Текст книги "Белгравия"

– Итак, – начал Стивен, сделав большой глоток кларета, – я хотел узнать, дорогой брат: могу ли я после ланча перекинуться с тобой парой слов наедине?

– Парой слов наедине? – переспросил Перегрин, откинувшись на стуле. – Мы все знаем, что это означает. Ты хочешь попросить денег.

Стивен кашлянул. Его бледное, покрытое потом лицо ярко блестело в солнечном свете, лившемся через окна. Он поправил воротник, словно тот сдавливал ему горло. И неуверенно произнес:

– Не будем докучать дамам скучными разговорами.

Как отвратительно находиться в положении просителя! А ведь сам Стивен ничуть не хуже Перегрина, просто ему фатально не повезло. Как еще можно назвать то, что он родился всего лишь на пару лет позже, чем красивый и в свое время пользовавшийся популярностью Перегрин? Почему Стивену навязывают эту унизительную роль?

– Ну, мне-то докучать ты готов. – Хозяин дома налил себе портвейна и отправил графин по кругу.

– Не могли бы мы…

– Полно. Выкладывай.

– Отец хочет попросить заем под залог моего будущего наследства, – сказал Джон, уверенно посмотрев дяде в глаза.

– Твоего наследства или же своего собственного? – фыркнул Перегрин.

Джон, как и все присутствующие, явно не считал, что отец переживет дядю.

– Нашего наследства, – дипломатично ответил он.

Перегрин не мог не признать, что молодой человек красив, опрятен и хорошо одет. Просто он не любил племянника, и его огорчало, что со временем тот станет его наследником. И он уточнил:

– Стало быть, Стивен хочет получить еще один заем под залог своего наследства?

– Хорошо. Пусть будет так. – Джон не отвел глаза. Смутить его пристальным взглядом было не так-то просто.

Перегрин глотнул портвейна:

– Мне кажется, мой маленький братишка уже немало откусил от своих будущих богатств.

Стивен терпеть не мог, когда его называли маленьким. Ему исполнилось шестьдесят шесть лет. У него было двое взрослых детей, и скоро должен был родиться пятый внук. Он весь так и кипел от гнева.

– Ты же не станешь спорить, что семейная честь требует от нас соблюдать внешнюю благопристойность. Это наш долг.

– Еще как стану, – ответил Перегрин. – Жить надо пристойно, с этим я согласен. То есть так, как подобает сельскому викарию. И, кроме того, от служителя Церкви общество не только не ждет внешнего шика, но и не одобряет его проявлений. Спроси себя, на что тратятся деньги.

– Ни на что такое, что ты сочтешь предосудительным. – Стивен ступил на тонкий лед. Узнай Перегрин, для чего предназначались деньги, он бы счел цель крайне предосудительной. – Ты ведь раньше высвобождал для меня средства.

– Да. И боюсь, делал это слишком часто. – Перегрин покачал головой. Так вот зачем на самом деле брат напросился на ланч. Хотя чему тут удивляться, можно подумать, он сам этого не знал.

Дабы разрешить неловкую ситуацию, Каролина решила взять разговор в свои руки.

– Расскажите мне еще о Марии Грей. Я думала, девочка только-только начала выезжать? – с некоторым удивлением спросила она.

Грейс отрезала себе кусочек бараньей отбивной.

– Нет-нет! Это было еще в позапрошлом году. Сейчас она уже вовсю появляется в свете. Ей двадцать один год.

– Двадцать один… – ностальгически вздохнула Каролина. – Как летит время! Я удивлена, что леди Темплмор ничего мне не сказала.

Они с матерью Марии уже много лет поддерживали дружеские отношения.

– Может быть, ждала, пока все определится наверняка, – улыбнулась Грейс.

– Теперь ведь определилось? Они заключают помолвку.

Вольно или невольно тон леди Брокенхёрст дал понять присутствующим, что она считает невероятной саму мысль о браке двух столь не подходящих друг другу людей.

Грейс улыбнулась более натянуто и опустила на стол нож и вилку.

– Надо прояснить еще пару формальностей, после чего мы обо всем объявим, как полагается.

