Текст книги "Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка"

Такая теологически обоснованная структура энциклопедии не слишком отличалась от моделей, применявшихся в других частях света. В Китае лейшу, книги категорий или классификаций, представлявшие собой словари и энциклопедии в зародыше, переживали расцвет начиная с III в., задолго до того, как этот жанр развился в Европе. Эти сочинения появились в период политических потрясений – самые ранние из них датируются началом VII в. (период династии Тан) и состоят из цитат, упорядоченных сначала по темам, а затем в соответствии с авторитетом, приписываемым каждому из авторов[87]87
  J.-P. Diény, 'Les encyclopédies chinoises', в Annie Becq, ed., L'encyclopédisme: Actes du Colloque de Caen, 12–16 janvier 1987 (Paris, Éditions aux Amateurs de Livres, Klincksieck, 1991), p. 195 и далее.


[Закрыть]. Подобно позднейшим западным аналогам, они предназначались для образованных читателей, в данном случае – для кандидатов, готовящихся к сдаче экзаменов на должности государственной службы.

В Европе новаторское использование Исидором алфавитного порядка для организации словаря оказало влияние на параллельный жанр – глоссарий. Глоссы первоначально появлялись в рукописи – объекте глоссирования, поясняя значения трудных латинских или переводных иностранных слов. В обоих случаях они помещались либо над соответствующим словом, либо рядом с ним, на полях. Позже – иногда для ясности, иногда ради сохранения ценной рукописи – их стали выписывать в отдельный документ, причем первоначально слова в нем перечислялись в таком же порядке, в каком они появлялись в комментируемом тексте: таким образом, глоссы были связаны с определенным сочинением или даже, учитывая изменения формы и порядка текста в рукописях, с его отдельным списком. Постепенно, однако, стала очевидной польза составления глоссариев, включающих лексику нескольких произведений, хотя это делало практически невозможным перечисление слов в порядке их появления в тексте.

Так начались эксперименты с разными системами организации материала. Одной из них был алфавитный порядок. Другой – тематические категории, особенно применявшиеся в глоссариях технических терминов, в которых объединялись, например, слова, относящиеся к охоте, или фортификационная лексика, или названия частей тела. Для других глоссариев использовались принципы организации гораздо менее привычные для нас. Так, в «Книге пиявок, или Английском лечебнике» (Læcboc, or Medicinale anglicum), написанной около 950 г. на древнеанглийском языке, как и во многих медицинских текстах того периода, описания болезней и способов их лечения даны согласно устройству человеческого тела «от головы до пяток» (a capite ad calcem)[88]88
  Именно это сочинение цитируется в: Jack Lynch, You Could Look it Up: The Reference Shelf from Ancient Babylon to Wikipedia (New York, Bloomsbury, 2016), p. 84; но многие медицинские тексты того времени используют тот же принцип организации.


[Закрыть]. В Византийской империи тексты обычно упорядочивали по темам, иногда географически или по именам. Только «Сýда» – византийский энциклопедический словарь, датируемый концом X в., – представлял собой алфавитную компиляцию, в которой 31 000 исторических, биографических и лексикографических статей были сведены в единый алфавитный ряд. Однако на тот момент это было исключительным явлением как для Византии, так и для Западной Европы[89]89
  Frank Trombley, 'The Taktika of Nikephoros Ouranos and Military Encyclopaedism', in Peter Binkley, ed., Pre-Modern Encyclopaedic Texts: Proceedings of the Second COMERS Congress, Groningen, 1–4 July 1996 (Leiden, Brill, 1997), p. 263.


[Закрыть].

Глоссы, появление которых было обусловлено трудностями в чтении латинских текстов, были более распространены в странах, где местный язык не имел этимологической связи с латынью. Английские, немецкие или фламандские читатели больше нуждались в помощи с латинской лексикой, чем французы, итальянцы или испанцы, по этой причине некоторые из самых ранних известных нам глоссариев, датируемых VII–VIII вв., были созданы носителями английского и ирландского языков. «Лейденский глоссарий» был, вероятно, составлен в Санкт-Галлене, но, судя по имеющимся в нем переводам на английский, его составитель, вероятно, прибыл из тех мест, где находится современный Кент (Англия). Он перевел латинский словарь на древнеанглийский или древневерхненемецкий и расположил статьи, по крайней мере частично, по алфавиту (по первой букве[90]90
  Я пишу об авторе в мужском роде, потому что рукопись почти наверняка была написана в монастыре. В других случаях я делаю такой же выбор просто в силу математической вероятности. Существовали образованные женщины и женщины-переписчицы, и некоторые женские монастыри были известны своей ученостью, как показывает пример в конце этого параграфа. Однако почти до конца XIX в. подавляющее большинство рукописей и книг было написано мужчинами и для мужчин. То же самое касалось образования мальчиков: некоторые девочки получали образование, но это случалось гораздо реже, и оно было гораздо менее систематическим, а книги, которые были написаны об образовании или для обучения детей, практически всегда предполагали, что эти дети – мальчики. Мой выбор местоимения всякий раз является констатацией факта, а не его одобрением.


