Текст книги "Выйти замуж за лорда"

Вожак встревоженно оглянулся по сторонам. Остальные уставились на него, ожидая, что он станет делать. Вожак повернулся к кучеру.

– Он и вправду сумасшедший? – спросил он.

Кучер, страх которого не проходил, как, впрочем, и у всех остальных тоже, прикусил губу.

– Не-знаю, – наконец сказал он, нервно подергиваясь. – Он нанял меня на один день, вот и все. Но путешествие его явно разозлило. Ему и сначала было как-то не по себе. Но до этого он немного показался в карете с высоким здоровяком в шотландской юбке и с меховой сумкой, кажется, горцем из Шотландии. Когда тот ушел, мы посадили леди. К этому времени он уже был на взводе.

– Шотландец в юбке? Да. – Констанс не знала, какую игру ведет кучер, но решила присоединиться. – Это один из тех, кто приставлен к нему. Такой большой, высокий? – спросила она у кучера.

Тот кивнул.

– Только он один может сладить с мистером Смитом. Когда появилась я, он приставил его ко мне. Ведь ему тоже нужен отдых. А я обычно легко успокаиваю мистера Смита лекарствами. Вот как быть без них, не знаю.

Вожак шумно сглотнул.

– Что будет дальше? – В его голосе не было прежней злобы и, кажется, зазвучали нотки просьбы.

– Его приступы проходят всегда одинаково, – спокойно объяснила Констанс, войдя в роль. – Он сейчас появится и скажет, что с ним ничего не было и он здоров. Вот в такие минуты, когда он отрицает свою болезнь, он особенно опасен. Тут и жди, что он сейчас же прыгнет на свою жертву.

– Прыгнет?

– Да, как тигр. Все в его организме переменилось после укуса тигра. Он сам стал наполовину зверем, а сил у него как у целой дюжины молодцов. Это чудовищное зрелище.

Кучер издал странный икающий звук и, побелев как полотно, указал на что-то за спиной Констанс. Четверо бандитов уставились на кучера, а Констанс, хотя и не знала, что могло привести кучера в такое состояние, многозначительно заметила:

– Бедняга, он видел мистера Смита в бешенстве. Это ужасное зрелище, его не забыть.

Она и сама дрожала как осиновый лист. В это время из-за деревьев вышел мистер Смит и зашагал к ним, стараясь, чтобы его шаг был бодрым и уверенным. Все тут же заметили кровь на его белой сорочке.

– Вам лучше, сэр? – спросила Констанс, не спуская глаз с бандитов.

– Что вы хотите сказать? – раздраженно ответил ей Смит.

Что она говорила здесь? Видимо, сказала этим оборванцам, что он облюет им всем башмаки, когда начнет стрелять в них. Почему бы не сказать им и о проклятых устрицах?

– Я в порядке, мисс Ллойд. Никогда не чувствовал себя лучше. Я только что расправился с теми двумя, что прятались в кустах.

Констанс тоже заметила красное пятно на его сорочке и была ему благодарна, что ему удалось избавиться от тех двоих, о которых они даже не знали.

В голову пришла мысль, что теперь она не одна. Впервые она встречает опасность с кем-то вдвоем.

Облегченно вздохнув, она обратила все свое внимание на противника и опять сокрушенно покачала головой:

– Расправился с двумя, и ему все мало. Хорошо, сэр. Боюсь, я едва ли выдержу сегодня это зрелище.

– Отпустите нас, пожалуйста! Мы мигом исчезнем, леди! Отпустите, будьте милосердны…

Констанс повернулась к Джозефу:

– Я не в состоянии это видеть, сэр. Отпустим их на свободу, а разорвать на клочки вы можете и меня, я остаюсь!

Она направила на него пистолет.

– Что, черт возьми, вы тут надумали? – рявкнул Джозеф, ничего не понимая.

Но прежде чем он собрался расспросить ее, все четверо грабителей уже скрылись в лесу. Чуть помешкав, вслед за ними побежал и кучер. Споткнувшись, он оглянулся на них дикими от испуга глазами.

