Текст книги "Помнишь ли ты..."

Глава 15

– Черт бы тебя побрал, Коул! – Кэлвин вскочил со стула и принялся раздраженно вышагивать перед камином по маленькой гостиной. – Ты попусту отнимаешь у меня время, толкуя о доверенностях и акциях, когда единственное, о чем я мечтаю, – подержать на руках твоего ребенка! Неужели я прошу слишком многого – вспомни обо всем, что я сделал ради тебя! – С безжалостной решимостью он улучил момент и сменил тактику принуждения, взывая к совести племянника.

Коул слушал его в мрачном молчании и с растущим гневом. Взволнованная тирада Кэла многократно превосходила все прежние заявления на ту же тему.

– Если бы не я, ты до сих пор куковал бы в доме своего отца, как его дед и прадед, пытаясь свести концы с концами. А теперь ты разъезжаешь на «роллс-ройсе», у тебя есть личный самолет! – Ткнув для пущей важности указательным пальцем себя в грудь, Кэл продолжал: – Я всегда верил в тебя, Коул. Это я посоветовал тебе поступить в колледж. Я выдержал бой с твоим отцом, и, когда он не стал меня слушать, это я отдал тебе все деньги, чтобы ты получил приличное образование! – Кэл застыл на месте, развернулся и направился в кухню. – Пора принимать лекарство, – объявил он, – но я не закончил. Сиди здесь и жди меня.

Коул молча наблюдал, как дядя обходит старое тяжелое кресло с вытертой обивкой и столик, заваленный журналами. День выдался неудачным, и, похоже, вечер не предвещал ничего хорошего. С делами на западном побережье Коул управился на несколько часов раньше, чем ожидал, и, предвкушая приятное времяпрепровождение в обществе дяди, позвонил одному из своих пилотов и велел ему приготовиться к вылету в Техас. С этой минуты и начались неприятности.

Поднялся ветер, полет проходил невероятно трудно, и диспетчер посоветовал пилоту облететь мощный грозовой фронт, надвигавшийся со стороны Аризоны. Этот крюк занял больше часа, привел к вынужденной посадке в Эль-Пасо, а потом ввиду перегруженности местного аэропорта там пришлось просидеть еще час. Потеряв два часа, летчики Коула наконец взяли курс на Риджвуд-Филд, а Коул уже в шестой раз пытался созвониться с Кэлом, чтобы попросить встретить его в аэропорту. В конце концов он выяснил, что на линии неполадки.

Поскольку телефонная служба в районе, где жил дядюшка, отличалась вопиющей независимостью, а Кэл частенько отвечал ударом на удар, урезая на одну тридцатую часть месячную абонентскую плату за каждый день, когда его телефон не работал, Коул предполагал, что компания отомстила привычным способом – отключив телефон дяди.

Когда Коул вышел из самолета, жара и духота облепили его, как пластиковый пакет. В довершение всех бед Коул был вынужден взять напрокат машину в крошечном аэропорту, чтобы добраться до ранчо.

Риджвуд находился всего в сорока пяти милях от Кингдом-Сити, который, в свою очередь, располагался сорока милями восточнее ранчо Кэла. Выстроенный тридцать лет назад посреди пустоши, Риджвуд-Филд был преимущественно базой буровых компаний, которые привозили сюда оборудование для ремонта нефтяных и газовых скважин, рассеянных по округе. Самолетам приходилось трястись по ребристой, как стиральная доска, взлетной полосе, принадлежащей компании «Техасские авиалинии», которая совершала рейсы от силы дважды в неделю с редкими пассажирами на борту.

В дополнение к единственной бетонной взлетной полосе, давно нуждающейся в ремонте, Риджвуд-Филд предлагал пассажирам белое металлическое здание аэропорта. В нем отсутствовали кондиционеры, удобства ограничивались двумя «комнатами отдыха», стойкой бара и поцарапанным столом, возле которого доведенные до отчаяния путешественники могли попытаться взять напрокат одну из двух машин, принадлежавших Риджвудской компании аренды автотранспорта, – оформлением аренды заведовала жизнерадостная плотная женщина, одновременно исполнявшая обязанности официантки. Табличка у нее на груди свидетельствовала, что эту трудолюбивую особу зовут Робертой.

Роберта вытерла ладони о передник, вытащила из стола договор аренды и вежливо осведомилась, какую из машин предпочитает Коул – черную с неисправным глушителем или черную с плохими шинами.