[Закрыть])[91]91
  Gabriele Stein, The English Dictionary before Cawdrey (Tübingen, Max Niemeyer Verlag, 1985), p. 8–10.


[Закрыть]. К VIII в. в одном из глоссариев, где содержались определения около 5000 латинских слов, почти 2000 слов были уже расположены в достаточно последовательном алфавитном порядке по первой букве. Одним из самых ранних примеров использования почти абсолютной алфавитной последовательности служит уникальная рукопись другого глоссария – «Книга глосс» (Liber Glossarum), – возможно, созданная в монастыре в Суассоне и частично основанная на «Этимологиях» Исидора[92]92
  Rosamond McKitterick, 'Glossaries and Other Innovations in Carolingian Book Production', in Erik Kwakkel, Rosamond McKitterick and Rodney Thomson, eds., Turning Over a New Leaf: Change and Development in the Medieval Manuscript, Studies in Renaissance Book Culture (Leiden, Leiden University Press, 2012), p. 46–7.


[Закрыть].

Впрочем, нельзя забывать, как мало нам известно о первоначальном расположении текста в этих глоссариях, поскольку они многократно переписывались и сохранились только поздние рукописи. Использовался ли алфавитный порядок в первоначальной версии, или материал был переупорядочен позже – нам неизвестно[93]93
  Например, Розамонд Маккиттерик (McKitterick, 'Glossaries and Other Innovations', там же, p. 53–4) предполагает, что так называемый фрагмент Эрфурт I, датируемый второй четвертью IX в., вполне мог быть списком «Эпинальского глоссария» (по назв. города Эпиналь во Франции); однако только рукописи Эрфурт II и Эрфурт III (но не Эрфурт I) имеют алфавитное расположение по первым двум буквам.


[Закрыть]. Более того, когда ученые утверждают, что такой-то глоссарий имел алфавитное расположение, они, как правило, имеют в виду, что такой порядок имеется в некоторых его списках, возможно даже только в одном. Например, глоссарий, известный под названием «Глоссарий в изобилии» (Glossarium Affatim) ок. 760–780, рукопись которого сохранилась в Санкт-Галлене, выстроен в алфавитном порядке, по первой и второй букве; другая, более поздняя его копия (вероятно, конца VIII – начала IX в.), ныне хранящаяся в Амьене, имеет алфавитное расположение только по первой букве[94]94
  Только Розамонд Маккиттерик (McKitterick, 'Glossaries and Other Innovations', там же, p. 44–7) скрупулезно отмечает это различие. Другие авторы (такие как Berger, 'Indexation, Memory', p. 96, и Paul Saenger, Space Between Words: The Origins of Silent Reading (Stanford, Stanford University Press, 1997), p. 91–2), подразумевают идентичность рукописей.


[Закрыть]. Дело в том, что алфавитный порядок совершенствовался непросто: совсем не обязательно дело обстояло так, что в ранних рукописях учитывалась только первая буква, в последующих списках уже первая и вторая – и так далее, до достижения абсолютной алфавитной последовательности.

На Ближнем Востоке и в Европе за пределами христианского мира в тот же период, в VI–VII вв., иудейские ученые, подобно своим христианским современникам, также создавали глоссы, как правило, в виде пояснений между строк или на полях. Некоторые из них составили и отдельные алфавитные списки слов, хотя их назначение неясно. Один такой список включал все двухбуквенные слова из Библии, но без каких-либо ссылок, с помощью которых читатель мог бы найти эти слова в тексте: он был явно составлен только для справки. Однако к IX в. ко многим еврейским рукописям были прибавлены в конце списки слов, представлявшие собой раннюю разновидность указателя[95]95
  Bella Hass Weinberg, 'Index Structures in Early Hebrew Biblical Word Lists: Preludes to the First Latin Concordances', The Indexer, vol. 22, no. 4, 2001, p. 180–81.


[Закрыть].

Саадия Гаон (882–942), глава раввинской школы в Вавилоне, составил первый известный нам еврейский словарь под названием «Книга основ еврейской поэзии» (Kitāb 'Usūl al-Shi'r al'Ibrāni), фрагменты которого были обнаружены в XIX в. К III в. древнееврейский перестал быть разговорным языком евреев Ближнего Востока и в основном был заменен на арамейский или персидский; к X в. их, в свою очередь, сменил арабский, а письменным языком еврейских ученых стал иудео-арабский, то есть арабский язык, записанный еврейскими буквами. Это письмо использовал и Саадия Гаон, разделивший свое произведение на две алфавитные части: в первой слова были упорядочены по первой букве, во второй – по последней, чтобы дать возможность начинающим поэтам найти подходящие рифмы (возможно, это был первый в мире словарь рифм). В X в. в Кордове Менахем ибн Сарук, врач при дворе Абд ар-Рахмана III, составил словарь древнееврейского языка «Тетрадь Менахема» (Mahberet Menahem), в котором разместил по алфавиту толкования 1 600 слов из Танаха, еврейской Библии[96]96
  Shimeon Brisman, A History and Guide to Judaic Dictionaries and Concordances (Hoboken, Ktav, 2000), p. 2–3, 7–8.