– Мисс Ллойд, я требую, чтобы вы мне объяснили…

– Хорошо, мистер Смит, но подождите одну минуту. – Запрокинув голову, она издала нечеловеческий, леденящий душу вопль, какого мистер Смит и вообразить не мог, ибо никогда ничего подобного в своей жизни не слышал. Сделав паузу и вежливо улыбнувшись мистеру Смиту, Констанс повторила его еще раз, и этот вопль был еще красноречивее прежнего, ибо он должен был возвестить о ее конце.

После этого мистер Смит совсем лишился дара речи. Повернувшись и посмотрев на то место, где еще недавно стояли четверо разбойников, он лишь услышал доносившиеся из леса испуганные голоса. Чем больше они отдалялись, тем сильнее в них звучал страх.

– Думаю, мистер Смит, нам пора в путь. – Глаза Констанс снова остановились на пятне крови на его сорочке. – Вы ранены, мистер Смит?

Вслед за ней Джозеф Внимательно осмотрел свою одежду.

– О! – воскликнул он, взглянув наконец на свои руки. Кожа на костяшках пальцев была содрана, видимо, в драке, в лесу со вторым верзилой. – Это сущий пустяк, – успокоил он Констанс.

– Мистер Смит, – промолвила она, глядя в сторону. – Спасибо вам.

Стало вдруг очень тихо. Это даже была не тишина, а скорее невидимая связь, искренняя и безмолвная, и была ока настолько ощутимой, что заставила Констанс сделать шаг назад, словно она хотела ослабить напряжение этого момента. Но из этого ничего не получилось.

– Я рад, что смог помочь вам, – ответил он.

– Итак… – Она выпрямилась и постаралась, чтобы ее голос, был бодрым и деловым.

Джозеф улыбнулся, когда увидел, что она подошла к куче боевого хлама, которую оставили бандиты.

– Интересно, неужели у разбойников до сих пор популярны цепи как вид оружия?

– Мисс Ллойд…

– Надеюсь, вы не уплатили кучеру, вперед? Он не отработал даже тот день, на который подрядился, и к тому, же оказался подлым трусом.

– Мисс Ллойд, расскажите мне, что здесь произошло.

Жар запылал где-то в груди, перешел на шею и предательским румянцем залил лицо, свидетельствуя о той сумятице чувств, в которой она, казалось, не смела, себе признаться.

Должна ли она рассказать ему все?

– Я хочу знать, мисс Ллойд, почему они убежали?

Опустив глаза, она молча стряхнула юбку.

Как одно мгновение может вместить в себе и облегчение и вместе с ним разочарование!

– Я сказала им, что вы маньяк-убийца, сэр. Надеюсь, вы не останетесь на меня в обиде за это. Все четверо теперь думают, что чудом спаслись от страшной смерти, а сейчас вы приканчиваете меня. К сожалению, кучеру больше понравилось их общество, чем наше.

Удивление и недоверие на его лице сменилось широкой улыбкой. Констанс хотела отвести глаза, но не смогла и продолжала смотреть на него. Его рот, при первом взгляде привлекший ее внимание, стал еще красивее, когда Джозеф рассмеялся, и она увидела его белоснежные зубы.

У нее перехватило дыхание от сознания, что Джозеф Смит, оказывается, удивительно красивый мужчина. Не в обычном смысле этого слова, разумеется. Не то чтобы он был элегантен, вылощен, как красавец Филип. В мистере Смите было обаяние силы, которое делало его красивым, похожим на дикого зверя. Не его одежда бросалась прежде всего в глаза и не его прическа. В Филипе она всегда невольно отмечала его ухоженность, безукоризненность его одежды. В мистере Смите ей нравилась естественность, врожденное изящество, которое не создает ни хорошая стрижка, ни отличный крой одежды.

Она судорожно сглотнула, глядя в его глаза. Они были карие и искрились при дневном свете. Его лицо, крепкий квадратный подбородок, высокие скулы, которые становились еще выше, когда он улыбался, небольшой шрам на одной из них, откинутая со лба упрямая прядь…

– Вы умница, мисс Ллойд. Будет что рассказать Филипу.

Для Констанс это было как ушат холодной воды. Вздрогнув, она окончательно вышла из мира мечтательных созерцаний.

– Нет, пожалуйста, прошу вас, не говорите ему ни слова об этом!

– Почему, черт возьми?

