Текст книги "Элоиз"

Глава шестая

И дождь, и облака, и февральский холод отступили, и я почувствовала, как начинаю согреваться под своим легким пуховым одеялом.

Потом я проснулась, только не в своей постели, а в саду. Лил дождь, а я была в длинной футболке с гномом из «Белоснежки». Совершенно не представляю, как я тут оказалась. Ходила во сне? Так же как и во сне, в реальности молотил дождь и завывал ветер. Мне стало страшно. Корнуоллская ночь была черной, как эбонит. Если бы не тусклый светильник на нашем крыльце, я бы вообще не знала, в какую сторону мне двигаться. И тут я услышала низкий, долгий стон, как будто проскрипела ива у нас во дворе. Я хотела пройти мимо, но пока я думала, стон раздался еще раз. С усилием вглядываясь в темноту, я увидела лежащего на земле человека. От страха мне показалось, будто это Элоиз перенеслась сюда из места своего упокоения на кладбище Сент-Талланус. Но это был мужчина. Тед. Он был совершенно пьян. Должно быть, ему стало стыдно за свое поведение, и он решил уехать, а потом просто вырубился. Машина была припаркована возле дома, в руке Тед сжимал ключ, который бликовал в тусклом свете лампочки на крыльце. Я в ужасе уставилась на него. В голове прозвучали слова Элоиз: «Не верь ни единому его слову». Но то был сон. А реальный Тед замерз, промок и нуждался в моей помощи, несмотря на свой поступок.

Я попыталась разбудить его, но он не реагировал. Может, попросить соседей? Я посмотрела на часы. Три ночи. Стыдно признаться, но я просто оставила его там. Накрыла брезентом, воткнула над ним старый садовый зонтик, чтобы хоть как-то защитить от дождя, и зашла на кухню. Оставила дверь открытой, чтобы Тед мог войти. Потом я поднялась наверх, стянула с себя мокрую футболку, растерлась полотенцем и забралась в теплую постель. Я сразу же уснула, безо всяких угрызений совести.

Проснулась после одиннадцати, в полном смятении. Пока чистила зубы, смутно вспоминала, что же случилось ночью. Должно быть, я все-таки и сама вчера захмелела. Пока я подливала Теду виски, себе добавляла красного вина. Неудивительно, что мне снились кошмары.

И тут зашлось сердце. Тед! Он же лежит там, под ивой! Как я могла оставить его под холодным февральским дождем! Мне стало страшно. Спешно накинув халат, я бегом спустилась вниз. В гостиной никого не было. Отперев кухонную дверь, я вышла на улицу, прошла через патио к лужайке.

Под ивой уже никто не лежал, чему я была несказанно рада. Но брезентовый тент, забрызганный грязью, и сиротливо воткнутый в землю зонт были на месте. Составляя часть хмурого утреннего пейзажа, они взывали к моей совести.

Вернувшись в дом, я спустилась вниз и стала заглядывать в комнаты детей в надежде увидеть там спящего Теда. Но постели оставались нетронутыми, полотенцами в ванной тоже никто не пользовался.

Только вернувшись в столовую и выглянув в окно, я сообразила, что машина Теда исчезла со двора.

С одной стороны, меньше проблем, а с другой… Я нехорошо поступила с ним. Ну какая нормальная хозяйка позволит своему подвыпившему гостю проваляться всю ночь на лужайке, да еще в феврале. И все же, в таком состоянии он мне тут не нужен. По крайней мере, не пришлось готовить ему завтрак, вести с ним беседы через силу или ехать в Фоуи, как я обещала.

Я поставила чайник. На разделочном столе лежала записка:

Кэти, прости за свинское поведение. Я был пьян, и мне пришло в голову, что я могу поехать домой. Должно быть, я споткнулся о корни и потерял сознание, что меня и спасло. В таком состоянии я бы точно куда-нибудь врезался. Ты уж прости. Чувствую себя полным идиотом после вчерашнего. Ты так поддержала меня, я даже воспрял духом. Позволь мне загладить свою вину – приезжай к нам в Фоуи на ужин. Готовить я не умею, да и не очень люблю, так что как ты относишься к «Старой пристани»?

Нет. Определенно нет. Во всяком случае, до возвращения Криса.

