Текст книги "Последний сад Англии"

– Мне чрезвычайно хотелось бы встретиться с ним, – кивнула я.

– Тогда я это устрою, – улыбнулся он, открывая боковую дверь дома и придерживая ее, чтобы я могла пройти.

Суетливая экономка провела нас в маленькую столовую, обогреваемую подкатной жаровней. Я села напротив мистера Годдарда. На столике между нами стояли хлеб, сыр, мясная нарезка и соленые огурчики – и очень скоро увлеклись беседой.

Могу сказать честно, никогда у меня не было трапезы лучше этой.

Эмма

Находка планов сада, выполненных Винсентой, изменила проект Эммы полностью. Две недели она перебирала обнаруженные бумаги, изучала каждый листочек, который мог бы хоть как-то относиться к делу, фотографировала, делала заметки. Ей не давал покоя вопрос о Целесте, она вся извелась из-за этого, но тем не менее она продолжала работать над тем, чтобы переделать свой проект реконструкции сада, приведя его в соответствие с планами Винсенты. Затем пришла очередь самого сложного этапа: отменить уже сделанные заказы и разместить новые, найти в питомниках огромное количество нужных растений, при этом каким-то образом вписаться в бюджет и не сорвать сроки, поставленные Сидни и Эндрю.

Стресса Эмме только прибавилось, ведь каждый день ей приходилось руководить своей командой, контролируя, чтобы ими была выполнена вся первоочередная работа – чтобы везде в саду была убрана вся грязь от выполотых неверно посаженных растений и чтобы зеленые комнаты были подготовлены для нужных посадок. Каждый день она возвращалась к себе в Боу Коттэдж смертельно уставшая, но ей приходилось продолжать работать, нередко засиживаясь до глубокой ночи, поэтому она несколько раз даже засыпала прямо у ноутбука за обеденным столом.

В конце концов однажды ближе к вечеру, когда, казалось, ей удалось-таки загрузить всех работой и каждый был поглощен своим делом, Эмма отложила в сторону свои садовые перчатки и отправилась на небольшую прогулку – она решила разыскать владельца фермы, располагавшейся по соседству с Хайбери Хаус. Дорога, что спускалась с холма от поместья к этому фермерскому дому, утопала в такой грязи, что при каждом шаге даже прочные сапоги просто-напросто засасывало, а в глубоких колеях, накатанных тракторами, чуть ли не доверху стояла вода. Промозглый туман проникал через ворот вощеного жакета, сквозь кремового цвета рыбацкий свитер, даже в такой добротной одежде пробирало до костей.

Сидни говорила, что Генри Джонс происходил из старого фермерского рода, несколько поколений его предков работали на Ферме Хайьери Хаус. Когда-то давно она принадлежала первоначальным хозяевам, Мелькортам, а те в конце 1920-х годов продали эту часть своих владений Джонсам. Ферма пережила Вторую мировую войну, индустриализацию сельского хозяйства, прочие многочисленные изменения, но уцелела и осталась в семье вплоть до сегодняшних дней.

Эмма

Показался фермерский дом. Эмма пригладила каштановые волосы, проверяя, не выбились ли ненароком из гладкой прически непослушные пушистые пряди, затянула потуже ленту, собиравшую волосы в конский хвост. Она заметила, что под ногти забилась грязь, несмотря на то, что во время садовых работ она постоянно надевала перчатки. Что ж, Генри Джонсу придется лицом к лицу столкнуться с жестокой реальностью, когда работающая женщина, причем работающая целый день в грязи, работающая с землей, вполне может и запачкаться.

Небо уже началось наливаться чернильно-синей хмурью, поэтому ничего удивительно не было в том, что сельхозтехнику спрятали от непогоды, чтобы она не стояла без дела во дворе в сотне ярдов от дома. Никого там не увидев, Эмма направилась прямиком к зданию из красного кирпича – там, на окнах первого этажа, горели светильники.

На пути к дому, она услышала звуки музыки: хороший такой бит, а на заднем плане духовые инструменты. По мере того, как она подходила ближе, музыка все звучала все громче, поэтому, когда на ее стук в бледно-зеленую дверь, никто не отреагировал, Эмма ничуть не удивилась.

Но когда туман сгустился еще сильнее и зарядил дождь, она принялась колотить в двери кулаком. Музыка в момент сделалась тише. Эмма отступила на шаг. Дверь распахнулась и на крыльцо практически вывалился мужчина в спортивной футболке с мультяшными персонажами из «Драматик» Джеймса Брауна и в белых утепленных подштанниках из комплекта термобелья.