Каролина задумалась о милой умной девушке, которую она знала: неужели той суждено стать женой ее спесивого, бесцеремонного племянника? А потом ее мысли привычно обратились к драгоценному сыну, вот уже много лет спавшему в земле.

– Так что, как видите, мы, то есть Джон, нуждаемся в обеспечении, – сказал Стивен, бросив на жену признательный взгляд.

Она была права, решив разыграть эту карту. Теперь братец явно не откажет им в деньгах. Можно представить, как пострадает репутация семьи, если Перегрин будет держать собственного наследника в нужде. Он побоится пересудов.

Наконец, после того как разделались со смородиновым пудингом и лимонным мороженым, выпили в гостиной кофе и прогулялись по парку, Стивен, Джон и Грейс ушли. Они добыли себе достаточно денег, чтобы заплатить портным, а также раздать остальные долги, о которых Стивен не упомянул. Перегрин удалился к себе в библиотеку.

Он с тяжелым сердцем сел у огня в большое кожаное кресло, рассчитывая почитать Плиния Старшего. Он предпочитал его Плинию Младшему, ибо любил оперировать фактами истории и науки, но сегодня слова не взлетали со страницы, а плыли у него перед глазами. Он трижды прочел один и тот же абзац, когда дверь открыла Каролина.

– Ты все время молчал за ланчем. Что случилось? – спросила она.

Перегрин закрыл фолиант и некоторое время сидел молча. Он обвел взглядом портреты над книжными шкафами из красного дерева: суровые мужчины в париках, женщины в шнурованных атласных платьях – его предки, его семья, чья кровь текла в его жилах, а у него самого наследника, увы, не будет. Потом снова посмотрел на жену:

– Вот скажи, почему мой брат, человек, который за всю свою жизнь ни разу не сказал и не сделал ничего путного, дожил до того времени, когда его дети женятся, а внуки обступают кресло дедушки?

– Перегрин!..

Каролина села рядом с мужем и положила тонкую руку ему на колено.

– Прости, – сказал граф, покраснев, и покачал головой. – Веду себя как глупый старик. Но иногда меня выводит из себя подобная несправедливость.

– А меня, думаешь, не выводит?

– Каролина, – вздохнул он, – ты когда-нибудь представляешь себе, каким бы Эдмунд стал сейчас? Наверняка он был бы потолще, чем мы его запомнили. Он бы, конечно, женился, и у него бы родились дети: умные сыновья и красивые дочери.

– А может, наоборот: умные дочери и красивые сыновья?

– Не все ли равно. Главное, что Эдмунда больше нет. Наш сын покинул нас, и, ей-богу, я не понимаю, почему это должно было случиться именно с нами.

Будучи типичным англичанином, Перегрин Брокенхёрст выражал свои эмоции в той неловкой манере, которая порой бывает пронзительнее красноречия. Он стиснул ладонь жены. Его светлые голубые глаза наполнились влагой.

– Прости меня, дорогая, я очень глупо себя веду. – Он посмотрел на Каролину почти с нежностью. – Наверное, просто не могу не задавать себе вопрос: ну почему все так сложилось? – Он встряхнул головой и горько рассмеялся. – Не слушай меня. Надо перестать пить портвейн. От него я вечно чувствую себя несчастным.

Каролина погладила руку, сжимающую ее ладонь. Как легко было бы рассказать мужу правду, сообщить, что у него есть внук, унаследовавший если не его положение, то хотя бы его кровь. Но она не знала всех подробностей. Правду ли говорила Анна Тренчард? Сперва надо было все как следует выяснить. И еще, Каролина ведь пообещала этой женщине хранить молчание. А леди Брокенхёрст, надо отдать ей должное, была человеком слова.

Никакие валериановые капли не помогали Анне унять жуткую головную боль. Ей казалось, что голову режут надвое стальным ножом. Причину она знала, и хотя не была склонна, к истерикам, однако чувствовала, что после разговора с леди Брокенхёрст обратный путь до Итон-сквер был одним из самых трудных в ее жизни.

