Текст книги "Самые странные в мире: Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели"

Однако, размышляя о культурной эволюции, важно понимать, что межгрупповая конкуренция – это лишь одна из многих сил и что конкуренция происходит на всех уровнях – между отдельными людьми, семьями и кланами внутри более крупных популяций. Кланы обладают мощными психологическими предпосылками для формирования солидарности между своими членами, отчасти за счет снижения напряженности внутренних конфликтов. Но, как это было в регионе Сепик, кланы часто не могут ужиться друг с другом, поэтому для увеличения масштабов общества необходимо либо объединять их, либо избавляться от них. На самом деле, чем эффективнее общественные нормы стимулируют сотрудничество внутри подгрупп, тем сложнее может оказаться задача их объединения и масштабирования.

На процесс масштабирования также влияет социальное и психологическое «соответствие» существующих институтов новым нормам и представлениям. Новые нормы и представления должны возникать из той культурной среды, в которой уже существует группа; если же их заимствуют у других групп, они должны сочетаться с уже существующими институтами. Ограничения, накладываемые тем самым на ход межгрупповой конкуренции, создают эффект колеи, о котором я уже упоминал: для любого заданного набора институтов существует лишь ограниченное число вероятных «следующих шагов» из-за «соответствия» социальных норм, представлений и существующих институтов. Илахита, например, судя по всему, оказалась готова к заимствованию у племени абелам четырех уровней инициации, потому что там уже был один такой обряд, к которому можно было просто добавить новые ритуалы. Точно так же институт парных ритуальных групп не смог бы полноценно утвердиться в Илахите, если бы не бытовавшие там гибкие нормы усыновления, которые позволяли каждой ритуальной группе или подгруппе сохранять жизнеспособную численность. Напротив, во многих матрилинейных обществах идентичность и наследственный статус строго определяются кровным происхождением (не допуская усыновлений), и поэтому система ритуальных групп по типу принятой в Илахите могла бы рухнуть там из-за отсутствия способов перераспределения членов между ними{148}148
  Будущие события всегда зависят от того, что было прежде, а все изменения обычно невелики и постепенны. Например, в случае региона Сепик реконструкция Тузина предполагает, что система парных ритуальных групп, характерная для тамбарана, вероятно, возникла из более ранней брачно-групповой системы, в которой элементы брака медленно отпали и были заменены ритуальными компонентами. Аналогичным образом, согласно исследованиям, проведенным в Австралии, где такие системы широко распространены, сложная восьмиуровневая система, вероятно, возникла, когда сообщества с двумя разными четырехуровневыми системами столкнулись и начали переговоры о возможности заключения смешанных браков. Точно так же четырехуровневая система, вероятно, возникла, когда столкнулись две группы, у каждой из которых была своя двухуровневая система. Что касается усыновления, то каждый пятый ребенок в Илахите был усыновленным (практика, характерная для большей части Тихоокеанского региона). Это помогало поддерживать постоянную здоровую конкуренцию между ритуальными группами и тем самым уменьшало влияние происхождения и совместного проживания (Tuzin, 1976, 2001). О матрилинейных обществах см. Ember, Ember, and Pasternack, 1974; Jones, 2011.


[Закрыть].

В таком процессе масштабирования нет ничего неизбежного, необратимого или предопределенного. Сообщества на разных континентах и в разных регионах масштабировались в разной степени и с разной скоростью – либо из-за слабой межгрупповой конкуренции, часто обусловленной экологическими или географическими ограничениями, либо потому, что совокупность социальных норм не оставляла легкодоступных путей для создания институтов более высокого уровня. И конечно же, сложноорганизованные общества всегда разрушаются, поскольку институты более высокого уровня, которые сплачивают и объединяют их, в конечном итоге приходят в упадок и перестают функционировать. Как мы увидим, институциональные дороги к досовременным государственным образованиям относительно узки, а тайная тропа к государству западного типа требует особой уловки, своего рода обратного хода, который позволяет успешно обойти структуры досовременного государства. Чтобы подготовиться к прогулке от самых мелких человеческих обществ к досовременным государствам, давайте начнем там, где началось мое собственное интеллектуальное путешествие, – в землях народности мачигенга в перуанской Амазонии{149}149
  Acemoglu and Robinson, 2012; Diamond, 1997, 2005. В этом культурно-эволюционном подходе нет ничего общего с единственностью возможной траектории развития, стадийностью или идеей прогресса.


[Закрыть].