На голове у него был кавардак, темные волосы дыбом стояли в одну сторону, как если бы он целый день спал, не сняв шапку.

– Привет? – немного удивленно сказал мужчина.

– Здравствуйте, я ищу Генри Джонса, – ответила Эмма.

– Что ж, вы его нашли.

– Я Эмма Лоуэлл. Возможно, вам про меня говорили…

Мужчина просиял:

– Садовница! Да, мне про вас говорили. Ну, что вы хотели поглядеть те старые рисунки моей бабули.

– Верно.

– Блин, вы же тут торчите под этим чертовым дождем, а я даже не предложил вам войти… Проходите, – засуетился Генри, пропуская ее внутрь.

– Спасибо. – Заметив, что он в одних носках, она спросила: – Мне снять сапоги?

Он попытался пятерней пригладить свой вздыбленный веер волос, но стало только хуже.

– А вы не против? Вообще, мне-то без разницы, но вот Сью… она только-только начистила тут все, в офисе. Она меня прибьет, если я натаскаю грязи ч, ведь еще суток не прошло, как она убиралась.

– Сью? – спросила Эмма, стаскивая сапоги.

– Она счетовод на моей ферме. Порой беспорядок, который я устраиваю тут, ее достает окончательно и она устраивает генеральную уборку. Проходите.

Эмма проследовала следом за ним через короткий коридорчик и очутилась в офисе, где умещалось два письменных стола. Один стол был в таком идеальном порядке, словно костюм c иголочки, на другом же столе порядка не было и в помине.

Генри уселся за грязный письменный стол, отодвинул прочь стопку каталогов семян, потом вообще убрал их на стоявший рядом стул, отставил в сторону несколько немытых чашек с засохшей заваркой. На столе лежал лэптоп, наполовину погребенный под ворохом бумаг, среди них угадывалось нечто, похожее на отчеты по химанализу, какой-то старый, еще субботний выпуск «The Telegraph» и книжка в мягкой обложке, лежавшая корешком вверх.

– Подозреваю, вы легко догадаетесь, которую половину занимает Сью, – сказал он, перекрикивая радио, из которого орала какая-то классическая песня в стиле соул.

– Думаю, уже догадалась. Чарли руководит моей командой дизайнеров-садовников, он поладил бы со Сью.

– Хм, неужто такой же чистоплотный? – спросил Генри.

– Что-то типа того, хотя в моем случае все не настолько жестоко, как тут у вас.

Генри расмеялся.

– Меня никому не перещеголять – у меня тут всем бардакам бардак! А теперь расскажите-ка мне поподробнее о том, что именно вы надеетесь обнаружить среди рисунков моей нянюшки?

Она рассказала немного про свой проект реновации сада и о том, что именно рассчитывала отыскать в альбомах для зарисовок его бабки. – Порой рисунки могут заполнить пробелы между намерениями и реальностью.

– Но разве от фотографий не больше толку? – спросил он.

– Да, в идеале. Но речь-то про 1907 год! Тогда все еще большой редкостью было документировать разбивку сада досконально, только если это полагали действительно важным. А Винсента Смит стала знаменитой лишь годы спустя.

– Она писала книги, не так ли? – спросил он.

– Прошу прощения, – переспросила она, нагнувшись к собеседнику, чтобы лучше расслышать его вопрос, заглушенный внезапно раздавшейся из динамика чередой звуков рога.

Фермер схватил свой мобильник, лежавший на книжной полке, и убавил громкость звонка.

– Извините.

– Что за мелодия у вас на рингтоне? – поинтересовалась она.

– Джеки Уилсон, песня «The Who Who Song». До того, как принять во владение ферму от дедушки, отец ездил на своей машине в Сток-он-Трент танцевать на Northern soul в клуб Голден Торч. Соул, Motown, Stax. Он слушал это все, когда разбирал счета. А когда он умер, я, ну… типа продолжаю делать так же, типа в память о нем.

Теперь понятно, откуда у Генри эта футболка с Джеймсом Брауном.

Эмма

– Хочу спросить: а есть книги, написанные Винсентой Смит? Это имя звучит знакомо, – поинтересовался Генри.

– Верно. Она уехала в Штаты, вышла там замуж и жила там до самой смерти. Хайбери Хаус был ее последним садом в Англии.

