Текст книги "Рыцарь в сверкающих доспехах"

Николас молча смотрел в небо, по которому плыли облака.

– Там не говорится, что стало с моей матерью? – спросил он наконец.

– Нет. Дальше описывается замок. Оказывается, его так и не достроили. То, что было закончено, пришло в полный упадок после гражданской войны – вашей гражданской войны, не нашей, – потом было восстановлено в 1824 году семейством Джеймс, и… – Она немного помедлила. – И теперь это эксклюзивный отель с двухзвездочным рестораном.

– Мой дом превратился в кабак? – возмутился Николас. – Мой дом, который должен был стать центром науки и знаний! Он был…

– Николас, это произошло сотни лет назад. То есть может быть. Неужели не видите? Может, нам удастся снять номера в этом отеле. Все равно что остановиться в вашем доме.

– И я должен платить за ночлег в собственном доме? – бросил он, презрительно скривив губы.

Даглесс в отчаянии воздела руки к небу:

– Ладно, не поедем. Останемся здесь, будем ходить по магазинам следующие двадцать лет, а вы станете проводить все свое время, заставляя владельцев паба каждый день устраивать вам средневековые банкеты.

– У тебя острый язык.

– Просто я все вижу в правильном свете, если вы имели в виду именно это.

– Если не считать мужчин, которые тебя бросают.

Она попыталась встать, но он поймал ее за руку.

– Я заплачу, – пообещал он, гладя ее пальцы. – Но ты останешься со мной?

Даглесс рассерженно выдернула руку.

– Сделка есть сделка. Я помогу вам узнать все необходимое, с тем чтобы вы смогли обелить имя своего предка.

– Так теперь я свой собственный предок? – улыбнулся Николас.

Даглесс бросила на него красноречивый взгляд, давая понять, что могла бы обойтись и без его сарказма, и отправилась в дом, позвонить в Торнуик-Касл. Сначала портье заносчиво заявил, что номера в отеле заказываются за год вперед, но тут в трубке послышался шум, и секунду спустя портье вернулся и пояснил, что, как ни странно, их лучший номер должен через несколько дней освободиться.

– Согласна! – воскликнула Даглесс, не спрашивая о цене.

Только повесив трубку, она сообразила, что совсем не удивлена таким совпадением. Похоже, кто-то там, наверху, заботился об исполнении всех ее желаний. Стоило ей захотеть чего-то, и она немедленно это получала. Она попросила о рыцаре в сверкающих доспехах, и тот появился. Вероятно, ее просьба была скорее метафорой, чем истинным желанием общаться с человеком в рыцарских доспехах, уверенным, что он явился из шестнадцатого века. Но все же она получила своего защитника. Она попросила денег, и тут же возник кошель с монетами, стоившими тысячи фунтов. Ей понадобилось место, чтобы провести ночь, и Николас принес ее в пансион. Теперь ей потребовался номер в эксклюзивном отеле, и, разумеется, лучший номер тут же предоставляется ей.

Даглесс вынула из кармана браслет Глории и внимательно осмотрела. Именно такие украшения богатые жирные старики дарят молодым любовницам. Что бы пожелать в отношении Роберта? Чтобы он понял, насколько лжива и порочна его дочь? Не хотелось бы, чтобы отец презирал собственное дитя. Так как же быть Даглесс? Она хочет Роберта, но вместе с Робертом в ее жизнь входят его дочь и его любовь к ней. Как она собирается справиться с этой проблемой? Неужели ей предстоит вечная роль злой мачехи, независимо от того, как она будет относиться к Глории?

Прежде чем вернуться в сад, она снова позвонила в дом викария. Оказалось, что никто не спрашивал о браслете. Она попросила викария порекомендовать ей дантиста. Тот был очень любезен, и ей удалось записаться на прием на следующее утро снова благодаря тому, что кто-то не смог прийти. Даглесс едва не рассмеялась.

По дороге в сад она увидела на столике несколько американских журналов: «Вог», «Харперс базар» и «Джентльменс куотерли», – сгребла всю стопку и принесла Николасу.