ИСТИННЫЕ ИНДИВИДУАЛИСТЫ

Человеческий разум адаптируется к социальным мирам, с которыми он сталкивается, в ходе индивидуального развития и посредством культурной эволюции. Из-за этого большинство из нас недооценивает степень, в которой психология и поведение окружающих являются продуктами многовековой культурной эволюции, отточившей наши умы так, чтобы мы могли ориентироваться в современном мире. Что представляют собой люди, если в их обществе веками не было судов, полиции, правительства, системы контрактных обязательств и даже лидеров вроде градоначальников, вождей и старейшин?

В первые несколько месяцев, проведенных мною в перуанской Амазонии, я посетил собрание общины в деревне племени мачигенга на берегу реки Урубамба. На этой встрече школьные учителя-метисы и избранный руководитель общины горячо обсуждали важность совместной работы всех жителей деревни на сооружении здания новой начальной школы. Жители, казалось, в целом одобряли эту идею, хотя никто из них особо не высказывался. На следующее утро я появился на стройке в оговоренное время с камерой, бутылкой воды и блокнотами, чтобы зафиксировать все, что будет происходить в течение дня. Но на площадке никого не было. Примерно через полчаса мимо прошел один из школьных учителей, а затем появился первый мужчина-мачигенга. Мы перенесли несколько бревен и приступили к распилу одного из них при помощи ручной пилы. Подошли еще несколько человек, которые вызвались нам помочь, но к обеду я снова остался один. Так продолжалось несколько недель, а затем, по всей видимости, и несколько месяцев. В конце концов учителя прекратили преподавать и велели ученикам построить новую школу. Примерно за шесть месяцев этнографических исследований в нескольких деревнях я неоднократно видел столь же сильные проявления независимости. С моей точки зрения, мачигенга были трудолюбивыми, смелыми, мирными, спокойными, независимыми и самостоятельными. Но они не терпели приказов ни школьных учителей, ни избранных деревенских лидеров и не подчинялись коллективной воле сообщества.

И это были не просто несистемные впечатления наивного старшекурсника. Когда мой научный руководитель Аллен Джонсон приехал в другую общину мачигенга примерно 27 годами ранее, встречавший его школьный учитель приветствовал его словами «Мы здесь не очень сплоченные». Он имел в виду, что мачигенга не могут или не хотят действовать сообща как единое сообщество. Аналогичным образом эпиграф, открывающий эту главу, отражает опыт католического миссионера, жившего среди мачигенга в середине XX в.{150}150
  Baksh, 1984; Davis, 2002 (1); Johnson, 2003, 1978. Также см. Rosengren and Shepard cited in Johnson, 2003.


[Закрыть]

Эта народность представляет собой довольно интересный пример, потому что местное общество является одновременно в высшей степени индивидуалистичным и полностью организованным вокруг институтов, основанных на родстве. Нуклеарные семьи мачигенга экономически независимы и способны своими силами производить абсолютно все, что им нужно. Рядом с каждым домом разбит отдельный сад, где хозяева выращивают маниок (корнеплод, похожий на картофель), бананы и папайю, а также другие культуры. Мужчины мастерят луки и различные типы стрел для охоты на пекари (диких свиней), тапиров («лесных коров»), рыб и птиц. Женщины готовят, варят пиво из маниока, делают целебные смеси и ткут одежду из хлопка. Каждые несколько лет мачигенга разбивают новые сады, вырубая и выжигая очередной участок леса. Традиционно нуклеарные семьи мачигенга жили изолированно или в небольших родовых деревнях, разбросанных по тропическим лесам Перу. В социальном плане жизнь мачигенга в высшей степени эгалитарна и управляется родственными узами. Люди прослеживают родственные связи билинейно: и через отца, и через мать. Однако, в отличие от большинства оседлых аграрных обществ, здесь нет родословных, кланов, вождей, брачных групп или общинных ритуалов. Выше отдельной семьи нет никаких институтов организации жизни или принятия решений. За исключением табу на инцест, распространяющегося на некоторых многоюродных братьев и сестер, люди могут сами выбирать себе пару и жениться или разводиться по своему усмотрению. Считается приемлемым и даже желательным, чтобы люди женились на ком-то из своей деревни. Право владения зависит от труда или дарения, поэтому большая часть вещей находится в личной собственности. Если вы изготовили какой-то предмет, вы будете владеть им, пока не отдадите его кому-то другому. Мужчинам принадлежат дома, которые они строят, а женщинам – одежда, которую они ткут. Землей, по сути, владеть нельзя, хотя сады временно контролируются теми, кто их расчищает и обрабатывает{151}151
  Johnson, 2003.


[Закрыть].