– Мда, это было на несколько десятилетий позже: моя бабуля жила на ферме Темпл Флосс во время войны, тогда она доставляла провизию в господский дом. Свое увлечение живописью она тогда не принимала всерьез, и так было до 50-х годов, когда у нее родилась моя мама.

– Сидни сказала, что ваша бабушка была уважаемым художником, – сказала Эмма.

Он ухмыльнулся:

– Она была не настолько известным художником, чтобы я завязал с фермерством и стал бы кататься как сыр в масле, но она действительно некоторое недолгое время она продавала свои работы нескольким лондонским галереям. В начале девяностых она несколько раз брала меня с собой в гости к своим старым приятельницам. Одна из ее подруг все время была в разъездах, потому мы останавливались у нее на квартире в Мейда-Вейл.

– Я очень надеюсь, что некоторые ее зарисовки могли бы дать мне подсказки, – сказала она.

Он откинулся на спинку своего стула:

– Я с Тифф, моей сестрой, после бабулиной смерти прибирались в ее доме. Тифф себе на память взяла оттуда немногое – она живет в Лондоне, так что свободного места у нее кот наплакал. Короче, большинство вещей бабули достались мне. Уверен, у меня тут как минимум есть пара ее альбомов для зарисовок.

Эмма аж привстала со своего стула:

– Не могли бы вы, пожалуйста, достать альбомы? Мне очень неловко тратить ваше время, когда вы, кажется, так заняты, но…

Он расхохотался:

– Но именно это вы, кажется, как раз намереваетесь сделать. Не берите в голову. Я всегда рад помочь Сидни с Эндрю.

– Вы их давно знаете? – спросила Эмма.

– Где-то около года. На ярмарке я пару раз пересекался с дедом Сидни – неразговорчивый он был старик, но со мной здоровался.

Эмма нахмурилась:

– Мне казалось, вы знакомы дольше. Ведь Сидни упоминала викторину, которую устраивает в пабе.

– Вас уже успели завербовать зануды-трезвяки?

– Простите?

– О, это название нашей команды. Я участвую в викторинах почти каждую неделю, хотя, понятное дело, в вопросах, которые не затрагивают фермерское дело, классическую соул-музыку или военную историю Британии, пользы от меня почти ноль, – улыбнулся Генри.

– Тогда моими вопросами были бы садоводство, писатели, пишущие о садах и исторические сады, поэтому ваши знания разнообразнее моих, – она улыбнулась в ответ.

– чтобы начать работу над этим садом нам придется подкупить ведущего викторины. Даже если ответить на какие-то из вопросов вообще без шансов, можно смириться с этим, а потом взять да и выбить очко.

– О, на викторину я не ходок, – быстро проговорила она.

– Почему?

– Не мое это все.

Он склонил голову на бок, выдав свою заинтересованность:

– Вы не обязаны там напиваться, если это именно то, что вас напрягает. И вам не надо помогать разгадывать вопросы, на самом. Мы вам не оставим ни единого шансика сделать это, даже если захотите.

– По вечерам я обычно без сил, – ее оправдание прозвучало неубедительно, это было ни разу не убедительное оправдание.

– Я вас понимаю. Фермеру ведь тоже приходится вставать ни свет ни заря. Однако если вы передумаете, то вы знаете, где нас найти – сказал фермер.

Вообще-то она не знала, но так как до сих пор она видела лишь один паб на весь Хайбьери – паб назывался «Белый лев» – она могла сделать вполне обоснованное предположение. Но это предположение было не тем, которое она собиралась сделать изначально.

Тут зачирикал ее мобильник. Она глянула на заветившийся экранчик – всплыло текстовое сообщение от Чарли:

Роузвуд не верно укомплектовал наш заказ. Все придется отослать назад.

Она тихо содрогнулась. Еще хоть одна подобная задержка грозит выбить ее из графика так сильно, что зарежет весь льготный период, заложенный в контракте!

– Проблемы на работе? – спросил Генри.

Эмма засунула сотовый в задний карман:

– Ничего такого, что я не смогла бы разрулить.

– Этот бизнес принадлежит вам одной? – задал вопрос он.

– Ага, я открыла свое это дело, когда устала «работать на дядю», как говорится.

Он присвистнул:

– Вам удалось это провернуть в одиночку. Впечатляет.