Я занялась домашними делами – поставила стираться постельное белье, кое-что погладила. Как надоело бояться водить машину – прямо сейчас я могла бы уехать, чтобы отвлечься от мрачных мыслей об Элоиз. Но садиться за руль все равно было страшно.

Позвонила Крису, но у него был пациент, и я попросила передать, чтобы он срочно перезвонил. Через две минуты раздался звонок. Это был Тед.

– Привет, Кэти, ты как?

– Нормально, – сказала я как можно более спокойно. – А ты?

– Слушай, нам нужно поговорить. Ты единственный человек, которому я мог бы излить душу. И вы с Крисом очень многого не знаете.

– Тогда лучше подождать Криса, тогда и поговорим, – сдержанно ответила я.

– Но почему? Кэти, я понимаю, что ужасно себя повел. Мне жаль, мне правда стыдно. Ведь вы с Крисом – мои самые близкие друзья. Просто я и сейчас не в своей тарелке, и мне нужно хоть с кем-то поговорить. Я должен кое-что понять. Элоиз рассказывала тебе про Артура?

– Про Артура? А кто это? Я не понимаю.

– Ну да, откуда же вам знать, – язвительно хмыкнул Тед. – А вот Джулиана знает, много чего знает.

Мне стало не по себе. Мне очень не нравился его язвительный тон и то, что он пытается создать таинственность вокруг Элоиз.

Неужели я идеализировала ее? Боготворила ее – за красоту, за то, что она происходит из древнего аристократического рода? Я понимаю, почему не хочу говорить с Тедом. Потому что боюсь узнать про Элоиз больше, чем хотела бы.

Меня начало мутить, но я знала, что это связано не с пищевариением, а с тем, что присходит у меня в голове.

– Тед, сегодня я не могу. Чувствую себя отвратительно, и у меня полно дел по дому. Давай в другой день, в самое ближайшее время. Слушай, а кто такой Артур?

Тед неприятно захихикал.

– Артур? Просто он тот самый человек, который вставлял мне палки в колеса. Я и сам узнал о его существовании всего пару месяцев назад. Здравствуй, измена. Хуже не бывает.

Должно быть, он еще не протрезвел – Тед был несколько заторможен и напряжен. А еще зол и злопамятен.

Перед тем как положить трубку, я пообещала перезвонить на днях. Мне нужно было посоветоваться с Крисом.

Некоторое время спустя перезвонил Крис. Я рассказала ему, что Тед ведет себя очень странно.

– Крис, вчера он… очень напугал меня.

– Кэти, не выдумывай, пожалуйста. У Теда стресс. Не пытайся выискивать то, чего нет.

– Я ничего не выискиваю, Крис. Мне было действительно не по себе. И еще он… он приставал ко мне.

Возникла длинная пауза. Затем железным голосом, каким он говорит, когда считает, что я прилагаю недостаточно усилий, чтобы побороть свои темные мысли и чувства, сказал:

– Все, ты возвращаешься домой.

Я ощетинилась:

– Нет. И не надо мне приказывать.

– Послушай, Кэти, – со вздохом произнес Крис. – Ты серьезно болела. У тебя была такая сильная депрессия, что порой я боялся… в общем, ты понимаешь. Думал, что ты уже не выздоровеешь. Но ты выздоровела. Все пошло на лад. А теперь я застрял в Лондоне, а ты одна на грани срыва в Корнуолле. Это плохо, пойми.

– Нет у меня никакого срыва. Просто я… волнуюсь из-за Теда.

– За Теда как раз я спокоен. Кэти, я знаю симптомы. Ты все время думаешь про Элоиз, ты не можешь отпустить проблему. Я ведь все вижу. Ты опять себя накручиваешь. И начинаешь проваливаться в депрессию.

– Что ты несешь? Никуда я не проваливаюсь, – упрямилась я, хотя знала, что лукавлю. – Я просто тебе рассказала, что устроил Тед. По-твоему, я выдумываю?

– Кэти, возвращайся домой, к семье. Тебе нельзя быть одной. Я сам не могу приехать – у меня на несколько дней вперед плотный график. Садись на поезд и приезжай, или же я сяду ночью в машину и заберу тебя.

– Послушай, Крис, кем ты себя возомнил?

– Дорогая, я твой муж. Я люблю тебя. Если ты будешь упираться и вредить собственному здоровью, значит, я приеду за тобой сам.

