Текст книги "Древние. Возвышение"

Глава 5

Элайджа Микаэльсон был из тех, кто выживает. Мало того что он был непобедим, так вдобавок еще обладал настоящим даром к адаптации – к тому, чтобы уцелеть при любых обстоятельствах.

С тех пор как они с братом и сестрой прибились к грязным берегам наводненного преступниками захолустного городишки, известного как Нувель-Орлеанс, эти таланты отлично ему служили. После того как Клаус перебесился на новом месте, им наконец удалось заключить мир с местными ведьмами и оборотнями. Правда, пришлось поклясться, что они не станут создавать вампиров, но обретение нового дома того стоило. Равновесие было хрупким, но перемирие продержалось почти десяток лет. После того как их несколько столетий гонял по всей Европе собственный жестокий и кровожадный папаша, они наконец-то твердо встали на ноги. Но времена меняются, и для Древних тоже настала пора измениться.

По мере того как Элайджа удалялся от центра, дома, которые прежде тесно жались друг к другу, стояли все свободнее. Его конь трусил вперед, и шум города стихал. Люди ездили верхом, поэтому ему тоже приходилось, но смертные передвигаются так угнетающе медленно!

Короче всего было срезать путь через частное кладбище на окраине, и после недолгих колебаний он направил коня в высокие железные ворота.

Тут было пустынно, как на любом погосте с наступлением вечера, но Элайджа не чувствовал одиночества. На этом кладбище, в отличие от общественных, ощущалась магия давно ушедших ведьм, ибо здесь покоились лишь они. Перед многими замысловатыми, испещренными надписями могильными камнями курился ладан, а свет оплывающих свечей наполнял пространство причудливыми тенями. Без сомнения, это место частенько навещали.

Конь Элайджи шарахнулся и встал на дыбы, очевидно, ему тут нравилось не больше, чем его хозяину. Однако из-за изгиба протоки путь не через кладбище был бы на несколько миль длиннее. Это словно проверка решимости потенциальных посетителей Изабель: хватит ли у них отваги ступить на проклятую землю? Или они, потакая своей трусости, предпочтут потерять час и выберут длинный путь? Или (и возможно, она сама избрала бы именно этот вариант) смертные вообще не потревожат ее, держась подальше от ведьмы, которая живет на дальнем краю кладбища, и шепотом рассказывая о ней друг другу страшные сказки?

Эта обитель магии вдруг властно напомнила Элайдже о другой ведьме, которая тоже окружала себя красивыми ритуалами подобного сорта. Его мать Эстер. Тысячу лет назад он считал ее самой могущественной, самой совершенной и элегантной женщиной на свете. А потом она прокляла его в отчаянной попытке защитить свою семью от неистовства оборотней, так и не признавшись, что у нее куда больше общего с нападающими, чем можно предположить.

Своими чарами она сделала мужа Микаэля и детей бессмертными, неуязвимыми и грозными убийцами, которые тысячекратно опаснее любых врагов. Она сделала то, что считала наилучшим, но потом горько об этом пожалела и умерла, пребывая в убеждении, что все ее дети от Микаэля (Ребекка, Финн, Кол и сам Элайджа), а также прижитый от оборотня Никлаус – мерзкие выродки. Умерла, веря, что лучше было бы, если бы оборотни убили их всех.

Отец, первый охотник на вампиров, посвятил себя истреблению этого зла – детей Эстер. Элайджа и его брат с сестрой бегали от него веками и пересекли океан, чтобы скрыться от отцовского гнева. Всякий раз, когда к Элайдже подкрадывались мысли о матери, его до глубины души пронзала боль от знания, что родители никогда не любили его и желали ему смерти.

А сейчас ничего не оставалось, кроме как сделать ставку на ведьму, что оказалась под рукой. Конечно, Изабель Далленкур не была и вполовину так сильна в ведовстве, как Эстер, но в нынешних обстоятельствах сгодится и она. Изабель была известна своими амбициями: жажда власти, присущая этой женщине, сильно превосходила ее природные способности к магии и лидерству. Возможно, в обмен на поддержку и благодарность она согласится оказать любезность другому могущественному созданию, а у Элайджи как раз возникла нужда в сравнительно простой услуге.

Договоренность с ведьмами не только лишила Микаэльсонов возможности обращать новых вампиров: вскоре Древние обнаружили, что их попытки купить или выменять землю в черте города заканчиваются ничем. Не действовали ни посулы, ни угрозы. Посыл был ясен: оставаться оставайтесь, но не слишком расслабляйтесь.

