Текст книги "Чародей и Дурак"

XI

– Нет, Хват. Оставь что-нибудь и на дорогу. – Мелли сунула котомку Хвата обратно. – Я не могу взять все.

Она отвернулась, радуясь тому, что в погребе темно и никто не увидит ее слез.

Все так добры к ней, так заботливы! Джек и Таул говорят приглушенными голосами, то и дело пожимая ей руку и спрашивая, вправду ли она обойдется без них. Точно на похоронах которые подозрительно напоминают ее собственные.

Было раннее утро. В щели вокруг люка еще не проникал свет, зато доносились тревожные звуки – звуки битвы. Начался обстрел южной стены, и весь погреб трясся от оглушительных разрывов. Нервы Мелли были натянуты до предела. Скорее бы уж Джек с Таулом ушли – тогда она бы взяла себя в руки и обрела хоть какой-то покой. Взрывы она была в силах выдержать, но эту насыщенную виной атмосферу, создаваемую тремя уходящими, вынести не могла.

Поспешно вытерев глаза, она сказала Таулу:

– Право же, вам пора. Вы и так уже запоздали. До рассвета остается меньше часа. Берите поклажу и ступайте.

Она понимала, что это звучит не слишком ласково, но только гнев и не давал ее голосу сорваться. Нежность, с которой взирал на нее Таул, была выше ее сил.

– Таул, я не калека и не святая реликвия. Уходи, Бога ради, и не мучай меня.

Непослушные слезы опять навернулись на глаза, и она отвернулась, чтобы смахнуть их.

На этот раз Таул не стал жать ей руку, а поцеловал в губы – не как калеку и не как святую реликвию. Это был первый их любовный поцелуй, и страсть, а не сострадание соединила их губы. Таул прижал ее к себе изо всех сил, но объятия слишком быстро разомкнулись. Охватив ее подбородок своей большой, все умеющей рукой, он сказал:

– Поклянись, что будешь тут, когда я вернусь.

Она молча смотрела ему в глаза.

– Поклянись.

Она никогда еще не видела его таким. Он весь дрожал, и его пальцы впились ей в подбородок. Он был почти страшен. Мелли поняла, что ему необходимо услышать от нее это слово.

– Клянусь.

Она не кривила душой, произнося это, – она сбережет себя для него чего бы ей это ни стоило.

Таул сразу успокоился и отпустил ее.

– Таул, ты готов? – спросил, подойдя, Хват. – Рассвет вот-вот настанет. Нам надо выбраться из города, пока еще темно.

Таул посмотрел на Мелли долгим, испытующим взглядом и отвернулся.

– Я готов, Хват, – сказал он, взяв котомку. – А ты, Джек?

За те два часа перед атакой Высокого Града, когда обитатели погреба поднялись, Джек не сказал ни слова. Он и вчера был немногословен, а вечером, когда все цедили вино из бочек, орошая предстоящую разлуку, пил меньше всех и первым отправился спать.

Мелли подошла к нему. Она могла только догадываться о том, что он чувствует. Вчера он узнал, что он один способен сокрушить империю, создаваемую Кайлоком и Баралисом. Что может испытывать человек под гнетом подобной ответственности? И она, Мелли, смеет еще жалеть себя, когда другим, особенно тому, что стоит сейчас перед ней, предстоят куда более тяжкие испытания. Ей только и нужно, что сберечь себя и родить здорового младенца, – а Джек должен прекратить войну.

– Просто не верится, что мы пробыли вместе всего три дня, – сказала она с улыбкой.

Он кивнул:

– Лучше три, чем ни одного.

Они обменялись взглядом и оба поняли, что больше ничего говорить не надо. Хват деликатно кашлянул.

– На, Мелли, – сказал он, возвращая ей свою полегчавшую казну. – Я взял себе немного, как ты сказала.

