Текст книги "Рыцарь в сверкающих доспехах"

В этот момент Даглесс не была уверена в своих дальнейших действиях, но уж очень привлекала мысль о том, чтобы улететь домой первым же рейсом.

В этот момент она случайно поглядела в затылок Роберту, и сердце куда-то покатилось. Если она поддастся приступу ярости и вернется домой, придется немедленно выбираться из дома Роберта. Следует найти квартиру, а потом…

Что потом? Снова встречаться с кем-то? В школе так редко появляются мужчины! Правда, она может приехать к родным и… признать очередную неудачу?

– Даглесс! – окликнул Роберт. – По-моему, мы заблудились. Где эта церковь? Я думал, ты сверяешься с картой! Не могу же я вести машину и быть штурманом!

В голосе звучало раздражение, и Даглесс поняла, что он все еще злится на нее за вчерашнее.

Она поспешно развернула карту и, вытянув шею, взглянула в лобовое стекло, хотя ей ужасно мешала голова Глории.

– Здесь! – сообщила она, рассмотрев дорожный знак. – Сворачивай вправо.

Роберт свернул на одну из бесчисленных узких дорог Англии. Росшие по обе стороны кусты почти перекрывали дорожное полотно, но машина упорно катилась к забытой богом деревушке Ашбертон.

– В здешней церкви тринадцатого века находится могила графа, жившего во времена королевы Елизаветы, – объявила Даглесс, сверившись с записной книжкой. – Лорд Николас Стаффорд скончался в 1564 году.

– Опять церковь? – громко заныла Глория. – Меня уже тошнит от церквей! Неужели она не может найти что-то получше?

– Меня просили ограничиться историческими достопримечательностями, – отрезала Даглесс, не позаботившись смягчить тон.

Роберт остановил машину и оглянулся на Даглесс.

– Замечание Глории вполне резонно, и я не вижу причин срывать на ней дурное настроение. Даглесс, я начинаю жалеть, что взял тебя с собой, – бросил он, прежде чем выбраться из машины.

– Взял меня?! – ахнула Даглесс, но он, обнимая Глорию за плечи, уже был на полпути к церкви. – Но я сама заплатила за себя, – едва успела прошептать она.

Даглесс не вошла в церковь вслед за Робертом и Глорией. Вместо этого она долго бродила по усеянному камнями и рытвинами кладбищу, рассеянно разглядывая древние надгробия. Ей нужно было принять серьезное решение, а для этого требовалось время, чтобы все спокойно обдумать. Остаться и терпеть все это или уехать? Если улететь сейчас, Роберт никогда не простит ее, и все время и усилия, потраченные на него, пропадут зря.

– Привет!

Даглесс подскочила от неожиданности и, повернувшись, увидела стоявшую за спиной Глорию. Может, воображение сыграло с девушкой злую шутку, но ей казалось, что браслет Глории вспыхивает на солнце.

– Что тебе нужно? – с подозрением осведомилась Даглесс.

Глория выпятила пухлую нижнюю губу.

– Ты ненавидишь меня, верно?

Даглесс вздохнула:

– Нет, вовсе нет. Я просто… детям этого не понять. Это взрослые дела, – нетерпеливо пробормотала она. Ей ужасно хотелось остаться одной и хорошенько поразмыслить. – Почему ты не осматриваешь церковь?

– Там скучно. Хорошенькая у тебя блузка, – заметила Глория, опустив глаза с привычно хитрой гримаской, которую Даглесс столько раз наблюдала раньше. – И выглядит дорого. Это твои богатенькие родители тебе купили?

Но Даглесс не собиралась попадаться на удочку. Окинув Глорию насмешливым взглядом, она повернулась и отошла.

– Погоди! – крикнула Глория. – Ой, больно!

Снова обернувшись, Даглесс увидела, как девчонка распростерлась у большого, грубо обработанного надгробия. Сомнительно, чтобы Глория ушиблась: уж очень она любит театральные эффекты. Все же Даглесс со вздохом нагнулась, чтобы помочь ей, но, едва поднявшись на ноги, Глория разразилась слезами. Даглесс неловко погладила ее по плечу. И даже состроила сочувственную гримасу, потому что Глория в самом деле ударилась о камень. Глория осмотрела ранку и заплакала еще громче.