– Ну-ну. И положишь меня в психушку?

– Не говори глупостей. Так ты приедешь или нет?

– Знаешь что, Крис. Иди к черту. Я никуда не поеду. А ты делай что хочешь.

Я бросила трубку. Мобильник в Тэлланд Бэй не ловит, так что можно позволить себе устроить небольшую сцену по городскому. Я и впрямь была в бешенстве. И в отчаянии. Неужели если у человека один раз в жизни случился нервный срыв, теперь его здравомыслие будет всегда подвергаться сомнению? Я собственными ушами слышала, сколько злости в Теде, злости на Элоиз. И как посмел Крис допустить, что мне все это только кажется? Если ему не нравится что-то слышать, значит, я сумасшедшая? Какая жена может мириться с таким отношением?

Два года назад летом заболела Иви. У нее так сильно болела голова, что она даже плакала. А потом ее начало рвать. Мы тогда были в Корнуолле, и нас отправили в Деррифордскую больницу в Плимуте. Врачи не нашли ничего серьезного, а Крис сказал, что, наверное, это кишечный вирус. Мы привезли Иви обратно в Тэлланд Бэй, но лучше ей не стало. Девочка часами лежала на диване, смотрела на меня, бледная, изнывая от боли. Я была убеждена, что с ней происходит нечто страшное – что у нее рак мозга. И я настояла на снимке.

Крис понимал, что я перегибаю палку, но все же попросил врачей сделать обследование. Врачи сказали, что нет у нее никакого рака. Даже показали мне снимок. Я в этом ничего не понимала, но Крис взглянул и вздохнул с облегчением. Они стояли с врачом и перешучивались, рассматривая снимок, а я в ужасе глядела на их. Что они там смеются? У нашей дочери рак, а Крис улыбается?

Когда мы ехали обратно в Тэлланд Бэй, я была потрясена и напугана. Мы добрались до дома. Иви, схватившись за живот, пошла в кровать и попросила сделать ей грелку. А я налетела на Криса.

– Давай увезем Иви в Лондон. Я хочу услышать второе мнение и сделать еще один снимок.

У меня так дрожал голос, что Крис забеспокоился.

– Не нужно. Я все видел. Наша дочь в порядке. У нее кишечная инфекция. Она попринимает антибиотики, и скоро все пройдет.

Меня начало трясти.

– Нет же, Крис, у нее рак. Я просто знаю!

Крис присел рядом со мной, взял меня за руку.

– Дорогая, я сам врач, и я ответственно заявляю: нет у нее никакого рака.

Он погладил меня по голове.

– Кэти, кажется, я понимаю, в чем дело. Это все из-за Элоиз?

И тут я взорвалась, зашипела на него:

– Элоиз умирает, понимаешь? Это может произойти с каждым, ни с того ни с сего. И я не допущу, чтобы такое случилось с Иви.

Крис обескураженно ответил:

– Дорогая, обещаю тебе, что с Иви ничего подобного не произойдет.

– Ну да, ну да, так все говорят. Элоиз тоже говорили, что все будет хорошо. – Я начала истерически рыдать. – Она умирает, Крис, наша дочь умирает!

Так все и началось. Со следующей ночи меня стали преследовать кошмары.

Помню самый первый. Мне снится, что моей Иви всего три года. Она веселая, румяная, играет в куклы. Но вдруг – вижу – она начинает уменьшаться в размерах. Я схватила ее на руки, а она уже такая крошечная, как будто только родилась. А потом она и вовсе исчезла.

В полной панике я заметалась по дому. Где моя дочь? Я искала ее под подушками, выдвигала все ящики, но моя Иви исчезла, покинула меня. А потом я увидела на каминной полке спичечный коробок. Я схватила его и открыла. Внутри лежала моя крошечная дочурка. Она была так прекрасна, будто просто заснула, но я-то знала, что она умерла.

Потом было еще много других снов, похожих на сцены из готических романов. Будто я иду через зеленую долину, и на моем пути из земли вырастают головы. Они смотрят на меня серьезно и даже с некоторым сожалением и истекают кровью.

Или, например, я вижу поле, и вокруг разбросаны трупы животных – мертвые телята, котята, щенки, жеребята. Как же щемило сердце…

И – самый страшный сон. Передо мной сидит Элоиз, а в руках у нее спичечный коробок, в котором лежит моя мертвая дочь. И Элоиз улыбается, обдавая меня ледяным взглядом. В глазах ее – ликование.