– Потому что… Понимаете… – Почему она не хотела, чтобы об этом узнал Филип? Наконец она поняла и сказала еле слышно: – Я вела себя не как леди. Я менее всего хочу привлекать сейчас внимание к себе. Прошу вас.

Улыбка медленно сходила с лица Джозефа.

– Как повела бы себя леди в данном случае, мне трудно судить, но, по-моему, лучше остаться в живых, чем соблюдать правила светского этикета.

Прежде чем ответить ей, он пристально посмотрел на жаркий румянец, заливший ее лицо, и понял, что она сгорает от стыда. Он ни в коем случае не хотел своими вопросами усугубить ее смущение, но мысль о том, что она стыдится своей смелости и находчивости, немало огорчила его. Он ответил ей без улыбки:

– Как вам будет угодно.

Какое-то время они стояли в полном молчании. Наконец она спросила:

– Что мы будем теперь делать, мистер Смит? Далеко ли отсюда до города?

Глядя на него вблизи, Констанс вдруг заметила, что у него веснушки. Их можно было разглядеть, только если стоять совсем близко к нему и внимательно вглядываться. Но это, бесспорно, были веснушки. Это открытие почему-то умилило ее.

«Совсем как мальчишка!»

– Боюсь, я этого не могу вам сказать, мисс Ллойд. Я никогда не ездил, по этой дороге.

– Вам нужно промыть и перевязать рану, – сказала она тихо.

Джозеф, вздохнув, вдруг прямо, посмотрел в глаза Констанс.

«Какие у нее удивительные глаза!» – подумал он и не нашел в них ни коварства, ни притворства.

Он поймал себя на том, что верит ей. До сих пор, насколько он помнил, у него не было доверия к женщинам.

Констанс сделала шаг назад и наступила на подол собственной юбки. Он быстро, не колеблясь, уберег ее от падения, придержав за талию.

Кашлянув от волнения, он тут же опустил руки. Как только он перестал чувствовать тепло ее тела, ему вдруг снова захотелось дотронуться до нее.

Нет! Она невеста Гастингса. Джозеф доверял Констанс, но не доверял самому себе. Когда он заговорил, голос его звучал несколько натянуто:

– Возможно, нам надо подождать здесь. Наверняка появится следующая карета.

– Разбойники могут вернуться сюда. Как только они поймут, что их одурачили, они вернутся и не простят нам.

– Думаю, вы правы, мисс Ллойд. – Голос его уже окреп, а когда он отошел на несколько шагов, то почувствовал себя совсем уверенно. – Подлинный дух поединка, видимо, незнаком таким людям.

Джозеф посмотрел на разбитый сундук и разбросанные вещи Констанс.

– Мне очень жаль, что вы потеряли сундук и бюро, мисс Ллойд, – промолвил он, глядя на щепки от сундука и втоптанные в грязь платья и нижние юбки.

Она тоже смотрела на это печальное зрелище, очередные обрывки и осколки ее жизни, лежащие в дорожной грязи, – новые, дареные, и старые, свои, дорогие сердцу.

Джозеф остановился над кучей белья, разорванными книгами и испорченными башмаками. Нагнувшись, он осторожно поднял забрызганную грязью голубую юбку, а затем снова опустил ее на траву.

– Мне очень жаль, поверьте.

Но потеря одежды мало беспокоила Констанс. Она сокрушалась лишь об одной потере – о бюро. Как она берегла его, как чистила и полировала воском, хранила каждый листок писчей бумаги, драгоценный для нее потому, что его касались руки матери. В одно мгновение, после стольких лет бережного хранения и заботы, все превратилось в осколки и обрывки. Все было уничтожено.

Она пыталась успокоить себя, тихо повторяя:

– Мне все равно.

– Простите, вы что-то сказали? – Джозеф сделал шаг к ней, но тут же остановился.

– Я сказала себе, что мне все равно. – Но эти слова не убеждали даже ее саму. – Я должна говорить себе так.

– Почему?

– Потому что, если я скажу вам, как мне жаль, это все равно не поможет. О, я не об одежде, нет! Хотя признаюсь, она была красивой. Я о том, что человек не должен вкладывать столько чувств в вещи. Это ошибка, ибо вещи ломаются, бьются, наконец, кто-то отнимает их у вас.