– Спасибо, да, думаю, так и есть, – ответила она.

Он расцвел в улыбке:

– Это комплимент. Дадите мне свой номер? На выходных я поищу те альбомы с набросками, а когда разыщу их, отзвонюсь вам.

Он взял свой сотовый со столешницы и протянул ей. Эмма колебалась.

Она уже тысячу лет не давала свой номер телефона мужчинам, но они ведь не в баре сейчас сидели, ведь не чатились в приложении для знакомств – это касалось работы!

Она набрала свой номер в его телефон, и когда он забрал его, то сразу послал ей сообщение:

– Теперь вы всегда можете писать мне, если вам что-то понадобится, – сказал Генри.

– С фермы? – спросила она, и на ее обычно привычно сжатых губах появилась слабая улыбка.

– Тут не угадаешь, может, как-нибудь утром вы проснетесь и подумаете: о, как бы мне сгодился пресс-подборщик сена с фермы Генри.

– Буду иметь это в виду. Спасибо, – сказала она, дойдя уже до двери его офиса.

– Может, я как-нибудь случайно увижу вас в «Белом Льве». Новым соседям там принято подносить дармовой стаканчик.

– Вот как?

– Естественно.

Неожиданно она обнаружила, что раздумывает над его приглашением. Просто пропустить по стаканчику с приятным мужчиной, простым в общении – непривычная и привлекательная идея, которую она почти сразу же отогнала. Если завязать отношения с кем бы то ни было в Хайбери, то, когда ей неминуемо придется уезжать, будет только тяжелее.

– Может быть, когда-нибудль.

Выйдя на двор фермы под проливной дождь, Эмма подняла ворот, пытаясь поплотнее укутать шею. Но даже грязь, казалось, налипала ей на ботинки и шагать было труднее, чем когда-либо, ее не покидало странное ощущение, что на душе стало светлее.

Бэт

19 марта 1944 года

Моя дорогая Бэт,

когда я читаю твои письма, мне так хочется оказаться опять дома, на ферме. Рад, что тебе нравится твоя работа. Я ведь фермер до мозга костей, поэтому на сердце у меня становится теплее от мысли, что очень скоро ты совсем освоишься и будешь чувствовать себя в полях так же уверенно, как и остальные.

А мне вот-вот должны дать увольнительную на 48 часов, проведу ее я в компании Клифтона, Макинтайра и Бэйтса. Пока не знаю, когда мне дадут увольнительную достаточно длинную для того, чтобы успеть совершить путешествие обратно в Англию. Однако когда увольнительную мне все-таки дадут, мы с тобой сходим, куда только захочешь: чаепитие, ужин, танцы – все, что пожелаешь. Странно думать, что это будет наше первое свидание.

Со всей моей любовью,

Колин

– Теперича-то ты хоть уверена, что знаешь, куда ехать? – спросил Мистер Пенворти пока Бэт перепроверяла поводья и удилá лошади.

– Вниз по Фосс-Уэй, потом повернуть налево и по мосту через речку, потом две мили ехать на юг до Хайбери Роуд. Еще полмили проехать по этой дороге и по левую руку будет большой дом, – сказала Бэт.

– Не забудь, что парадные ворота сняли…

– …и сдали на переплавку, – Бэт с улыбкой предложение закончила.

Мистер Пенворти вóлоком подтащил к телеге второй деревянный ящик, который следовало доставить в Хайбери Хаус.

– Ты оставишь ее в покое уже когда-нибудь? Девочка не дура, – Миссис Пенворти еще чуток поворчала.

Бэт залезла на облучок, щелкнула поводьями, помахала рукой на прощанье.

Выехав на проселочную дорогу, она не смогла удержаться и начала улыбаться; холодный ветер трепал ее волосы. В свободное время она обычно ходила в кино с Рут и двумя другими девушками, которые работали на молочной ферме в Комбруке, поэтому редко оставалась в одиночестве. Но когда она проводила свои выходные так, как сейчас, то всегда чувствовала себя виноватой, если не поспевала вовремя отвечать на бесконечный поток писем от Колина – письма от него приходили регулярно каждые два-три дня. Но сейчас, правя поводьями, она отбросила все сомнения и просто безмятежно наслаждалась возможностью побыть в одиночестве.