– Вот видишь, Кэти, я не единственная, кто умирает раньше срока. Теперь ты почувствуешь, каково это – быть в разлуке со своими детьми. Пусть теперь и ТЫ тоже познаешь это невыразимое горе.

Ее прекрасное лицо искажалось гримасой злобного торжества, и она громко хохотала, и хохот этот походил на птичье квохтанье.

Каждую ночь я просыпалась с криком и слезами. В конце концов Крис отвез меня в Лондон, где я начала лечиться. Долгие месяцы я страдала ночными кошмарами, а днем пребывала в летаргическом ступоре, пораженная страхом возможной утраты. Мне поставили диагноз: клиническая депрессия.

А что же Иви? У нее оказался хронический аппендицит. Через несколько дней после того, как мы вернулись в Лондон, ее увезли на «скорой» в больницу и прооперировали. Все это было уже без меня. Крис даже боялся рассказать мне, что наша дочь хоть и не болела раком, но оказалась на грани жизни и смерти.

И даже потом, когда Иви выздоровела и снова повеселела, я продолжала бояться. Мне все так же снилась крошечная мертвая девочка в спичечном коробке и Элоиз, глумливо хохочущая над моим горем.

Но лекарства и психотерапия сделали свое дело, и я начала выздоравливать. К зиме я уже была в порядке, признав тот факт, что моя дочь здорова и что мой нервный срыв был вызван страхом за Элоиз. Я жила в постоянной тревоге из-за ее смертельной болезни, и когда моя собственная дочь заболела, произошел перенос с известными последствиями.

Да, я выздоровела, но знала, что теперь Крис всегда будет ждать признаков моей психической нестабильности. И хотя мне было чем гордиться – своим выздоровлением и рациональностью, я прекрасно понимала, что всегда буду стоять на краю пропасти. Если ты там побывал, такое не забывается. Такое не скинешь со счетов. Если хоть раз тебе довелось увидеть бездну, раскрывающуюся под твоими ногами, бездну, которая так неодолимо тянет к себе, но ты понимаешь, что там тебя ждет не только безумие, но и полный крах собственной жизни, в которой когда-то были и счастье, и любовь… Да, только тогда ты понимаешь масштабы этой пропасти, в которой нет ничего, кроме смерти. И даже если ты выздоравливаешь, возвращенная при помощи медицины в хрупкое состояние нормальности, ты всегда будешь помнить про живущих там демонов, способных высосать из тебя душу и радость жизни. Они рядом. И всегда готовы к прыжку.

Очень забавно, что меня угораздило выйти замуж именно за психиатра. Человека, который знает меня как никто другой, но не имеет права лечить меня. По правилам врачебного этикета, я должна была идти на прием к коллеге Криса, и это ужасно смущало. Я уже представляла, как, выпив лишнего на корпоративной вечеринке, он говорит остальным: «А вы знаете, что жена Криса чокнутая?»

Когда я поделилась с Крисом своими страхами, он ответил, что я говорю глупости и что человек, который меня лечит, соблюдает все правила конфиденциальности. «Я бы мог доверить ему собственную жизнь», – прибавил Крис. «Или собственную жену», – горько усмехнулась я.

Крис не любил мое легкомысленное отношение к серьезным вещам. Да я и сама понимала, что он отчаянно пытается мне помочь. Любой нормальный муж, у которого жена в депрессии, поступил бы точно так же. Можно было представить его состояние, когда я болела. Он все время жил в страхе, что я наложу на себя руки, если, не дай бог, что-то случится с Иви.

Зазвонил телефон. В полной уверенности, что это Крис, я включила автоответчик. Но голос на той стороне провода принадлежал женщине. Знакомые мягкие, благозвучные интонации.

Джулиана. Я схватила трубку, уже зная, как мне следует поступить.

Я вызвала такси и через полтора часа уже была у нее. И вот я сижу за столом. В одной руке чашка с чаем, в другой – изысканный, идеально выглаженный носовой платок. Я плачу без остановки. В голос, понимая при этом, что веду себя как полная эгоистка. Джулиана только потеряла свою единственную дочь, а я всего лишь повздорила с мужем.