– Ну, не так уж тебе и больно, – заметила Даглесс, пытаясь утешить девочку, – почему бы тебе не надеть новый браслет на эту руку? Сразу все пройдет!

– Дело не в этом, – шмыгнула носом Глория. – Я расстроилась, потому что ты меня ненавидишь. Папочка сказал, ты вообразила, что он купил не браслет для меня, а обручальное кольцо тебе!

Даглесс отдернула ладонь, словно обжегшись.

– Какая глупость! Что заставило его так посчитать?

Глория искоса взглянула на оцепеневшую Даглесс.

– О, папочка все о тебе знает! – злобно прошипела она. – Знает, что ты думала, будто сюрпризом станет предложение выйти за него замуж! Знает, что ты размечталась, увидев чек от ювелира. Хотела получить обручальное колечко, да не вышло! Мы с папочкой все время смеемся над тобой и над тем, как ты рвешься за него замуж. Он говорит, ты сделаешь все, пойдешь на все, лишь бы он попросил тебя стать его женой!

Даглесс затрясло. Улыбочка Глории сияла откровенным злорадством.

– Папочка говорит, что, если бы не твое наследство, он бы давно от тебя избавился.

И тут Даглесс, словно ожив, ударила по самодовольной толстой физиономии.

Как на грех, в этот момент из церкви вышел Роберт, и Глория с воплем ринулась в объятия отца:

– Она избила меня и оцарапала руку! Смотри, папочка, у меня кровь идет! Это она наделала!

– Боже мой, Даглесс! – в ужасе ахнул Роберт, широко раскрыв глаза. – Поверить не могу! Избить ребенка…

– Ребенка? Хватит с меня этого ребенка! Я по горло сыта твоим постоянным сюсюканьем с ней! И твоим обращением со мной!

Роберт окинул ее ледяным взглядом:

– Всю эту поездку мы были добры к тебе, несмотря на то что ты злилась и ревновала. Мы из кожи вон лезли, чтобы тебе угодить!

– Боюсь, ты преувеличиваешь! Вы и пальцем о палец не ударили, чтобы мне угодить! Все для Глории, все ради Глории!

На глазах Даглесс выступили слезы, горло перехватило так, что стало трудно дышать. В ушах звенели ехидные слова Глории.

– Вы смеялись надо мной за моей же спиной!

– У тебя разыгралось воображение, – бросил Роберт, по-прежнему обхватив руками Глорию, словно боялся, что Даглесс набросится на нее. – Но поскольку мы так тебе неприятны, может, обойдешься без нашего общества?

Повернувшись, он повел Глорию к машине.

– Согласна, – кивнула Даглесс. – Я готова вернуться домой.

Нагнувшись, она потянулась к сумочке, оставленной у надгробия. Но рука ушла в пустоту. Даглесс поспешно заглянула за ближайшие могильные плиты, но сумочки не было.

Шум мотора заставил ее поднять глаза. Сначала она даже не поняла, что происходит. Роберт уезжает, бросив ее здесь, в этой глуши!

Даглесс кинулась к воротам, но машина уже выехала на дорогу. И тут, к своему ужасу, Даглесс увидела вытянутую в окно руку Глории. С пальцев свисала ее сумочка!

В бесплодной попытке догнать их Даглесс побежала следом, но машина вскоре исчезла из виду. Ошеломленная, отупевшая, не понимающая, что случилось, девушка побрела к церкви. Она в чужой стране без денег, кредитных карточек и паспорта. Однако ужаснее всего то, что человек, которого она любила, безжалостно ее бросил.

Тяжелая дубовая дверь церкви осталась открытой, поэтому Даглесс вошла внутрь. Тут царил полумрак, было холодно и пахло сыростью, но от высоких стен веяло спокойствием и благоговением.

Придется поразмыслить о ситуации, в которой она оказалась, и решить, что делать. Роберт, конечно, вернется за ней. Может, он уже поворачивает машину, чтобы добраться до церкви. Еще минута, и он вбежит в дверь, схватит Даглесс в объятия, скажет, что жалеет о случившемся и надеется на ее прощение.

Но в глубине души Даглесс в это не верила. Роберт был слишком зол, а Глория лгала не краснея. Она, разумеется, уже успела сочинить сказку о том, как Даглесс повредила ей руку, и еще больше подогреет гнев отца.