В отличие от более крупных деревень региона Сепик, любая деревня мачигенга традиционно насчитывала не более примерно 25 человек. Когда среди жителей возникали споры, деревни разделялись на нуклеарные семьи, которые перебирались к своим садам на отшибе. Людей, стремившихся стать лидерами сообщества и время от времени выдвигавшихся на первые роли, обычно просто игнорировали или возвращали с небес на землю, подвергая публичному осмеянию. После Второй мировой войны североамериканские миссионеры и правительство Перу попытались поселить мачигенга в постоянных деревнях, построенных вокруг начальных школ. Но даже по прошествии трех поколений эти деревни остаются непрочными агломерациями отдельных семейных хозяйств. При первой возможности семьи возвращаются к уединению и спокойствию своих расположенных на отшибе садов. Характер общественной жизни мачигенга подчеркивается тем фактом, что у этой народности традиционно не было личных имен. К каждому обращались с помощью родственного термина, например «брат», «мать» или «дядя». Лишь в 1950-х гг. американские миссионеры начали раздавать мачигенга, поселившимся в деревнях, испанские имена, позаимствованные из телефонной книги столицы Перу Лимы{152}152
  Johnson, 2003; Snell, 1964.


[Закрыть].

Образ жизни мачигенга представляет собой своего рода культурную адаптацию как к экологии тропических лесов, так и к опасностям, исходящим от более крупных сообществ. Еще до Колумба более сложно организованные племенные группы, жившие по берегам крупных рек, совершали на мачигенга набеги, стремясь захватить рабов. До прихода испанцев представителей мачигенга продавали на невольничьих рынках державы инков. Позже на смену инкам пришли европейцы, но торговля рабами не прекратилась. Даже и в XX в. «каучуковая лихорадка» означала то, что любые чужаки, поднимавшиеся вверх по реке, скорее всего, сулили большие проблемы{153}153
  Camino, 1977.


[Закрыть].

Проживая в крошечных деревушках или отдельными нуклеарными семьями, привыкнув прятаться при любом признаке вторжения, племя мачигенга выжило и в конечном итоге выросло в численности. Несомненно, отсутствие у них больших поселений сильно снижало их привлекательность для работорговцев. Выискивать рабов в разрозненных семейных хозяйствах, спрятанных вдоль отдаленных притоков, – занятие нелегкое и затратное. Даже в последние десятилетия приближающийся к уединенному дому мачигенга антрополог мог обнаружить там еще тлеющий очаг, хотя домочадцев уже и след простыл.

Такой набор институтов и практик определил психологические особенности мачигенга. Представители этой народности независимы, самостоятельны, эмоционально сдержанны, трудолюбивы и щедры с близкими родственниками. Им необходимо развивать эти качества, чтобы стать уважаемыми и успешными в своем обществе. Точно так же, как и люди Запада, когда мачигенга ищут объяснения чему-либо, они чаще рассматривают поведение других людей, а также животных и духов как результат их склонностей, желаний или черт характера. Они также считают, что действия людей имеют значение и могут влиять на их судьбу{154}154
  Baksh, 1984; Johnson, 2003, 1978. Обратите внимание, что, хотя некоторые способы, которыми мачигенга объясняют поведение, напоминают объяснения человека Запада, мачигенга не ищут и не требуют объяснений в той же мере, в какой это принято у людей Запада.


[Закрыть].

Суть психологических особенностей мачигенга подчеркивается неэффективностью стыда. Во многих традиционных обществах стыд оказывается доминирующей эмоцией в системе социального контроля. Однако антропологи и миссионеры давно заметили, как сложно пристыдить мачигенга. Уловив эту их особенность, падре Андрес Ферреро объяснял:

Мачигенга не допускают ни принуждения, ни критики. Если кто-то, даже миссионер, чей моральный авторитет они признают, попытается давать им указания, корректировать их поведение или что-то им запрещать, мачигенга немедленно уйдут со словами: «Здесь жить нельзя; сплошные сплетни и слухи; я ухожу туда, где меня никто не побеспокоит и я никого не побеспокою»{155}155
  Ferrero, 1967; Johnson, 2003, pp. 34, 135. Сходным образом этнографы наблюдали, как на «пивных застольях» мачигенга используют агрессивные шутки, чтобы публично пристыдить непокорных нарушителей норм. Люди, ставшие мишенью этих вербальных атак, не краснеют, не горбятся, не прячутся и даже не сердятся в ответ; вместо этого они просто стоически принимают нападки. Джонсон утверждает, что чувство вины играет важную роль как среди мачигенга, так и среди людей Запада. Однако при сравнении он утверждает, что чувство вины среди мачигенга менее остро и что те, кто испытывает его, менее подвержены тревожности (Johnson, 2003, p. 132).