[Закрыть].

Однако алфавитный порядок продолжал оставаться лишь одним из многих способов организации. Эльфрик (ок. 950 – ок. 1010), аббат бенедиктинского аббатства Эйншем (ныне графство Оксфордшир), был автором сочинения «Названия многих предметов на английском языке» (Nomina multarum rerum anglice). Эти предметы он разделил на восемнадцать категорий: начав с Бога, перешел к небесам, ангелам, солнцу и луне, земле и морю; затем последовали мужчины, женщины, части тела, семейные отношения, профессии, ремесла, болезни, времена года и время суток; далее шли цвета, животные (разделенные на сухопутных и морских, на передвигающихся по земле и летающих), растения, предметы домашнего обихода, оружие, города, металлы и драгоценные камни; завершается перечень подборкой общих терминов, разделенных на абстрактные и конкретные[97]97
  McArthur, Worlds of Reference, p. 75.


[Закрыть]. После нормандского завоевания Англии в 1066 г. в помощь не понимавшим друг друга победителям и побежденным был составлен англо-нормандский глоссарий «Французский словарь с объяснением тех же слов по-английски» (Nominale sive Verbale in Gallicis cum expositione eiusdem in Anglicis). Словарь был разделен по темам: погода и непогода, названия деревьев и плодов, существовал даже раздел о звуках, издаваемых животными[98]98
  Stein, The English Dictionary before Cawdrey, p. 45.


[Закрыть].

Изменение принципов расположения – от предметных категорий к алфавитному порядку – означало нечто большее, чем просто переход от громоздкой системы к более удобной (конечно, удобной с нашей точки зрения). Требовалось изменить восприятие слов: в первую очередь понять, что слова не только имеют значение, но, наряду с этим, состоят из отдельных букв алфавита, которые сами по себе значения не несут. В понимании современного человека deus значит «Бог»; кроме того, deus – это латинское слово, состоящее из четырех букв d-e-u-s, которые представляют собой лингвистический аппарат, созданный людьми и не обладающий никаким глубинным смыслом или ценностью. Однако для Исидора Севильского слово deus, даже приведенное на странице его «Этимологий», было неразрывно связано с идеей, выраженной этим словом. Средневековым мыслителям потребовалось изменить восприятие языковых явлений, прежде чем расположение слова deus под буквой D, а не в начале текста, перестало вызывать ощущение греховности.

Этот сдвиг происходил медленно, и, очевидно, мало что изменилось к 1053 г., когда Папий Ломбардский завершил свой труд «Основа первоначал науки» (Elementarium doctrinae rudimentum). Сегодня Папия по справедливости можно назвать первым западным лексикографом, поскольку его словарь произвел революцию: это был первый латинский словарь значительного объема, упорядоченный по алфавиту вплоть до третьей, а иногда и четвертой буквы. В предисловии Папий дал объяснение системе организации, которую он выбрал для своего словаря, а скорее, даже изобрел (как можно предположить, основываясь на исключительно подробном представлении этой системы): «Любой, кто хочет найти что-то быстро, должен также заметить, что вся эта книга организована в соответствии с алфавитом не только по первым буквам слов, но также по вторым, третьим и иногда даже по дальнейшим определяющим расположениям букв». В его рукописи первое слово на каждую из букв было отмечено большими инициалами A, B, C и т. д.; каждое изменение порядка по второй букве (например, от Ab к Ac) – знаками среднего размера (B и C и т. д.); изменения по третьей букве (от Aba к Abb) – маленькими a и b и т. д.

Но несмотря на все старания, Папий счел необходимым предупредить читателей: «Даже при учете первой, второй и третьей букв соотношение [слов] иногда меняется из-за использования на письме разных букв. Например, hyena одними людьми пишется с "i", другими с "y" или с придыханием [то есть с "h"]. А растение, которое некоторые называют verbena, другие называют berbena»[99]99
  Следует помнить, что в Западной Европе, где для образованных людей латынь имела преимущество перед народными языками, а национальному государству еще только предстояло взять верх над мелкими королевствами и княжествами, стандартизация отсутствовала не только в правописании. Спустя десятилетие после того, как словарь Папия начали переписывать, в Англию вторглись нормандцы, и в XII–XIII вв. на Британских островах уже сосуществовали английский, французский и латинский языки, а выбор языка зависел от области применения (устная или письменная речь) и адресата. Даже сохранившиеся документы не могут дать точной информации о том, какой язык использовался во время сделки или иных событий, описанных в них. Один ученый отметил, что король мог делать на французском языке заявление, которое зачитывали народу на английском, а затем записывали на латыни. В 1029 г. Джон де Баллиоль, король шотландцев, дал клятву верности Эдуарду I «своими собственными устами на французском языке», и его клятва была зафиксирована «письменно», то есть на письменном языке – на латыни*.
  * M.T. Clanchy, From Memory to Written Record: England 1066–1307 (London, Edward Arnold, 1979), p. 160–61.


