсь в это поверить! – удивленно-протестующе воскликнул Клевинджер, обращаясь к Йоссариану. – Это возврат к древним суевериям! Они, кажется. действительно верят, что, если кто-нибудь среди ночи подойдет на цыпочках к карте и перенесет тесемку за Болонью, мы не полетим завтра на задание. Представляешь себе? Это все равно, что стучать по деревяшке или скрещивать пальцы на счастье. Мы с тобой здесь единственные, кто не сошел с ума.

Среди ночи Йоссариан постучал по деревяшке, скрестил на счастье пальцы и вышел на цыпочках из палатки, чтобы перенести алую тесьму за Болоныо.

На следующий день рано утром капрал Колодный прокрался на цыпочках в палатку капитана Блэка. влез под москитную сетку и принялся трясти капитана аа потное, костлявое плечо, покуда тот не открыл глаза.

– Зачем вы меня разбудили? – простонал капитан Блэк.

– Взяли Болонью, сэр, – сказал капрал Колодный. – Я думал, вам будет интересно узнать. Вылет отменяется?

Капитан Блэк сел на койке и принялся неторопливо скрести свои худые длинные ляжки. Вскоре он оделся я вышел из палатки, алой и небритый. Небо было ясным и теплым. Капитан Блэк равнодушно взглянул на карту: сомнений не было – Болонью взяли.

В палатке разведотделения капрал Колодный уже изымал карты Болоньи из штурманских планшеток. Капитан Блэк сел, звучно зевнул, закинул ноги на стол и позвонил подполковнику Корну.

– Зачем вы меня разбудили? – простонал подполковник Корн.

– Ночью взяли Болонью, сэр. Как вылет, отменяется?

– О чем вы толкуете, Блэк? Почему вылет отменяется?

– Потому что захватили Болонью, сэр. Разве не следует отменить вылет?

– Конечно, надо отменить. Не бомбить же своих.

– …Зачем вы меня разбудили? – простонал полковник Кэткарт в ответ на звонок Корна.

– Взяли Болонью, – сообщил подполковник Корн. – Я думал, вам будет интересно узнать.

– Кто взял Болонью?

– Мы.

Полковник Кэткарт был вне себя от радости, поскольку он тем самым освобождался от нелегкого обязательства разбомбить Болонью и при этом нисколько не страдала его репутация героя, которую он заработал, когда добровольно вызвался послать своих людей бомбить город.

Генерал Дридл тоже был доволен взятием Болоньи, хотя и обозлился на полковника Модэса, разбудившего его, чтобы сообщить эту новость. В штабе армии были тоже довольны и решили наградить медалью офицера, взявшего город.

Поскольку офицера, взявшего город, не существовало, медалью наградили генерала Пеккема: он сам попросил себе медаль, ему давно хотелось ее нацепить.

Как только генерал Пеккем нацепил медаль, он начал требовать, чтобы перед ним ставили еще более ответственные задачи. Генерал Пеккем предложил, чтобы все боевые соединения на данном театре военных действий были переданы в распоряжение Корпуса специальной службы под командованием самого генерала Пеккема[12]12
  Таинственное и грозное название «специальная служба» (Special Service) означает всего лишь нестроевое военное учреждение, которое ведает организацией отдыха и развлечений войск. В этом весь юмор претензий генерала Пеккема.


[Закрыть].

«Если уж бомбежка вражеских позиций не является задачей специальной службы, то я тогда вообще не знаю, для чего на свете существует Корпус специальной службы», – частенько размышлял он вслух со страдальческой улыбкой борца за правду; улыбка эта была его верным союзником в каждом споре.

Выразив вежливое сожаление, он отклонил предложение занять строевую должность пол командованием генерала Дридла.

– Выполнять боевые задания для генерала Дридла – это не совсем то, что я имею в виду, – объяснял он снисходительно, с мягкой улыбкой. – Я, скорее, имел в виду некоторым образом заменить генерала Дридла или, скажем, стать несколько выше генерала Дридла, с тем, чтобы осуществлять общее руководство деятельностью не только генерала Дридла, но и деятельностью многих других генералов. Дело в том, что я, видите ли, наделен ярко выраженным административным талантом. Я обладаю счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению.

– Он обладает счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению о том, что он круглый идиот, – доверительно поведал полковник Карджилл экс-рядовому первого, класса Уинтергрину в надежде, что тот распространит эту нелестную оценку по всему штабу двадцать седьмой воздушной армии. – Если кто-то и заслуживает назначения на эту строевую должность, так это я. Кстати, это я надоумил генерала выклянчить себе медаль.

– А вы действительно рветесь в бой? – поинтересовался Уинтергрин.

– В бой? – ужаснулся полковник Карджилл. – Что вы?! Нет, нет, вы меня не поняли. Разумеется, я ничего не имею против того, чтобы лично участвовать в бою, но я, видите ли, наделен ярко выраженным административным талантом. Я тоже обладаю счастливой способностью приводить самых различных людей к общему мнению.

– Он тоже обладает счастливой способностью приводить различных людей к общему мнению, что он – круглый идиот, – со смехом поведал Йоссариану Уинтергрин, когда прибыл на Пьяносу, чтобы выяснить, верны ли слухи насчет Милоу и египетского хлопка. – Если уж кто-нибудь и заслуживает повышения, так это я.

И действительно, не успели его перевести писарем в штаб двадцать седьмой воздушной армии, как он перемахнул через несколько ступеней лестницы чинов и званий и превратился в экс-капрала. Потом уж за громогласные и нелестные замечания в адрес вышестоящих офицеров его разжаловали в рядовые. Звучный титул экс-капрала вскружил ему голову, он почувствовал себя еще увереннее и воспылал честолюбивым желанием добиться большего.