[Закрыть].

Во многих отношениях мачигенга даже более индивидуалистичны и независимы, чем люди Запада, но в социальном плане они довольно сильно от них отличаются. У многих мачигенга круг доверия резко обрывается на окраине родной деревни. Они с подозрением относятся даже к дальним родственникам и рассуждают о скрытых мотивах внешне дружелюбных гостей. На больших собраниях многие мачигенга заметно нервничают, особенно если там присутствуют посторонние; в противовес этому большинство предпочитает уединенную жизнь среди близких членов семьи{156}156
  Johnson, 2003, p. 168, отмечает: «У мачигенга отсутствует чувство принадлежности к какой-либо группе, превышающей по размерам деревню».


[Закрыть].

Мачигенга и другие подобные популяции, которые можно встретить по всему миру, дают ценное представление о природе человеческих обществ, а также о роли институтов и истории в формировании нашей социальности и психологии. Эти группы важны, потому что наблюдатели из числа людей Запада, как подмечено во взятых в качестве эпиграфа словах падре Ферреро, часто заявляют, что люди «ультрасоциальны», то есть гораздо более склонны к кооперации, чем другие виды. Я на это всегда отвечаю вопросом «Какие люди?», потому что наша социальность и психологические особенности во многом зависят от наших институтов. Чтобы понять современную социальность и многообразие человечества, нам нужно изучить историю человеческих институтов{157}157
  Gardner, 2013; Henrich and Henrich, 2007; Johnson, 2003; Johnson and Earle, 2000.


[Закрыть].

На протяжении большей части насчитывающего не менее миллиона лет эволюционного прошлого нашего вида климат, в котором жили наши далекие предки, был более прохладным, сухим и изменчивым. Начиная с момента примерно 130 000 лет назад и до появления земледелия и скотоводства резкие перепады температур, случавшиеся каждые несколько столетий, препятствовали окультуриванию растений, которым необходимо адаптироваться к определенным климатическим условиям. В то же время более низкие концентрации CO₂ в атмосфере замедляли рост растений, что делало первые попытки ведения сельского хозяйства непродуктивными, а растительные источники пищи в дикой природе – сильно рассредоточенными в пространстве. В этих пограничных условиях широкие в географическом плане социальные сети, созданные мощными, основанными на родстве институтами, описанными в предыдущей главе на примере кочевых охотников-собирателей, позволяли собирателям эпохи палеолита осваивать большие территории, получать доступ к рассредоточенным ресурсам вроде водоемов, кремневых карьеров и фруктовых рощ, а также выдерживать природные катаклизмы, такие как ураганы и засухи. Популяции с такими родовыми институтами выживали и зачастую процветали по сравнению с более обособленными сообществами{158}158
  Richerson, Boyd, and Bettinger, 2001.


[Закрыть].

Ситуация начала меняться около 20 000 лет назад, когда миновал пик последнего ледникового периода. Климат, отчасти вследствие циклических изменений орбиты Земли, постепенно теплел, становясь более сезонным и стабильным по мере увеличения концентрации СО₂ в атмосфере. Травы, фрукты, бобовые и другие растения теперь встречались чаще и плодоносили активнее, хотя и были менее доступными в определенные сезоны. Это создало экологическую возможность для появления земледелия, которой не существовало на протяжении более чем 100 000 лет{159}159
  Bowles, 2011; Bowles and Choi, 2013; Matranga, 2017.


[Закрыть].

Чтобы начать целенаправленно выращивать определенные культуры в плодородных регионах, люди должны были охранять свою землю и владеть ею. По крайней мере, земледельческие общины должны были иметь возможность спустя месяцы или даже годы пожинать то, что они посеяли. Это давало существенное преимущество группам, которые обладали любыми социальными нормами, включая ритуалы или религиозные верования, позволявшими им лучше защищать свою территорию. Как мы уже видели на примере аборигенов Австралии и жителей региона Сепик, способность группы удерживать за собой территорию зависела в первую очередь от размера и сплоченности этой группы. Схожим образом большие стада одомашненных животных являлись легкой добычей для охотников, поэтому общинам приходилось их защищать. Это говорит о том, что возможность земледелия и животноводства – производства еды – создала условия для ожесточенной межгрупповой конкуренции за то, чтобы увеличить масштаб и усложнить структуру обществ. Это породило коэволюционное взаимодействие между сельским хозяйством и усложнением общества: чем больше общества полагались на земледелие и животноводство, тем больше они нуждались в увеличении масштаба (и наоборот). Более крупные и сплоченные общества просто лучше защищали свою территорию{160}160
  Как было отмечено в главе 2, есть веские основания подозревать, что межгрупповая конкуренция также способствовала усложнению структуры общества и повышению конкурентоспособности в эпоху палеолита. Но появление сельского хозяйства оказало на культурную эволюцию большое влияние из-за его способности поддерживать более крупные и плотные популяции. Однако и до начала производства еды всегда существовали особые географические районы, где люди имели доступ к огромным стадам животных или обильным дарам моря. В таких районах, возможно, тоже наблюдалось увеличение численности населения и усложнение структуры обществ. Производство еды было особенным явлением потому, что его технические и экологические ноу-хау можно было распространять по крайней мере вдоль географических параллелей и в рамках одной экологической зоны, что позволяло преобразовывать огромные территории, которые в противном случае могли бы обеспечивать лишь немногочисленные популяции охотников-собирателей. Вместо этого там возникала сеть деревень, поселков и в конечном итоге городов (Ashraf and Michalopoulos, 2015; Diamond, 1997).