Когда Анна вернулась в дом номер сто десять, она так дрожала, что, постучавшись в собственную дверь, не смогла ничего вразумительно объяснить. Билли, открывший ей, был крайне озадачен. Что, интересно, делала госпожа одна на улице, если теперь вся трясется, как желе? Где кучер Кверк? Все это было очень странно и в ожидании ужина дало немало поводов для обсуждения в людской. Но никто, разумеется, не пребывал в таком смятении, как сама Анна, когда она медленно поднималась по лестнице в свои комнаты.

– Миссис Тренчард как будто оцепенела, – сказала ее камеристка Эллис, усаживаясь вечером за стол. – Только собаку свою обнимала да раскачивалась в кресле.

Эллис была не слишком довольна своей судьбой. После бурных дней Ватерлоо, когда улицы Брюсселя кишели симпатичными солдатами, которые только и ждали, как бы переброситься словечком с хорошенькой служанкой, жизнь в Лондоне показалась ей чересчур размеренной. В письмах к своей подруге Джейн Крофт, которая некогда служила камеристкой у мисс Софии, а теперь удачно устроилась экономкой где-то в провинции, Эллис постоянно грозилась уехать и найти себе какую-нибудь новую работу. Но, по правде говоря, она и сама понимала, что уволиться было бы глупо. Ей страсть как хотелось получить место в более благородном доме, и ее беспокоило, что она работает в семье, не имеющей титула, но Тренчарды платили своим слугам более щедро, чем, по слухам, многие аристократы, а еда, которую им подавали в комнате для прислуги, была выше всяких похвал. Миссис Бэббидж выделили на расходы вполне приличную сумму, и она почти каждый день готовила мясо.

– Вроде бы непохоже, что заболела, – кивнул Билли. Вдохнув запах тушеной говядины с картошкой, исходивший из большой медной кастрюли в центре стола, он оживленно потер руки. – Ну скажите сами, слыханное ли дело, чтобы госпожа вот так разгуливала одна по улицам? Она уходила по каким-то своим делам и явно хотела, чтобы хозяин об этом не прознал, точно вам говорю.

– Думаешь, у нее дружок завелся? – хихикнула одна из служанок.

– Мёрси, а ну марш к себе в комнату!

В дверях, уперев руки в боки, стояла миссис Фрэнт в черной блузе с высоким воротником и в черной юбке, а на груди у нее была приколота светло-зеленая камея. Она проработала у Тренчардов всего три года, но многолетний опыт службы говорил экономке, что за такое место стоит держаться, так что глупостей в комнате для прислуги она не терпела.

– Простите, миссис Фрэнт, я только…

– Вы немедленно отправитесь наверх без ужина, а если я услышу еще хоть одно слово, то вы завтра же окажетесь на улице без рекомендаций.

Девушка шмыгнула носом, но защищаться больше не пыталась. Когда она убежала, миссис Фрэнт заняла ее место.

– Вы можете беседовать о чем угодно, но обсуждать наших хозяев я не позволю.

– И тем не менее, миссис Фрэнт, – сказала Эллис, которая всячески старалась показать, что не подчиняется экономке, – согласитесь, что головная боль, от которой нужна валерьянка, – это очень непохоже на хозяйку. Такого недомогания у нее не случалось с тех пор, как они с мисс Софией ездили навещать больного кузена в Дербишир.

И две женщины обменялись многозначительными взглядами.

Поскольку Анна ничего не объяснила, Джеймсу Тренчарду оставалось лишь гадать, почему жена так рано отправилась в постель и попросила подать ей ужин наверх. Он решил, что ее состояние связано с Чарльзом Поупом и с тем, что он запретил супруге рассказывать Каролине Брокенхёрст о существовании молодого человека. И хотя Тренчард не переменил своего мнения, но все же хотел при первой возможности восстановить добрые отношения с женой. Поэтому когда Джеймс нашел среди писем, доставленных с последней почтой, адресованное Анне приглашение на прием в Королевские ботанические сады Кью, то решил немедленно отнести его наверх, надеясь, что таким образом поднимет жене настроение. Она обожала садоводство и, насколько Джеймс знал, активно помогала садам Кью.

– Могу составить тебе компанию! – бодро предложил муж, глядя, как Анна вертит приглашение в руках. Она сидела, откинувшись на подушки, и вид у нее был усталый, но заинтересованный. Джеймс это заметил.