– Сердце тоже вещь, не так ли вы думаете? – вдруг задумчиво спросил Джозеф, следя за выражением ее лица.

– Да, конечно. Наверное, это так. Но бюро моей матери… – Она смотрела на щепки, смотрела, но видела лишь образ матери, единственную память о ней, которая должна была исчезнуть вместе с обломками дерева.

– Вы навсегда сохраните память о матери, – медленно промолвил он. – Она не в этих обломках досок, она в вас, она частица вашего существования.

Морщинка прорезала переносицу Констанс. Она посмотрела на Джозефа так, будто впервые видела его. А он продолжал успокаивать ее:

– У каждого в прошлом были тяжелые испытания. И это – еще одно из них. – Он указал на разбитый сундук. – Но я уверен, что вас ждет прекрасное будущее, разве не так?

– Да, – неуверенно ответила она, – конечно, но…

– Что?

– Ничего.

– Отлично. Мы должны покинуть это место как можно скорее. У нас нет выбора, мисс Ллойд. Как вы сами сказали, они могут вернуться. Ваши ботинки годятся для быстрой ходьбы?

– Думаю, да.

– Хорошо. Тогда мы пойдем в ближайший город.

– А оружие? – напомнила ему она, указывая на брошенные цепи, ножи и другие предметы.

– Да, конечно. Мы не можем унести все с собой. Возможно, нам лучше зарыть его на тот случай, если бандиты вернутся.

Он ждал ее согласия, а когда она кивнула, они вдвоем наспех прикрыли оружие кучей палых листьев.

– Пока хватит и этого, – сказал Джозеф, беря ее за руку. – Возможно, вы хотите что-то взять из вещей?

Констанс на мгновение задумалась. Рука ее даже потянулась за листком маминой писчей бумаги, но тут же замерла.

Джозеф собирался что-то сказать, но Констанс выпрямилась и промолвила:

– Пожалуй, я возьму теплую накидку.

– Не думаю, что она вам понадобится, – улыбнулся Джозеф и коснулся ее руки, как бы без слов утешая ее. – День обещает быть теплым, а ночь мы обязательно проведем в гостинице. Благодаря вам воры не добрались до моих денег.

– И все же накидка может понадобиться, когда похолодает…

– Мисс Ллойд, прошу вас, доверьтесь мне хотя бы в этом. Тащить на себе тяжелую накидку будет нелегко и неудобно. Спорю, что в течение часа мы дойдем до какого-нибудь городка, а затем пошлем сюда кого-нибудь за вещами.

– На что вы готовы поспорить?

– Простите?

– Вы сказали, что готовы поспорить. Я согласна спорить с вами. Как насчет пяти фунтов, мистер Смит?

Джозеф рассмеялся и провел рукой по волосам.

– Согласен. Пять фунтов, мисс Ллойд. А теперь в путь.

Он подставил ей согнутую в локте руку, она оперлась на нее. Бросив последний взгляд на карету, они зашагали по неизвестной обоим дороге, надеясь, что город совсем близко.

Глава 4

Первый удар грома не очень напугал Констанс и Джозефа. Куда хуже, если бы пошел град, пронесся ураганный ветер и проливной дождь, сбивая с ног и промочив до нитки их одежду.

Угрожающие раскаты грома заставили Джозефа, однако, снять свой легкий плащ и быстро накинуть его на плечи Констанс. Вскоре пошел сильный дождь, и плащ абсолютно промок. Дальнейшее путешествие становилось невозможным.

Волосы Констанс падали ей на спину мокрыми, похожими на толстые канаты прядями, шпильки давно были потеряны, выброшена за ненужностью шляпка, поля которой только собирали воду и она проливалась ей на плечи. Новый дорожный костюм Констанс, когда-то коричневого цвета, под дождем явно линял.

Джозеф, щурясь от потоков воды, поглядывал на свою спутницу, шагавшую рядом по грязи. Медленно повернувшись, он попытался ладонью вытереть ее щеки, но остановился, прежде чем она поняла, что он хотел сделать.

Однако Констанс заметила его жест и повернулась к нему: между бровями у нее пролегла морщинка, в глазах был безмолвный вопрос. В ее взгляде не было ни упрека, ни запрета, только любопытство.