Будет лучше, если Даглесс придумает, как выбраться из этого переплета. Нужно позвонить отцу за его счет и попросить прислать денег. Хотя при этом придется признаться, что его младшая дочь потерпела очередную неудачу.

Слезы невольно брызнули из глаз, стоило представить, как старшая сестра Элизабет пренебрежительно пожимает плечами: «Что опять натворила наша маленькая легкомысленная сестричка?»

Роберт был попыткой Даглесс заставить родных гордиться ею. Он был разительно не похож на тех парней, с которыми время от времени встречалась Даглесс. Он был таким респектабельным, таким солидным. Может, если бы она сдержала свой нрав и немного потерпела Глорию… Может быть… Слезы слепили глаза Даглесс, но она упрямо оглядывала церковь. Солнечные лучи струились в старые окна, прорезанные высоко над ее головой, и падали на белую мраморную гробницу в часовне слева. Даглесс шагнула вперед. На гробнице застыла беломраморная скульптура мужчины, в панцире и странных на вид коротких штанах. Ноги скрещены в щиколотках, под мышкой зажат шлем.

– Николас Стаффорд, – прочла она вслух. – Граф Торнуик.

Даглесс хотела поздравить себя с тем, что так мужественно держалась в печальных обстоятельствах, но вдруг все случившееся нахлынуло на нее девятым валом, и колени подогнулись. Она упала на пол, схватившись за надгробие и прислонившись лбом к холодному мрамору. И заплакала, громко, надрывно: рыдания словно рвались из самой глубины души. Сейчас она чувствовала себя неудачницей, полной и абсолютной неудачницей. И плакала не из-за того, что произошло сегодня. Казалось, все, к чему она прикасалась, немедленно рушилось. С тех пор как она стала взрослой, отец то и дело вытаскивал ее из различных историй, по большей части не слишком приятных.

Вспомнить хотя бы мальчика, в которого безумно влюбилась шестнадцатилетняя Даглесс. Влюбилась и восстала против всей семьи, потому что родным он не нравился. Но сестра Элизабет, мудрая, никогда не ошибавшаяся Элизабет, показала Даглесс кое-какие документы, из которых выяснилось, что мальчику, которого она любила, было уже двадцать пять и среди его многочисленных «подвигов» был тюремный срок. Даглесс вызывающе объявила, что продолжает любить его, несмотря ни на какие недостатки. Отношения прервались сами собой, когда ее возлюбленный был арестован за вооруженный грабеж.

В девятнадцать она увлеклась священником. Ей казалось, что любить служителя церкви вполне безопасно. Но и эта любовь закончилась крахом, когда фотография священника появилась на первых страницах газет. Оказалось, что он уже был трижды женат.

А потом, потом…

Даглесс рыдала так сильно, что не могла вспомнить остальных. Роберт казался совсем другим, таким ординарным, таким приличным… она и его не смогла удержать.

– Да что это такое со мной? – вскрикнула она, глядя сквозь слезы на мраморное лицо человека, похороненного в этой могиле.

В двадцать два года, обнаружив, что ее последняя любовь, биржевой брокер, арестован за предательство интересов клиента, она вскарабкалась на колени к отцу и спросила, не может ли он выбрать для нее жениха.

Адам Монтгомери рассмеялся:

– Твоя проблема, солнышко, заключается в том, что ты влюбляешься в мужчин, которые слишком в тебе нуждаются. Ты должна найти такого, который бы просто хотел тебя, и только тебя.

Даглесс жалостно шмыгнула носом.

– Это мне и требуется! Рыцарь без страха и упрека, в сверкающих доспехах, на белом коне, который хотел бы меня так сильно, что увез бы в свой замок, где мы и жили бы долго и счастливо.

– Что-то в этом роде, – с улыбкой согласился отец. – Сверкающие доспехи – это неплохо, но, Даглесс, милая, если он начнет отвечать на таинственные ночные звонки, а потом прыгать на свой «харлей» и не возвращаться по нескольку дней, постарайся поскорее удрать из замка, договорились?