Коул подавил раздраженный возглас и нацарапал свое имя на бланке.

– Мне ту, что с неисправным глушителем.

Роберта одобрительно кивнула:

– В ней как раз работает кондиционер, так что вы не успеете свариться заживо. Удачный выбор.

В то время Коул готов был согласиться с ней, но теперь…

Когда Кэл вернулся в гостиную и принялся настаивать еще упорнее, Коул пожалел, что не взял другую машину – из-за прокола шины он мог бы отсрочить приезд к дяде.

– Предлагаю тебе сделку, – заявил Кэл, рухнув в кресло напротив племянника. – Ты привозишь ко мне жену, способную родить тебе детей и готовую на это, а я отписываю тебе акции в первую годовщину вашей свадьбы. В противном случае я завещаю все свое имущество детям Тревиса. Вот мое условие – соглашайся или уходи.

В ледяном молчании Коул выдержал его взгляд и стал медленно перелистывать журнал, лежащий у него на коленях. В свои тридцать шесть он возглавлял транснациональную корпорацию, в которой работало сто двадцать пять тысяч служащих, и, по самым скромным подсчетам, стоил не менее двенадцати миллиардов долларов. Коул полностью контролировал свою деловую и личную жизнь – все, кроме одного-единственного семидесятипятилетнего старика, который всерьез угрожал завещать половину компании Коула Тревису, ничтожеству, неспособному управлять даже крошечным филиалом без постоянного надзора Коула. Он так и не поверил, что дядя способен предать его, отобрав половину корпорации, созданной рабским трудом племянника, хотя ему не понравился тон, которым была высказана угроза. Но едва Коул убедил себя, что Кэл блефует, он с запозданием заметил, что на каминной полке, где всегда стояло полдюжины фотографий родственников в рамках, теперь теснился еще десяток снимков – все они изображали членов семьи Тревиса.

– Ну что? – напомнил о себе Кэл, гнев которого на время уступил место нетерпению. – Как тебе мое условие?

– По-моему, – процедил Коул, – ты предъявил мне не только нелепое, но и безумное требование.

– Ты считаешь брак «безумием»? – переспросил Кэл, и у него на лице вновь появилось угрожающее выражение. – Вся наша чертова страна катится в пропасть, и только из-за того, что твое поколение попирает наши добрые старые «безумные» традиции – такие, как брак, дети и ответственность!

Когда Коул отказался вступать в спор по этому поводу, Кэл указал на большой поцарапанный журнальный столик, заваленный, как и все другие столы в комнате, десятками журналов. Летти, экономке Кэла, не удавалось содержать их в порядке даже с помощью непрестанных сражений.

– Если ты мне не веришь, загляни в журналы. Вот, – заявил Кэл, выхватывая экземпляр «Читательского дайджеста» из стопки с краю. – Ты только посмотри! – Он потряс журналом небольшого формата в синей обложке с ярко-желтым заголовком, а затем запрокинул голову, глядя сквозь очки с бифокальными стеклами, и вслух прочитал название: – «Обман в наших школах. Скандал национального масштаба». Если верить этой статье, – продолжал он, уставясь на Коула так, словно обвинял его в этом скандале, – восемь из десяти учащихся старших классов постоянно прибегают к обману. Автор пишет, что нравственные нормы стали настолько низкими, что многие ученики уже не знают разницы между хорошим и плохим!

– Не понимаю, какое отношение это имеет к нашему разговору.

– Не понимаешь? – переспросил Кэлвин, закрыл журнал и снова запрокинул голову, вглядываясь в текст на обложке. – Тогда, может быть, вот эта статья по теме. Знаешь, как она называется?

Вопрос был явно риторическим, и Коул просто посмотрел на дядю в раздраженном ожидании.

– «То, чего женщины не знают о современных мужчинах». – С отвращением швырнув журнал на столик, он перевел взгляд на Коула. – А я желаю узнать, что такое стряслось с вами, молодыми людьми, если вдруг мужчины перестали понимать женщин, а женщины – мужчин и никто из вас не чувствует необходимости вступать в брак, беречь его и растить добрых, богобоязненных детей!

Коул продолжал листать журнал, а ярость его постепенно нарастала.

– Как я уже говорил тебе прежде, ты едва ли вправе читать нотации о ценности брака и потомства – ведь у тебя самого никогда не было ни жены, ни детей!

– К моему глубокому сожалению, – возразил Кэлвин, порылся в кипе журналов и вытащил один из последних номеров бульварной газеты. – Вот, ты только посмотри! – воскликнул он, указывая костлявым пальцем на первую страницу и потрясая ею перед лицом Коула.

