Текст книги "Тени прошлого"

– Оно и видно. – Люси остановилась и оглядела зал, который начинал наполняться людьми. – Где ты ужинал?

– На Честер-роу. У Харрингтон-Стэнли.

– Хорошо было?

– Еда – как на охотничьем обеде, который доставили в Лондон в ржавом контейнере, но вообще весело. А ты?

– У миссис Витков, – поморщилась Люси. – Знакомились с ее дочерью Терри. В новом французском ресторане на Лоуэр-Слоун-стрит.

– «Гаврош»?

– Да.

– Повезло!

Она посмотрела на меня взглядом, который раньше называли укоризненным.

– Ты знаком с Терри Витков?

– Еще нет.

– Вот и не надо.

– Откуда они? С Балкан?

– Из Цинциннати. Мисс Терри – это нечто… – Люси замолчала и кивнула, натянуто улыбаясь. – Осторожно: вон она.

Я обернулся. И сразу понял, что можно было не беспокоиться: Терри Витков ничуть не возражала быть предметом разговора. Судя по всему, она вполне привыкла находиться в центре внимания. Симпатичная девушка. Была бы даже красивой, если бы не чересчур выступающий нос и подбородок, как на очертаниях человека на диске Луны. В сочетании с пронизывающим взглядом и темно накрашенными глазами получался образ заключенного в бегах, лихорадочно оглядывающего зал в поисках то ли врага, то ли пути к отступлению. Сегодня она предстала куртизанкой эпохи Регентства, а не светской дамой из прошлого, как все присутствующие женщины. По большому счету она единственная в этом зале не могла бы оказаться в списке гостей настоящей герцогини Ричмонд. Терри подошла к нам, и нас представили друг другу.

– Люси рассказывала мне, что можно и что нельзя делать, проживая в Лондоне.

Терри говорила многозначительно и с придыханием, как человек, который хочет, чтобы каждый разговор с ним окружающие запомнили. Она то и дело одаривала всех сверкающими улыбками, демонстрирующими ряд восхитительно-белых, пусть и чуть крупноватых зубов, явно считая, что проявляет шаловливое девичье кокетство, но мне сразу стало понятно, что на самом деле Терри весьма серьезного о себе мнения.

– Кажется, я не все правила успела перечислить, – лаконично ответила Люси.

Но наша собеседница уже пустила ищущий взгляд по другим гостям.

– Который из них виконт Саммерсби? – спросила она.

Люси оглядела зал:

– Вон там. С блондинкой в зеленом, рядом с большим зеркалом.

Терри отыскала его глазами и поникла.

– Почему они всегда выглядят как работники отдела борьбы с сельскохозяйственными вредителями? – вздохнула она. – А кто вот это?

Высокий и статный юноша, проходя мимо, улыбнулся ей.

– Бессмысленно. Денег нет. Перспектив никаких. – Люси четко усвоила приоритеты своей новой знакомой. – Умный, конечно, и метит в Сити. Может, что-нибудь из него и выйдет.

Но Терри покачала головой:

– На это уходит лет двадцать, а когда они туда проберутся, то тут же рады сменить тебя на молоденькую фотомодель. Нет. Я хочу, чтобы деньги у него были сразу, прямо сейчас.

– Но лорд Саммерсби все же не подходит, – понимающе кивнул я.

– Разве что пока не найду кого получше, – улыбнулась Терри.

Самое интересное, она не шутила.

Нестройная очередь медленно двигалась к хозяевам, которые, все четверо, стояли перед специально установленным богатым занавесом. Великий князь выглядел невеселым. Во всяком случае, он был худощав и болезненно бледен, особенно рядом со своей солидной супругой, и не припомню, чтобы я слышал от него хоть одно интересное замечание. Свой изысканный костюм – как я понял, изображавший герцога Ричмонда, – он ощущал с некоторым удивлением, словно его одевали под действием успокоительного. Может, так оно и было. Его сын, наряженный гвардейским офицером, неловко смотрел прямо перед собой. Он словно позировал для первых дагеротипов, когда требовалось не двигать головой четыре-пять минут, пока снимок не будет готов. Ничем не примечательное неровного цвета лицо излучало усталое, ни на кого конкретно не обращенное радушие.