Сначала он удивленно охнул, когда Даглесс объяснила, что все эти прекрасные «книги» на самом деле просто одноразовая развлекательная пресса. Когда удивление немного улеглось, Николас стал просматривать журналы, изучая рекламу и одежду моделей с тщательностью генерала, планирующего очередное сражение. Сначала он презрительно фыркал при виде очередного платья, но к концу первого журнала стал кивать головой, будто что-то поняв. Даглесс взяла роман Агаты Кристи и принялась читать.

– Ты почитаешь мне вслух? – спросил он.

Судя по тому, что Николас просто разглядывал картинки в журналах и книгах, читать он вряд ли умел.

Поэтому она стала читать вслух, пока он продолжал рассматривать снимки в «Джентльменс куотерли».

В семь они открыли бутылку вина, съели сыр, хлеб и фрукты. Николас настоял на продолжении чтения.

Когда стемнело, они поднялись к себе, и Даглесс только сейчас осознала двусмысленность ситуации. Им предстоит делить спальню!

Но по мере того как шли часы, казалось все более естественным общаться с этим благородным человеком. Наблюдать, как он смотрит на мир полными изумления глазами, становилось радостью для нее, а воспоминания о Роберте отодвигались все дальше, превращаясь в нечто размытое и неопределенное.

Когда они остались одни, Николас не дал ей повода смущаться. Исследовав ванную, он захотел узнать, куда девалась сама ванна. К восторгу истинной американки, оказалось, что в ванной стоит душевая кабинка. Но прежде чем Даглесс успела объяснить, как действует душ, Николас повернул кран и облился холодной водой.

Даглесс показала, как пользоваться шампунем и жидким мылом, а заодно как чистить зубы.

– Завтра я научу вас бриться, – пообещала она, улыбаясь Николасу, во рту которого пенилась зубная паста.

Приняв душ и вымыв голову, она надела простую белую ночную сорочку и легла на одну из кроватей.

Перед этим они с Николасом яростно «поспорили» о необходимости мыться каждый день. Сама эта идея возмущала его. Он боялся простуды и рассуждал на тему того, как выделяемый кожей жир защищает человека.

В ответ Даглесс показала ему баночку с кремом. Николас заявил, что смывать бесплатные жиры только затем, чтобы мазаться покупными, просто абсурдно. Даглесс предупредила, что если не мыться каждый день, люди на улицах и в ресторанах начнут говорить о том, как дурно он пахнет. Осознав столь ужасную перспективу, Николас удалился в ванную, запер за собой дверь, и вскоре она услышала шум воды.

Должно быть, ему понравилось, потому что он оставался в ванной так долго, что из-под двери стал вырываться пар. Вышел он в одном полотенце, повязанном вокруг бедер, и вытирая волосы другим полотенцем.

Последовало неловкое мгновение, когда он пристально посмотрел на сидевшую в постели Даглесс со свежим после душа личиком и мокрыми, зализанными назад волосами. Сердце девушки подпрыгнуло и куда-то покатилось.

Но тут Николас увидел настольную лампу, и следующие четверть часа Даглесс пыталась объяснить принцип действия электричества. Николас едва не свел ее с ума, включая и выключая каждую лампочку в комнате. Наконец, чтобы заманить его в постель, она пообещала почитать еще немного. И поспешно отвела глаза, когда он сбросил полотенце и, абсолютно голый, лег на соседнюю кровать.

– Пижама, – пробормотала она. – Завтра мы купим пижаму.

Она читала не более получаса и, поняв, что он заснул, выключила лампу и уютно свернулась под одеялом.

Даглесс как раз засыпала, когда Николас вдруг закричал во сне. В комнате было достаточно светло, чтобы увидеть, как он отбросил одеяло, мечется словно в лихорадке и стонет, очевидно находясь в тисках кошмара. Даглесс привстала и положила руку ему на плечо.

– Николас, – прошептала она, но он не слышал ее. Она тряхнула его, но он не проснулся. Пришлось отбросить одеяло, сесть на край кровати и наклониться над ним. – Николас, проснитесь. Вы видите дурной сон.

В ответ он выбросил вперед сильную руку и притянул ее к себе.