[Закрыть][100]100
  Предисловие к труду Папия приводится по: Daly, Contributions, p. 71–2. Обсуждение расположения текста на странице см.: Mary A. Rouse, Richard H. Rouse, Authentic Witnesses: Approaches to Medieval Texts and Manuscripts (Notre Dame, IN, University of Notre Dame Press, 1991), p. 193–4.


[Закрыть]. Ибо в отсутствие стандартизированного правописания (а такая ситуация сохранялась практически во всех частях Европы еще полтысячелетия) составители словарей могли разве что предвидеть появление совершенного расположения слов в будущем. И хотя Папий приложил много усилий, объясняя свой метод, многие из переписчиков его словаря либо не поняли его, либо не сочли нужным: сохранившиеся рукописи показывают, что вплоть до XII–XIII вв., когда алфавитный принцип широко распространился, переписчики часто игнорировали установленное Папием расположение текста и указания на полях[101]101
  Rouse and Rouse, Authentic Witnesses, p. 194.


[Закрыть].

Хотя в Средние века еще не существовало достаточного количества инструментов, позволяющих отыскивать необходимую информацию, латинский мир унаследовал от Античности практику составления эпитом, или кратких пересказов и выдержек, передающих содержание книги, богословский тезис или вообще суть какого-то конкретного сочинения. (См., например, главу 1 о сохранении «Ономастикона» Юлия Поллукса в виде эпитомы.) Бóльшая часть энциклопедии Исидора Севильского состояла из кратких изложений и конспектов античных авторов; хотя поначалу его подход был исключением, уже к концу VIII–IX вв. в произведениях церковных авторов все чаще стали появляться ссылки на античные источники и цитаты из них. В IV в. до н. э. Аристотель так описал собственный метод работы: «Мы должны подобрать материал из справочников и составить подборки материала на различные темы, помещая их под отдельными заголовками, как, например, "О добре" или "О жизни"».

Идее заголовков предстояло стать более влиятельной, чем Аристотель мог представить. В Европе на протяжении почти двух тысячелетий такие заголовки, или, как он их называл, topoi (топосы, буквально «места»), служили одним из основных средств упорядочения информации и отсылок к ней, как для взрослых читателей, так и для школьников. Римский государственный деятель Цицерон (106–43 гг. до н. э.), прославившийся своим красноречием, советовал тем, кто стремился ему подражать, иметь «наготове различные общие места, которые могут быть мгновенно использованы для изложения [вашего] дела»[102]102
  Цицерон использовал термин «общее место» в его первоначальном значении – «выдержка или мысль, составляющая основу доказательства или спора». Впоследствии термин стал означать вообще некую идею, имеющую значение, или удачно выраженную, или достойную того, чтобы ее записали. Повсеместное использование «общих мест», собираемых в книги цитат, обусловило то, что в эпоху Возрождения это понятие приобрело уже противоположное значение – «нечто непримечательное, банальное, настолько обыкновенное, что не заслуживает находиться в тексте».


[Закрыть]. Многие классические авторы прославились среди современников и на столетия вперед благодаря коллекциям общих мест. Так, книга «Наставление оратору» (Institutio Oratoria) Квинтиллиана (ок. 95 г. до н. э.) еще в VII в. цитировалась Исидором Севильским и продолжала сохранять значение тысячелетие спустя, что подтверждают ссылки на нее у Александра Поупа. В XIV в. Чосеру были известны «Моральные дистихи» (Disticha de Moribus) Дионисия Катона, автора III или IV в. н. э.; через четыре столетия содержание «Дистихов» по-прежнему казалось глубоким, так что Бенджамин Франклин в 1735 г. перевел их рифмованными двустишиями[103]103
  Все примеры в этом абзаце и цитата из Аристотеля в предыдущем абзаце приводятся по: Bill Katz, Cuneiform to Computer: A History of Reference Sources, History of the Book Series, no. 4 (Lanham, MD, Scarecrow, 1998), p. 54 и далее.


[Закрыть].

По мере того как литературный мир менялся от античного к средневековому, от светского к религиозному, популярность приобрели христианские антологии общих мест, так называемые флорилегии (букв. «собрания цветов»), в том смысле, что их составители срывали (извлекали из книг) самые изысканные цветы мысли[104]104
  Нам больше знаком синоним слова «флорилегий» (florilegium, ед. число от florilegia) – антология, его значение также первоначально было связано с образом букета (от греч. «собирание цветов», «цветослов»).