Дочь Дагмар, хотя формально и была королевой вечера, выглядела испуганной и какой-то потухшей. Крошечная, футов пять ростом – правда, всегда говорят, что королева Виктория была ростом четыре фута одиннадцать дюймов и умудрялась управлять целой Европой. Но все же большинству людей такой человек представляется коротышкой, а значит, ему всю жизнь приходится смотреть снизу вверх. Стоя в тени своей матери, она, перефразируя Ноэла Кауарда, казалась завтраком великой герцогини[32]32
  На коронации королевы Елизаветы английский драматург Ноэл Кауард (1899–1973) увидел в карете тучной королевы Тонга невысокого человечка и, когда его спросили, кто это, ответил: «Ее завтрак».


[Закрыть]. Дагмар нельзя было назвать некрасивой, хотя ее миниатюрное болезненное лицо трудно описать или отнести к какому-либо типу. Миловидной Дагмар тоже не была, но крупные глаза приковывали внимание, а мягкие влажные губы оставались всегда полуоткрытыми и подрагивали, словно она вот-вот расплачется, и это трогало окружающих. Но она совершенно не умела себя подать. Так, ее прямые и очень темные волосы могли бы выглядеть эффектно, употреби она фантазию. Но Дагмар носила их распущенными, словно второпях вымыла и оставила сохнуть. Уж в день ее собственного бала можно было бы что-нибудь придумать, но, как обычно, никто не попытался. Платье соответствовало историческому периоду, но казалось скучным, и его лишь слегка оживлял тонкий синий пояс под едва наметившейся грудью. Дагмар выглядела так, словно за пять минут собралась идти играть в теннис, и была такой хрупкой, что крепкий порыв ветра мог бы в одно мгновение выдуть ее из окна и погнать по Парк-лейн.

Чего нельзя было сказать о ее матери. До сих пор не знаю, намеревалась ли великая герцогиня представлять историческую герцогиню Ричмонд. Было бы логично, памятуя о тексте приглашения, но выбранный ею костюм больше подходил императрице – Екатерине Великой, или Марии-Терезии, или какой-то другой единовластной правительнице империи. Метры шифона мягко раздувались во все стороны, целая река, поток пурпурного бархата, расшитого толстой золотой нитью, ниспадал с более чем пышных плеч до самого пола и лежал там мощными холмами, а горностаевая оторочка образовывала нечто вроде пьедестала для огромной, величественно возвышающейся фигуры. Грудь, выступающая, как морская скала, сияла бриллиантами, и сверкающая диадема, похожая на корону, поднималась над слегка увлажнившимся челом. Видимо, выставлены были все драгоценности, что остались от моравской короны либо взяты напрокат на вечер в цирке Барнума. Это было триумфальное шоу одного актера, и ни у кого из присутствующих не оставалось шансов, и меньше всего у несчастной Дагмар, которая, зная свою мать, наверняка ожидала чего-то подобного. Во всяком случае, пока гудящая толпа кружила вокруг матери, дочь не выглядела слишком потерянной, в отличие от великого герцога и кронпринца, кому, казалось, не терпится идти домой.

Объявили нас.

– Добрый вечер, мэм. – Я поклонился, и герцогиня с достоинством приняла изъявления моего почтения. Я прошел дальше, к ее мужу. – Ваше королевское высочество, – еще раз поклонился я.