Даглесс заплакала еще громче, вспомнив, сколько раз приходилось обращаться к родным за помощью. И вот теперь опять! Опять придется признаваться, что она вела себя как дурочка из-за очередного мужчины. Но на этот раз все было еще кошмарнее, поскольку этого мужчину одобрила вся семья. Но и его Даглесс ухитрилась потерять!

– Помоги мне, – прошептала она, погладив мраморную руку. – Помоги найти рыцаря в сверкающих доспехах! Помоги найти человека, который меня захочет!

Усевшись на корточки и закрыв руками лицо, Даглесс зарыдала еще громче.

Постепенно она осознала, что кто-то стоит рядом. Когда она повернула голову, поток солнечного света, проникавшего в высокое окно, ударился о металл и ослепил ее. Даглесс, зажмурившись, плюхнулась на пол и поднесла ладонь козырьком к глазам. Рядом стоял мужчина, на котором, похоже, были… доспехи.

Он стоял неподвижно и сверлил Даглесс таким свирепым взглядом, что она сначала подумала, будто это ей привиделось. Разинув от изумления рот, девушка уставилась на незнакомца. Он был на редкость хорош собой, хотя почему-то облачился в театральный костюм старинной эпохи. Вокруг шеи шел небольшой сборчатый воротник, панцирь доходил только до талии, зато какой панцирь! Он сверкал так, словно был сделан из серебра. По всей поверхности были искусно вытравлены цветочные гирлянды, заполненные похожим на золото металлом. От талии до середины бедер пузырились пышные короткие шаровары. Ноги, длинные мускулистые ноги, были затянуты в чулки, сотканные из… только одно волокно на земле отражало свет таким образом: шелк. Над левой коленкой красовалась изумительно вышитая подвязка из синего шелка. А туфли были и совсем странными: мягкими, с небольшими вырезами поперек мысков.

– Итак, ведьма, – спросил мужчина мягким баритоном, – ты заманила меня сюда. Что же тебе от меня нужно?

– Ведьма? – недоуменно переспросила Даглесс, шмыгая носом и вытирая слезы.

Откуда-то из пышных шаровар появился белый полотняный платок, который незнакомец протянул девушке. Даглесс шумно высморкалась.

– Это мои враги наняли тебя? – продолжал допытываться мужчина. – Неужели им мало заговоров? Разве моей головы для них недостаточно? Встаньте, мадам, и объяснитесь!

Нет, он просто неотразим! Жаль, что крыша поехала!

– Послушайте, я не понимаю, о чем вы говорите, – пробормотала Даглесс, медленно поднимаясь. – А теперь прошу извинить…

На этом она осеклась, потому что он вытащил шпагу и приставил острие к ее горлу.

– Сними свои чары, ведьма! Я должен вернуться.

Нет, это уж слишком! Сначала Роберт и его лживая доченька, а теперь этот безумный Гамлет!

Снова разразившись слезами, она прислонилась к холодной каменной стене.

– Проклятие! – пробормотал мужчина, и не успела Даглесс оглянуться, как он поднял ее, понес к церковным скамьям и усадил, все еще не сводя с нее уничтожающего взгляда.

– Это худший день в моей жизни! – зарыдала она, но мужчина зло уставился на нее, словно актер из старой картины с Бетт Дэвис!

– Простите, – выдавила она, – обычно я не плачу так много и долго, но когда тебя бросает любимый мужчина, а потом какой-то неизвестный еще и накидывается со шпагой… этого ни одной женщине не вынести.

Вытирая глаза, она случайно взглянула на платок, большой полотняный квадрат с широкой каймой, вышитой цветами и драконами.

– Как красиво! – захлебнулась она слезами.

– Сейчас не время для банальностей. На карту поставлена моя душа… и твоя тоже. Повторяю: сними свои чары.

Но Даглесс уже почти пришла в себя.

– А я говорю, что не понимаю, о чем вы. Я решила выплакаться в одиночестве, но тут являетесь вы в этом абсурдном одеянии и начинаете на меня орать. Если так будет продолжаться, я, пожалуй, вызову полицию, или что там у них имеется в сельской местности. Вы имеете право на ношение подобного оружия?

– Право? – протянул мужчина, глядя на ее руку. – Это часы[1]1
  Автор допускает явный анахронизм. Современные механические часы были созданы Х. Гюйгенсом в середине XVII века. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] такие? И что это на тебе надето?