– Неужели поедешь так далеко? – спросила в ответ Анна. – Да ты сад в Гленвилле и то стороной обходишь. – Тем не менее она улыбалась.

– Может быть, Сьюзен захочет пойти? – предположил Джеймс.

– Сьюзен не любит цветы и красоту видит только в том, что сверкает в витрине ювелирной компании мистера Аспрея. На той неделе она заставила меня свозить ее посмотреть новый магазин. Я едва сумела усадить ее обратно в экипаж.

– Могу себе представить, – кивнул Джеймс, улыбаясь. – Кстати, я кое-что вспомнил. После нашего недавнего разговора за обедом я подумал, не стоит ли мне все-таки подучить Оливера делу? Сейчас он занимается всякой ерундой, и, может быть, его нужно слегка направить. Завтра у меня встреча с Уильямом Кьюбиттом, будем обсуждать проект застройки Собачьего острова, и, если Оливер тоже захочет поучаствовать, как он говорил, я могу попробовать его туда пристроить.

– Думаешь, это он всерьез? – усомнилась Анна. – Вообще-то, такое занятие не в его вкусе.

– Ему неплохо бы стать менее разборчивым.

Джеймс не собирался язвить, но пренебрежение, с которым сын относился к мысли о коммерции и вообще о любом напряженном труде, раздражало его.

– Мне кажется, вреда не будет, – сказала Анна. – Почему бы и не спросить компаньона?

Это была не совсем та реакция, на которую рассчитывал Джеймс. Неудобно было просить Уильяма Кьюбитта поручить его сыну более ответственную работу в деле, к которому Оливер до сих пор проявлял мало склонности и интереса. Хотя сотрудничество Тренчарда с братьями Кьюбитт и оказалось весьма плодотворным, подобная просьба представлялась ему чересчур дерзкой.

Анна понимала причины его беспокойства, да и сама считала так же, но затевать сражение сейчас не было сил. Миссис Тренчард всегда гордилась своей способностью здраво оценить ситуацию; она отличалась проницательностью и не раскрывала понапрасну собственные карты. Анна была не из тех глупых женщин, что готовы разоткровенничаться после бокала шампанского. Так о чем же, спрашивается, она думала, когда рассказала леди Брокенхёрст правду? Неужели оробела перед графиней? Или просто слишком долго несла свою ношу в одиночку? Так или иначе, страшную, великую тайну, способную причинить им неизмеримый вред, она выдала совершенно чужому человеку, о котором почти ничего не знала, и тем самым вручила леди Брокенхёрст оружие, которым та могла уничтожить всю ее семью. Знать бы только, воспользуется ли Каролина этим оружием? Анна позвонила Эллис и велела вывести Агнессу на вечернюю прогулку.

На следующий день Джеймс рано покинул дом. Обычно перед уходом он заглядывал к жене, но сегодня она так плохо спала, что среди ночи даже вставала подышать воздухом, так что вряд ли должна была проснуться раньше полудня. Да он и не слишком волновался за Анну. Что бы ни произошло, она справится. Намного больше его тревожила предстоящая встреча с Уильямом Кьюбиттом. Надо было добраться до конторы и успеть переделать все утренние дела – они встречались в двенадцать.

Для разговора Кьюбитт выбрал «Атенеум», и Джеймс собирался прийти пораньше, чтобы осмотреться. Недавно этот клуб, нуждаясь в средствах, несколько упростил правила приема новых членов, и Джеймс подал прошение о вступлении в «Атенеум». Он не был членом ни одного джентльменского клуба, и это его уязвляло.

Подъехав к дому номер сто семь по Пэлл-Мэлл, Джон поразился внушительным колоннам портика и даже перешел на другую сторону улицы, чтобы разглядеть копию парфенонского фриза на фасаде. Трудно было поверить, что Децимусу Бёртону было всего двадцать четыре года, когда он спроектировал это здание.