Он с отсутствующим видом кивнул, возможно уносясь мыслями в некий давний дворцовый прием в темном пыльном Оломоуце. Оставив его предаваться воспоминаниям в одиночестве, я прошел в основную часть зала. Наверное, именно в тот вечер я понял одну мысль, подтверждение которой вижу сегодня повсюду: большинство представителей мира аристократии и даже мира королевских семей – те, кто не вышел из игры насовсем, – делятся на схожие, но на самом деле совершенно несопоставимые группы. Одни, знакомые всем по миллиону памфлетов, отчетливо понимают, что мир их юности и их предков изменился и больше не вернется, но продолжают его оплакивать. Повара и слуги, камеристки и лакеи, которые делали жизнь такой приятной, больше никогда не войдут сквозь завешенную зеленым сукном дверь, отправляясь по своим повседневным делам. Улыбчивые конюхи, в десять утра подводящие лошадей к входным дверям, шоферы, намывающие блестящие автомобили и почтительно выпрямляющиеся, когда заходишь к ним на двор, садовники, поспешно скрывающиеся с глаз долой при первых звуках домашней вечеринки, – вся эта армия, служившая удовольствию представителей высшего света, оставила нас. Аристократия из первой группы обычно знает, пусть и подсознательно, что уважение, которое они ощущают на себе в пределах своего круга, – мелкое и ненастоящее по сравнению с истинным почтением, оказывавшимся их родителям и дедам, когда благородное происхождение имело солидную и понятную цену. Они все это знают, но не знают только, чтó с этим делать, кроме как рыдать и пытаться прожить жизнь хотя бы с тем комфортом, который удастся обеспечить.

В эту категорию можно было смело поместить последнего великого герцога Моравии. Что-то в его равнодушной и безвольной любезности подсказывало, что он осознает правду. «Не вините меня, – словно говорил он. – Я понимаю: это абсурд. Знаю, что у вас нет никаких причин кланяться и расшаркиваться передо мной, что игра окончена, оркестр отыграл, но разве вы не понимаете, что я должен соблюсти форму? Нужно делать вид, будто я принимаю все это всерьез, иначе я подведу остальных». Эта мысль прямо висела над ним в воздухе. Встречается в той же группе и более отвратительная разновидность. «Может, все и закончилось, – сверкает в их безжалостных глазах, – но не для меня!» Они гордо вскидывают голову, запускают когти в своих богатых и предприимчивых товарищей и продают последние материнские драгоценности, чтобы это шоу протянуло хотя бы еще несколько лет.

Но другая категория отличается от них и по большей части скрыта для глаз широкой публики. Эти люди тоже обладают статусом, доставшимся им от старой системы, и довольны им. Они гордятся высоким положением, своей историей и счастливы принадлежать к внутреннему кругу аристократической Британии. Стараются, чтобы на каждом крупном их приеме присутствовал хотя бы один член королевской семьи. Они – по крайней мере, мужчины – одеваются так, чтобы одобрили самые непреклонные консерваторы. Ходят на охоту, ловят рыбу, знают исторические даты и чужую генеалогию. Но постоянно лукавят: на самом деле они ничуть не пасуют перед устройством нового, более жестокого века, прекрасно разбираясь в его устройстве. Знают цену своего поместья и что скоро она снова поднимется. В полной мере понимают тонкости поведения рынков, что и когда покупать, что и когда продавать, как получить нужное градостроительное заключение, распорядиться сельскохозяйственными дотациями Евросоюза, иными словами – как заставить свое поместье и свое положение окупаться.

Они давно решили, что не хотят принадлежать к хиреющему клубу, бесконечно вздыхающему по лучшим дням, которые уже никогда не повторятся. Эти люди хотели вернуть себе влияние и даже власть, и если после шестидесятых это уже не могла быть чисто политическая власть – пусть так, они готовы найти иной путь. Они уже были ненастоящими: несмотря на происхождение, несмотря на дома и драгоценности, на гардеробы и собак, несмотря на то, что вслух они высказывали традиционные убеждения своего класса, они уже думали не так, как большинство их собратьев. Они принадлежали дню сегодняшнему и дню завтрашнему намного больше, чем дню вчерашнему. У них был ум и принципы, твердые, как у управляющего инвестиционного фонда. Но сами эти люди утверждали, что лишь они остались верными своему кругу, больше, чем пораженцы, ибо первейшая задача любого аристократа – оставаться на вершине общества. Бурбон или Бонапарт, король или президент – истинный аристократ понимает, кто сейчас у власти и перед кем следует склонить голову.