Коул взглянул на дешевое издание и иронически усмехнулся.

– «Инкуайрер»? – осведомился он. – Ты подписался на «Инкуайрер»?

– Он нравится Летти, но дело не в этом, а в том, что все ваше поколение начисто лишилось рассудка! Подумать только, как вы, молодые люди, ведете себя! Взгляни на эту красавицу! Она знаменита, она ведет в Хьюстоне бурную светскую жизнь, она богата!

– Ну и что? – пожал плечами Коул, глядя в лицо дяде, а не на газету.

– А то, что ее жених – некий Дэн Пенворт – совсем недавно бросил ее ради восемнадцатилетней итальянки, вот этой, что лежит рядом с ним на пляже почти нагишом. – Коул так и не взглянул на газету, и потому Кэл отшвырнул ее в сторону, но не пожелал прекратить спор: – Он бросил ее, даже не сообщив об этом, в то время как бедняжка готовилась к свадьбе.

– Ну и в чем суть? И есть ли она вообще? – потребовал ответа Коул.

– Есть – в этом ты чертовски прав! Суть в том, что этот Пенворт родом из Хьюстона – он родился и вырос здесь, как и девушка, которую он бросил. Теперь, когда даже в Техасе начали так обходиться с женщинами и пренебрегать большими ценностями, наша чертова страна наверняка пойдет псу под хвост!

Коул поднял руку и принялся устало массировать мышцы шеи. Разговор мог продолжаться бесконечно, а ему предстояло обсудить жизненно важный вопрос и решить его с Кэлом – но возможно это было лишь в том случае, если ему удастся отвлечь дядю от нелепой одержимости семейным положением племянника. В прошлом Коулу это неизменно удавалось, но сегодня Кэл был настроен решительнее, чем когда-либо, и Коула мучило досадное предчувствие, что на сей раз он потерпит поражение.

Ему в голову закралась мысль, что Кэл, наверное, и впрямь спятил, но Коул сразу же отмел подобный вывод. Кэл ничуть не изменился. Он всегда был таким же упрямым и настойчивым, как бульдог. Когда впервые на его землях была обнаружена нефть, Кэл заявил, что деньги ни на йоту не изменят его жизнь, и, Бог свидетель, он не покривил душой. Он считал каждый грош, как нищий, по-прежнему ездил в раздолбанном грузовичке двадцатилетней давности, носил вытертые джинсы и клетчатые рубахи – каждый день, кроме воскресенья, когда отправлялся в церковь; как и прежде, он старательно изучал рекламные проспекты магазинов подержанных вещей и уверял, что кабельное телевидение – дорогое удовольствие и именно потому обречено на провал.

– Послушай, – начал Коул, – я не собираюсь с тобой спорить…

– Вот и правильно.

– Я хотел сказать, что не собираюсь спорить с тобой об упадке американской нации, ценности брака или необходимости иметь детей…

– Замечательно! – перебил Кэл, выбираясь из кресла-качалки с протершейся обивкой. – Тогда женись и поспеши с наследником, чтобы я смог отдать тебе вторую половину компании. Женись на той танцовщице с Бродвея, которую ты привозил сюда два года назад – той, с багровыми ногтями в два дюйма длиной, или на школьной учительнице, в которую ты был влюблен в седьмом классе, – словом, на ком хочешь, только женись! И поспеши, потому что у нас обоих осталось мало времени!

– Что, черт побери, это значит?

– То, что этот спор продолжается уже два года, ты до сих пор одинок, а я по-прежнему мечтаю о ребенке, которого смогу покачать на колене. Потому я даю тебе три месяца на помолвку и еще три месяца – на женитьбу. Если к этому времени ты не познакомишь меня со своей женой, я помещу свои пятьдесят процентов акций в фонд на имя Теда и Донны-Джин. Управляющим фонда назначу Тревиса – в этом случае он станет твоим неофициальным деловым партнером, а когда Тед и Донна-Джин достигнут совершеннолетия, они сами помогут тебе руководить компанией. Это значит, что у тебя по-прежнему будет компания – после того как ты получишь помощь от Тревиса. – Кэл бросил «Инкуайрер» на стол и еще раз предупредил напряженно молчавшего племянника: – На твоем месте я не стал бы тянуть, Коул. Мое сердце может не выдержать в любую минуту, а я изменю завещание на следующей неделе – тогда, если я умру раньше, чем ты женишься, мои пятьдесят процентов акций компании отойдут Теду и Донне-Джин.