Джек и Таул уже стояли под люком со своими тяжелыми мешками, скатанными одеялами и вооруженные до зубов – за пазухой ножи, у пояса мечи. Таул даже короткий лук повесил за спину.

Джек вылез первым, за ним Хват, последним – Таул. Боджер подал им оставшуюся поклажу. Грифт сидел на топчане у стены – он был еще слаб, но ему явно полегчало. Таул этим утром потратил немало драгоценного времени, обучая Мелли ходить за раненым.

Мейбор нисколько не жалел об их уходе. Он ни на грош не верил в то, что они говорили, однако ободрял путников, как и все остальные. Мелли любила отца, но здесь он был не прав.

Грифт не преминул дать какой-то совет на дорогу, и все об менялись словами прощания. Услышав прощальный привет Таула, Мелли вдруг потеряла все свое самообладание. Она вскарабкалась на ящики под люком и крикнула, ненавидя себя за слабость:

– Таул! Таул!

Таул склонился над люком и одним рывком поднял ее наверх.

– Поклянись, что вернешься, – сказала она.

– Клянусь вернуться к тебе, если в моей груди сохранится хоть одно дыхание, а в жилах – хоть капля крови.

Это была одна из тех клятв, что даются не на жизнь, а на смерть.

Они еще миг смотрели друг на друга, потом Таул коснулся губами лба Мелли и тихо опустил ее на руки Мейбору. Последним, что видела Мелли, был блеск его меча, когда Таул шел через двор.

* * *

– Хозяин, какой-то человек хочет вас видеть.

– Отошли его прочь, болван. Сегодня я слишком слаб, чтобы принимать кого-либо.

– Это калека, хозяин. Он опирается на палку.

Баралис знал слабость Кропа к увечным – недаром тот все время таскал при себе трехногую крысу.

– Скажи хотя бы, кто он такой.

– Он говорит, хозяин, что зовут его Скейс и что он доводится братом Блейзу.

Баралис попивал сбитень, сидя у огня на мягком стуле с высокой спинкой. Несмотря на слабость, он оделся, чтобы не показывать своей немощи посторонним. Путешествие на Ларн исчерпало его телесные силы, но ум был ясен, как всегда. Стало быть, брат Блейза хочет видеть его? В Баралисе пробудилось любопытство, и он велел Кропу впустить посетителя.

Вошедшего никак нельзя было назвать калекой. Он действительно опирался на палку, и его левая нога не сгибалась в колене, но передвигался он уверенно, на ногах стоял прочно и держался весьма заносчиво. Он подошел к Баралису и протянул ему руку.

Баралис не принял ее, не желая показывать своей руки незнакомцу. Скейс уселся без приглашения, прислонив свою палку к столу. Она была длинная и ровная, с огромным набалдашником на конце. В нем имелись углубления для пальцев, а сверху выступала пика из полированной стали. Эта клюка представляла собой настоящее копье.

Владелец же ее был чуть постарше, чуть пониже, но духом покрепче Блейза.

– Говори, зачем пришел, и уходи, – сказал Баралис.

– Мой интерес – это ваш интерес, лорд Баралис. – Скейс улыбнулся, показав острые, неровные зубы, и нарочито неспешно устроился на стуле поудобнее. – Человек, убивший Катерину, убил и моего брата. Вы хотите его найти. Я тоже. Давайте действовать заодно – тогда нам удастся то, что не удается в одиночку.

Баралис не любил, когда указывали на его промахи, однако он придержал язык, смочив его глотком кислого вина. Этого человека можно было использовать.

– Чего ты, собственно, хочешь от меня?

– Денег, сведений и такой помощи, которую можете оказать только вы.

Баралис чуть заметно подался вперед, задержав дыхание. Дело приобретало все более интересный оборот. Выходит, Скейс сам не чужд колдовства и может оказаться весьма полезным. Не касаясь пока этого предмета, Баралис сказал:

– Так ты хочешь выследить рыцаря?