Всю дорогу до Хайбери Хаус Бэт пребывала в хорошем настроении. Она проехала пролом в стене, где раньше были железные парадные ворота, и свернула к въезду для хозяйственных нужд – исполнила все в точности так, как ей советовал сделать Мистер Пенворти. Она спрыгнула с телеги, привязала лошадь и только потом открыла ворота двора, а затем стащила оба ящика на землю, поставив один на другой.

Она осторожно обогнула телегу и пошла к двери, ведущей в кухню. Было слышно, как там гремят сковородками и льется вода. чтобы постучаться в двери, ей надо было освободить руку, для чего пришлось прижать коробки животом к двери.

Почти в тот же миг дверь распахнулась – вышла женщина в переднике, ее каштановые волосы были высоко уложены и забраны в сетку. Она подозрительно взглянула на Бэт, с прищуром, затем перевела взгляд ниже, на коробки:

– Мистер Пенворти сегодня не приехал?

– Нет, сегодня у него не получилось, – ответила девушка.

Женщина посторонилась, пропуская ее:

– Тогда тебе лучше войти.

– Куда лучше поставить коробки? – спросила Бэт.

Женщина кивком указала на широкий рабочий стол, стоящий посреди комнаты:

– Туда. Я только чайник поставила. Погоди минутку.

Бэт замялась, но потом кивнула в знак согласия.

– Хорошо, сделаю тебе чашку чаю.

– О, вам вовсе ни к чему утруждать себя этим, – быстро проговорила девушка.

– Мне нужно проверить содержимое коробок и написать для тебя список на следующую неделю. Пока я это делаю, ты как раз и успеешь выпить чашечку. Заварка, конечно, ýтрешняя, спитáя, но зато хоть кипяточек, – женщина принялась снимать с полки керамические кружки с толстыми стенками, – Как тебя зовут?

– Бэт Педли, – ответила она.

– Я Стелла Аддертон. Ну каково тебе быть лэнд герл? – спросила мисс Аддертон, не поворачиваясь, бросая короткие фразы через плечо.

– Ой, мне очень нравится.

– Значит, это не слишком тяжкий труд? – поинтересовалась Мисс Аддертон.

– Когда привыкаешь, не так уж плохо, но нужно еще многому научиться, – ответила Бэт, рассеянно расчесывая пятна растрескавшейся кожи на руках.

Мисс Аддертон поставила перед девушкой кружку:

– Не думаю, что тебе нравится сухое молоко, так ведь? Не нравится, конечно же нет. Кому это может нравиться?!

Бэт наблюдала, как Мисс Аддертон запустила руки в ящик и принялась рыться в нем, затем вытащила одну из бутылок:

– Ах, вот ты где, моя милая.

– Мы что привезли вам молоко? – изумилась Бэт. Молоко предназначалось для пайков.

– Мистер Пенворти настолько давно занимается поставками провизии в Хайбери Хаус, что никогда не берет денег с миссис Саймондс за настоящее молоко. Не думаю, что это является нарушением правил военного нормирования, поскольку молоко с фермы присылали в господский дом в подарок с давних времен, задолго до того, как стали возить на рынок, – мисс Аддертон сделала паузу: – Я тебя не шокировала, ведь так?

Бэт засмеялась:

– Нет! Думается мне, те, кто мошенничает с пайками, знают способы похлеще.

– В этом-то вся и суть, – подмигнула мисс Аддертон, наливая по малюсенькой порции молока в каждую кружку: – Как тебя зовут, напомни?

– Бэт Педли.

Мисс Аддертон протянула ей кружку:

– Ты мне нравишься, Бэт Педли.

Эта простая фраза поразила Бэт: она вцепилась в кружку обеими руками и сидела, не поднимая головы, глядя в кружку, боясь, что если поднимет взгляд на мисс Аддертон, то расплачется. Она даже не могла вспомнить, когда в последний раз кто-либо так просто и искренне общался с ней.

– Зовите меня Бэт, пожалуйста, – через некоторое время смогла выговорить она.

– А ты называй меня Стеллой, – сказала мисс Аддертон, кивая в знак согласия, – Так получше будет, чем «кухарка».

– Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что вы выглядите гораздо моложе, чем положено кухаркау, – отважилась заметить Бэт.

Стелла вздохнула и начала распаковывать один из деревянных ящиков, вынимая оттуда луковки, которые при транспортировке были закопаны в песок.

– Я выросла в Хайбери, до войны я была самой старшей из всех кухонных служанок. Но когда началась война, одна за одной девушки были призваны в армию, и все разъехались отсюда.