Коул уже всерьез подумывал, не объявить ли старика недееспособным. Не удовлетворившись таким выходом, он решил попробовать добиться пересмотра завещания… но эта процедура займет долгие годы после смерти Кэла, а каковы будут результаты, неизвестно.

Его размышления прервала Летти, которая появилась в двери кухни.

– Ужин готов, – сообщила она.

Мужчины услышали ее, но не сдвинулись с места. Коул стоял посреди комнаты, взгляды дяди и племянника были устремлены друг на друга – двое высоких, статных, упорных мужчин, разделенные тремя футами, одним поколением и решением, с которым один из них не мог бороться, а второй – взять обратно.

– А ты понимаешь, что за эти шесть месяцев я могу не найти женщину, согласную выйти за меня замуж? – процедил сквозь зубы Коул.

В ответ Кэл указал большим пальцем на кипы журналов возле кресла.

– Согласно опросам этих журналов, ты обладаешь пятью из семи самых важных качеств, которые женщины хотят видеть в своем избраннике. Ты богат, – начал он, – умен, хорошо образован, у тебя большое будущее, а Донна-Джин называет тебя «клевым» – должно быть, ты привлекаешь ее и внешне.

Удовлетворенный своей победой, Кэл некоторое время сносил ледяное молчание Коула, затем попытался смягчить вызванную им самим враждебность:

– Разве тебе не интересно узнать, каких двух качеств тебе недостает?

– Нет, – фыркнул Коул.

Но Кэл все-таки предпочел снабдить его этой информацией:

– Ты не хочешь иметь детей, и, боюсь, я был не прав, считая тебя чутким и внимательным. – Заметив, что его наполовину оправданная шутка не вызвала никакой реакции у разгневанного племянника, Кэл повернулся к кухне, и плечи у него слегка поникли. – Летти приготовила ужин, – негромко добавил он.

Остро осознавая нереальность происходящего, Коул смотрел вслед дяде, настолько переполненный горечью и потрясенный предательством, что впервые за много лет не испытывал привычного ужаса, видя, как похудел и осунулся Кэл. Но тот уже выглядел гораздо бодрее минуту спустя, когда Коул вошел на кухню с блокнотом и ручкой с золотым пером. Усевшись напротив дяди, он хлопнул по столу блокнотом.

– Пиши, – приказал он.

Летти застыла у плиты, ошеломленно переводя взгляд с одного мужчины на другого, забыв о половнике с супом, который держала в руке.

Кэлвин машинально взял протянутую ручку, и его брови сошлись на переносице.

– Что писать?

– Запиши условия нашего соглашения и не забудь указать специфические требования, которые ты предъявляешь к моей жене. Мне ни к чему сюрпризы, когда я кого-нибудь приведу, ни к чему отказы в последнюю минуту только потому, что эта женщина не удовлетворяет какому-нибудь из твоих требований, о котором ты забыл упомянуть.

На лице дяди появилась обида.

– Я не собираюсь выбирать за тебя жену, Коул. Эту задачу я полностью предоставляю тебе.

– Какое великодушие!

– Я хочу, чтобы ты был счастлив.

– По-твоему, твои требования сделают меня счастливым?

– Не сейчас. Не в эту минуту – только потому, что ты раздражен.

– Я не раздражен, – презрительно возразил Коул, – я в бешенстве!

Дядя поморщился, словно словесный удар достиг цели, но упрямый старик отнюдь не отказался от своих намерений. Правда, он попытался отпихнуть блокнот, но племянник прижал его ладонью.

– Условия договора в письменном виде, – заявил он.

В отчаянной попытке спасти положение, прежде чем вновь разразится гроза, Летти бросилась к столу с дымящимися тарелками супа и поставила их перед мужчинами.

– Поешьте, пока суп не остыл! – взмолилась она.

– Какие условия тебя устраивают? – негодующе осведомился Кэл, не глядя на экономку.

– Поешь, – перебила Летти. – Напишешь потом.

– Напиши, что отдашь свои пятьдесят процентов акций компании мне, если в течение шести месяцев у меня появится жена.

– С каких это пор тебе стало мало моего слова?

– С тех пор, как ты стал прибегать к шантажу.

– Но послушай! – воскликнул Кэл несколько виновато. – Я же имею право решать, кто получит мои пятьдесят процентов акций! Имею право знать, что когда-нибудь твоему сыну пригодятся мои деньги и акции!