– Никто не знает Брен лучше, чем я. В следующий раз, когда вы получите сообщение, – Скейс сделал ударение на последнем слове, давая понять, что знает, как получаются подобные сообщения, – пошлите за мной. Я не испорчу дела, как испортила его ваша королевская гвардия.

Баралис выгнул бровь. Высоко же Скейс себя ценит.

– А если я скажу тебе, что рыцарь намерен уйти из города и отправиться на юг?

– Тогда я отправлюсь за ним, – невозмутимо ответил Скейс, играя своим набалдашником. – Я неплохо знаю юг, а верхом езжу быстрее кого бы то ни было. Я владею ножом лучше всех в Брене и в цель бью без промаха.

Как, однако, удачно все оборачивается. Скейс – как раз тот, кто нужен Баралису: отчаянный, умелый, беспощадный, к тому же его не жалко. Баралис решил все же немного испытать его.

– Ну а если мне надо убить еще одного человека? Он путешествует вместе с рыцарем.

– Тогда вам придется заплатить мне помимо оплаты расходов.

Баралис улыбнулся, показав куда более хищный, чем у Скейса оскал.

– По рукам, друг мой.

Лицо Скейса осталось бесстрастным.

– Если я должен буду уехать из города, мне понадобится не меньше двухсот золотых. Мало ли что – лошадь сменить, подкупить кого-то, заплатить за нужные сведения, не говоря уж про обычные дорожные расходы.

– Само собой, – кивнул Баралис.

– И чем дальше к югу, тем больше мне потребуется.

– Разумеется.

* * *

Судя по солнцу, которое силилось выбиться из-за гряды облаков, дело шло к середине дня. Все утро трое путников ползли на животе по грязи, теперь они ползли по сгоревшей стерне. Грязь хотя бы не кололась, с мрачной улыбкой подумал Джек.

Город они покинули на рассвете. Высокоградцы штурмовали юго-западную стену, они же пробрались под северо-западной. Под стеной уже лежала груда тел. Ворота, как видно, заперли на ночь, и люди, ожидавшие утра, чтобы войти в Брен, полегли на месте.

Таул настоял на том, чтобы передвигаться ползком с самого начала, – так они не попадутся на глаза зорким лучникам. Хват вихлялся по мокрой, пропитанной кровью земле не хуже пиявки. Таул полз быстро и сосредоточенно – видно было, что такой способ передвижения ему не в новинку.

Джек видел его с Мелли и мог догадаться, о чем тот думает. Таулу пришлось за волосы оттащить себя от Мелли. И отрешенный взгляд голубых глаз рыцаря показывал, что, если тело его и ползет по горелой стерне бренских полей, душа его осталась в городе, с женщиной, которую он любит.

Все трое ползли молчком через дымящиеся поля. Зола и хлопья сажи оседали в легких, стерня царапала лица. Все здесь было мертво: колосья сгорели дотла, полевые мыши лежали обугленные, и многотысячные насекомые превратились в кружевные подобия черных снежинок.

Порой им приходилось пересекать дороги. Там еще попадались люди – растерявшиеся горемыки, которым некуда стало идти теперь, когда город попал в кольцо осады.

Высокоградские солдаты с факелами поджигали то немногое, что еще уцелело: усадьбы, амбары и дома. Джек не видел большой разницы между Кайлоком, жегшим поля, и Высоким Градом, жгущим деревни, – пепел был такой же.

Солнце ненадолго выглянуло из-за облаков, залив светом поля, и Джек оглянулся на город. Стены сияли, точно кованое серебро. Высокому Граду нелегко будет преодолеть их.

Джек удивился тому, как недалеко они отошли. Они ползут уже шесть часов, а город еще совсем близко. Или ему это кажется из-за высоты стен?

Он полз дальше. Вскоре Таул поднял руку, давая им знак остановиться. Снова высокоградцы, что ли? Таул поманил их к себе, и Джек с Хватом, пластаясь по земле, поравнялись с ним.