Сорок лет назад многое из этого оставалось для нас тайной. Старый мир получил сокрушительный удар в военные и послевоенные времена, и от этого удара ему вряд ли суждено было оправиться. Все в один голос оплакивали свой крах, и лишь много позже мы стали понимать, что не все мы в одной лодке. Некоторые семьи вовсе не катились по наклонной, что бы они в тот момент ни говорили. Во многих случаях это было мое поколение, тогдашние дебютантки и их братья, которые учились в университете или только-только начинали карьеру в Сити. Именно они про себя решили, что не обязательно тонуть вместе с кораблем, и принялись искать способы выбраться обратно на сушу. Они и выжили, и к этой группе еще до того, как она оформилась, тяготела великая герцогиня Моравии, в отличие от своего супруга-фаталиста. Она хотела создать в новом мире плацдарм, с которого можно было отправить свою семью в новое наступление. Этим она мне нравилась.

Начиналась музыка. Музыканты заняли свое место на скромной сцене и заиграли кавер-версии тогдашней десятки хит-парада. Группа была не слишком знаменитой, но по крайней мере их показывали по телевидению, а тогда это восхищало гораздо больше, чем теперь. Пары сходились к дальней части длинного зала, где было место для танцев. Родители, рассевшиеся в своих древних костюмах вдоль стен, в этой части праздника были уже не нужны, и некоторые из них, почувствовав это, поднялись и двинулись к дверям, ведущим к комнатам отдыха и бару. Мы с Люси вышли вперед, и тут я услышал какую-то суету, приглушенные восторженные восклицания и увидел Джоанну Лэнгли, окруженную всегдашней группой поклонников. Она великолепно изображала сестру Наполеона, принцессу Полину Боргезе. Ее костюм, в отличие от моего и от большинства остальных, был новым, видимо специально сделанным по портрету Давида. Правда, принцесса была бы нежеланной гостьей на балу, устроенном злейшими врагами ее брата. К тому же со своей современной целлулоидной красотой Джоанна неубедительно смотрелась в этой костюмной пьесе, однако лицезреть ее было наслаждением.

Группа чуть сдвинулась, и я с удивлением увидел рядом с Джоанной знакомую фигуру Дэмиана Бакстера. Он наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Она засмеялась и приветственно кивнула мне, чем обратила на меня внимание Дэмиана. Я подошел к ним.

– Ты не говорил, что идешь сюда, – сказал я.

– До сегодняшнего дня не был уверен, что приду. А потом вдруг подумал: а какого черта! Вскочил в поезд – и вот он я.

– Ты не говорил, что тебя пригласили.

Дэмиан пригвоздил меня взглядом, уголки его рта дрогнули.

– А меня и не приглашали.

Я уставился на него. Что-то похожее на ужас барона Франкенштейна, когда его монстр впервые двинулся по собственной воле, пронеслось по мне.

– То есть ты вломился без приглашения, – подытожил я.

Вместо ответа, он таинственно улыбнулся.

Люси нас слушала:

– Как ты добыл костюм за такое время?

И что за костюм! В противоположность моему, с неправильными брюками и слегка потертыми рукавами, наряд Дэмиана выглядел так, словно был сшит на заказ модельером. Дэмиан решил быть не офицером, как большинство мужчин в зале, а денди, Красавчиком Браммелом, или Байроном, или кем-то в этом духе. Его торс обнимал хорошо подогнанный фрак, на ногах были надеты лосины и высокие начищенные сапоги, выгодно демонстрирующие его ноги. Ошеломительный платок белого шелка был обернут вокруг шеи и заткнут за парчовый жилет.

– Ему пришлось съездить в Виндзорский театр, и вот что ему там выдали, – кивнула на меня Люси.

– Бедолага! – Дэмиан оглядел меня. – Ну да ничего.

Все мои представления о том, что я выгляжу неплохо, увяли и рассыпались, а Дэмиан продолжал в той же легкой беззаботной манере:

– Я попросил одну мою знакомую в Артс-театре устроить мне костюм на тот случай, если я захочу пойти. Ей удалось вовремя его подготовить, что и помогло мне принять решение.