[Закрыть].

Люди начали заниматься сельским хозяйством не потому, что это было лучше для каждого из них по отдельности. Напротив, земледелие, вероятно, было менее продуктивным, чем охота и собирательство, по крайней мере изначально, и позволяло выживать только в сочетании с собирательством. По мере того как популяции все больше полагались на сельское хозяйство, менее питательный рацион на основе зерновых и других культур приводил, как свидетельствуют археологические данные, к тому, что средний рост людей уменьшался, они больше болели и чаще умирали в молодом возрасте. Однако последствия оседлости и производительность труда неквалифицированных (юных) работников были таковы, что земледельцы размножались быстрее, чем кочевые охотники-собиратели. При наличии «правильного» набора институтов земледельцы могли расселяться по территории со скоростью эпидемии, вытесняя или ассимилируя любых встретившихся на их пути охотников-собирателей. Таким образом, раннее земледелие распространялось не потому, что рациональные люди предпочитают заниматься сельским хозяйством, но потому, что земледельческие сообщества с определенными институтами побеждают в межгрупповой конкуренции кочевых охотников-собирателей{161}161
  Bowles, 2011; Diamond, 1997; Matranga, 2017. Экспансия земледельцев на территории, когда-то занятые охотниками-собирателями, хорошо задокументирована для Азии, Африки и Америки. Модели, которые призваны представить сельское хозяйство как рациональную реакцию на климатические изменения, игнорируют проблемы коллективных действий, связанных с хранением зерна и земледелием, а также угрозу межгруппового хищничества (Matranga, 2017). Зачем хранить или сажать, если можно просто нападать и отнимать?


[Закрыть].

Переход от разрозненных кочевых групп к оседлым или полуоседлым сообществам, способным контролировать свою территорию, все больше благоприятствовал плотным сетям интенсивных социальных связей, сформированным институтами кооперации на уровне сообществ. Естественно, культурная эволюция задним числом приспосабливала существующие институты, основанные на родстве, привнося в них определенные новшества, чтобы использовать прежние социальные инстинкты для создания более сплоченных и склонных к кооперации сообществ – мы уже видели это на примере Илахиты.

Одним из типичных изменений был переход от билинейных систем родства, где родство прослеживается как по матери, так и по отцу, к институтам, благоприятствующим некоторой степени унилинейности, то есть такой ситуации, когда родство является либо матрилинейным, либо патрилинейным. Я буду называть все такие унилинейные родовые институты кланами. Конечно, степень этой генеалогической «предвзятости» сильно различается. В некоторых обществах крайне патрилинейного типа даже бытуют представления об отсутствии кровного родства между ребенком и матерью{162}162
  Godelier, 1986; Hill et al., 2011. Древние греки, возможно, имели схожие взгляды на вклад матери в наследственность ее детей (Zimmer, 2018).


[Закрыть].

ЗАРОЖДЕНИЕ КЛАНОВ

Кланы возникли в ходе культурной эволюции, чтобы способствовать большей кооперации и внутренней сплоченности с целью защиты территории и организации экономического производства. Многие социальные нормы, на основе которых образуются кланы, можно понять, если обратить внимание на то, как они смягчают конфликты интересов для создания сплоченных групп с четкой вертикалью управления. Выделяя одну линию родства, кланы сглаживают многие внутренние конфликты, возникающие в билинейных институтах, основанных на родстве, особенно по мере расширения групп. Чтобы рассмотреть эти конфликты, давайте начнем с отца, который собирает отряд самообороны из 10 человек, чтобы изгнать неких незваных гостей с земель своей общины. Отец, Керри, для начала зовет с собой двух своих взрослых сыновей. С эволюционной точки зрения это прекрасная тройка, поскольку все они не просто состоят в близком родстве, но и связаны в равной степени – генетическая схожесть между отцами и сыновьями аналогична схожести между братьями. Такой паритет сводит к минимуму конфликт интересов внутри тройки.