Как всегда, Джулиана была сама доброта. Она терпеливо выдержала мой эмоциональный выплеск и предложила остаться у нее на ночь. Я рассказала ей про свой нервный срыв. Прежде она не знала, почему мы перестали появляться в Корнуолле. Крис берег Элоиз и сослался на то, что Том готовится к выпускным экзаменам, а я ему помогаю. Элоиз была настолько погружена в собственные проблемы, что легко приняла подобные объяснения. Теперь я рассказала все это Джулиане не для того, чтобы она меня пожалела, а чтобы поняла, почему я так обостренно на все реагирую.

– Милая вы моя, – сказала Джулиана, – я знала, что вы ужасно переживаете. Но даже представления не имела, через что вы прошли.

– Мы не хотели беспокоить вас, Джулиана. Вы и так намучились с Элоиз.

– Что правда, то правда. Спасибо вам за заботу. Но все равно надо было сказать.

– Знаете, мне без конца хочется спать. Так бы и спала целыми днями.

– Элоиз говорила то же самое.

– Она была подавлена?

Что же я говорю? Да как не быть подавленной. Она же умирала.

– Простите, Джулиана. Она так тяжело болела…

– Да, но дело не в этом. Элоиз имела в виду, что, вне зависимости от рака, жизнь ее была лишена смысла.

– Но разве она не боролась? – запротестовала я. – Она изо всех сил сопротивлялась болезни.

– О да. Но только ради детей. Она прекрасно понимала, что нужна им.

– Но почему тогда ее жизнь была лишена смысла? Разве ее дети не были для нее всем на свете?

– Конечно, это так. Но в ее жизни произошло еще кое-что.

– О чем вы? Вы имеете в виду Теда?

Джулиана опустила голову. Ей было тяжко, она устала.

– Не могу сейчас говорить об этом. Но я рада, что вы побудете у меня, Кэти. Мы нужны друг другу, и нам есть о чем поговорить. Только давайте отложим это до завтра. Я попрошу Энни, чтобы она уложила вас спать.

Если бы такое сказал Крис, то получил бы от меня ответ, что я ему не маленькая. Но Джулиана говорила со мной как мать, моя мать, хотя мама не отличалась особой нежностью. Как же нам не хватает этого – знать, что нас любят, пекутся о нас. Почувствовать себя маленькой, прижаться к своей теплой, мягкой маме…

Энни (ей было за восемьдесят, и она с юных лет была личной горничной Джулианы) уложила меня в постель, подсунув грелку под стеганое одеяло и угостив горячим шоколадом. Она уже распаковала мои немногочисленные вещи, повесив одежду на плечики. Я чувствовала себя беглянкой из романа Джейн Остин. Уставшая, расстроенная, теперь я нежилась на мягких льняных простынях, укрытая заботливой рукой, словно завернутая в кокон. Заснула я быстро, первый раз за много лет получив настоящую материнскую заботу.

Как всегда, мне снился сон. Ко мне пришла Элоиз, но дух ее был спокоен. Она словно обволакивала меня, радуясь, что я приехала к Джулиане и нахожусь в родной для нее обстановке.

– Кэти, как хорошо, что ты подле моей мамы. Вот тут я могу спокойно поговорить с тобой. Побудь здесь еще, и я расскажу тебе про своих детей. Мне очень многим нужно поделиться. Я слаба, но пытаюсь набраться сил. Порою вдруг воспряну, но потом силы уходят, и я становлюсь пустотой – словно легкий дымок, гонимый ветерком. Ты знаешь, каково это? Каково быть пустотой, быть без сил, когда столько всего происходит?

Нет, я не могла постичь степень ее отчаяния, хотя и сама во время болезни боялась за Иви, будучи уверена, что ей грозит смертельная опасность. Может, Элоиз пыталась донести до меня что-то свое, материнское? Может быть, и она смертельно напугана, думая, что они в опасности?

«Да нет же, нет, это всего лишь сон, – убеждала я себя. – Элоиз умерла, упокоилась в своей могиле». А в призраки я не верю. Просто я так устроена, что мне снятся кошмары.

Глава седьмая

Не причиняя мне никакого беспокойства, Элоиз переходила этой ночью из одного моего сна в другой, и я не просыпалась в холодном поту, не гадала, что бы это значило. Утром меня разбудила Энни – принесла чашку чая и сказала, что Джулиана ждет меня в комнате для завтраков. У меня еще было время, чтобы принять ванну.