Входя внутрь и отдавая слуге перчатки и трость, Джеймс с тревогой размышлял, кого можно расспросить о своем прошении. Уже прошло немало времени, а он так и не получил никакого ответа. Может быть, ему отказали? Но ведь тогда ему должны были об этом сообщить? Как изматывает неведение! Он завистливо оглядел просторный холл с величественной лестницей: та после первой площадки разделялась надвое и взлетала вверх двумя маршами, охватывающими обширное пространство.

– Джеймс! – воскликнул Уильям, вскакивая с кресла, чтобы приветствовать товарища. – Рад вас видеть!

У Уильяма Кьюбитта, худощавого, с густой седой шевелюрой, были доброе умное лицо и большие проницательные глаза, которые он имел привычку слегка прикрывать, когда внимательно слушал кого-то.

– Вы видели по дороге сюда новый «Реформ-клуб»? Красивый, правда? Толковый парень этот Чарльз Бэрри. Правда, не скажу того же о политике самого заведения, – прибавил он, подняв бровь. – В клубе полно либералов, от которых в любой момент можно ждать неприятностей. Но все равно прекрасная работа.

Построив рынок Ковент-Гарден, зал Гильдии рыботорговцев, портик у железнодорожного вокзала Юстон и много еще чего, Кьюбитт неизменно отмечал детали, которые мало кто видел.

– Вы обратили внимание на решение фасада? Строгая симметрия и простота в сумме дают монументальность. Просто великолепно! – с энтузиазмом продолжал он. – И каковы масштабы! Бедный маленький «Трэвеллерс-клуб» на его фоне совершенно уходит в тень. Ладно, хотите чего-нибудь выпить? Поднимемся в библиотеку?

Библиотека клуба представляла собой огромный зал, занимающий почти весь второй этаж. Увидев расставленные вдоль стен шкафы, которые вмещали великолепное книжное собрание клуба, Джеймс вновь испытал нестерпимое желание попасть в число избранных. По какому праву они не пускают его к себе? Огромным усилием Тренчард заставил себя сосредоточиться на том, что ему говорят, и постепенно сумел успокоиться. Взяв по бокалу мадеры, они обсудили все идеи и новшества, которые Уильям придумал для Кьюбитт-тауна – «Города Кьюбиттов».

– Название я поменяю, – сказал он, откинувшись в кресле. – Но сейчас пусть называется так.

– То есть план состоит в том, чтобы расширить доки, создать предприятия и построить рядом дома для тех, кто на них работает?

– Именно так. Гончарное производство, производство кирпичей и цемента. Прямо скажем, грязная работа, но делать ее надо, и я хочу быть тем человеком, который за нее возьмется, – заявил Кьюбитт. – Однако нам еще понадобятся дома для счетоводов и клерков. Надеюсь, также получится убедить поселиться в тех местах и кого-нибудь из управляющих, а мы, в свою очередь, постараемся выделить им достаточно безопасные для здоровья территории. Если коротко, нам нужно вдохнуть в этот район новую жизнь и застроить его по-новому как единое целое.

– Много работы предстоит, – заметил Джеймс.

– Безусловно. Сперва надо осушить землю, но после застройки Белгравии мы неплохо знаем, как это делается. Очень надеюсь, что результатами этой работы мы сможем по праву гордиться.

– Как вы думаете, а для Оливера местечка не найдется? Он давно мечтает принять участие в таком деле. – Джеймс постарался, чтобы фраза прозвучала небрежно.

– Что еще за Оливер?

– Это мой сын. – Джеймс почувствовал, как его голос дрогнул.

– А-а, вот какой Оливер! – (На мгновение воздух словно бы застыл.) – Возможно, он со временем найдет свое место в этом предприятии, но я всегда считал, что ваш сын не слишком интересуется архитектурой, – сказал Уильям. – И застройкой тоже. Видите ли, я не против того, чтобы Оливер с нами работал, но может оказаться, что он не захочет взваливать на себя ответственность, сопряженную с таким грандиозным замыслом.

– Нет-нет, Оливер просто жаждет присоединиться, мечтает поучаствовать в его осуществлении, – настойчиво повторил Джеймс, пытаясь преодолеть неловкость и вспоминая замечания Анны. – Это ему невероятно интересно. Просто иногда мой сын… плохо умеет выразить свои чувства.

– Понимаю. – Судя по виду Уильяма Кьюбитта, разубедить его Тренчарду не удалось.