[Закрыть]. Обычно они включали выдержки из Библии и особенно из трудов отцов церкви. Одним из ранних средневековых флорилегиев была «Книга искр» (Liber scintillarum). Она датируется второй половиной VII – началом VIII в. и организована тематически: в заглавия вынесены различные добродетели и пороки, а также такие стороны христианской жизни, как исповедь и брак. Внутри каждой темы цитаты выстроены иерархически: сначала из Евангелий, затем из посланий апостола Павла и Деяний апостолов, далее из остальных книг Библии; после этого идут выдержки из трудов отцов церкви, список замыкают цитаты менее значимых авторы.

Сборник «Священные параллели» (Sacra Parallela), приписываемый сирийскому монаху Иоанну Дамаскину (ок. 675–749), был еще одним флорилегием такого рода; сохранились три его списка, самый ранний из которых датируется серединой 850-х гг. На основании этих, а также нескольких фрагментарных рукописей ученые пришли к выводу, что в первоначальном виде сочинение состояло из трех частей, посвященных соответственно Богу, человечеству, добродетелям и порокам. Каждая часть была разделена на 24 главы, по одной на каждую букву греческого алфавита, и каждая из них имела подзаголовок, начинавшийся с этой буквы. Внутри каждого раздела использовалась иерархическая система: сначала приводились цитаты из Библии, затем – из отцов церкви и, наконец, из комментариев двух светских авторов – Филона Александрийского (ок. 20 г. до н. э. – ок. 50 г. н. э.), еврейского философа, жившего в Александрии, и Иосифа Флавия (37–100 гг. н. э.), римско-еврейского историка из Иерусалима. Отрывки из Священного Писания были расположены в порядке их появления в Библии, остальные тексты – иногда в алфавитном порядке[105]105
  Существует множество исследований, посвященных этому флорилегию, поскольку одна из трех сохранившихся рукописей – Parisinus Graecus 923 – представляет собой единственный сохранившийся иллюстрированный византийский флорилегий, она невероятно красива и вместе с тем совершенно необычна своей формой. Впрочем, лишь небольшая часть этих работ посвящена тексту и его структуре. Одна из немногих статей, хотя бы бегло касающихся этой темы: Maria Evangelatou, 'Word and Image in the «Sacra Parallela» (Codex Parisinus Graecus 923)', Dumbarton Oaks Paper, 62, 2008, p. 116.


[Закрыть]. Даже эпизодическое использование алфавита в таких сочинениях было необычным. В некоторых флорилегиях цитаты были упорядочены по первой букве имен отцов церкви, но чаще всего использовались предметные категории – topoi Аристотеля.

Именно Аристотелю, почившему более чем за тысячу лет до тех дней, в конечном счете предстояло сделать для алфавитного порядка больше, чем кому-либо из авторов, живших в Средние века.

3
Категории
авторитетные источники и систематизация до XII в.

Как уже упоминалось, в Уставе святого Бенедикта был прописан режим ежедневного учения для членов бенедиктинского ордена, согласно которому занятия продолжались три с половиной часа в день. Чтение поощрялось и вне этих часов, Устав именовал его «богоугодным делом». Поскольку все насельники монастыря принимали обет бедности, отказываясь от земного имущества, общественные библиотеки признавались необходимыми и высоко ценились[106]106
  Buzás, German Library History, p. 9


[Закрыть].

Святой Бонифаций (ок. 675–754), архиепископ Майнца, ключевая фигура в распространении христианства в Германии, получил образование в бенедиктинском монастыре, по-видимому у себя на родине в Уэссексе (современный Девоншир, Англия), и в дальнейшем много лет поощрял монастырское образование в духе Устава святого Бенедикта. С конца 710-х гг. он с благословения папы вел миссионерскую деятельность среди германских племен, впоследствии был рукоположен в епископы. Уже не будучи членом монашеской общины, а значит, не связанный более обетом бедности, Бонифаций дал волю своей любви к книгам: его личная библиотека насчитывала, предположительно, полсотни томов, то есть была равной многим монастырским собраниям того времени. Даже впоследствии германские общественные библиотеки, которые, как правило, значительно превосходили английские коллекции, нередко включали лишь немногим большее число книг[107]107
  Там же, p. 11–12.


[Закрыть]. Только к IX в. полдюжины бенедиктинских монастырских библиотек в германской Европе стали насчитывать более двух сотен томов: аббатство в Лорше под покровительством Карла Великого владело приблизительно шестью сотнями рукописей; в аббатстве св. Галла, основанном ирландцами, имелось более 400 книг, как и в Райхенау, около Боденского озера, но таких было немного[108]108
  Там же, passim.


[Закрыть].

К X в. эти и другие бенедиктинские монастыри стали центрами образования в Западной Европе. За ними последовали сотни других монастырей как бенедиктинского, так и других орденов, например картезианского (основан в 1084 г.) и цистерцианского (1098 г.), возникших на волне религиозного и миссионерского рвения. К концу Средневековья только в германоязычных землях насчитывалось около 350 бенедиктинских монастырей[109]109
  Там же, p. 23.