– Разумеется, часы, а это мой дорожный костюм. Специально куплен для поездки в Англию. Классика. Никаких джинсов или маек. Симпатичная юбка, приличная блузка. Словом, одежда в стиле мисс Марпл.

Он продолжал хмуриться. Глаза по-прежнему сверкали гневом.

– И разговор у тебя необычайно странный. Ни слова не поймешь! Да что ты за ведьма такая?

Даглесс в полном отчаянии воздела руки к небу и встала. Он оказался намного выше ее ростом, так что ей пришлось запрокинуть голову. Черные вьющиеся волосы доходили до самого воротничка. Кроме того, у него имелись аккуратно подстриженные усы и острая короткая бородка.

– Я не ведьма и не желаю быть частью вашей елизаветинской драмы, – твердо заявила она. – А теперь я ухожу из этой церкви и даю слово: если вы вздумаете снова забавляться этой вашей шпагой, закричу так, что стекла посыплются. Вот вам ваш платок. Простите, что он такой мокрый, и благодарю за то, что одолжили его мне. Прощайте. Надеюсь, ваша пьеса заслужит одобрение критики.

Резко повернувшись, она направилась к выходу.

– По крайней мере, все самое кошмарное уже случилось, так что ничего больше ожидать не приходится, – пробормотала она, покидая двор. За воротами стояла телефонная будка, и Даглесс воспользовалась ею, чтобы позвонить родителям в США. Сообщив оператору, что звонок оплатит другая сторона, она стала ждать ответа. В штате Мэн стояло раннее утро, и только несколько секунд спустя к телефону подошла сонная Элизабет.

Господи, кто угодно, только не она! Даглесс расстроенно закатила глаза к небу. Только не ее идеальная старшая сестра.

– Даглесс, это ты? – спросила Элизабет, немного придя в себя. – Ты в порядке? Или что-то опять стряслось?

Даглесс скрипнула зубами.

– Конечно, я в полном порядке. А па дома? Или ма?

Или любой прохожий. Но не Элизабет!

Элизабет громко зевнула.

– Нет, они ушли в горы. Осталась только я. Смотрю за домом и работаю над статьей.

– Думаешь, она заслужит Нобелевскую премию? – спросила Даглесс, мучительно пытаясь пошутить и изображая легкомысленный тон. Но Элизабет было трудно обмануть.

– Ладно, Даглесс, признавайся, что произошло? Или этот твой хирург бросил тебя в какой-то глуши?

Даглесс фальшиво хихикнула:

– Элизабет, что за глупости! Мы с Робертом и Глорией прекрасно проводим время. Здесь столько всего можно увидеть и узнать! Да вот только сегодня мы смотрели средневековую пьесу! Актеры были удивительно хороши! А костюмы! Просто не поверишь! Как настоящие.

Элизабет немного помолчала.

– Даглесс, ты лжешь! Я даже по телефону слышу! У тебя неприятности? Нужны деньги?

Но как ни старалась Даглесс, все же не могла заставить собственный язык выговорить заветное «да». Ее родные обожали рассказывать друг другу и при гостях то, что именовали «Даглесс-историями». Особенно нравился тот случай, когда Даглесс захлопнула дверь гостиничного номера и осталась в коридоре в одном полотенце. Было среди них и повествование о том, как Даглесс зашла в банк, чтобы обналичить чек, и попала в самый разгар ограбления. Изюминкой этой истории считалось весьма пикантное обстоятельство: когда полиция все же прибыла на место преступления, обнаружилось, что грабители были вооружены игрушечными пистолетами.

И теперь она живо представляла, как сестра со смехом излагает всем остальным Монтгомери, как их потешная малышка Даглесс отправилась в Англию, где ее оставили в заброшенной церкви, без денег, паспорта и кредиток.

«И кстати, – добавит Элизабет, перекрывая взрывы хохота, – на нее напал спятивший шекспировский актер!»

– Нет, мне не нужны деньги, – выговорила наконец Даглесс. – Просто соскучилась и хотела поговорить. Надеюсь, ты вовремя закончишь статью. Пока, дорогая.