– Ваше платье полиняло! – воскликнул он, стараясь перекричат ветер и шум дождя, не зная, что еще сказать.

Поморгав, чтобы стряхнуть капли дождя с ресниц, она улыбнулась ему:

– Кажется, да.

– Я работаю над искусственными красками, которые не будут линять. – Произнося эти слова, он почувствовал себя круглым идиотом.

Их только что ограбили под дулом пистолета, они заблудились на какой-то заброшенной дороге, и к тому же разразилась настоящая гроза. А он говорит о каких-то красках.

Мысленно он был готов не только дать себе хорошего пинка, но даже сунуть кляп в собственный рот, чтобы больше не говорить глупостей.

– Неужели? – сказала Констанс тоже довольно громко, но отнюдь не резко.

Он терпеть не мог высоких, резких женских голосов, но тембр голоса Констанс был мягким, даже когда она повышала голос.

– Было бы хорошо, если бы вы поскорее изготовили стойкую краску. – Она засмеялась и встряхнула подол мокрого платья. – Боюсь, мое особенно нуждается в вашей помощи.

За поворотом дороги они вдруг увидели небольшое строение. Джозеф указал на него, и они, согнувшись, уворачиваясь от ветра и дождя, бросились к нему.

Это был заброшенный каменный дом. На сломанной, болтающейся под ветром доске они прочли, что здесь когда-то была гостиница. Внутри пахло плесенью, сыростью и каким-то особым тленом – чем-то старым, древним и невидимым глазу. Через ветхую крышу дождь почти беспрепятственно заливал пол, хотя в одном из углов нашлось относительно сухое место. Несмотря на зияющие дыры в потолке, внутри дома было темно, как ночью.

– Сюда, мисс Ллойд, – позвал ее Джозеф и ударился об опрокинутый стул.

– Странно, вам не кажется? – пробормотала Констанс, пробираясь за ним. – Прямо у дороги стоит дом, никакой остановки для почтовых карет нет и в помине, дом брошен и разрушается.

Джозеф пожал плечами и потер ногу после очередного ушиба, натолкнувшись теперь уже на стол.

– Не так и странно, – наконец ответил он. – С появлением поездов эти дороги совсем опустели. Они в ужасном состоянии, как вы сами убедились.

– И все же я не понимаю, почему мы не поехали по железной дороге, зачем было ехать в карете?

Он беспомощно вздохнул.

– Мать вашего жениха считает железные дороги чем-то ненормальным и богохульственным. Не знаю, что вызывает ее антипатию – вагоны, рельсы или скорость передвижения.

– Видимо, герцогиня не хочет, чтобы кто-то обвинил ее будущую невестку в том, что она слишком торопится под венец.

Джозеф взял ее за руку, чтобы провести в то место, которое он очистил от хлама.

– Странно, что герцогиня выбрала именно вас сопровождать меня. Если она так соблюдает приличия и этикет, то могла бы просто послать за мной свою горничную.

– Я и сам об этом думал. – Они расположились на полу. – Возможно, она хотела, чтобы вы прибыли в Гастингс-Хаус как можно скорее, и, вспомнив, что у меня в этих местах срочные дела, перепоручила это мне, считая, что так будет быстрее.

– Мне очень жаль, мистер Смит. Я даже не извинилась перед вами за то, что создала вам столько неудобств.

– Я бы этого не сказал. – Он произнес это так тихо, что Констанс едва расслышала. – Это я должен извиниться перед вами, мисс Ллойд, Я снова оказался в роли шута, фигляра.

– Какая глупость, конечно же, нет! – Она произнесла это так горячо и искренне, что он от волнения даже вскочил, а Констанс едва удержалась от того, чтобы не рассмеяться его поведению. – Нет, мистер Смит, вы совсем не шут и не фигляр. Кто-то когда-то постарался убедить вас в этом, а вы, к несчастью, взяли да и поверили. Тот, кто сказал это, глубоко ошибался.

Он промолчал. Констанс внимательно разглядывала свою юбку.

– Возможно, мое платье откроет новую моду – шить платья из линяющих тканей. Скажите, мистер Смит, когда появятся в продаже ваши новые искусственные краски?

– Надеюсь, скоро.