Еще бы, конечно удалось, подумал я. Какая-то несчастная девушка исколола себе пальцы до костей, стояла ночью над стиральной машиной, утюгом жгла руки. Еще бы! И какова была ее награда? Равнодушие Дэмиана. В этом я не сомневался.

Сегодня попасть на подобное мероприятие без приглашения было бы намного сложнее, чем сорок лет назад. Бесконечная забота о безопасности, свойственная нынешнему поколению, а также чересчур высокое самомнение вынуждают выставлять охрану, готовить списки, отмечать галочкой имена, указывать: «Пожалуйста, возьмите с собой это приглашение» – на любое собрание, чуть более важное, чем распродажа в «Теско». Но тогда все было иначе. Все руководствовались общим предположением, что люди, которых куда-то не пригласили, как правило, не пытаются прийти. Иными словами, то, на что полагался человек, желающий оказаться где-то без приглашения, и что от него требовалось для успеха, – это всего лишь настойчивость и выдержка, ничего больше. У Дэмиана их было предостаточно. Но у меня – нет, и я не хотел, чтобы увидели, как я разговариваю с человеком, которого в любой момент могут вышвырнуть. Сейчас, думая об этом, я презираю себя, но тогда я взял Люси под руку и потянул танцевать.

– Талантливый человек всегда пробьется! – засмеялась Люси.

Но я не готов был видеть в этом ничего веселого. Охваченный юношеским эгоизмом, я опасался лишь, что появление Дэмиана может как-то повредить мне.

Излишне говорить, что он бесконечно наслаждался происходящим. Как ребенок, который шалит, пока его не шлепнут, или игрок, который должен ставить, пока не проиграет, Дэмиан вовсю пользовался своим нежеланным приходом, пока не засекут охранники. Сперва он танцевал с Джоанной, словно чтобы оповестить всех о своем прибытии. Он был самым неотразимым мужчиной в зале, а она самой красивой женщиной в Европе, и они составили заметную пару. Остальные поворачивались посмотреть на них и восхищались, в их сторону косились родители, справляясь друг у друга об этом блистательном дуэте. Чуть позже, когда бал набрал полную силу, оркестр объявил восьмерной рил. Современному читателю может показаться курьезным, что мы танцевали шотландский рил на вполне обыкновенной вечеринке, не на каком-нибудь Каледонском фестивале и не на Ночи Роберта Бернса в Керколди, но это правда. На самом деле рил в тот год танцевали на большинстве балов, и, поскольку его шаги требовали свободного пространства, не слишком забитого танцорами, это был удачный способ сделать так, чтобы тебя заметили. Поэтому я не удивился, когда Дэмиан вышел вперед и занял свое место в одной из групп, подхватив под руку Терри Витков. Она сияла от удовольствия и лучезарно всем улыбалась, опираясь на руку настоящего бунтаря, и явно наслаждалась новообретенным статусом возмутительницы спокойствия. Позже я думал, не с этого ли вечера роль Дэмиана в обществе стала меняться от наблюдателя – ну или стремящегося влезть повыше «скалолаза», в зависимости от благожелательности вашей точки зрения, – к ниспровергателю устоев? От восторженного исследователя к вражескому диверсанту. Может, я опережаю события и в тот вечер все еще было неопределенно? Или он тогда уже решил, что всех нас ненавидит?

Глядя, как танцоры занимают места, и ожидая аккорда, который даст нам старт, я вдруг увидел, что Дэмиан с Терри – неплохая пара. Оба здесь чужаки, каждый по-своему, обоим есть чего ожидать в будущем и нечего терять в отживающем прошлом. У нее, как я полагал, были деньги – были, но меньше, чем мне тогда казалось, – а у Дэмиана деньги должны были появиться – и снова я не ошибся. Деньги у него появились. И намного больше, чем я думал. Почему бы этим двоим было не объединиться и не завоевать мир? Почему бы двум авантюристам не действовать совместными усилиями?