– Пустите! – крикнула Даглесс, вырываясь, но Николас и не думал ее слушать. Вместо этого он мгновенно успокоился и мирно заснул, очевидно довольный тем, что держит ее, как большую плюшевую игрушку в человеческий рост.

Даглесс, напрягая силы, оторвала его руки и вернулась в свою кровать, но не успела лечь, как он снова начал стонать и метаться. Пришлось снова подойти к нему.

– Николас! Да проснитесь же! – громко воскликнула она, без всякого, впрочем, успеха. Он сбросил одеяло и беспорядочно махал руками. Судя по выражению лица, он переживал нечто поистине жуткое.

Обреченно вздохнув, Даглесс скользнула в постель рядом с ним. Он немедленно прижал ее к себе, словно напуганный малыш свою куклу, и тут же утихомирился. Даглесс сказала себе, что она истинная мученица и делает это исключительно для него. Но где-то в глубине души знала, что одинока и испугана не меньше Николаса.

Прижавшись щекой к теплому плечу, она заснула в его объятиях. И проснулась перед рассветом, улыбаясь еще до того, как поняла, что именно большое, мускулистое обнаженное тело рядом с ее собственным дарит ей нечто вроде ощущения счастья. Первым ее порывом было повернуться в его объятиях и целовать эту загорелую кожу.

Но сознание быстро вернулось к ней. Слишком быстро. Открыв глаза, она потихоньку сползла с кровати и легла в свою постель. Несколько минут она просто смотрела на него. Он спал так тихо, разметав черные локоны по белоснежной подушке. Неужели он и есть ее собственный рыцарь в сверкающих доспехах? Или память к нему вернется и окажется, что где-то в Англии у него дом?

Неожиданно придя в бесшабашное настроение, Даглесс встала, осторожно подошла к окну, где спрятала вчера новый магнитофон, – она дожидалась нужного момента, чтобы показать его Николасу, – поставила кассету «Роллинг Стоунз», поднесла магнитофон поближе, прибавила громкости и включила.

Из магнитофона во всю мощь вырвались первые такты песни «Я не могу получить удовлетворения». Николас в испуге вскочил. Ехидно посмеиваясь над растерянным беднягой, Даглесс приглушила музыку, пока не проснулись остальные постояльцы.

Николас, ошеломленно озираясь, сел в постели.

– Что это был за хаос?

– Музыка, – засмеялась Даглесс, но поскольку Николас никак не мог опомниться, уже серьезнее пояснила: – Это была шутка. Нам пора вставать, поэтому я подумала…

Но улыбка сползла с ее лица, когда Николас и не подумал улыбнуться в ответ. Наверное, мужчины елизаветинской эры не любили розыгрышей. Поправка: современные мужчины, считающие себя пришельцами из елизаветинской эры, не любят розыгрышей.

Минут через двадцать негодующая Даглесс выскочила из ванной.

– Ты намазал мою зубную щетку шампунем! – отфыркивалась она, вытирая свой язык полотенцем.

– Я, мадам? – делано удивился Николас.

– Ах ты… – задохнулась она и, схватив подушку, запустила в него. – Я тебе еще покажу!

– Значит, меня снова ждет музыка на рассвете? – осведомился он, увертываясь от подушки.

– Ладно, – хмыкнула Даглесс, – полагаю, я это заслужила. Идем завтракать?

За завтраком она рассказала Николасу о визите к стоматологу, и хотя тот поморщился, не обратила на это внимания. Любой поморщится при мысли о визите к зубному врачу!

За завтраком она заставила его назвать остальные поместья. Пока он будет у врача, она сможет посидеть в местной библиотеке. Может, что-то и обнаружится.

По дороге к врачу Николас молчал, а в приемной даже не подумал рассматривать залитые пластиком стулья. Даглесс поняла, что Николас действительно волнуется, поскольку он даже не захотел взглянуть на пластмассовое растение в горшке. Когда медсестра вызвала Николаса, Даглесс крепко сжала его руку:

– Все будет хорошо. А потом… потом я поведу тебя в кафе и куплю мороженое. Вот увидишь, тебе понравится.

Но что толку обещать! Ведь он даже не знает, что такое мороженое… вернее, не помнит, поправила она себя.