– Каким образом вы попали в этот бизнес с красками?

– Видите ли, я всегда увлекался химией, днем в университете изучал богословие, а по вечерам в своей комнате ставил разные опыты. – Начав рассказывать, он как бы снова обрел уверенность в себе. – Понимаете, там, на континенте, совершаются удивительные открытия в науке. В Германии и Франции, да и в нашей стране тоже, университеты выпускают широко образованных людей, которые хотят сделать жизнь людей лучше. Всех, а не только привилегированного меньшинства.

В полумраке он разглядел, что она одобрительно кивала головой.

– Итак, вы готовили себя к духовному сану, а стали промышленником?

– Да, И я многих разочаровал тем, что не обосновался где-нибудь в далеком приходе в Уэльсе и не способствовал благим переменам в родной глубинке. Я давно понял, что это не мое призвание, и по этому пути я не пошел. Но я прилежно играл роль благодарного ученика до тех пор, пока не получил образование. Иногда я корю себя и считаю, что был неблагодарен и поступил дурно.

– Не думаю, что это так. – Констанс умолкла, прежде чем продолжить дальше. – Мы делаем все, мистер Смит, чтобы выжить. Мир, в котором мы живем, не так уж совершенен. И можно возразить, сказав, что дело, каким вы сейчас занялись, гораздо важнее, потому что приносит людям больше пользы, давая им работу и создавая нужный продукт для всех. Это важнее проповеди в церкви, полной людей, которые не хотят да и не собираются меняться. Нет, мистер Смит, то, что вы делаете сейчас, это во благо каждому.

Джозеф прислонился спиной к грубой кладке стены. Что сказала Абигайль о его увлечении наукой? Что у него интересы человека среднего класса. Вот что она сказала. Сначала рассмеялась, а потом сказала, что это удел людей среднего класса заниматься наукой. Он все еще помнил сияние ее волос, когда на них падал свет. Однажды он сказал ей, что они как золотые нити. Банальность, но именно такими они ему казались.

Перемена, произошедшая в Абигайль, была быстрой. Он вспоминал, как стал замечать ее приметы, предвестники того, что неизбежно должно было случиться. Его интерес к науке более не казался Абигайль ни интересным, ни забавным.

– Мой отец считает, что наука – это занятие представителей среднего класса, – как-то скова повторила Абигайль. – Он говорит, что если кто-то любит слушать музыку, то нанимает скрипача, а не сам играет на скрипке. Играть музыку самому – дело унизительное для подлинного аристократа.

– А, – только и ответил ей тогда Джозеф. А потом добавил: – Но я не аристократ, да и к среднему классу тоже не принадлежу, следовательно, мне можно играть на скрипке.

Абигайль ужаснулась:

– Вы играете на скрипке?

Когда же он признался, что когда-то действительно играл на скрипке, Абигайль содрогнулась. На этом все и кончилось.

Абигайль ныне стала леди Мерримид. С тех пор он ее уже не видел.

– Простите меня, мистер Смит.

Констанс что-то говорила. Но он ничего не слышал, когда вспоминал об Абигайль.

– Простите меня, мисс Ллойд. Мои мысли унесли меня далеко отсюда, поэтому я не слышал ни слова.

– Если ваши мысли унесли вас так далеко, то, надеюсь, вам там было тепло к сухо, – пошутила Констанс, и даже не видя ее в темноте, он чувствовал улыбку в ее голосе. – Я хотела бы знать, что за люди эта семья Гастингс?

– Семья Филипа?

– Да. Я знаю только Филипа, но до меня доходили странные слухи о его отце. Пожалуйста, не повторяйте, это не важно…

– Я все расскажу вам, мисс Ллойд. От герцога Боллсбриджа я видел только добро, когда был мальчишкой. Он хороший человек и обладает чувством юмора, к тому же очень любит свею семью.

– Это правда, что он эксцентричен?

– Нет, для меня и для других, кто его понимает, он таким не кажется. У него современное, правильное и нормальное неприятие светского общества, и то, что он его избегает любыми способами, вполне понятно. Для того чтобы держаться от общества подальше, он воспользовался своей репутацией человека эксцентричного. Мне кажется, что он получает удовольствие от того, что кто-то считает его чуть тронутым. А так он прост, добр и приветлив, если компания, в которой он находится, ему приятна.