Дальше Керри призывает двух сыновей своего старшего брата и их сыновей, которые уже достаточно взрослые, чтобы отправиться вместе с ним. Керри в два раза ближе к своим племянникам и внучатым племянникам, чем его собственные сыновья к тем же родственникам. Племянники в четыре раза крепче связаны со своими сыновьями и друг с другом, чем с сыновьями Керри. Но в отряде все еще не хватает троих мужчин, и Керри зовет с собой брата своей жены, Чака, и двух его сыновей. Эта сплоченная тройка не имеет родства ни с Керри, ни с его племянниками, хотя Керри имеет определенную генетическую связь с Чаком через своих собственных сыновей. Как видите, это клубок потенциальных конфликтов с несколькими возможными сценариями обострения, в том числе между сплоченными тройками. Что, если Чак окажется перед выбором: спасти в ходе схватки одного из своих сыновей или двух племянников Керри? Что, если племянник Керри допустит смерть одного из сыновей Чака?{163}163
  Даже если эти союзы и конфликты кажутся фантастическими, они таковыми не являются. Будь то племена Амазонии, герои саг о викингах или правящие дома в Европе, Китае или исламском мире, более близкие люди имеют тенденцию формировать коалиции против менее близких людей. На протяжении всей истории братья объединялись, чтобы убить сводных братьев, а мачехи притесняли своих приемных детей в пользу родных (Alvard, 2009; Daly and Wilson, 1998; Dunbar, Clark, and Hurst, 1995; Fukuyama, 2011; Miller, 2009; Palmstierna et al., 2017).


[Закрыть]

Чтобы смягчить такие конфликты, кланы отдают приоритет одной генеалогической линии по сравнению с другой и ставят в центр при расчете родства не каждую отдельную личность, а общего предка. Таким образом, все представители одного поколения в равной степени связаны с общим предком и у всех имеется одинаковый набор родственников. Это представление подчеркивается тем, как люди в этих обществах обозначают своих родственников и как к ним обращаются. В патрилинейных кланах, например, брата отца часто также называют «отцом» или иногда «старшим отцом», если он старше вашего отца. «Старшие отцы» зачастую занимают главенствующее положение. Точно так же сыновья брата отца называются «братьями», а его дочери – «сестрами». Эти расширения первичного родства обычно простираются настолько, насколько можно отследить: если наши деды или прадеды были братьями или даже «братьями», тогда мы с их потомками автоматически считаемся братьями и сестрами, и в отношении нас вступает в силу табу на инцест. В результате члены патрилинейных кланов часто называют всех мужчин поколения своего отца «отцами», а всех дочерей этих мужчин – «сестрами». Для ясности я буду следовать примеру моих друзей с Фиджи и описывать генеалогических многоюродных братьев и сестер, к которым обращаются как к «братьям» и «сестрам», как «кузенов-братьев» и «кузин-сестер»{164}164
  Murdock, 1949. Людям не нужно знать генеалогию; им достаточно знать, какие родственные термины их родители, дедушки и бабушки использовали в отношении друг друга.


[Закрыть].

Это переосмысление того, как люди думают о родстве и происхождении, обычно сопровождалось возникновением множества дополнительных социальных норм, регулирующих то, что касается совместного проживания, брака, безопасности, собственности, власти, ответственности, ритуалов и сверхъестественных сущностей. Эти наборы норм способствовали кооперации и поддерживали внутреннюю гармонию множеством хитроумных способов. Вот некоторые из наиболее распространенных норм и представлений, которые я изложу на примере патрилинейных кланов{165}165
  Alvard, 2003; Alvard, 2011; Chapais, 2008; Ember et al., 1974; Murdock, 1949; Walker and Bailey, 2014; Walker et al., 2013.


[Закрыть]:

1. Проживание после брака. Молодожены должны селиться в доме отца жениха или рядом с ним – то есть выбрать патрилокальное место жительства. Дети молодоженов вырастут, живя и работая вместе с детьми брата своего отца и другими родственниками по отцовской линии. Совместное проживание и частое взаимодействие в детстве и подростковом возрасте усиливает межличностные связи, укрепляет доверие и снижает сексуальное влечение.