Я тоже пошла на призывной пункт в Женские вспомогательные воздушные силы. Хотела стать «ваафом», думала, что было бы здорово полетать по миру.

– Что пошло не так? – спросила Бэт.

– На медосмотре меня признали не годной к строевой службе – астма. Кстати, у нашего маленького хозяина мастера Робина тоже астма. Так что мечте моей подрезали крылышки, – Стелла криво улыбнулась Бэт. – Но так или иначе это сработало, ведь теперь у меня живет мой племянник, Бобби.

– Вам нравится работать в Хайбери Хаус? – спросила Бэт.

– Мне нравится моя зарплата. Нравится, что время от времени могу себе позволить капельку молока в чай, а другие о таком и помыслить не могут. А по средам и субботам я надеваю форму отряда МПВО и чувствую, что на этой войне и я что-то делаю. Но мне нисколечко не нравится работать в Хайбери Хаус, вообще не нравится.

– Почему не уходите? – спросила Бэт.

Стелла улыбнулась:

– Когда-нибудь уйду.

– Звучит как если бы у вас был план.

– Я хожу на заочные курсы. Уже знаю скоропись и могу стенографировать под диктовку. Сейчас учусь машинописи. Но пишмашинки у меня нету, поэтому приходится тренироваться на нарисованной клавиатуре и представлять, что она настоящая.

– Вы хотите уехать в Лондон? – поинтересовалась Бэт.

– Вначале в Лондон, – сказала Стелла, – А потом рвану, куда душа пожелает. Я собираю почтовые открытки и фотографии всех тех мест, в которых однажды хотела бы побывать.

– Что у Вас в этом списке под номером один? – спросила Бэт очарованно.

– Таити. Есть там такой остров, Муреа называется. Мне бы очень хотелось туда поехать, – лицо Стэллы погрустнело. – Теперь, когда у меня Бобби, с этим все стало гораздо сложнее.

Кухаркаиха выглядела такой расстроенной, что Бэт поспешила сменить поскорее тему беседы.

– Как дела с миссис Саймондс? – задала она вопрос.

– Какие такие дела?

– Ну, миссис Пенворти отзывалась о ней весьма лестно.

Стелла фыркнула, оглянулась через плечо на дверь, потом понизила голос:

– Уж больно сильно она важничает. Когда правительство реквизировало дом, как раз после того, как погиб ее муж, и в особняк стал госпиталем, мадам изо всех сил старается вести себя так, как будто ничего не произошло. Она все еще устраивает приемы. Все еще переодевается к ужину, даже несмотря на то, что в таком виде идти ей некуда, кроме как в свою комнату для утреннего туалета, поскольку та пока принадлежит ей, ведь в бывшей обеденной зале расставлены теперь госпитальные койки.

Она проводит некоторое время, общаясь с солдатами, – и я считаю, она имеет на это полное право, – но чаще всего она пропадает в саду.

– Должно быть, сад красивый, – сказала Бэт.

Стелла передернула плечами:

– Только если тебе в принципе нравятся сады. Можешь посмотреть их на обратном пути, если хочешь.

– О… – начала было Бэт.

– Никто не узнает, если это то, о чем ты переживаешь. Этим утром миссис Саймондс уехала на север, в Лондон, чтобы уладить какие-то дела, связанные с бизнесом, а пациентам до тебя и дела никакого нету. Ты можешь проскользнуть из нашего кухонного сада-огорода через боковую калитку.

– Наверное, можно и так, но это только, если вы уверены, что так можно, – проговорила Бэт.

– Про миссис Саймондс я знаю только одно, – сказала Стелла. – Она любит своего сына. Мастер Робин милый, прехорошенький мальчик, хотя такая жалость, что он удался не в своего отца. Он был очень болезненный ребенок, но он вырастет, и когда-нибудь станет таким же крепким, как отец, – Стелла оперлась ладонями на столешницу. – Ну, кажись, все в порядке. Тебе надо будет передать нашу благодарность мистеру Пенворти за то, что прислали нам цветную капусту. Давно у нас кочанчиков на столе не бывало.

– Он просил, чтобы я сказала вам, что пошлет еще. Это ведь еще только первые кочаны мы убрали.

Стелла кивнула, затем низко нагнулась, ссутулившись, и принялась выводить какие-то каракули на клочке бумаги: – Это пойдет на следующую неделю.