Поскольку ему предстояли осмотр, пломбирование и снятие камня, на что уйдет довольно много времени, она решила идти в библиотеку, но перед этим попросила медсестру позвонить ей, когда Николас соберется уходить.

Направляясь к библиотеке, она чувствовала себя матерью, предательски покинувшей свое дитя.

– В конце концов, это всего лишь дантист, – твердила она себе.

Ашбертонская библиотека оказалась очень маленькой и в основном содержала детские книги и романы для взрослых. Даглесс уселась в отделе путешествий по Британии и принялась искать хоть какое-то упоминание об одиннадцати поместьях, которыми, по словам Николаса, он владел. Четыре уже давно стали руинами, два снесли в пятидесятых (Даглесс стало не по себе при мысли о том, что они пережили столько исторических событий и были уничтожены совсем недавно). Одним был Торнуик-Касл, одно она не смогла найти, два стали частными владениями, и последнее было открыто для публичных экскурсий. Даглесс выписала часы и дни посещений и проверила, не пора ли идти за Николасом. Он пробыл у зубного врача полтора часа.

Даглесс поискала в именном каталоге, но не смогла найти упоминания о семействе Стаффордов. Прошло еще сорок пять минут.

Когда телефон на библиотечном столике зазвонил, Даглесс подскочила. Библиотекарь сказала, что это звонят от дантиста и что Николас скоро освободится. Даглесс почти побежала обратно.

Дантист вышел поздороваться с ней и попросил зайти в кабинет.

– Знаете, мистер Стаффорд крайне меня озадачил, – начал он, вешая рентгеновские снимки Николаса на подложку с подсветкой. – Обычно я стараюсь никогда не высказывать мнения о работе своих коллег, но, как можно понять из этих снимков, мистер Стаффорд попал в руки… не могу назвать этого человека иначе, как садистом. Можно подумать, что эти три зуба были буквально выломаны из челюсти. Видите, вот здесь и здесь кость треснула и срослась неровно. Должно быть, пациенту пришлось вытерпеть адскую боль, пока челюсть заживала. И понимаю, что это невозможно, но уверен, что мистер Стаффорд до сегодняшнего дня в жизни не видел шприца. Возможно, при удалении зубов ему дали общий наркоз.

Доктор выключил свет.

– В последнем я почти не сомневаюсь. В наши дни трудно представить ту боль, которую пришлось бы вытерпеть пациенту.

– В наши дни, – тихо повторила Даглесс, – но четыреста лет назад зубы, как вы сказали, просто выдирали из челюсти.

– Скорее всего, так и было, – улыбнулся доктор. – А если учесть, что тогда не было ни болеутоляющих, ни наркоза… полагаю, многие люди выходили из испытания с треснувшими челюстями.

Даглесс глубоко вздохнула.

– А как остальные зубы? И вообще как он себя вел?

– Ответ на оба вопроса только один: превосходно. Он был совершенно спокоен и даже рассмеялся, когда ассистентка удаляла камни и спросила, не больно ли ему. Я запломбировал одну полость и проверил зубы. – Дантист озадаченно нахмурился: – Странно, но у него на зубах видны легкие бороздки. Я видел такие только в учебниках, а это означает, что в детстве пациент голодал, причем длительно. Не меньше года. Непонятно, где он мог приобрести такие бороздки. Он не похож на человека, семья которого не может позволить себе купить еду.

«Засуха, – едва не вырвалось у Даглесс. – Или наводнение. Катастрофа, погубившая урожай, в эпоху, когда не было ни холодильников, ни консервов, ни замороженных либо свежих продуктов, стекающихся в Англию со всех концов света».

– Не хотелось вас задерживать, – продолжал доктор, не дождавшись ответа, – просто меня очень беспокоит состояние его челюстей после удаления зубов. Он… он задавал множество вопросов. Случайно, не собирается на стоматологический факультет?

Даглесс улыбнулась:

– Обычное любопытство. Большое спасибо за потраченное время и сочувствие.

– Я рад, что пара визитов была отменена. У него крайне интересные зубы.