Через полчаса, свежая и приодетая, но без макияжа, я присоединилась к хозяйке дома. Как всегда, она мило улыбалась, но в уголках ее синих глаз застыла тревога.

Мы обменялись обычными утренними репликами. Помешивая ложечкой свой чай, Джулиана с едва сдерживаемым волнением тихо спросила:

– Кэти, с вами ничего странного не произошло ночью?

– Да нет, – быстро сказала я, но тут же устыдилась. – Хотя, если честно, мне снились странные сны. Про Элоиз. Но то были спокойные сны, на этот раз ничего тревожащего.

– Значит, до этого вам все-таки снились тревожные сны?

– Пожалуй, да. Но я тогда была немного… не в себе.

Джулиана тихо рассмеялась:

– Да нет, какое не в себе. Иначе тогда и я тоже не в себе. Кэти, я считаю своим долгом поделиться с вами кое-чем. Она оставила мне послание.

– Как это? В смысле – письмо?

– Нет, она передала мне «Грозовой Перевал».

Я просто опешила:

– Джулиана, ничего не понимаю. Что вы имеете в виду? Она оставила вам книгу?

– Книга была в библиотеке. Я это точно помню, потому что на прошлой неделе перечитывала ее. Это одно из моих самых любимых произведений. Я успокаивалась за его чтением во время болезни Элоиз, и особенно когда она…

Я нервно сглотнула:

– Простите, я не понимаю. Вы хотите сказать, что Элоиз оставила для вас эту книгу в библиотеке?

– Нет. Этим утром книга оказалась уже не в библиотеке, вот в чем дело. Хотя она лежала там вчера. Каждое утро Эрик – а он прислуживает семье Трелони даже дольше, чем моя Энни работает у меня, – так вот, каждое утро Эрик оставляет в библиотеке на столе газеты, и я как раз видела среди них эту книгу. Я прошу Эрика приносить мне газеты в гостиную, но он все время забывает. Так вот, «Грозовой Перевал» лежал вчера там, потому что я сама его там оставила. Я помню, как увидела книгу и начала расстраиваться. Я не хотела, чтобы она попадалась мне на глаза. Из-за Элоиз. А сегодня просыпаюсь – книга лежит на моем прикроватном столике, открыта на том месте, где призрак Кэти Эрншо явился новому соседу Хитклифа во время ночевки в Грозовом Перевале.

Я закрыла глаза, чувствуя, как почва уходит из-под ног.

– Джулиана, – сказала я, пытаясь унять дрожь в голосе, – я отчаянно пытаюсь понять вашу логику, но никак не могу. Я знаю, через что вы прошли, и все же. Попытайтесь вспомнить: может, вы все-таки сами отнесли книгу к себе в спальню?

Я уже представляла, что сказал бы мне на это Крис: «Конечно, она сама ее туда положила. У нее душевная травма, она все забывает. Не сходи с ума, не поддавайся на это».

«Может, и так, – мысленно отвечала я. – Но ты и про меня думаешь, что я сумасшедшая. Только объясни мне, что это? Две безумицы встретились в одном доме и сходятся во мнении, что со смертью Элоиз что-то не так? Мы что, обе в истерике? Или, может, все-таки мы имеем дело с обостренной женской интуицией?»

Я изо всех сил пыталась не впускать в душу такое предположение, но не могла отделаться от мысли, что втроем – Элоиз, ее мать и я – мы представляем из себя некий спиритический треугольник и все происходящее тут – совершенно реально. Беседы во сне, перемещенная в пространстве книга – вдруг это и есть послание от Элоиз из загробного мира? Эта мысль заставила меня содрогнуться.

«Берегись, берегись, – шептал мой мозг. – У тебя хрупкая психика, ты слишком много выдумываешь. Например, ты решила, что Иви умирает, а это оказалось неправдой».

– Я понимаю, что это звучит очень странно, – сказала Джулиана, и голос ее вдруг задрожал. – Но я абсолютно уверена, что когда я ложилась вчера спать, этой книги не было у меня в спальне. Знаете, это ведь и ее любимый роман. В первый раз я прочитала Элоиз «Грозовой Перевал», когда ей было десять, и с тех пор она заболела Эмили Бронте. Кэти, простите меня, – грустно добавила Джулиана. – Я плохо спала сегодня. Я знала, что она пытается как-то связаться со мною, чтобы рассказать что-то очень важное. Но, знаете, она… Я почти ее увидела… Но я едва могла различить ее лицо, и она говорила так тихо, что я не смогла ничего расслышать.