Бэт потянулась, было, за этим листком, но Стелла неожиданно схватила ее руку и повернула тыльной стороной вверх так, что стало видно одну из трещин на коже, которая донимала Бэт вот уже несколько дней.

– Это, наверное, больно, – сказала Стелла.

– Вчера кожа почти перестала гореть. Сейчас мне лишь карандаш держать неудобно, – призналась Бэт.

– Письма пишешь? – спросила Стелла.

Пишу, да мало, следовало бы больше. Ей удалось написать только одно письмо в ответ на три письма Колина.

– А еще я немножко рисую, ну, делаю наброски, так, для развлечения, – рассказала Бэт.

– Негоже, чтобы в таком хорошем деле тебе мешали трещины на руках. Погоди чуток.

Бэт послушно сидела перед своей опустевшей кружкой до тех пор, пока Стелла не вернулась с каким-то маленьким сверточком в чистой тряпице: – Вот. С этого тебе получшеет.

– Что это? – спросила Бэт, отворачивая угол тряпицы, под которым оказался твердый шарк жирного воска.

– Пчелиный воск и оливковое масло, нагреть и остудить вместе. Будешь втирать в кожу рук, что в сухую, что во влажную, славно поможет, – объясняла Стелла.

– Спасибо, – искренне поблагодарила ее Бэт.

Стелла отмахнулась:

– Старая уловка, но про которую узнаешь только, когда начинаешь работать на кухне. Вот так пару деньков подержишь руки в горячей воде и завоешь! Коль приедешь на следующей неделе, мне скажи, подействовало ли.

– Наверняка поможет, – улыбнулась Бэт.

Она попрощалась с кухаркаихой и вышла через кухонную дверь. Девушка уже совсем было собралась забраться обратно на свою телегу и понукнуть лошадь, но тут взгляд ее упал на калитку, ведшую в кухонный садик. На миг засомневавшись, она затарила на задки телеги пустые деревянные ящики, которые забрала у Стеллы назад, и, все ж решившись, прошла через калитку в кухонный садик.

Кухонный садик соединялся с тисовой изгородью чудом уцелевшими железными воротцами, которые, должно быть, проглядели, когда собирали лом на переплавку. Бэт отворила их, поморщившись от того, с каким скрипом подались створки, огляделась по сторонам. Ни души. Она поспешно юркнула за колонну из тиса и очутилась в круглом саду, в середине которого была статуя какого-то бога с крыльями. И пусть сейчас этот сад был пуст и гол, но весной, она могла поклясться, он станет пышным и буйным.

Она отыскала дыру в разросшейся живой изгороди и через нее проникла в другой сад, потом в следующий. И до зуда в руках ей захотелось, чтобы у нее были с собой акварельные краски и хоть немного плотной бумаги или же огрызок карандаша – ей бы хватило, чтобы запечатлеть это место. Она отлично понимала, почему миссис Саймондс хотела проводить столько времени именно тут. В этих зеленых комнатах сада можно было отыскать что-то похожее на покой и умиротворение в нынешние неспокойные и тревожные времена.

Бэт свернула за угол кирпичной стены и уперлась в другие ворота. Но если предыдущие зеленые комнаты, которые она только что миновала, все еще дремали, еще не очнувшись от зимнего сна, то эта боскета была жива – она дерзко утопала в зелени и сверкала алым и серебристым.

Осмотревшись по сторонам, девушка толкнула ворота. Заперто. Она долго стояла там, вцепившись пальцами в прутья решетки, и так мечтала попасть внутрь. Желание увидеть вблизи это живое чудо, смело пробивавшееся к жизни так рано, в самые первые недели марта, было настолько велико, что казалось почти непристойным.

Она уже готова была уйти, когда что-то привлекло ее внимание – ее взгляд уловил что-то под кустом, чуть правее ворот. Она низко присела, просунула руку между прутьями, поводила ейи по траве и смогла, наконец, ухватить добычу – игрушечный поезд из никеля, со слегка облупившейся краской, но вполне прочный, хоть и местами поцарапанный. Наклонив голову, ей удалось рассмотреть и другие игрушки, припрятанные под тем же кустом. Улыбка тронула ее губы. Должно быть, тут играл сынок миссис Сайсмондз.

Ветер донес голоса откуда-то неподалеку. Услышав их, Бэт быстро вернула на место поезд и покинула сад тем же путем, что и пришла, тихонько затворив за собой калитку.