2. Наследование и собственность. Нормы предписывают совместное наследование земли и других ценных ресурсов (например, коров) по линии отца. Наделяя всех членов клана равными долями и коллективной ответственностью, такие нормы наследования задействуют психологию взаимозависимости – нашу психологическую склонность помогать тем, с кем сцеплена наша приспособленность (если они преуспевают, мы тоже преуспеваем){166}166
  Обычно членство в клане передается по наследству от отца к сыну, но часто в патрилинейные кланы есть и другие пути, в том числе через ритуалы и усыновление (Murdock, 1949).


[Закрыть].

3. Коллективная ответственность. Нормы также способствуют взаимозависимости, предписывая защиту членов своего клана. Если кто-то из вашего клана пострадал от действий представителя другого клана, делом чести для вас является получение компенсации со стороны другого сообщества. Это часто связано с коллективной ответственностью: если кто-то ранит или убивает – случайно или намеренно – кого-то из вашего клана, весь клан, к которому принадлежит провинившийся, считается виновным и, таким образом, несет ответственность за выплату компенсации семье пострадавшего. Если компенсация за обиду не будет выплачена, вы должны отомстить, убив члена клана провинившегося – обычно одного из его кузенов-братьев{167}167
  Gluckman, 1972a, 1972b. Основываясь на своем опыте наблюдений за жителями Илахиты, Тузин утверждает, что наибольшее влияние евро-австралийской судебной системы, введенной в Папуа – Новой Гвинее в 1975 г., было связано с переходом от клановой ответственности к индивидуальной (Tuzin, 2001, pp. 49–50).


[Закрыть].

4. Табу на инцест. Нормы часто запрещают вступать в брак в рамках своего собственного клана и поощряют браки с многоюродными братьями и сестрами, находящимися едва за пределами клана. Как я уже отмечал, многие женщины внутри клана являются для его членов кузинами-сестрами или «дочерьми» и, таким образом, подпадают под табу на инцест. Это снижает сексуальную конкуренцию между мужчинами одного и того же клана за хорошо знакомых женщин и вместо этого направляет их усилия по поиску жен вовне, на соседние кланы. Это становится залогом союзов с другими кланами, позволяя при этом в основном избежать связанного с инбридингом риска для здоровья{168}168
  Fox, 1967; Walker, 2014; Walker and Bailey, 2014; Walker and Hill, 2014.


[Закрыть].

5. Договорные браки. Нормы, касающиеся договорных браков, дают старейшинам возможность стратегически использовать браки своих дочерей для укрепления союзов и отношений между кланами. Эти союзы подкрепляются нормами, определяющими, что произойдет в случае смерти мужа или жены. Например, нормы, предусматривающие левират, указывают, что после смерти мужа его вдова должна выйти замуж за одного из его братьев или кузенов-братьев. Подобная практика закрепляет брачные связи и, следовательно, союзы между кланами{169}169
  Abrahams, 1973; Chapais, 2009; Fox, 1967. Если жена умирает, согласно нормам сороратного брака вдовец должен жениться на одной из незамужних сестер или двоюродных сестер умершей жены.


[Закрыть].

6. Власть и контроль. Власть в клане часто зависит от возраста, пола и генеалогического положения. Опираясь на нашу склонность подчиняться более взрослым и мудрым родственникам, эти нормы создают четкую вертикаль управления и контроля, которая способствует оперативным коллективным действиям. Такие вертикали подкрепляются повседневной практикой, в том числе нормами, определяющими, что за едой и во время церемоний мужчины сидят в порядке старшинства{170}170
  Toren, 1990.


[Закрыть].

7. Боги и ритуалы. Предки часто превращаются в сверхъестественные сущности, в богов-прародителей. Эти сущности обычно требуют отправления ритуалов и иногда наказывают членов клана за невыполнение таких обрядов. Поскольку их хоронят там, где проживает клан, предки буквально становятся частью родной земли, тем самым делая территорию клана священной{171}171
  Baker, 1979; Lindstrom, 1990; Toren, 1990; Weiner, 2013.


[Закрыть].

Эти укрепляющие родство элементы представляют собой лишь некоторые примеры способов, выработанных культурной эволюцией для того, чтобы помогать обществам увеличивать свой масштаб за счет создания плотных сетей взаимозависимых родственников. Конечно, культурная эволюция также выработала новые способы создания и расширения институтов, основанных на матрилинейных кланах или группах с билинейной системой родства, называемых киндредами. Киндреды функционируют несколько иначе, чем кланы (где родство определяется по одной линии), но основная цель остается той же: создать сплоченную, способствующую кооперации сеть или группу. Подобные интенсивные институты, основанные на родстве, позволяли группам захватывать и защищать территорию, а также закладывали основу для трудовой кооперации, коллективной собственности и взаимной подстраховки от травм, болезней и старческой немощи{172}172
  Jones, 2011; Murphy, 1957; Walker, 2014.