С Уильямом и его старшим братом Томасом Джеймс был знаком уже около двадцати лет, и за это время деловые партнеры сблизились, постепенно став друзьями. Заработав вместе немало денег, они имели все основания гордиться, но Джеймс впервые попросил одного из братьев об одолжении, и это далось ему нелегко. Он потер висок. Нехорошо. Первый раз он о чем-то их просит, и это просьба взять на работу Оливера. Молодой человек явно произвел на Кьюбиттов нелучшее впечатление, и Джеймс искушал судьбу.

Уильям по привычке прикрыл глаза. Честно сказать, он слегка опешил, ибо не ожидал такого поворота. Оливера Уильям знал с тех пор, когда тот был еще мальчишкой, и за все время работы в компании этот человек никогда не задал ему ни единого вопроса о застройке Блумсбери или Белгравии, да и вообще не проявил интереса ни к одному из предыдущих проектов. Тренчард-младший лишь выполнял свою кабинетную работу. Более или менее прилично. Но без явного энтузиазма или хотя бы любопытства. Однако при этом Уильям высоко ценил Джеймса Тренчарда. Это был умный, дотошный, трудолюбивый и абсолютно надежный человек. Временами, правда, бывал чванлив, а из-за неуемных светских амбиций – слегка смешон, но ведь у каждого свои слабости.

– Хорошо. Обещаю поискать возможность привлечь Оливера к работе, – сказал Кьюбитт. – Мне кажется, очень важно, чтобы семьи работали вместе. Мы с братом уже много лет трудимся сообща, так почему бы и вам с сыном не последовать нашему примеру? Вытащим мальчика из кабинета и отправим руководить строительством. Толковые управляющие нам всегда нужны. Скажите Оливеру, чтобы пришел ко мне в понедельник, и направим его на застройку Собачьего острова. Обещаю.

Он протянул руку, и Джеймс, улыбаясь, пожал ее. Хотя, откровенно говоря, он и сам сильно сомневался, что из этого получится что-нибудь путное.

Анна почувствовала себя лучше, и теперь разве что внезапная эпидемия тифа помешала бы ей посетить прием в Королевских ботанических садах Кью. Сады открылись для публики всего год назад, в 1840-м, во многом это произошло стараниями герцога Девонширского, который как президент Королевского садоводческого общества был душой и сердцем этого начинания. Его старания подогревались возрастающим по всей стране интересом к садоводству. В 1840-е годы выращивание растений вошло в моду среди англичан всех сословий. Анна Тренчард постоянно делала пожертвования в фонд, чем наверняка и объяснялось то, что ее включили в список приглашенных. Вообще-то, когда она оказывалась на людях по велению Джеймса, то обычно держалась замкнуто, а сейчас ее к тому же тревожила леди Брокенхёрст, но тем не менее предстоящий прием вызывал у нее искреннее воодушевление.

Садоводство для Анны не было простым времяпрепровождением – оно стало ее страстью. После смерти Софии Анна начала интересоваться всем, что связано с растениями, и вскоре обнаружила целительный эффект садоводства. Выращивание цветов и наблюдение за ними дарили ее душе умиротворение. Джеймс невольно подтолкнул жену к новому хобби, обнаружив однажды в Блумсбери очень редкую и дорогую книгу Томаса Фэйрчайлда «Городской садовод», изданную в 1722 году, и с того момента неизменно пополнял ее садоводческую библиотеку.

Но не что иное, как приобретение в 1825 году Гленвилла, по-настоящему разожгло ее страсть. Было в этом обветшавшем елизаветинском особняке нечто такое, что заставило Анну в него влюбиться, и самые счастливые моменты жизни она проживала, беседуя с Хупером, старшим садовником. Вместе они обновили сад, разбили славный огород, который сейчас снабжал овощами дом и все поместье, и существенно переделали заросшие террасы, не только используя при этом принятую в прошлом веке свободную планировку, но и возрождая оригинальные формы регулярных садов того периода, когда был спроектирован сам дом. Анна даже велела построить оранжерею, в которой ей удалось вырастить айву и персики. Персиков уродилось немного, но они были ароматными и идеальной формы, и в прошлом году она велела Хуперу отправить их на выставку Королевского садоводческого общества в Чизуике.