Я не выдержала и призналась:

– Джулиана, в моих снах она пытается предупредить меня о чем-то. И это как-то связано с детьми. Вы не знаете, что именно она имеет в виду?

Джулиана вскинула на меня глаза и сокрушенно закачала головой:

– Нет, Кэти. Господи, что я за эгоистка. Выдумываю всякие сказки про дочь, хотя прекрасно знаю, что она умерла, потому что болела. Зачем я вбила себе это в голову? Наверное, потому, что как мать не могу смириться с тем, что она умерла такой молодой. Элоиз отгоняла от себя мысли о смерти. Но это уже случилось. У меня ушли годы, чтобы свыкнуться с ее болезнью. Я плакала, негодовала, умоляла Господа смилостивиться над нею. Но он забрал ее, и это невыносимо. Простите меня.

Она встала из-за стола, положила передо мной книгу и быстро вышла из комнаты. Я взяла книгу в руки. «Грозовой Перевал» с тканой закладкой меж страниц. Вдруг мне стало тесно в четырех стенах. Захотелось пойти в сад и полистать книгу.

На улице было прохладно, но солнечно. Среди рододендронов приютилась небольшая беседка, обустроенная мягкой мебелью и дровяной печкой возле побеленной стены. Тут царил полумрак, но было очень уютно. Я присела в кресло, положив книжку на колени, и тут же, шаркая ногами, в комнату вошел старый согбенный слуга Эрик – он принес спички, мехи для раздувания огня и щепу. Он был настолько стар, что казалось, его тонкие ножки вот-вот подломятся под весом его тщедушного скрюченного тела. Следом за Эриком вошла Энни с чаем на подносе и клетчатым пледом под мышкой.

Я вскочила на ноги – мне стало стыдно, что они прислуживают мне, хотя я их гораздо моложе.

– Энни, Эрик, ну что вы, мне вовсе не холодно.

– Не спорьте, мисс, – возразила Энни.

Ничего себе «мисс» – мне уже почти сорок шесть. Но, видно, в Роузлэнде крепко укоренился романтический дух Джейн Остин.

– Госпожа велела поухаживать за вами и растопить печку. А то не дай бог простудитесь. Все-таки февраль на дворе, – прибавила Энни.

Эрик молча разжег огонь, улыбаясь беззубым ртом, и, устало кряхтя, удалился прочь. Энни же поставила подле меня поднос с чаем и заботливо укутала мои ноги пледом. Сказав, что обед ровно в час, она ушла вслед за Эриком.

«Господи, как чудно`, – подумала я. – Джулиана как будто живет в девятнадцатом веке, а вот Элоиз была абсолютно современным человеком, не держала никаких слуг, хотя определенно могла себе это позволить».

Деньги. Может, это и есть та самая черная кошка, что пробежала между Элоиз и Тедом? Мы никогда не обсуждали с ней эту тему. Элоиз даже немного стеснялась своего аристократического происхождения, не знала, что с ним делать. Хотя мать свою любила безумно. Тед иногда подтрунивал над богатством их семьи, расписывая роскошества, которые они могли бы позволить себе, если бы Джулиана позволила пользоваться деньгами теперь, а не после своей смерти. Впрочем, шутки Теда носили беззлобный характер – они забавляли Элоиз, не более.

– Ах, Тед, неймется тебе, – смеялась тогда Элоиз. – Ну какой из тебя землевладелец? Нет уж, такой ты – гораздо сексуальнее. Ты – бедный художник, а Корнуолл любит бедных художников. К тому же не на чердаке же мы живем. У нас всего более чем достаточно.

Вообще, они были счастливы тогда, купались друг в друге. Порою Тед смотрел на Элоиз с такой страстью, что я даже завидовала. Нет, конечно, у нас с Крисом все хорошо. Но Тед с Элоиз были такой романтической парой. Он – брутальный, с выгоревшими на солнце волосами, настоящий серфер и при этом – талантливый художник. Она – представительница богатого знатного рода. Все больше коллекционеров скупало его картины, и в скором времени в Лондоне должна была состояться его выставка. А мой Крис был психиатром, профессором, человеком выдающейся и важной профессии. Но провокативного обаяния корнуоллского художника ему не хватало.