[Закрыть]. Распространенность и богатство монастырей делали образование более доступным для простолюдинов и их сыновей: становясь членами монашеского ордена, они могли научиться читать и писать.

Чтение и письмо становились более востребованными за пределами церкви, что обусловило соответствующий спрос на образование, которое она давала. Светский мир – правительство, юриспруденция и торговля – начинал отдавать приоритет письменному слову перед словом устным. Пандекты, или свод римского права, составленный во времена византийского императора Юстиниана (правил в 527–565), были продуктом той системы составления выдержек и конспектов, которая произвела на свет флорилегии. Для создания Пандектов более трех десятков ученых собрали множество юридических источников, сравнили их, разрешили противоречия между ними и устранили повторы, подготовив таким образом окончательный текст, который стал основой византийского права. В IX в., при императоре Василии I (правил в 867–886) и его преемнике Льве VI (правил в 886–912), свод законов был пересмотрен и обновлен в 60-томном издании, получившем название «Царские законы» (Basilika); в середине X в. в «Большом обзоре царских законов» (Synopsis basilicorum maior) они были сокращены до 24 разделов, организованных не тематически, но полностью в алфавитном порядке[110]110
  Daly, Contributions, p. 64.


[Закрыть]. Этот кодекс получил широкую известность в последующие века, так что до наших дней дошло более 50 его рукописей.

В Западной Европе начиная с VI–VII вв. правившая в Галлии династия Меровингов также уделяла большое внимание кодификации и систематизации. Юридические сделки все чаще подтверждались письменными документами, а не устными клятвами, как было принято в Галлии в течение столетий и еще долго практиковалось за ее пределами. Теперь высшим слоям общества для ведения юридической документации требовались люди, умеющие читать и писать, а вместе с тем – правила, позволяющие этим грамотным людям правильно разместить документ среди сотен, если не тысяч ему подобных. Такую систематизацию еще только предстояло придумать, не говоря о том, чтобы воплотить на практике, в связи с чем возникла необходимость разработать юридические процедуры для тех нередких случаев, когда документы более не существовали или их не получалось найти[111]111
  Ian Wood, 'Administration, Law and Culture in Merovingian Gaul', in Rosamond McKitterick, ed., The Uses of Literacy in Early Mediaeval Europe (Cambridge, Cambridge University Press, 1990), p. 65, приводит два ранних примера VI в. из Оверни и Анже.


[Закрыть].

Поэтому в последующие века отдельным клерикальным или правительственным учреждениям приходилось создавать свои собственные системы упорядочения документации. В Италии кардинал-бенедиктинец Деусдедит (умер до 1100 г.), специалист по каноническому праву, составил список примерно из 800 предметных рубрик, в сущности, своего рода предметный указатель, который помогал ему ориентироваться среди более чем тысячи текстов. Он наверняка знал алфавитный латинский словарь Папия, но, похоже, считал, что систематизация по буквам алфавита не отвечала его собственным потребностям. Вместо этого он использовал «рациональный» порядок, который имел смысл в его представлении, и скорее основывался на своих собственных интересах, чем учитывал нужды тех, кому предстояло читать его записи впоследствии[112]112
  Rouse and Rouse, Authentic Witnesses, p. 194–5.


[Закрыть]. Хотя метод кардинала не мог применяться повсеместно, его список можно рассматривать в качестве предшественника указателей, свидетельствовавшего о потребности в более универсальной системе сортировки документов для нужд светской и церковной бюрократии.

О кардинале Деусдедите известно, что он пользовался архивами для своих юридических сочинений, однако у нас нет точных сведений о времени возникновения папской канцелярии. Вплоть до IX в. документы нередко записывались на папирусе, а значит, многие из реестров представляют собой поздние копии. Из нескольких уцелевших фрагментов нам известно, что большинство папских записей располагалось и хранилось в переплетенных книгах, составленных в хронологическом порядке и часто имеющих в начале протооглавление (capitulum), в котором были перечислены все записи в порядке их расположения[113]113
  Thomas F. X. Noble, 'Literacy and the Papal Government in Late Antiquity and the Early Middle Ages', in McKitterick, Uses of Literacy, p. 86–7, 90–91.


[Закрыть]. Единственным исключением является учетная книга, содержащая папские буллы, или декреты, обнародованные Григорием VII, который был другом и покровителем кардинала Деусдедита. Эта книга заканчивается указателем, озаглавленным как «Таблица примечательных деяний, упоминаемых в этой книге, в алфавитном порядке» (Tabula notabilium gestorum quae in hoc libro continentur per alphabetum reducta). К сожалению, связь между Григорием и Деусдедитом, скорее всего, представляет собой ложный след: почерк таблицы может быть датирован XIV в., а следовательно, этот документ, видимо, был добавлен позднее к более древней книге[114]114
  Daly, Contributions, p. 80, датирует книгу и, вероятно, позднее составленный указатель к ней. Ссылка на кардинала Деусдедита является моим собственным предположением.