Даглесс снова поблагодарила его и вернулась в приемную, где Николас, перегнувшись через стойку, флиртовал с хорошенькой медсестрой.

– Идем, – резко бросила она, оплатив счет. Она совсем не хотела вспылить, но, похоже, обстоятельства сами приводили ее к выводу, что этот человек действительно явился из шестнадцатого века.

– Это не тот цирюльник, у которого мы были, – улыбнулся Николас, растирая все еще онемевшие губы. – Неплохо бы взять этого дантиста и его машины обратно, в шестнадцатый век.

– Но все его машины работают на электричестве, – мрачно заметила Даглесс. – Сомневаюсь, что дома елизаветинской эпохи имели проводку на двести двадцать вольт.

Николас, неожиданно схватив ее за руку, повернул к себе лицом:

– Что тебя мучит?

– Кто ты? – вскричала она, глядя на него. – Почему у тебя бороздки на зубах? Каким образом твоя челюсть треснула, когда рвали те три зуба?

Николас облегченно улыбнулся. Кажется, она начинает ему верить!

– Я Николас Стаффорд, граф Торнуик, Бакшир и Саутитон. Два дня назад я сидел в камере, ожидая казни. И было это в 1564 году.

– Не верю, – прошептала Даглесс, отводя взгляд от его лица. – И ни за что не поверю. Путешествий во времени не бывает.

– Что может заставить тебя поверить? – мягко спросил он.

Глава 7

По пути в кафе-мороженое Даглесс обдумывала вопрос. Что заставит ее поверить?

Но ответа не находилось. Должно же быть объяснение всему, что она видит? А вдруг он просто великолепный актер и притворяется, что весь этот мир совершенно для него нов? В конце концов, зубы ему могли выбить во время игры в регби. Поскольку она могла проверить почти все сказанное Николасом, это означало, что он нашел всю информацию заранее, после чего умело ею воспользовался.

Чем же он может доказать ей, что явился из прошлого?

В кафе Даглесс рассеянно заказала себе рожок с кофейным мороженым, а для Николаса – двойной рожок ванильного и шоколадной помадки. Она была так поглощена вопросом Николаса, что не видела его лица в момент первого знакомства с восхитительным лакомством и поэтому совершенно растерялась, когда он нагнулся и быстро, но крепко поцеловал ее в губы.

Даглесс удивленно заморгала, но тут же заметила выражение абсолютного счастья на довольной физиономии Николаса и невольно рассмеялась.

– Спрятанный клад, – выпалила она и вздрогнула от звуков собственного голоса.

– М-м-м? – переспросил Николас, целиком занятый мороженым.

– Если хочешь доказать, что пришел из прошлого, значит, должен знать то, что неизвестно другим. Сообщить мне нечто такое, чего нет в книжках.

– Например, кто был отцом последнего ребенка леди Арабеллы Сидни?

Он как раз добрался до шоколадного мороженого и выглядел так, словно сейчас растает от счастья. Даглесс взяла его под руку и потащила к столу.

Сидя напротив него, глядя в эти синие глаза, опушенные густыми ресницами, она гадала, смотрит ли он так же на женщину, когда занимается любовью.

– Ты не сводишь с меня глаз, – заметил он, глядя на нее сквозь ресницы.

Даглесс, отвернувшись, нервно откашлялась.

– Я не желаю знать, кто был отцом ребенка леди Арабеллы, – буркнула она и не оглянулась, услышав смех Николаса.

– Спрятанный клад, – повторил он, хрустя рожком. – Какая-нибудь ценная безделушка, пролежавшая в укромном месте четыреста двадцать четыре года?

Странно, он может складывать и вычитать!

– Забудь об этом. Всего лишь мимолетная идея, – отмахнулась она, раскрывая блокнот. – Лучше послушай, что я нашла в библиотеке.

И она принялась читать ему выписки из книг. А когда подняла глаза, Николас вытирал руки салфеткой и хмурился.

– Мужчина строит дома, чтобы оставить после себя что-то. Я рад слышать, что не все мои владения бесследно исчезли.

– А я думала, главное – это дети, которым переходит по наследству отцовское имя.

– Я не оставил детей, – признался он. – У меня был сын, но он умер осенью. Через неделю после того, как утонул мой брат. Сначала мать, потом дитя.