Я буквально утонула в старом удобном кресле, обтянутом белой льняной тканью. Налила себе чаю и уставилась на огонь. Я чувствовала себя теперь маленькой изнеженной девочкой. Наверное, это неправильно, но меня окружили такой трогательной заботой, что я расслабилась. Этот дом убаюкивал, защищал от невзгод и бурь, но не следует обольщаться. Все это – сон, фантазии, мой побег от реальности, лишь бы забыть про смерть Элоиз, про болезненные домыслы убитой горем Джулианы и про мои собственные страхи.

Я взяла в руки «Грозовой Перевал». Книга словно сама раскрылась на том месте, где мистер Локвуд, желая укрыться от «светской суеты»[7]7
  В пер. Н. Вольпин.


[Закрыть], прибывает в Мызу Скворцов, уединенное поместье в Северном Йоркшире. «Совершенный рай для мизантропа» – так отзывается об этих местах Локвуд. Однажды он решает навестить ближайшего соседа мистера Хитклиффа в его мрачном поместье Грозовой Перевал среди вересковых пустошей.

Жизнь в этих местах – словно загнившая рана, но Локвуд ничего не подозревает, радуясь новому знакомству. «Превосходный человек!» – думает он. Знал бы наш герой, какой сатанинский муравейник разворошил он своим приездом.

К вечеру разыгралась сильная метель, завыли ветра, и хозяин поместья с неудовольствием понимает, что его гостю нет никакой возможности добраться до дома. Скрепя сердце Хитклифф позволяет Локвуду переночевать в Грозовом Перевале. Гостю выделяют заброшенную и холодную комнату на самом верху. Бедняга Локвуд пытается заснуть, но не может.

Ему беспокойно. Подойдя к окну, он обнаруживает, что прежняя обитательница комнаты нацарапала на подоконнике свое имя на разный манер: «…Кэтрин Эрншо, иногда сменявшееся на Кэтрин Хитклиф и затем на Кэтрин Линтон…»

Проникшись таинственной атмосферой комнаты, Локвуд берет с подоконника дневники девушки и начинает их читать. Они так долго тут лежали, что набухли от сырости. Наконец Локвуд засыпает и видит яркие и горячечные сны.

В смятении он пробуждается. Или ему только показалось?..

…То был томик Джулианы, и описание снов Локвуда было жирно подчеркнуто черной ручкой.

На этот раз я сознавал, что лежу в дубовом ящике или чулане, и отчетливо слышал бурные порывы ветра и свист метели; я слышал также неумолкавший назойливый скрип еловой ветки по стеклу и приписывал его действительной причине. Но скрип так докучал мне, что я решил прекратить его, если удастся… «Все равно я должен положить этому конец», – пробурчал я и, выдавив кулаком стекло, высунул руку, чтобы схватить нахальную ветвь; вместо нее мои пальцы сжались на пальчиках маленькой, холодной, как лед, руки! Неистовый ужас кошмара нахлынул на меня; я пытался вытащить руку обратно, но пальчики вцепились в нее, и полный горчайшей печали голос рыдал: «Впустите меня… впустите!»– «Кто вы?» – спрашивал я, а сам между тем все силился освободиться.

В этом месте в текст были внесены изменения. Как нам известно, призрак назвал свое имя: Кэтрин Линтон. Но в томике Джулианы это имя было жирно перечеркнуто, а сверху написано черными печатными буквами:

ЭЛОИЗ ТРЕЛОНИ

Ее девичья фамилия.

И – жирно подчеркнутая строка:

Я пришла домой: я заблудилась в зарослях вереска!

Я в ужасе вскочила на ноги. Что это? Загробное послание от Элоиз к своей матери? Или, может, Джулиана впала в такое отчаяние из-за смерти Элоиз, что неосознанно сама проделала это? Что, если во сне она спустилась в библиотеку, подошла к письменному столу из вишневого дерева, взяла ручку и вписала имя дочери в книгу, которой они обе так дорожили? А потом отнесла книгу к себе в спальню, а поутру проснулась в искреннем изумлении, что ее мертвое дитя каким-то неизъяснимым способом оставило для нее такое вот послание.