– А герцогиня?

Тут Джозеф призадумался, прежде чем ответить. Стоит ли говорить Констанс о том, что ее будущая свекровь занята лишь тем, как подняться еще выше по светской лестнице? Она этим жила, поэтому Джозеф Смит был удивлен, когда она позволила сыну обручиться с нищей гувернанткой, пока не узнала, что Филип стал посмешищем всего света из-за того, что ему отказали все подходящие невесты Англии и парочка подобных в Индии.

– Мистер Смит, ваше молчание слишком красноречиво.

– Нет, что вы! – Он подумал, что излишне торопится отрицать это. – Нет. Герцогиня по своему происхождению не была подготовлена занять такое высокое положение в свете. Кажется, когда она встретилась с герцогом, он не собирался унаследовать титул. Лишь спустя много лет, когда его отец и два старших брата погибли, титул перешел к нему, третьему сыну, не готовому его принять.

– Тем более кажется странным то, что герцогиня согласна на наш брак, – продолжала удивляться Констанс. – Ведь теперь она не сомневается, что ее сын унаследует титул герцога. Если она сама не аристократка… ее поведение кажется вдвойне странным.

– Почему вы так считаете?

– Потому что те, кто не принадлежал в прошлом к привилегированным классам, пуще всего боятся нарушать правила высшего света.

– Вы более чем проницательны, мисс Ллойд.

И хотя Джозеф улыбался, когда сказал это, Констанс почувствовала в его голосе глубокую печаль. Жизнь неласково обошлась с ним, и независимо от того, осознавал он это или нет, в нем угадывалась скрытая боль. Констанс были близки его чувства, и она понимала это. Она знала не все детали его жизни, имена или события, сделавшие его таким, каков он есть. Она знала его лично, скорее интуитивно, и чувствовала, что это останется с ней надолго, возможно, навсегда.

Они были чужими. Никто из них не был вхож в мир другого. Она родилась в достатке, но стала не более чем хорошей прислугой. Он начал жизнь в бедности, но сам достиг богатства и успеха. Они будут спокойно существовать в разных пространствах, всегда помня, кем они когда-то были.

Неожиданно ей стало трудно дышать. Корсет невыносимо жал. Возможно, намокнув под дождем, он сел. Видимо, так и было.

– Мисс Ллойд.

Как все нелепо и глупо. Она чувствовала себя ребенком, который делал что-то недозволенное, прекрасно зная, что это делать нельзя. Каждый вдох причинял боль, она боялась, что вот-вот разрыдается, если не сделает усилий и не возьмет себя в руки. Неприлично плакать перед незнакомым мужчиной.

– Мисс Ллойд? Констанс, вам нездоровится?

Она покачала головой.

– Нет, я просто… – начала она и тут же умолкла.

Прежде чем Констанс снова попыталась что-то сказать, он обнял ее и прижал к себе. Стало тепло и уютно. Он так хорошо все понимал. Она, конечно, могла бы насторожиться и вежливо напомнить ему, что его действия недопустимы. Но как давно никто не успокаивал ее! Она даже не могла припомнить, когда это было. Разве что в детстве, когда она была совсем маленькой.

Вместо того чтобы напомнить Джозефу о том, кто он и кто она, Констанс просто уткнулась лицом в его плечо. Оно показалось ей таким надежным, и это почему-то не удивило ее.

– Ш-ш, – тихо успокаивал ее Джозеф, гладя по волосам. – У вас был трудный день, леди. Отдохните. Вот так.

Она удобнее положила голову ему на плечо, а он осторожно поглаживал ее щеку, мокрую уже от слез.

Она чувствовала покой и защищенность. Глаза ее закрывались.

Он что-то ей говорил, но она не понимала смысла слов, а лишь слышала певучие успокаивающие нотки. Она поняла, что он говорил не по-английски, и подумала, что это, должно быть, его родной валлийский и он читал ей стихи, которые запомнил в далеком детстве. Ничего, что она не понимает чужестранных слов. Зато она чувствует их сердцем.

Он прижал ее еще крепче, и ее сжатая в кулак ладонь, лежавшая у него на груди, медленно раскрылась. Они оба не заметили, как сон сморил их.