– Не хочешь ли приобрести у меня партию зажигалок? – спросил он Йоссариана. – Украдены прямо у квартирмейстера.

– А Милоу знает, что ты продаешь зажигалки?

– Его это теперь не волнует. Насколько я знаю, Милоу сейчас не занимается зажигалками.

– Очень даже занимается, – сказал Йоссариан. – Только его зажигалки не краденые.

– Ты так думаешь? – ответил Уинтергрин, презрительно хмыкнув. – Я продаю свою по доллару за штуку, а он – почем?

– Доллар и один цент.

Экс-рядовой первого класса Уинтергрин победоносно заржал.

– Во всем я затыкаю его за пояс, – злорадно заявил он. – Послушай-ка, а что там говорят насчет египетского хлопка, который он не знает, куда девать? Сколько он закупил его?

– Весь.

– Со всего белого света? – воскликнул Уинтергрин, хищно блеснув глазами. – Ну и кретин! Ты ведь был вместе с ним в Каире. Почему же ты его не отговорил?

– Я? – Йоссариан пожал плечами. – Я не имею на него никакого влияния. Во всем виноваты телетайпы, которые у них стоят в хороших ресторанах. Милоу прежде никогда не видел биржевого телетайпа. И вот, когда мы сидели в ресторане, поползла лента с сообщением о египетском хлопке. Милоу тут же попросил метрдотеля объяснить ему, что это такое. «Египетский хлопок? – улыбнулся Милоу. – Почем же продают египетский хлопок?» А потом взял да и купил весь урожай. А теперь не может продать ни клочка.

– Милоу не хватает смекалки. Я могу сбыть огромное количество хлопка на черном рынке.

– Милоу без тебя знает, какова ситуация на черном рынке. Там нет спроса на хлопок.

– Но там есть спрос на предметы медицинского снабжения. Можно накрутить на деревянную зубочистку клочок хлопка и продавать в розницу под видом стерильных тампонов. Он согласится продать мне хлопок, если я дам хорошую цену?

– Он не продаст тебе хлопок ни за какие деньги, – ответил Йоссариан. – Он на тебя здорово обижен за то, что ты пытаешься с ним конкурировать. И вообще он на всех обижен, в прошлую субботу всех прохватил понос, и теперь его столовую клянут на чем свет стоит. – Вдруг Йоссариан схватил Уинтергрина за руку: – Послушай, ты можешь нам помочь. Не подделаешь ли ты, на вашем штабном гектографе приказ об отмене налета на Болоныо?

Экс-рядовой первого класса Уинтергрин с презрением отодвинулся от Йоссариана.

– Мочь-то я могу, – пояснил он гордо, – но не стану. Даже не заикайся.

– Почему?

– Потому что бомбить – это ваша работа. Каждый обязан заниматься своим делом. Мое дело, если удастся, – с выгодой распродать зажигалки и скупить у Милоу часть хлопка. А ваше дело – бомбить склады с боеприпасами в Болонье.

– Но мне не хочется подохнуть над Болоньей, – взмолился Йоссарнан. – Нас всех там убьют.

– Значит, так тому я быть, – ответил Уинтергрин. – В таких вопросах надо быть фаталистом. Бери пример с меня. Если мне суждено с выгодой распродать зажигалки и купить у Милоу по дешевке египетский хлопок, значит, так тому и быть. А если тебе суждено быть убитым над Болоньей, значит, будешь убит. Так что давай лети себе и погибай, как полагается мужчине. Мне больно это говорить тебе, Йоссариан, но ты превращаешься в хронического нытика.

Клевинджер согласился с экс-рядовым первого класса Уинтергрином, что долг Йоссариана – погибнуть при налете на Болонью, и побагровел от возмущения, когда Йоссариан признался, что это он передвинул на карте линию фронта и, стало быть, вылет отменили из-за него.

– А почему, черт возьми, я не должен был этого делать? – огрызнулся Йоссариан. Чувствуя свою неправоту, он принялся ожесточенно спорить с Клевинджером.

– Ну а что же делать пехотинцам на материке? – спросил Клевинджер с такой же горячностью, как Йоссариан, – Выходит, они обязаны подставлять себя под огонь только потому, что ты не желаешь летать? Эти люди имеют полное право на поддержку с воздуха!

– Но не обязательно на мою поддержку. Им все равно, кто расколошматит склады боеприпасов.

Секунду Клевинджер сидел с таким видом, будто ему дали пощечину.

– Поздравляю! – воскликнул он с горечью и с такой силой поджал губы, что они молочно побелели. – Трудно придумать философию более приятную для противника, чем твоя.

– Противник, – возразил Йоссарнан, тщательно взвешивая каждое слово, – это всякий, кто желает тебе смерти, независимо от того, на чьей он стороне воюет. Стало быть, понятие «противник» включает в себя и полковника Кэткарта. И не забывай об этом: чем дольше будешь помнить, тем дольше проживешь.

Но Клевинджер забыл об этом и теперь был мертв. А в ту минуту Клевинджер был огорчен спором с Йоссарианом, и Йоссариан не осмелился признаться ему в том, что, помимо всего прочего, он, Йоссариан, повинен в повальном поносе, который повлек за собой еще одну, отнюдь не вызванную военными соображениями отсрочку налета на Болонью. Милоу, чрезвычайно удрученный тем, что кто-то еще раз отравил всю эскадрилью, примчался к Йоссариану просить помощи.

– Пожалуйста, узнай у капрала Снарка, не подбросил ли он хозяйственное мыло в картофельное пюре? – попросил он шепотом. – Капрал Снарк тебе верит и скажет правду, если ты пообещаешь не проболтаться. Как только что-нибудь у него выведаешь, тут же расскажи мне.