Она на мгновение прислонилась к стене будки и закрыла глаза. Кажется, сейчас опять заплачет! От природы наделенная гордостью Монтгомери, она в жизни не сделала ничего такого, чем могла бы гордиться! Три старшие сестры казались ей самим воплощением успеха. Элизабет была химиком-исследователем, Кэтрин – профессором физики, Энн – адвокатом по уголовным делам. Даглесс же, с ее жалкой работой учительницы начальной школы и длинным списком неудач с мужчинами, была отведена роль семейного шута.

Смаргивая слезы, она все же заметила, как мужчина в панцире покинул церковь и пошел по дорожке. При этом он без особого интереса посмотрел на древние надгробия и решительно зашагал к воротам.

Даглесс неожиданно выпрямилась. На дороге показался автобус, мужчина шел очень быстро, и она каким-то образом инстинктивно поняла, что он сейчас попадет прямо под колеса.

Даглесс, не задумываясь, бросилась бежать. Как раз в этот момент из-за здания церкви вышел викарий и, увидев всю сцену, тоже бросился спасать незнакомца.

Но Даглесс успела первой и, подставив абсолютно безупречную подножку из тех, которым научилась, когда играла в футбол с колорадскими кузенами, свалила незнакомца на землю и сама плюхнулась сверху. Оба заскользили поперек гравийной дорожки на его панцире, как на крошечной шлюпке. Автобус пролетел мимо. Еще секунда – и мужчине не поздоровилось бы!

– Ну как вы? – осведомился викарий, протягивая Даглесс руку, чтобы помочь встать.

– Н-ничего, – пробормотала девушка, вставая и отряхиваясь. – У вас все в порядке? – в свою очередь, спросила она незнакомца.

– Что это за непонятная колесница? – растерянно выпалил он, садясь, но не пытаясь встать. – Я не слышал шума колес. И… и лошадей тоже не было!

Даглесс и викарий молча переглянулись.

– Пойду принесу ему воды, – решил викарий, слегка улыбнувшись Даглесс, словно желая сказать: «Вы спасли его, так что теперь он ваш».

– Погодите! – завопил мужчина. – Какой сейчас год?

– Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, – недоуменно ответил викарий и, когда мужчина снова улегся на землю, нахмурился и покачал головой, после чего поспешил прочь, оставив их наедине.

Даглесс предложила руку лежащему на земле мужчине, но тот отказывался встать.

– Думаю, вам нужно сесть, – сочувственно посоветовала она, показывая на железную скамью, окруженную низкой каменной оградой. Незнакомец не пошел первым, но покорно последовал за Даглесс через открытую калитку и стал дожидаться, пока она сядет. Но Даглесс подтолкнула его к скамье. Он выглядел слишком бледным и сбитым с толку, чтобы обращать внимание на правила вежливости. – Знаете, вы просто опасны! Немедленно садитесь, а я вызову доктора. Вы нездоровы, – бросила Даглесс. И отвернулась, чтобы идти. Но его следующие слова пригвоздили ее к месту.

– Думаю, я, наверное, уже мертв, – тихо пробормотал он.

Даглесс в раздумье уставилась на него. Если он хочет покончить с собой, его нельзя оставлять одного.

– Почему бы вам не пойти со мной? – мягко спросила она. – Вам необходима помощь.

Мужчина не тронулся с места.

– Что это за карета, которая едва не сбила меня?

Даглесс шагнула к скамье и села. Если он действительно подумывает о самоубийстве, нужно, чтобы кто-то с ним поговорил.

– Откуда вы? Судя по выговору, англичанин, только такого акцента я никогда не слышала.

– Я англичанин. Что это за колесница?

– Ладно, – вздохнула Даглесс. Придется играть по его правилам. – В Англии это называется междугородный автобус. Правда, он шел слишком быстро, но, по моему мнению, единственное, с чем смирились англичане двадцатого века, – это скорость их машин. – Она смешно наморщила нос и покачала головой: – Итак, о чем еще вы не знаете? Самолеты? Поезда? – Она не против ему помочь, но у нее и своих забот полно. – Послушайте, мне действительно пора. Давайте зайдем в дом священника и попросим вызвать доктора, – предложила она, но, помедлив, передумала. – А может, следует позвонить вашей матери?

Жители деревни, разумеется, должны знать о безумце, который повсюду бегает в панцире и притворяется, будто никогда не видел наручных часов или автобуса.