Моей партнершей оказалась невзрачная девушка откуда-то из-под Ньюбери, и мы, взявшись за руки с остальными танцорами, пошли по кругу. Бросив взгляд на Дэмиана, я поразился мастерству, которым он успел овладеть на этой столь недавно освоенной им территории. Он знал фигуры и прекрасно их выполнял, а когда пришла очередь, он без тени смущения занял свое место в центре круга, держась прямо и исполняя различные части танца с грацией и достоинством, чем я похвастаться не мог. Он болтал с окружающими девушками и с другими мужчинами, и теперь он уже был частью их мира – всего лишь после пары коктейльных приемов и балов. Мы уже и забыли, что не знаем его.

После рила продолжила поп-группа, но Дэмиан не выказывал признаков усталости. Он перетанцевал с множеством девушек, в том числе с Люси Далтон и шумной краснолицей Кандидой Финч. Чуть было не пошел танцевать с Джорджиной Уоддилав, которая охотно предала бы родину, лишь бы побыть с ним рядом, но в то мгновение, как началась музыка, Дэмиан сделал вид, что у него закололо в боку, и вместо танца попросил Джорджину составить ему компанию выпить. Они вместе продефилировали в комнату, служившую баром, и я потерял Дэмиана из виду. Сейчас уже трудно в точности описать, какие чувства я испытывал к этому кукушонку, которого сам же подбросил в гнездо. У меня снова закралось сомнение, что Дэмиан скрывает более сложный план, чем мне поначалу казалось, но я все же восхищался его дерзостью, особенно когда в тот вечер он вернулся в танцевальный зал. К моему удивлению и к восторгу тех присутствующих, подозревавших, что Дэмиан проник сюда незаконно, он появился в дверях под руку с хозяйкой, или, скажем так, с девушкой, которая, если бы не ее напористая мать, должна была оказаться звездой сегодняшнего вечера: принцессой Дагмар собственной персоной. Танец оказался медленный. Свет приглушили, оркестр заиграл, и прямо на глазах у своих гостей Дагмар обняла нарушителя обеими руками и прижалась своим крошечным личиком к его груди. Пока они обнимались, Дэмиан легонько ласкал ее распущенные волосы, потом заметил, что я за ним наблюдаю. Встретился со мной глазами – и подмигнул.

Беда, которая рано или поздно должна была прийти, случилась за завтраком, и это было чудо, что она так задержалась. Существовала традиция на любом частном балу ближе к окончанию подавать завтрак – он начинался примерно в половине второго. Угощение бывало разного свойства, и, откровенно говоря, до него не стоило досиживать, но великая герцогиня явно руководствовалась пословицей «назвался груздем – полезай в кузов» и заказала лучшую еду, которую смог предоставить отель, и это действительно было очень вкусно. Для нас выставили столы с подогревающимися блюдами яичницы с беконом, сосисок и грибов, и мы не выстраивались в очередь, а подходили группами.

Дэмиан стоял чуть впереди меня. Он, очевидно, уже сложил с себя обязанности заботиться о Дагмар, которой нигде не было видно, и переключился на столь же значимый, а то и более серьезный трофей – Серену. Та была оживленной, как никогда, смеялась, болтала и склонялась к нему головой. Я еще тогда удивился, что они ведут себя как давние знакомые. Она была одета Каролиной Лэм в костюме пажа, скопированном со знаменитого портрета кисти Томаса Филипса, и, конечно, короткая бархатная курточка не скрывала ее роскошных ног в чулках и бриджах, а все остальные девушки по сравнению с ней казались одетыми чопорно и безвкусно. Стоящий рядом Дэмиан вполне убедительно подходил на роль Байрона, и, возможно, именно этот образ лежал в основе его костюма. Можно даже было заподозрить, что они это все спланировали, такая подходящая получилась из них пара. Серена была не столь прекрасна, как Джоанна Лэнгли – это никакой женщине не под силу, – но недостатки искупала утонченность черт. В общем, их пара превосходно смотрелась, и к Дэмиану снова оказались прикованы все глаза.