[Закрыть].

Как мы видели на примере региона Сепик, масштабирование сообщества за счет усиления межличностных связей путем объединения в кланы или киндреды имеет определенный потолок. Люди, входящие в сплоченные родственные группы, могут эффективно сотрудничать в деле защиты территории и организации производства; но затем, когда этим родственным группам необходимо объединиться в более крупные сообщества, такие как деревни или племена (этнолингвистические группы), снова возникают те же социальные дилеммы и конфликты кооперации. Хотя кланы и киндреды обычно обладают некоторой внутренней иерархией, они не склонны считать себя хуже других родственных групп. Учитывая такое равенство между кланами, возникает вопрос: как общества могут далее наращивать свой масштаб?{173}173
  Интенсивные институты, основанные на родстве, определяют, как именно распадаются сообщества. Когда распад переживают сообщества охотников-собирателей с экстенсивным родством, отдельные люди или нуклеарные семьи независимо друг от друга принимают решение о том, с какой подгруппой им остаться. Напротив, когда распадаются клановые сообщества, они обычно делятся по происхождению, как это можно наблюдать в регионе Сепик. Это максимизирует родственные связи внутри каждой новой группы (Walker and Hill, 2014).


[Закрыть]

ОБЪЕДИНЕНИЕ КЛАНОВ

Взяв за основу интенсивные институты, основанные на родстве, культурная эволюция сформировала множество интегративных институтов более высокого уровня, которые спаивают разрозненные и часто враждующие семейные группы в сплоченные сообщества и грозные политические образования. Здесь я расскажу о двух таких институтах – сегментарных родословных и возрастных когортах, которые независимо и в различных формах возникали по всему миру.

Сегментарные родословные обеспечивают институциональный механизм для прямого масштабирования сообществ начиная с отдельных кланов. Как правило, кланы практически или совсем не признают связей между собой: если ритуалы или другие нормы не привлекают внимания людей к этому факту, никто не вспомнит о том, что было раньше, чем несколько поколений назад. Однако в сегментарной родословной ритуальные обязательства и другие социальные нормы создают всеобщий консенсус в отношении предполагаемых генеалогических связей между различными кланами. Принципиально важно следующее: нормы требуют, чтобы кланы, имеющие более тесное родство и обычно контролирующие прилегающие территории, объединялись против более далеких сегментов. Например, если человек из клана 16 (рис. 3.2) вступает в спор по поводу скота с кем-то из клана 9, то весь второстепенный сегмент IV может в конечном итоге схлестнуться со всем второстепенным сегментом III. Точно так же, если клан 16 атакует клан 1, возникнет конфликт между основными сегментами A и Б. Что важнее всего, если какой-либо из кланов окажется втянут в конфликт с чужеродной группой, вся главенствующая родословная (I) будет готова защищать своих «братьев» и может отправиться на войну. В некоторых случаях главенствующие родословные охватывают целое племя или этнолингвистическую группу, часто насчитывающую сотни тысяч человек. Эти союзы задействуются независимо от того, кто кого атаковал и по какой причине. Одним из прискорбных последствий этого является то, что один особенно дерзкий или агрессивный клан может втянуть в длительный конфликт всю главенствующую родословную{174}174
  Fortes, 1953; Kelly, 1985; Murdock, 1949; Sahlins, 1961; Strassmann and Kurapati, 2016. В дополнение к этим предписанным союзам нормы также определяют градацию насильственных мер, которые могут быть использованы против более отдаленных групп, и регулируют готовность клана добиваться мира. Например, в некоторых регионах мужчины в конфликтах с близкородственными кланами могут использовать только кулаки, однако по мере увеличения генеалогической дистанции подходящим оружием становятся дубинки, а затем и стрелы. Наконец, когда доходит до столкновения с другими племенами, предпочтительным оружием становятся отравленные стрелы.


[Закрыть].

С точки зрения психологии этот основанный на происхождении институт строится на личной и групповой чести. Безопасность, защищенность и статус мужчины, а также его семьи связаны с его репутацией. Бесчестие может разрушить репутационный щит, который защищает собственность и семью мужчины от воров или мстителей, а также ухудшить брачные перспективы его детей и повлиять на репутацию всего его клана, не говоря уже о ближайших родственниках. Следовательно, родственники внимательно следят друг за другом (из личной заинтересованности) и готовы наказывать друг друга, чтобы восстановить честь своей семьи или клана. Поддержка союзников по родословной, включая в случае необходимости и месть, является важнейшей составляющей чести каждого отдельного человека и репутации его клана.