– Моя мать? – едва заметно улыбнулся мужчина. – Боюсь, моя мать уже в могиле.

Может, он потерял память из-за тоски по матери?

– Простите, – пробормотала Даглесс, смягчившись. – Она умерла недавно?

Перед тем как ответить, мужчина задумчиво устремил взгляд в небеса.

– Примерно четыреста лет назад.

Услышав это, Даглесс стала подниматься.

– Я сейчас позову кого-нибудь…

Но он поймал ее за руку и не дал уйти.

– Я сидел в комнате и писал матери письмо, когда услышал женский плач. В комнате стало темно, голова закружилась, и я очутился рядом с незнакомой женщиной. Этой женщиной оказалась ты.

Он уставился на нее умоляющими глазами.

Даглесс подумала, что лучше всего будет оставить этого мужчину одного и уйти. И она бы так и сделала… если бы он не выглядел так божественно.

– Может, на вас нашло затмение и вы не помните, как оделись и отправились в церковь. Пожалуйста, объясните, где вы живете, чтобы я смогла проводить вас домой.

– Когда я находился в своей комнате, был год тысяча пятьсот шестьдесят четвертый от Рождества Господа нашего.

Совершенно спятил! Бредит. Такой красавец – и сумасшедший. Ей, как всегда, везет!

– Идемте со мной, – тихо попросила она, словно говорила с ребенком, готовым вот-вот ступить с обрыва. – Мы найдем кого-нибудь. Вам обязательно помогут.

Мужчина мгновенно сорвался со скамьи. Голубые глаза гневно сверкали. Его внушительные размеры, неприкрытый гнев, не говоря уже о стальном панцире и острой как бритва шпаге, заставили Даглесс осторожно отступить.

– Я не сумасшедший, мистрис. Понятия не имею, почему я здесь и как очутился в этой церкви, но знаю, кто я и откуда явился.

Даглесс вдруг разобрал смех.

– Так вы утверждаете, что прибыли сюда прямиком из шестнадцатого века? Времена королевы Елизаветы, верно? Елизаветы Первой, разумеется. – Вот это да! Лучшая Даглесс-история из всех, ею пережитых! – Утром меня бросает жених, а час спустя призрак держит шпагу у моего горла! – хмыкнула она, вставая. – Огромное спасибо, мистер. Вы сумели меня развеселить! Я просто захлебываюсь от смеха! Сейчас позвоню сестре и попрошу выслать десять фунтов, не больше и не меньше, после чего сажусь на поезд и еду в отель, где остановились мы с Робертом. Забираю билет на самолет и лечу домой. Уверена, что после сегодняшнего остаток дней моих пройдет без особых потрясений.

Она попыталась отвернуться, но он заступил ей дорогу и извлек из сборчатых шаровар кожаный кошель. Заглянул в него, вынул несколько монет и сунул в ладонь Даглесс, сомкнув ее пальцы в кулак.

– Возьмите десять фунтов, мадам, и уходите. Я бы дал и больше, лишь бы избавиться от вас и вашего злого языка. Я попрошу Господа простить вам грехи.

Ее так и подмывало швырнуть монеты ему в лицо, но это означало, что придется вновь звонить сестре.

– Это я, злая колдунья Даглесс. Не знаю, зачем мне нужен поезд, если есть совершенно исправная метла! Я пришлю вам деньги на адрес викария. Прощайте, и надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

Она повернулась и вышла со двора как раз в ту минуту, как вернулся викарий со стаканом воды для незнакомца. Ничего, пусть кто-то другой разбирается с его фантазиями. Возможно, у этого психа полный сундук костюмов. Сегодня он елизаветинский рыцарь, завтра – Авраам Линкольн или Горацио Нельсон, поскольку последний англичанин.

Деревенька была настолько мала, что найти вокзал оказалось легче легкого. Она подошла к кассе и попросила билет.

– Три фунта шесть пенсов, – объявил кассир.

Даглесс никогда не могла разобраться в английских деньгах. Ей казалось, что у англичан слишком много монет одной стоимости, поэтому она, не глядя, сунула пригоршню денег, полученных от незнакомца.

– Этого достаточно?