За эти годы она завела многочисленные знакомства в садоводческом братстве, и среди ее новых знакомых был Джозеф Пакстон[15]15
   Пакстон Джозеф (1803–1865) – знаменитый английский архитектор, садовод и ботаник; по его проекту были построены Хрустальный дворец (ныне не сохранился) и Великая оранжерея, на тот момент самое большое в мире стеклянное здание.


[Закрыть]. Поначалу это был талантливый новичок с необыкновенными, чуть ли не революционными идеями. Анна пришла в восторг, когда Пакстон сообщил ей, что приглашен на работу в сады герцога Девонширского, на его виллу Чизуик-Хаус на окраине Лондона. И еще больше обрадовалась, когда впоследствии Пакстон переехал в Чатсуорт, большой дворец герцога в Дербишире, где отвечал за строительство оранжереи в триста футов длиной. Герцога лично Анна, конечно, не знала, но, занимая пост президента Королевского садоводческого общества, он наверняка питал ту же страсть к садам, что и она сама.

И в тот день Анна прежде всего надеялась встретить в ботанических садах Кью Пакстона. Она заготовила немало вопросов об айвовых деревьях, ибо Пакстон знал о выращивании растений в застекленных помещениях все, что только можно было знать. Когда миссис Тренчард приехала, в садах было многолюдно. Сотни дам, одетых в изящные одежды пастельных тонов, прогуливались по лужайкам, закрывшись шляпками и зонтиками, восхищались новыми клумбами, а также дорожками (их проложили, поскольку из Лондона приезжали целые толпы энтузиастов), пока не зашло солнце. Анна шла к оранжерее, когда наткнулась на человека, которого искала.

– Мистер Пакстон! Я так и думала, что увижу вас здесь, – сказала она и протянула ему руку.

– Миссис Тренчард, – кивнул он, широко улыбаясь. – Как поживаете? И как поживают ваши призовые персики?

– Вот это память! – воскликнула Анна.

Вскоре они уже обсуждали премудрости выращивания айвы, и то, как трудно заставить эти деревья плодоносить в таком суровом климате, и на что именно будут смотреть судьи, если она отправит свои плоды на выставку Королевского общества. Оба так увлеклись беседой, что даже не заметили, как к ним подошли две импозантные фигуры.

– Вот вы где, Пакстон! – сказал герцог Девонширский. – А я везде вас ищу. – Этот высокий, элегантный мужчина с темными волосами, длинным носом и большими миндалевидными глазами так и источал добродушие. – Слышали новость?

– Какую новость, ваша светлость? – спросил Пакстон.

– Из оранжереи убрали все цитрусовые.

Новость и впрямь была потрясающая.

– Представляете себе? Видимо, там слишком темно. Теплицы построены не под тем углом. Какая жалость, что их проектировали не вы!

Герцог Девонширский улыбнулся, любезно повернувшись к Анне и показывая, что ожидает, когда ему представят даму. Только сейчас Анна заметила его спутницу, которая глядела на нее из-под шляпки.

– Ваша светлость, – сказал Пакстон, отступая назад, – позвольте представить вам миссис Тренчард, страстного садовода и уважаемого члена Королевского общества.

– Мое почтение, миссис Тренчард, – учтиво кивнув, ответил герцог. – Я слышал ваше имя. И не в последнюю очередь от Пакстона. – Он повернулся к стоявшей рядом с ним женщине. – А теперь позвольте…

– Мы с миссис Тренчард уже встречались, – произнесла леди Брокенхёрст, не меняя выражения лица.

– Превосходно! – воскликнул герцог, чуть нахмурившись и переводя взгляд с одной дамы на другую. Он не вполне понимал, где его приятельница леди Брокенхёрст могла встретиться с этой женщиной, но был рад, что они знакомы. – Пойдемте посмотрим, что там сделали с оранжереей?

Он энергично зашагал вперед, показывая дорогу, и Пакстон с дамами двинулись следом. Герцог не мог этого знать, но его гордая спутница была вне себя от возбуждения: сердце графини словно бы сжала в кулак чья-то крепкая рука. Такую возможность упускать никак нельзя!