– Извините, сэр, но у вас есть приглашение?

Громкий голос с едва заметным акцентом Центральной Англии перекрыл все разговоры и завис перед нами в воздухе, будто чайка.

Вопрос прозвучал так неожиданно, что все невольно умолкли. Какая-то девушка замерла как вкопанная, держа в руке ложку, и свесившийся с нее кусок яичницы соскользнул и шлепнулся обратно на блюдо. Рядом с Дэмианом стоял какой-то человек в костюме, видимо управляющий или кто-то из служащих отеля. Стоял слишком близко, до неприличия. Так близко, что явно хотел этим выразить: он считает себя неотъемлемой частью этого места, этого зала, этого отеля, а Дэмиана Бакстера – нет. На самом деле истина была не столь однозначной. Большинство присутствующих знали, что у Дэмиана нет приглашения, но он пробыл на вечере так долго, что к тому моменту для большинства этот аргумент стал уже исключительно формальным. Дэмиан не устроил беспорядка, не напился, никому не нагрубил – не сделал ничего того, почему люди опасаются непрошеных визитеров. Кроме того, он лично знал многих гостей. Он правильно выбрал костюм и пришел как друг. Танцевал, разговаривал и даже пригласил на танец девушку, в честь которой устроен бал. О чем мы говорим?! Чего еще им надо? Ответ, понятно, был: предъявить приглашение. Дэмиан покраснел, чего с ним, кажется, больше никогда потом не случалось.

– Послушайте, – мягко начал он и примирительно дотронулся до серого шерстяного рукава управляющего.

– Нет, сэр, это вы послушайте. – Голос становился все громче, и новость распространилась уже по всему залу. Из соседнего танцевального зала сюда, в комнату для завтрака, стекались пары посмотреть, что происходит. – Если у вас нет приглашения, я должен попросить вас уйти.

Стряхнув с себя руку Дэмиана, управляющий нерасчетливо попытался ухватить его за локоть, но Дэмиан оказался проворнее и изящно, как танцор, отскочил назад, чтобы освободиться. В этот момент Серена, единственная среди всех, решила вмешаться. Я трусливо молчал и неимоверно ею восхищался.

– Я буду рада поручиться за мистера Бакстера, если это имеет какое-то значение.

Судя по выражению лица управляющего, поначалу никакого значения это не имело.

– Меня зовут леди Серена Грешэм, и вы найдете меня в списке гостей.

Весьма примечательно, что Серена упомянула свое социальное положение, чего никогда не делала, разве что ей бы грозили вырвать язык. Тем, кого там не было, трудно понять, но шестидесятые – странный переходный период в плане отношения к титулам. Я, конечно, имею в виду настоящие, потомственные титулы. Потому что в тот момент нашей истории никто не представлял, как может повернуться их будущее. Примерно к 1963 году было достигнуто негласное условие всех сторон о том, чтобы больше не создавать титулов. В те времена бытовало убеждение – за пределами аристократических кругов, естественно, – что мир меняется и скоро, может быть очень скоро, статус личного пэрства намного превзойдет статус наследственного. То есть главенствующее положение старых уважаемых фамилий значительно уменьшится в пользу новых людей, пробивающихся наверх. Но наряду с этой официальной теорией, поддерживаемой в то время средствами массовой информации и до сих пор трогательно лелеемой некоторыми политиками и самыми оптимистичными деятелями левых, все же у многих начинало закрадываться подозрение, что, несмотря на уверенные заявления экспертов, этого никогда не произойдет и историческое имя будет по-прежнему сильно и в современной Британии. Примерно так мистер Блэр попытался создать новый образ страны под лозунгом «Cool Britannia»[33]33
  Кампания, поощрявшая гордость за свою страну; буквально: «Крутая Британия»; название по созвучию с патриотической песней «Rule, Britannia».


[Закрыть]. Был период, когда всем казалось, будто идея осуществится, потом вторая серия, когда газеты продолжали настаивать, что все работает, хотя мы все подозревали обратное, и, наконец, всеобщее признание, и со стороны левых, и со стороны правых, что план оказался колоссальной и несуразной ошибкой.