Он поморщился, словно от неожиданно острой боли.

До чего же проще и безопаснее жить в двадцатом веке! Правда, в Америке полно насильников, и серийных убийц, и пьяных водителей. Но в елизаветинскую эпоху по Европе гуляли чума, проказа и оспа.

– Мне очень жаль, – выдохнула она. – Жаль и вас, и их. А у вас была оспа?

– Никогда! Ни малой, ни большой![4]4
  Small pox – букв. маленькая оспа; large pox – букв. большая оспа (англ.).


[Закрыть]

– Что такое «большая оспа»? – удивилась Даглесс.

Николас огляделся, прежде чем смущенно прошептать:

– Французская болезнь.

А, вот оно что! Сифилис.

По какой-то причине ее радовало, что у него никогда не было «большой оспы». Не то чтобы это имело значение, но они пользовались одной ванной!

– Что это такое «открыт для публики»? – спросил Николас.

– Обычно, когда владельцам не по карману содержать большие дома, они передают их в Национальный трест[5]5
  Организация, занимающаяся охраной исторических памятников и живописных мест. Содержится за счет добровольных пожертвований и государства.


[Закрыть], так что теперь можно заплатить деньги, и гид проведет нас по дому. Это очень интересные экскурсии. При доме есть кафе и магазин сувениров…

Николас неожиданно выпрямился:

– Ты имеешь в виду Белвуд?

Даглесс сверилась с заметками.

– Да, Белвуд. Как раз к югу от Бата.

Николас, похоже, произвел кое-какие мысленные вычисления.

– Четверка добрых лошадей домчит нас до Бата часов за семь.

– А добрый английский поезд домчит нас до Бата за два часа. Хочешь снова увидеть свой дом?

– Видеть, как мой дом продан какому-то тресту и парень с бледным одутловатым лицом, обмотанный фартуком, разгуливает по комнатам впереди компании туристов…

Даглесс улыбнулась:

– Ну, если ты так считаешь…

– Не могли бы мы сейчас поехать на этом…

– Поезде.

– Поезде в Белвуд?

Даглесс посмотрела на часы.

– Да, если отправимся немедленно, сможем посмотреть Белвуд и выпить там чаю. Но если не хочешь видеть парня с бледным одутловатым лицом…

– И в фартуке, – добавил он, улыбаясь.

– …разгуливающего по комнатам, тогда зачем ехать?

– Есть шанс, крохотный шанс, что я могу найти твой клад. Когда мои поместья были конфискованы твоей… – Николас издевательски усмехнулся, давая знать Даглесс, что он думает о ее абсурдном заявлении, – твоей королевой-девственницей, вряд ли моей семье было позволено забрать имущество. Так что шанс, хоть и совсем маленький, все же имеется.

Мысль о том, чтобы провести день в поисках спрятанных сокровищ, взволновала Даглесс.

– Чего же мы ждем? – спросила она, беря в руки новую сумочку. На этот раз она была набита туалетными принадлежностями. Без них Даглесс и шагу не сделает!

Железнодорожное сообщение очень нравилось Даглесс в Англии. Почти в каждой деревне имелась железнодорожная станция и в отличие от американских вокзалов содержалась в чистоте и не была расписана граффити. Когда Даглесс покупала билеты, кассир сказал, что поезд до Бата вот-вот отправится.

Как только они уселись, поезд тронулся, и Николас вытаращил от удивления глаза: он даже не представлял, что на свете может существовать такая скорость. Но уже через несколько минут он, как истинный англичанин, привык к скорости и стал разгуливать по вагону. Изучал объявления, восторженно улыбаясь рекламе «Колгейт», поскольку узнал пасту, купленную Даглесс. Если он способен распознавать слова, может, его не так уж сложно научить читать?

В Бристоле они пересели на другой поезд. Николас был потрясен количеством людей, спешивших сесть в вагоны, и с увлечением рассматривал затейливую ограду викторианской эпохи из кованого железа. Даглесс купила на лотке с прессой толстый путеводитель по всем известным историческим домам южной Британии и по пути в Бат стала читать Николасу о тех, что сейчас лежали в руинах. Но, видя, как его ранит упоминание о разрушениях и погибших трудах, замолчала. Время от времени он выглядывал в большие окна и иногда при виде старинных особняков, встречавшихся в сельской местности так же часто, как коровы и овцы, расстроенно ронял:

– Это дом Уильяма.