– Миссис Тренчард, – начала она, – тот человек, о котором мы на днях говорили…

У Анны комок подступил к горлу. Что ей лучше сказать? Впрочем, тайна уже раскрыта. К чему притворяться?

– Чарльз Поуп? – спросила Анна. Голос у нее сел, и едва ли этому можно было удивляться.

– Да, тот самый. Чарльз Поуп, – кивнула леди Брокенхёрст.

– Что вы хотели о нем узнать?

Анна оглядела гуляющие семьи, мужчин, делающих пометки в блокнотах, женщин, пытающихся призвать к порядку своих детей, и, как уже не раз с ней бывало в подобных случаях, удивилась: надо же, они все живут себе как ни в чем не бывало, даже и не подозревая, что всего в нескольких футах от них происходит нечто чрезвычайно важное.

– Я запамятовала, где он живет, этот мистер Поуп.

Теперь уже Пакстон наблюдал за ними. Что-то в тоне собеседниц подсказало архитектору, что он стал свидетелем некоего откровения: похоже, в этих простых вопросах и ответах была заключена некая тайна. Анна заметила это любопытство, и ей захотелось утолить его.

– Я не уверена, что знаю точный адрес.

– А что его родители?

На мгновение Анне показалось, что она сейчас уйдет, извинившись перед остальными, сошлется на головную боль, может быть, даже упадет в обморок. Но леди Брокенхёрст не собиралась оставлять ее в покое:

– Помнится, его отец был священником. Как его звали?

– Преподобный Бенджамин Поуп.

– Ну вот видите. Ничего страшного не произошло, верно же? – От ледяной улыбки леди Брокенхёрст замерз бы даже снег. – А графство?

– Суррей. Но я, правда, ничего больше не смогу вам рассказать. – Анне отчаянно хотелось оказаться подальше от этой женщины, которая держала в руках их судьбу. – Чарльз Поуп – сын преподобного Бенджамина Поупа из Суррея. Надеюсь, этого вам будет достаточно.

Так оно впоследствии и оказалось.

Каролине Брокенхёрст потребовалось не слишком много времени, чтобы отыскать внука. Как и у всех людей ее круга, у нее было немало друзей и родственников среди духовенства, и они были готовы помочь графине найти этого молодого человека, который, как она достаточно быстро узнала, уже начинал приобретать себе имя в деловых кругах. Леди Брокенхёрст выяснила, что Чарльз отличается целеустремленностью и что у него большие планы. Он купил ткацкую фабрику в Манчестере[16]16
   К тому времени Манчестер стал крупнейшим мировым центром текстильной промышленности.


[Закрыть] и сейчас искал на Индостане, и не только там, постоянного поставщика хлопка-сырца, чтобы расширить производство. Бесспорно, он был весьма энергичным юношей, полным идей и готовым на смелые начинания. Ему лишь требовался небольшой начальный капитал. Вот что Каролине удалось выяснить.

Когда леди Брокенхёрст постучалась в дверь кабинета Чарльза Поупа, она чувствовала себя на удивление спокойно. Перед этим она совершенно буднично поговорила с кучером Хатчинсоном, велев тому ехать в Бишопсгейт и назвав адрес. Потом приказала подождать, сказав, что получаса ей будет достаточно. По представлению Каролины, первая встреча должна была быть краткой. Графиня не продумывала подробностей, не репетировала свою речь. Она словно бы не осмеливалась поверить, что история, рассказанная этой Тренчард, – правда. Действительно, а вдруг это на самом деле не так?

– Графиня Брокенхёрст?! Уже здесь? – Молодой человек вскочил с кресла, когда секретарь открыл дверь и объявил имя гостьи. Она стояла здесь же, в дверях, глядя на Чарльза.

Несколько секунд Каролина была не в состоянии пошевелиться. И лишь пристально смотрела на юношу: темные кудри, голубые глаза, тонкий нос, правильной формы рот. Перед нею было лицо ее сына, это был переродившийся Эдмунд – может быть, более насмешливый, явно более общительный, но все же ее дорогой мальчик.