Еще не совсем проснувшись, Констанс пошевелилась, вытянула руки и наконец открыла глаза. Было темно. Неужели она ослепла? Еще никогда ей не приходилось бывать в такой непроницаемой и плотной темноте. Она еще шире открыла глаза, но кругом было по-прежнему темным-темно.

– Констанс, – Джозеф крепко сжал ее руку.

Она застыла. Неужели бандиты вернулись, догнали их? И вожак с красной косынкой на шее?

– Констанс. – Голос стал громче. – Это я – Джозеф. – Он облегченно вздохнул. – Это я, Джозеф. Мистер Смит. Мы находимся в разрушенной гостинице у дороги. Пожалуйста, не двигайтесь. Ночь безлунная, хоть глаз выколи. Вы можете пораниться, если будете неосторожны и начнете двигаться в кромешной тьме…

Все вставало на свои места. Констанс приходила в себя и почувствовала, как покраснела от стыда за свою внезапную растерянность и страх.

– О! – Голос ее был тих и еле слышен. – Мистер Смит.

– Да, мисс Ллойд, – ответил он почти покорно. – Вам не кажется, что, поскольку мы здесь совсем одни, вы могли бы называть, меня просто Джозефом.

– Где вы?

– Я здесь… ох! Это мой глаз.

– Простите, я плохо ориентируюсь в этой ужасной темноте.

– Возможно, вы… это моя рука, мисс Ллойд. Вы наступили на мою руку. – Голос у него был несколько натянутый.

– Простите.

– Я же просил вас оставаться на месте и набраться терпения.

– Здесь есть фонарь?

– Мне он не попадался на глаза. Здесь может быть сотня фонарей, но нам это не поможет. Все в этой гостинице, включая нас с вами, промокло насквозь и превратилось в сплошную слякоть. Здесь ничто не загорится.

– Понимаю. – Она снова уселась рядом с ним, благодарная за исходящее от него тепло. – Вы запомнили, как называется эта гостиница?

– Кажется, на доске было написано: «Гостиница «Водосточная труба».

– Нет, вы ошибаетесь. Это «Стоячая яма». Я много наслышана о ее удобствах.

Он рассмеялся:

– Здесь вино льется рекой.

Джозеф догадался, что она зябко потирает плечи.

– Продрогли?

– Немного, мистер Смит.

– Джозеф.

– Хорошо, Джозеф.

Его имя вызывало в ней совсем иное чувство, чем фамилия. Имя было мягким, дружелюбным. Имя доброго и отзывчивого человека, которому можно доверять.

– Чертовски холодно, – проворчал он про себя.

Констанс почувствовала его плечо, когда он придвинулся к ней поближе, а затем тихонько рассмеялся:

– Хорошенький герой вам попался, весь трясется от холода.

– Только не падайте в обморок. Других претензий у меня к вам нет, – ответила Констанс.

Он снова обнял ее. На этот раз ей и в голову не пришло размышлять, как ей следует себя вести. Она только поудобней устроилась в его объятиях, словно проделывала это не в первый раз.

– Все, на что я еще способен, – это не дать вам замерзнуть. Надеюсь, я справляюсь с этим, – пробормотал он куда-то в ее волосы.

Она промолчала. В глубине сознания мимолетно промелькнула дерзкая мысль: что, если бы засыпать так каждую ночь? Она сама себе улыбнулась.

Джозеф погладил ее по руке от плеча до локтя. Она почувствовала, как тепло от его легкого прикосновения согревало ее всю.

– Так лучше? – спросил он неуверенным голосом.

Она хотела было сказать, что уже согрелась и ему не следует беспокоиться о ней, но вместо этого лишь тихонько протянула:

– М-м…

Джозеф чуть хмыкнул, и она поняла, что это был удовлетворенный смех, шедший из самой глубины его души. Констанс еще ближе придвинулась к нему, и рука ее невольно потянулась к его крепкому плечу. Смех замер.

У обоих, казалось, на мгновение перехватило дыхание, и каждый словно ждал, что же будет дальше.

– Вам надо уснуть и хорошенько выспаться, – промолвил Джозеф.

Констанс кивнула, понимая, что это самое разумное, что они могут сейчас сделать.