– Тут кончаются поля, – прошептал Таул. – Дальше идет открытая местность, где были пастбища. Теперь не так легко будет остаться незаметными. А навстречу могут попасться и наемники, и отставшие солдаты, идущие к Брену. Если кто спросит – мы купцы из Ланхольта, из города мы бежали, но боимся идти на запад из-за Высокого Града. Говорить буду я. Понятно?

– А если нам встретятся градские солдаты? – спросил Хват.

– Если их будет не больше трех, мы их убьем. Если больше – удираем. – Таул взглянул на Джека, и тот кивнул. – Вон там впереди какие-то кусты. Доберемся до них и передохнем немного. Не знаю, как вам, а мне страсть как хочется вытряхнуть эту проклятую полову из-за пазухи и глотнуть чего-нибудь подкрепляющего.

Десять минут спустя они уже сидели около лужи, прежде, возможно, называвшейся прудом, жевали медовые коврижки и запивали их отборной кравинской брагой. Собирать съестное Таул поручил Хвату, и тот, презрев сухари и вяленое мясо, отдал предпочтение медовым и сахарным сладостям, а также сыру.

За едой все молчали. Хват извлек из котомки щипчики и дергал горелую стерню из штанов с изяществом придворного щеголя. Таул ограничился тем, что снял камзол и выбил его о ствол ближнего дерева. Джеку было не до того – он все еще не мог освоиться с происходящим, хотя последние три дня только этим и занимался.

Даже и теперь он не мог осознать все в полной мере. Если верить Таулу, это о нем, Джеке, сказано в древнем пророчестве, это он призван положить конец войне и страданиям ларнских оракулов. А три недели назад в Аннисе Джек узнал о другом пророчестве, где тоже, судя по всему, говорилось о нем. До сих пор он избегал думать о стихах, прочитанных ему пекарем, но теперь, после встречи с Таулом, это стало не так-то просто. Джеку казалось, будто какие-то древние силы лепят его судьбу и ведут, куда нужно им, заставляя его увидеть себя в новом, пугающем свете.

Последние два дня он пребывал в полном ошеломлении. Словно нечто незримое волокло его на юг, чтобы там доконать. Он пытался вспомнить в точности пророчество Марода, но подробности ускользали от него. Что-то о двух домах и о дураке знающем правду. Джек собирался попросить Таула, чтобы тот прочел ему стихи еще раз, но не хотелось признаваться в том что он забыл столь важные строки.

Все произошло так быстро – попробуй усвой все сразу. Джек покосился на Таула. Тот, прислонившись к дереву, перетягивал лук с учетом сырой погоды. Джеку не верилось, что этот человек потратил пять лет жизни на его поиски. Точно в старой легенде. Джек не чувствовал себя достойным таких усилий. Он всего лишь пекарский ученик из замка Харвелл, а не спаситель мира.

«Ларн должен быть уничтожен», – сказал Таул.

И Кайлок должен быть свергнут.

Но как это сделать, во имя Борка? За что ему выпал такой жребий? Есть ведь другие, куда лучше приспособленные для этого. У Высокого Града есть армия, у рыцарей – орден, у Кайлока – Баралис, у Ларна – оракулы. Только у Джека ничего нет.

Ну, не совсем так – у него есть Таул и Хват, но все равно такая ответственность ему ни к чему. И если бы ему даже дали свое войско и целый арсенал, он все равно бы чувствовал то же самое.

С чего это Таул и Мелли забрали себе в голову, будто он готов исполнить все, что они скажут? Никто не спросил его, хочет ли он отправиться на Ларн, – это само собой разумелось. Но ему-то это зачем? Ну да, он слыхал про оракулов – и, надо сознаться, не очень-то приятно быть на всю жизнь привязанным к камню, но все это длится уже сотни лет, и почему все вдруг возомнили, что именно он должен это прекратить? Ничто не связывает его с этим островом, и тамошние оракулы – не его забота. Пусть бы с Ларном сражался тот, кто уже имел с ним дело или таит на него зло, – вот как Таул.