Или:

– Здесь жил Робин.

Бат, прекрасный, прекрасный Бат, стал настоящим чудом для Николаса. Город казался Даглесс старым, поскольку большинство домов были выстроены в восемнадцатом веке, но Николас посчитал его вполне современным. Даглесс подумала, что Нью-Йорк или Даллас с их зданиями из стекла и стали покажутся ему чем-то вроде иного мира. Нет. Наверное, он повел бы себя так, словно столкнулся с иным миром, поправила она себя и заметила, что чем дольше проводит время в его обществе, тем реже поправляет себя.

Они пообедали американскими сандвичами в ресторане «фастфуд», где Даглесс заказала клубные сандвичи[6]6
  Сандвич из трех кусочков хлеба, между которыми лежат холодные закуски и листья салата.


[Закрыть], картофельный салат и охлажденный чай на двоих. Николас посчитал обед вкусным, но не слишком обильным. Последовала оживленная дискуссия, но Даглесс удалось утащить его из ресторана, прежде чем он стал требовать кабанью голову или что-нибудь в этом роде.

Он был так зачарован рядами домов в форме полумесяцев, что Даглесс долго медлила, прежде чем взять такси и повезти его в Белвуд. Но поездка на машине немедленно отвлекла Николаса от красот Бата. Английские водители такси разительно отличаются от американских. Они не орут, когда кто-то «слишком долго» садится в машину, поэтому у Николаса было время хорошенько разглядеть такси. Он рассмотрел дверь и замок, открыл и закрыл ее три раза, прежде чем сесть, а потом, исследовав заднее сиденье, подался вперед и стал внимательно наблюдать, как водитель переключает скорости.

Когда они прибыли в Белвуд, оказалось, что до следующей экскурсии еще полчаса, поэтому у них осталось время погулять по садам. Даглесс нашла их изумительными, но Николас презрительно скривил губы и едва удостоил взглядом цветы и древние раскидистые деревья. Обходя большой дом, он указывал Даглесс, что было пристроено к основному зданию и что изменилось с того времени. Он посчитал, что все пристройки изуродовали замысел архитектора, и, не жалея слов, объявил это девушке.

– А сокровище зарыто в саду? – поинтересовалась она, раздраженная собственным любопытством. Ведет себя как взбудораженный обещанием новой игрушки ребенок!

– Испортить сад, зарыв золото у цветочных корней? – ахнул он с притворным ужасом.

– Кстати, а где ты зарыл деньги? Где вообще прятали деньги в твое время?

Очевидно, Николас не понял ее вопроса – или не захотел понять, – поэтому Даглесс больше не настаивала. Поскольку сады явно не понравились Николасу, она повела его в магазин сувениров. Там он немного успокоился. Играл с ручками и пластиковыми кошельками для мелочи, громко смеялся при виде крошечного фонарика, на котором было написано: «Белвуд». Но открытки ему не понравились, хотя Даглесс не смогла понять, что его так расстроило.

Николас снял со стойки хозяйственную сумку с изображением Белвуда.

– Тебе это понадобится, – улыбнулся он и, наклонившись ближе, прошептал: – Будет где хранить сокровища.

Даглесс изо всех сил постаралась сдержать нарастающее возбуждение и с невозмутимым видом отнесла сумку и фонарик к кассе, где заплатила за покупки и билеты на ближайшую экскурсию.

Она снова попыталась взглянуть на открытки, но Николас не позволил. Каждый раз, когда она делала шаг к стенду, он хватал ее за руку и оттаскивал в сторону.

Когда объявили о начале экскурсии, Даглесс и Николас вместе с другими туристами направились к дому. На взгляд Даглесс, интерьер выглядел как декорация к пьесе из времен Елизаветы Первой. Стены были отделаны панелями темного дуба, повсюду стояли стулья в якобитском стиле и резные сундуки. На стенах висели оружие и доспехи.