Кассир долго разглядывал монеты, переворачивал, тщательно исследовал, после чего покачал головой и удалился. Даглесс решила, что ее немедленно арестуют за распространение фальшивых денег, но все же терпеливо ждала возвращения кассира. Сейчас арест казался ей вполне достойным завершением дня.

Через несколько минут к окну подошел человек в мундире:

– Мы не можем взять это, мисс. Думаю, вам следует отнести их к Оливеру Сэмюелсону. Сверните вправо, за угол, и сразу его найдете.

– Он даст мне денег за эти монеты? Их хватит на билет?

– Думаю, да, – кивнул мужчина, неожиданно развеселившись, словно услышал хорошую шутку.

– Спасибо, – пробормотала Даглесс, забирая деньги. Может, следует позвонить сестре и забыть про монеты?

Она осмотрела каждую, но они выглядели как любая иностранная валюта.

Вздохнув, она свернула за угол и вошла в лавчонку, на окне которой было выведено: «Оливер Сэмюелсон. Старинные монеты и медали».

За прилавком сидел лысый коротышка, на блестящем лбу которого красовалась лупа ювелира.

– Что вам угодно? – буркнул он при виде Даглесс.

– Меня послал кассир с вокзала. Он сказал, что вы дадите мне деньги на билет.

Мужчина взял монеты и стал изучать их в лупу.

– Ничего не скажешь, деньги на билет, – хмыкнул он, покачивая головой, и поднял глаза.

Даглесс, не смея дышать, уставилась на него.

– Ладно, мисс. Я дам вам по пятьсот фунтов за каждую из них, кроме вот этой. Эта стоит, скажем, пять тысяч, но у меня нет таких денег. Нужно позвонить в Лондон, там есть богатые покупатели. Не могли бы вы подождать денег хотя бы пару дней?

От изумления Даглесс лишилась дара речи.

– Пять тысяч фунтов?!

– Ну хорошо, шесть тысяч, но не шиллингом больше.

– Я… я…

– Так вы хотите продать их или нет? Надеюсь, они не краденые?

– Нет, по крайней мере я так не думаю, – прошептала Даглесс. – Но мне тоже нужно потолковать кое с кем, прежде чем я их продам. Уверены, что они подлинные?

– Средневековые монеты, как правило, не так дороги, но эти очень редкие и в прекрасном состоянии. У вас, случайно, нет еще таких?

– Собственно говоря, думаю, что есть.

Может, целый кожаный кошель набит такими же!

Мужчина улыбался ей с таким видом, словно она была светочем его жизни.

– Если имеете монету в пятнадцать шиллингов, на которой вычеканена королева на борту корабля, умоляю, покажите. Мне она не по карману, но я уверен, что смогу найти покупателя.

Даглесс попятилась к двери.

– Или дублон. Дублон Эдуарда Шестого.

Даглесс, кивнув, выбежала из лавчонки и, словно в тумане, побрела к церкви. Незнакомца на церковном дворе не было, но она надеялась, что он еще не ушел.

Она вошла в церковь. Мужчина стоял на коленях перед белым надгробием графа: руки сложены, голова опущена в молитве.

Из тени выступил викарий и встал рядом с девушкой.

– Он молится с тех пор, как вы ушли. Я пытался заставить его встать, но не смог. Что-то глубоко тревожит этого беднягу. Он ваш друг?

– Нет, что вы! Собственно говоря, я встретила его только этим утром. Думала, он местный житель.

– Мои прихожане редко носят доспехи, – улыбнулся викарий, глядя на часы. – Я должен идти. Вы побудете с ним? По какой-то причине я не могу вынести мысли о том, что он останется один.

Даглесс согласилась посидеть с несчастным. Викарий вышел, и они остались вдвоем. Девушка осторожно подошла поближе.

– Кто вы? – прошептала она.

Он не открыл глаз, не разжал рук и не поднял головы.

– Я Николас Стаффорд, граф Торнуик.

Даглесс не сразу вспомнила, где слышала это имя. Для верности она попробовала прочитать надпись. Глубоко вырезанные буквы готического шрифта гласили: «Николас Стаффорд, граф Торнуик».

А скульптура в полный человеческий рост была облачена именно в тот костюм, который был на незнакомце. Лицо, высеченное в мраморе, было лицом незнакомца.