[Закрыть]. Начиная с 1000 г. во всей Европе общество радикально менялось, а вместе с ним – и использование документов, и их функции, что в некоторых случаях подразумевало ретроспективную реорганизацию более ранних материалов.

Между 1000 и 1340 гг. население Западной Европы более чем удвоилось, и главная часть этого прироста приходилась на формирующиеся крупные городские центры: к началу XIV в. население Венеции и Лондона приблизилось к 100 000 человек. Новые отрасли промышленности, например ткачество и керамика, а также растущие торговые рынки управлялись бухгалтерами, поставщиками, торговцами, судовладельцами, собственниками магазинов и юристами, деятельность которых все больше сопровождалась бумажными записями. (Я использую термин «бумажные записи» не в буквальном смысле, а имея в виду документы на любом писчем материале.) Между тем и церковь, и светские власти облагали растущее народонаселение налогами, для чего требовалось несчетное число сборщиков налогов и клерков, каждый из которых вел собственные бумажные записи[115]115
  Эти перемены описаны в: Crosby, Measure of Reality, p. 50 и далее.


[Закрыть]. Другими словами, письменные документы проникали в общество практически на всех уровнях и в беспрецедентном количестве.

Подобно тому как деньги возникли вместе с появлением алфавита, так и растущая зависимость общества от письменного слова сопровождалась гораздо более широким использованием наличных, быстро вытесняя товарный обмен. В начале X в. десяти монетных дворов было достаточно для снабжения монетами всей Англии. Спустя 100 лет денежное обращение увеличилось настолько, что для выполнения той же функции требовалось уже 70 монетных дворов. К XIII в. в обращении находилось множество новых европейских валют, в том числе гинея, флорин, дукат и цехин. Гинеи чеканились в Генуе, флорины во Флоренции, в то время как дукаты и цехины были венецианскими, хотя монеты использовались по всей Европе, независимо от места их происхождения. Они, как и многие другие менее важные валюты, теоретически были эквивалентны цене металла, из которого их чеканили, но на самом деле они стоили столько, во сколько их оценивало правительство: деньги стали отвлеченной ценностью[116]116
  Там же, p. 70, 72.


[Закрыть].

Сходным образом в XI–XIII вв. документы, которые ранее служили в Англии памятными знаками официальных событий, становились юридически необходимыми. До 1250 г. выражение to record как юридический термин означало «свидетельствовать в суде», устное свидетельство и представляло собой запись (record). Однако вскоре потребовалось заменять устные свидетельства документами, которые больше не были лишь символами произошедших событий. Теперь суды отдавали предпочтение записанным клятвам, отменив многовековую практику устной клятвы. В 1256 г. в парламенте была процитирована «Книга Судного дня» в качестве доказательства того, что определенный город в Суррее исторически не принадлежал Короне. Ранее утверждения такого рода требовали физического присутствия на суде дюжины рыцарей, которые должны были вслух поклясться, что они это точно помнят. Теперь хроники исторических событий, акты, хартии, обозрения приобретали статус важнейшего свидетельства.

До этого периода в Англии память имела юридически фиксированную временную протяженность. Вплоть до царствования Эдуарда I (1272–1307) свидетель мог по закону поклясться в событиях, которые произошли в любое время в предыдущие сто лет, в то время как все, что случилось до этого, выходило за рамки компетенции судов. Обычной формой доказательства служила клятва, что свидетель помнит, что то-то и то-то было совершено отцом человека, который заверил его, что он, в свою очередь, помнит, что совершил или о чем сказал ему его собственный отец. Законы 1275 г., а затем 1293 г. подтвердили правило столетия, постановив, что коронация Ричарда I (3 сентября 1193 г.) является «законным пределом памяти». Но поскольку письменные документы начали заменять память и связанные с ней показания под присягой, дата 1193 г. так и не была заменена более поздней. Теперь закон опирался скорее на то, что можно было бы назвать искусственной памятью, то есть на бумажные документы, чем на свидетельства людей, вспоминавших события, о которых рассказывали их отцы и деды[117]117
  Там же, p. 123.


[Закрыть]. Зависимость от документирования становилась все более распространенным явлением на всех уровнях общества: к 1300 г. даже английские вилланы (феодально-зависимые крестьяне) представляли документы в суд, чтобы доказать свою правоту в юридических вопросах[118]118
  Clanchy, From Memory, p. 19–20, 56, 31.


[Закрыть].