Но в то время это противоречивое отношение к наследственному статусу означало, что в качестве оружия титулы следовало использовать осмотрительно и любое публичное их упоминание могло привести к пагубным результатам. Так, человек, орущий на служащего отеля или авиакомпании: «Да вы знаете, кто я такой?!», сразу лишается того невеликого преимущества, которое ему может дать его положение.

Сорок лет спустя все это изменилось. Через полвека личное пэрство хотя и признается вполне уважаемым, но значение имеет разве что в политическом контексте. В высшем обществе оно не приобрело ауры и престижа, за исключением рыцарского титула. Миссис Тэтчер попыталась это учесть, создав в начале 1980-х несколько наследственных титулов, но ее не поддержали. После этого знать не пополнялась новыми членами, хотя продолжала безраздельно властвовать на вершине социальной пирамиды. Когда аристократам давали личное пэрство, они им не гордились, словно старались непременно показать, что не воспринимают свой новый статус всерьез. «Мы в этой школе только приходящие ученики», – сказал мне недавно один из них. Старую систему явно необходимо либо пересмотреть, либо отменить, поскольку нынешняя ситуация в любом демократическом обществе должна считаться неприемлемой, но пока непохоже, что грядут реформы. Вместо этого сегодня по всей стране нами милостиво правят потомки какого-нибудь удачливого майора или банкира, живших в двадцатые годы, тогда как великие люди наших дней, часто имеющие намного более значительные заслуги, чем предки нынешних грандов, уступают им место и теснятся в углу.

Сегодня Серена не стала бы задумываться о превосходстве своего положения, и упоминание его в этом контексте наверняка принесло бы желаемые результаты. Но тогда, сорок лет назад, с ее стороны был смелый поступок – размахивать титулом, рискуя навлечь на себя осуждение. Она не зря чувствовала неуверенность, ибо понятно было, что ее вмешательство не поможет. Управляющий смотрел неумолимо.

– Прошу прощения, ваша светлость, – начал он, – боюсь, что…

– Что за вздор! – пронесся по комнате пронзительный крик Дагмар.

Одним из поразительных и даже трогательных ее свойств была абсолютная английскость ее голоса, отчего ее чужеземные имя и титул казались еще причудливее. И этот голос был не просто английским, а английским шестидесятилетней давности, голос миниатюрной герцогини, открывающей благотворительный базар 1910 года. Дагмар стремительно подошла к столу, расталкивая по пути толпу, словно гномий военачальник.

– Дэмиан никуда не пойдет!

Такое развитие событий окончательно сбило управляющего с толку.

– Но ее королевское высочество особо просила меня…

– Ее королевское высочество ничего не знает!

– Ну почему же! – К толпе прибавилась обширная фигура великой герцогини.

Гости отступали назад, когда Мэрион величественно шла по залу, как воплощение генерала Шермана, идущего походом через Джорджию, и земля горела у нее под ногами. Сопровождал ее, что любопытно, Эндрю Саммерсби, тянувшийся следом, как уродливый буксирчик в тени океанского лайнера.

– Мне очень жаль, мистер Бакстер, я уверена, что вы никого не хотели оскорбить.

Герцогиня остановилась перевести дыхание, и Дэмиан попытался встрять в попытке улучшить свои шансы, но Мэрион не намеревалась вести диалог, она лишь объявляла свою позицию.

– Однако я считаю, что существуют правила и их надо придерживаться, – улыбнулась она в стремлении подсластить пилюлю. – Мы не можем допустить, чтобы устои общества рухнули и погребли нас под собой. Надеюсь, вы не будете держать на меня зла.

– Что вы! – шутливо ответил Дэмиан, все еще надеясь восстановить свое положение.

– Но Дэмиан приглашен! – Это был возглас донельзя смутившейся Дагмар. Естественно, он придал спору интересное направление. Глаза собравшихся метнулись к ней, как у зрителей теннисного матча в фильме Хичкока «Незнакомцы в поезде». – Его пригласила я!