– Сыну? – переспросил Коул грозным шепотом. – Это тоже часть сделки? Новое условие? Тогда почему бы мне не жениться на женщине, у которой уже есть сын, – так, чтобы тебе не пришлось ждать и тревожиться?

Кэлвин вспыхнул, а затем поспешно нацарапал то, что просил Коул, и с возмущенным возгласом отпихнул блокнот:

– Вот все, что я хочу от тебя, в письменном виде.

Коул хотел бы уехать немедленно, но не знал, готовы ли пилоты, и, кроме того, он никак не мог поверить, что Кэл и вправду предаст его, осуществив угрозу. Память Коула услужливо подсовывала ему десятки примеров болезненного упрямства Кэла, которые подтверждали – он действительно способен на непоправимый поступок. Но сердце Коула мириться с этим отказывалось.

Они ели в тревожном молчании и быстро расправились с ужином, затем Коул вернулся в гостиную, включил телевизор и открыл кейс. Работать, рассудил он, гораздо безопаснее и полезнее, чем ввязываться в очередной спор. А телевизор несколько смягчал зловещую тишину в комнате.

Несмотря на письменное соглашение с Кэлом, Коула ничуть не прельщала мысль удовлетворить нелепые требования своего дяди – даже для того, чтобы обрести полный и постоянный контроль над своей корпорацией. В этот момент он понятия не имел, что теперь делать. В нем еще кипел гнев, а в голове крутились всевозможные решения проблемы – от гражданского судебного иска и заявлений о невменяемости Кэла до поспешного нежеланного брака с незнакомой женщиной. Все эти предположения были отвратительны своей крайностью, не говоря уже о нелепых и мучительных последствиях.

Дядя, сидя напротив, взглянул на Коула поверх страниц «Хьюстон кроникл» – выражение его лица было задумчивым и умиротворенным, словно спор разрешился к общему удовлетворению.

– Насколько мне известно, множество молодых женщин в наши дни предпочитают не иметь детей. Им больше по вкусу заботиться о себе и делать карьеру. Будь осторожен, не нарвись на такую.

Коул намеренно проигнорировал этот совет, продолжая писать.

– И смотри не свяжись с какой-нибудь охотницей за состоянием, которая польстится на твои деньги.

Коул уже не мог сдерживаться:

– Как, черт побери, я выясню истинные намерения женщины за полгода?

– А я считал, что у тебя уже богатый опыт. Разве пару лет назад некая принцесса не таскалась за тобой через всю Европу?

Коул уставился на него в ледяном молчании, и Кэлвин наконец пожал плечами:

– Незачем знать женщину вдоль и поперек, чтобы увериться, что она выходит замуж за тебя, а не за твои деньги.

– Вот как? – умышленно оскорбительным тоном переспросил Коул. – Ты ведь у нас знаешь толк в женщинах и брачных узах – посоветуй, каким образом я должен разузнать намерения будущей жены?

– На твоем месте я бы нашел женщину, которая сама достаточно богата. – Сообщив это, дядя поднял брови и застыл, словно ожидая от Коула аплодисментов. Коул вновь углубился в записи.

Последующие четверть часа тишину в комнате нарушал только редкий шелест переворачиваемых газетных страниц, а затем Кэл снова заговорил – о предмете, который Коулу сейчас хотелось обсуждать меньше всего. Загораживаясь газетой, как щитом, дядя невзначай заметил:

– Вот здесь, в колонке сообщений говорится, что в субботу вечером ты посетишь бал Белой Орхидеи – «самое блестящее из светских событий Хьюстона». На таком балу вряд ли можно встретить ту, которая охотится за состоянием. Почему бы тебе там не осмотреться, найти женщину, которая тебе нравится, и привезти ее сюда – чтобы и я мог взглянуть на нее, а потом, – лукаво добавил он, – и на брачный контракт.

Коул не ответил, и немного погодя Кэлвин зевнул.

– Пожалуй, я дочитаю газету в постели, – заявил он поднимаясь. – Уже десять часов. Ты собираешься работать допоздна?

Коул изучал письменное обязательство, составленное Джоном Недерли по его требованию.

– Последние четырнадцать лет я каждый день работаю допоздна, – резко ответил он. – Именно поэтому вы с Тревисом разбогатели.

Минуту Кэл растерянно смотрел на Коула, но сказать ему было нечего, и он медленно вышел из комнаты.