Джек, усталый и растерянный, отбросил волосы с лица. Одуреть можно от всего этого. В стольком еще надо разобраться, и столько осталось без объяснения!

Что он, собственно, будет делать, когда они доберутся до цели? Каким образом уничтожит Ларн? Да, он научился проделывать кое-какие трюки с воздухом и металлом, но не может же он вызвать землетрясение, бурный прилив или нечто в этом роде, что стерло бы целый остров с лица земли? А вдруг у него ничего не выйдет? Что тогда станется с Мелли в Брене? Джек мало что понимал в пророчествах, но Таул был уверен, что Ларн должен быть уничтожен, – иначе дитя Мелли не сядет на престол. Джеку вдруг ужасно захотелось обратно домой в замок Харвелл. Слишком уж велика свалившаяся на него ответственность, слишком многое поставлено на карту, и слишком мало он знает. По правде говоря, ему попросту страшно. Таул и Мелли так верят в него, а вот он сильно сомневается, что достоин их веры.

Но среди всех своих сомнений Джек ни разу не усомнился в том, что в пророчестве сказано о нем. Ему казалось, что он знал об этом задолго до встречи с Таулом. Не о пророчестве, конечно, но о том, что как-то связан с Кайлоком, Баралисом и с войной. Уже много месяцев он чувствовал, что должен сыграть в событиях какую-то роль, и дорога все время вела его к Брену. Это не совпадение, что Таул нашел его именно там, – нет, не совпадение.

Джек только теперь заметил, что Таул отошел от дерева и стоит рядом. Рыцарь положил руку ему на плечо.

– Ты не один, – сказал Таул.

У Джека уже наготове был резкий ответ – но он увидел лицо рыцаря, и слова замерли у него на губах. Не у него одного нет выбора – у Таула тоже нет. Таул ни за что на свете не оставил бы Мелли, будь у него выбор.

И слова рыцарь произнес не простые: они значат очень много, и каждое из этих значений еще крепче связывает Таула и Джека. Да, Джек не один – и в этом не только утешение, но и единственный его козырь.

– Пошли, Джек, – сказал Таул, протягивая ему руку. – Постараемся за этот день пройти побольше.

* * *

Рыцарь с радостью заметил, что Джек улыбнулся ему в ответ. Таул уже довольно долго наблюдал за Джеком и догадался, о чем тот думает. Таул затем и подошел, чтобы ободрить его по мере сил. Красно говорить он никогда не умел – он только протянул парню руку и сказал единственные слова, которые хоть что-то значили: «Ты не один».

Таул прожил довольно, чтобы знать цену этим словам. Много лет назад Тирен изменил его жизнь, сказав ему то же самое.

Время мало что значит для узников, страждущих и горюющих. Дни и ночи проходят как тени во мраке их тягостного существования.

Таул до сих пор не знал, сколько времени прошло с того дня, как он узнал о смерти своих сестер, до той ночи, когда он оказался в Вальдисе. Недели и месяцы длятся целую жизнь для человека, потерявшего душу. Ибо в тот день на болотах Таул лишился самой сути своего бытия – своих родных и своей души. Сестер больше нет – и покуда он добивался славы в Вальдисе они легли в могилу.

Отца Таул не винил. Отец у них безмозглый пьяница – Таул знал это с тех пор, как стал себя помнить. Нельзя было оставлять на него сестер. Нельзя было обманываться парой красивых слов да пригоршней золота. Пусть отцу повезло в карты – Таул должен был знать, что выигравший игрок ни за что не уймется и непременно вернется к игре.

Таул клял себя за то, что не подумал об этом, а побежал в грейвингскую гостиницу «Камыши», как только отец заявился домой.