Эти изменения в практике и ожиданиях можно проследить на материале того, как составлялись документы. В XII в. не было стандартной формы для указов, издаваемых крупными феодалами. Такие грамоты могли быть написаны разными почерками, и это свидетельствует о том, что их составлял любой находившийся поблизости грамотный человек – в той форме, которая была ему привычна. Меньше чем сто лет спустя уже заметна стандартизация почерка, а также стиля и формы, так как лорды, сознавая возрастающий объем канцелярской работы, предпочитали нанимать для этого людей подготовленных, из числа тех, кого ученые назвали «невидимыми исполнителями», – секретарей и письмоводителей, которые впоследствии станут регулировать действия своих нанимателей[119]119
  О качественных и количественных изменениях см. там же, p. 41–2; выражение «невидимые исполнители» принадлежит Стивену Шейпину: in: Steven Shapin, 'The Invisible Technician', American Scientist, vol. 77, 1989, p. 554–63.


[Закрыть].

Так развивались дела во всей Европе. От правления папы Александра II (1061–73) в папских архивах сохранилось менее 30 писем за год; столетие спустя архив Александра III уже содержит в среднем по 180 сохранившихся писем за каждый год. Филипп II Французский (правил в 1179–1223), вернее, его государственный аппарат, оставил менее десяти писем за год; Филипп III, столетие спустя, – почти 60. В Англии в архиве Вильгельма Завоевателя (правил в 1066–1087) сохранилось в среднем десять писем за год, в архиве Генриха II (1154–89) – почти 120. Известно, что в XIII в. папа Бонифаций отправлял 50 000 писем в год, а Филипп Красивый – 15 000[120]120
  Число сохранившихся писем не обязательно соответствует количеству фактически написанных, но резкое увеличение этого показателя в разных странах свидетельствует о том, что оно достаточно точно (пусть и не полностью) отражает историческую действительность.


[Закрыть][121]121
  Clanchy, From Memory, p. 44.


[Закрыть]. В Англии в XII в., предположительно, было составлено 30 000 грамот; между 1250–1350 гг. их число выросло до нескольких миллионов, несмотря на то что народонаселение сократилось почти вдвое из-за эпидемии Черной смерти[122]122
  В 1250 г. население Англии и Уэльса предположительно составляло 4,23 млн человек; к 1290 г. оно возросло до 4,75 млн, в 1351 г. снизилось до 2,6 млн, а спустя столетие упало до 1,9 млн. Оно не достигло уровня 1250 г. даже в 1600 г., составив около 4,11 млн человек*.
  * Stephen Broadberry, Bruce M. S. Campbell, Bas van Leeuwen, 'English Medieval Population: Reconciling Time Series and Cross Sectional Evidence', 27 July 2010, особенно Tables 3 and 4, p. 17–18. Доступ онлайн, 22 February 2018.


[Закрыть][123]123
  Ivan Illich and Barry Sanders, ABC: The Alphabetization of the Popular Mind (San Francisco, North Point, 1988), p. 36.


[Закрыть].

Изменения в практике использования документов привели к изменению их числа; последнее, в свою очередь, привело к переменам в восприятии и сохранности этих текстов. В 1194 г. в битве при Фретевале Ричард Львиное Сердце, как сообщалось, захватил сокровищницу Филиппа II. В то время в сокровищнице правителя хранились не только золото, серебро и драгоценности, но и большая королевская печать, грамоты, прокламации и другие документы, в том числе относящиеся к управлению государством, такие как налоговые реестры и земельные кадастры. Предание рассказывает, что более пяти лет после этой битвы один из верных придворных короля путешествовал по всей стране, чтобы восстановить утраченные документы, а его записи временно стали основой управления во Франции[124]124
  Cornelia Vismann, Files: Law and Media Technology, trs. Джеффри Уинтроп-Янг (Stanford, Stanford University Press, 2008), p. 76–7.


[Закрыть].

Хотя эта история, даже не будучи полной выдумкой, очевидно приукрашивает реальные события, однако свидетельствует о веяниях времени: в предыдущие века вокруг документов не возникало легенд. Спустя всего 50 лет, в 1240 г., легенда стала реальностью, когда при сицилийском дворе Фридриха II Гогенштауфена была основана фактически первая европейская канцелярия: специальное помещение с выделенным персоналом для контроля за сложной системой управления, осуществлявшегося посредством письменных документов, которые старательно сохранялись.

Сицилия стала идеальным местом для этого нововведения благодаря появлению там нового материала для письма, пришедшего из мусульманского мира: бумаги. В Китае, вероятно с II в. до н. э., бумага использовалась для упаковки товаров, но прошло еще несколько столетий, прежде чем она заменила шелк и бамбук в качестве писчего материала. Значительно опередив Европу в использовании бумаги, Китай раньше начал широко использовать письменные документы и разрабатывать принципы их сортировки. С середины III в. Мишу-шен, Императорская придворная библиотека, служила одновременно местом хранения книг и центральной архивной системой для всех документов, имеющих отношение к императору и его двору. В XII в. Чен Цзюй, помощник начальника библиотеки, написал «Повесть о национальной библиотеке», в которой разделил коллекцию на четыре части: цзин (конфуцианские идеи), ши (история), жи (школы) и цзи (литература на разные темы). Кроме того, он обсуждал возможность упорядочения архивных материалов по типу документов или по частоте их использования.