– Это больше похоже на то, к чему ты привык? – потихоньку спросила Даглесс. Но на красивом лице промелькнуло отвращение, а губы сложились в знакомую презрительную гримасу.

– Это не мой дом, – отрезал он. – И как неприятно, что все созданное мной превратилось в нечто подобное!

Даглесс не согласилась с ним, посчитав, что дом просто изумителен, но не стала возражать, поскольку гид начал экскурсию. По мнению девушки, английские гиды прекрасно знали свое дело, и слушать их было одно удовольствие. Женщина рассказывала историю дома, первоначально бывшего замком и выстроенного в тысяча триста втором году первым Стаффордом.

Николас молчал, пока она не дошла до правления Генриха Восьмого.

– Средневековая женщина была собственностью мужа, его рабыней, и тот мог делать с ней все, что заблагорассудится. У женщин не было ни прав, ни власти.

Николас громко фыркнул.

– Мой отец однажды заявил матери, что она его собственность.

К счастью, Даглесс догадалась шикнуть на него. Не хватало еще постыдной сцены!

Они перешли в маленькую комнату с дубовыми панелями, где темнота просто давила на присутствующих.

– Свечи были очень дороги, – продолжала гид, – так что средневековые люди проводили жизнь в полумраке.

Николас снова хотел что-то сказать, но Даглесс грозно нахмурилась.

– Прекрати жаловаться, и, кстати, где твое сокровище? – прошипела она.

– Не могу же я искать его сейчас. Нужно сначала услышать, что твой мир думает о моем, – оправдывался он. – Скажи, почему твои люди считают, что мы были людьми угрюмыми и мрачными?

– Со всеми эпидемиями чумы и оспы, не говоря уже о походах к цирюльнику рвать зубы, у вас просто времени не было для развлечений.

– Ничего, мы пользовались теми мгновениями, которые у нас оставались, – заверил он, пропуская остальную группу в другую комнату. Как только они вошли, Николас открыл спрятанную в панели дверь, и тотчас же послышался громкий звон. Даглесс немедленно захлопнула дверь и послала извиняющуюся улыбку гиду, чей строгий взгляд заставил ее почувствовать себя непослушным малышом, пойманным за кражей конфет.

– Веди себя прилично, – процедила она. – Если хочешь уйти, я готова.

Николас позорил их обоих, и она боялась, что он скажет гиду, кто именно построил дом и жил здесь.

Но Николас не желал уходить. Он следовал за гидом из комнаты в комнату, то и дело пренебрежительно фыркая, но все-таки молчал.

– Теперь мы пойдем в самую интересную комнату, – объявила гид, и по ее легкой улыбке туристы сразу поняли: их ждет нечто забавное.

Николас с высоты своего роста увидел комнату прежде Даглесс.

– Мы немедленно уходим, – сухо бросил он, но таким тоном, что Даглесс ужасно захотелось увидеть комнату.

– Это были личные покои лорда Николаса Стаффорда, – продолжала гид, – и, как бы это помягче выразиться, лорд Николас был повесой. Как видите, он был очень красив.

Услышав это, Даглесс протиснулась вперед. Над камином висел портрет лорда Николаса Стаффорда – ее Николаса. Он был одет точно так, как при первой встрече. Те же борода и усы. То же безупречно красивое лицо.

Но Даглесс твердо сказала себе, что это вовсе не тот же самый мужчина. Правда, она готова признать, что он – потомок Стаффорда.

Гид, заранее улыбаясь над тем, что считала весьма забавной историей, принялась описывать похождения лорда Николаса:

– Говорили, что ни одна женщина не могла противиться его обаянию, поэтому его враги всерьез тревожились, что, явившись ко двору, он может соблазнить молодую и прекрасную королеву Елизавету.

Даглесс почувствовала, как пальцы Николаса впились ей в плечо.

– Сейчас я поведу тебя к сокровищу, – прошептал он.

Вместо ответа она приложила пальцы к губам.

– В тысяча пятьсот шестидесятом году, – продолжала гид, – разразился ужасный скандал, связанный с леди Арабеллой Сидни.