Таул и посейчас не мог избавиться от гнева, который почувствовал при возвращении отца. Он помнил, как загорелся ревностью, увидев любовь сестер к блудному батюшке, и помнил кипящую в груди ярость, которая выгнала его из дома еще до рассвета. В то время, как ни смешно, он говорил себе, что наконец освободился, но свобода уже и тогда имела горький вкус, и Таулу понадобилось много месяцев, чтобы избавиться от этой горечи.

И вот три года спустя он расплатился сполна за свою поспешность и за свою ярость. В день, когда он приехал на болота, его жизнь прекратилась. Надежда умерла в нем, и он не видел ничего, кроме своей потери. Вальдис, второе кольцо, только что выжженное на коже, мечты о славе и надежды на будущее – все утратило смысл. А виной всему была его собственная гордость.

Таул рассек тогда свои кольца, отбросил в сторону меч и поскакал куда глаза глядят. У него не было цели – была лишь неуемная жажда поскорее убраться с болот. Он не знал в жизни времени страшнее этого. Он гнал и гнал коня во весь опор, не оглядываясь назад, – только так он мог спастись от дум. Конь наконец пал под ним. Таул поднялся с земли, проклял измученное животное и устремился прочь, бросив коня на медленную, но верную смерть. Теперь он стыдился этого – стоило вспомнить хотя бы, куда принес его конь.

На рассвете следующего дня Таул увидел, что оказался в долине к югу от Вальдиса. Он так долго скакал, не разбирая ни времени, ни местности, что искренне удивился этому. Не сюда ли он стремился с самого начала, сам того не ведая? Таул взглянул на свои кольца – воспаленные, покрытые запекшейся кровью – и решил, что пойдет к Тирену и скажет ему, что больше не может быть рыцарем.

Тирен, несмотря на свой нынешний сан, принял Таула, как только тот пришел. Он спрятал за пазуху какое-то письмо, которое держал в руках, и дружески обнял Таула. Таул оттолкнул его.

– В чем дело, сын мой? – Тирен бросил взгляд на кольца Таула. – Что случилось?

Таул, не выдержав наконец, упал на колени и зарыдал как ребенок.

– Они умерли, – выговорил он наконец. – Они умерли.

Тирен обхватил его руками. Откуда ни возьмись появились теплые одеяла и две фляги с крепкой брагой.

– Твои родные? – спросил Тирен, подавая Таулу одну из фляг.

Таул кивнул, не в силах произнести ни слова. Да и какими словами рассказать о том, что случилось?

– Я не могу быть больше рыцарем, – только и вымолвил он немного погодя.

Тирен поднял руку к груди, где виднелось письмо.

– Сын мой, – торжественно произнес он, – ты нужен ордену. Ты нужен мне. Я тебя не отпускаю.

Таул свирепо потряс головой.

– Как может человек без души быть рыцарем?

Вот тогда-то Тирен произнес слова, которые все изменили:

– Ты не один. Нам всем сопутствует отчаяние. Третье кольцо не заслужишь без крови и множества жертв. Никто не может познать славу, не познав прежде боли и страданий. Ты не первый рыцарь, потерявший свою семью. Каждый, кто приходит в Вальдис, расстается с тем, что ему дорого. Теперь тебе остается одно: сделать так, чтобы смерть твоих сестер не была напрасной. Только так обретешь ты вновь свою душу. Ручаюсь тебе: если ты сейчас уйдешь из ордена, ты будешь жалеть об этом до конца твоих дней. И умрешь с позором, зря прожив свою жизнь. Если же останешься и исполнишь мою просьбу – клянусь, ты будешь спасен.

Произнося эту речь, Тирен был словно бог, и его карие глаза сияли неземным светом. Таул верил в него. Благоговейно склонив голову, Таул спросил:

– Что я должен делать, господин мой?

Тирен достал из-за пазухи письмо и показал его Таулу, не дав, однако, в руки.

– Мудрец Бевлин просит прислать ему рыцаря. Он ищет мальчика, который должен остановить всемирную войну до того как она начнется...