В результате Элайджа и его брат с сестрой провели эти девять лет на постоялых дворах и в пансионах, а в конечном итоге осели в гостинице. Нельзя не признать, что условия, в которых они жили, становились все лучше, ведь город рос и процветал, но даже самый роскошный гостиничный номер не сравнится со своим домом. Его не приобрести в собственность и не обезопасить. И в нем, конечно, не было места для спящих в гробах братьев Кола и Финна, которых Клаус некогда заколол в припадке ярости. Элайджа понимал, что нынче в городе задули ветра перемен, и не собирался упускать возможности, которые они несли с собой. Для Микаэльсонов настало время обзавестись собственным кусочком Нового Орлеана, и, чтобы застолбить его, нужна была всего лишь одна-единственная сговорчивая ведьма.

Запах ладана улетучился, стоило Элайдже выбраться с погоста. Теперь перед ним поднимался лес. Конь слегка заупрямился и прянул в сторону, не желая идти во мрак. Элайджа успокаивающе потрепал его по шее и дал шенкеля, посылая вперед. Острые глаза вампира высматривали за стеной деревьев очертания человеческого жилья. Стоило только ему заметить маленький домик, в окне тут же возник мерцающий свет, и конь опять шарахнулся. Элайджа вздохнул и спешился: пожалуй, он мыслил чересчур оптимистично, когда решил поехать на этом звере. Животные никогда не относились к нему с той же подозрительностью, какую питали к его братьям и сестре, но все равно было ясно, что вампир – вовсе не то существо, с которым они хотели бы иметь дело.

И Элайджа не мог винить их за это.

Привязав поводья к крепкому молодому деревцу, он проделал оставшийся путь пешком. Вокруг не было никого, способного заметить, что он – нечто большее, чем человек, но в силу привычки он просто шел ногами, стараясь выглядеть непримечательно. К тому времени, когда Элайджа добрался до домика, там зажглось еще несколько свечей, и он разглядел в окне силуэт ведьмы. Однако, когда он решительно постучал в дверь, изнутри не донеслось ни единого шороха.

Он снова постучал и подождал. Ничего.

– Мадам Изабель, – позвал он, стараясь, чтобы это прозвучало настолько вежливо, насколько это вообще возможно, когда ты пытаешься докричаться до кого-то через закрытую дверь, – я пришел по делу, которое, наверно, могло бы вас заинтересовать.

– Все незнакомцы приходят сюда по делу, – раздался вдруг за его спиной женский голос, – но эти дела редко меня касаются.

Голос звучал напевно, в нем был какой-то потусторонний ритм, поэтому, обернувшись, Элайджа был очень удивлен. Женщина, стоявшая за ним на беленой террасе, была высока и стройна, на ней было нарядное платье, розовое в полоску, которое вполне могло быть доставлено прямо из Парижа. Ее аккуратно уложенные рыжеватые волосы мягко поблескивали в лунном свете.

Вздрогнув, Элайджа осознал, что уже видел ее прежде: она была на злополучном званом вечере в честь помолвки. Разговоры о нелюдимой, странной отшельнице Изабель Далленкур совершенно не вязались с образом представшей перед ним стильной и даже роскошной женщины. Молодой вдобавок: Вивианн Леше приходилась ей племянницей, но матушка Вивианн, должно быть, значительно старше.

– Мадам, – официально начал Элайджа, когда пришел в себя настолько, что смог вежливо поклониться, – спасибо, что заговорили с незнакомцем.

Полные губы Изабель изогнулись.

– Вампир, – сказала она, – уверена, вы способны понять, почему я не собираюсь приглашать вас в дом.

– Конечно, – сказал Элайджа. – И вы справедливо озаботились целью моего визита – хотя я не имею в виду ничего дурного.

Она улыбнулась.

– А вы и не сделаете мне ничего дурного, – заверила она, потянулась, чтобы взять его за руку, и повлекла прочь от двери. Они прогулочным шагом двинулись от крохотного домика в сторону леса. Ноги Изабель ступали уверенно и вывели их на незамеченную Элайджей тропку, которая привела под развесистые дубы, поросшие испанским мхом.

– Мадам, моя семья живет здесь уже давно, – начал он, когда поляна исчезла у них за спиной, – девять лет. Но мы все еще не стали истинной частью этого города, какой являетесь вы и вся ваша родня.

– И чья же в том вина? – ехидно спросила Изабель, подбирая юбки, чтобы перешагнуть через выступающий из земли корень. – По прибытии ваша семья занялась охотой на оборотней и даже после заключения перемирия все еще остается угрозой для таких, как я. Я не могу вам доверять, хоть в этом и нет вашей вины, – задумчиво продолжала она. – Вы живете убийством и ничего не можете с этим поделать, ведь такова ваша природа.

Элайджа сжал зубы, но появившаяся с опытом сдержанность позволила ему по-прежнему мягко ответить:

– Моя семья живет очень замкнуто, и мы научились держать себя в руках, – он сделал паузу, – что, я полагаю, вполне устраивает остальных горожан. Но, мадам, по воле вашей семьи нам негде и головы преклонить, и мы остаемся бездомными в городе, который уже около девяти лет является местом нашего обитания.

Он ощутил, как Изабель, державшая его под руку, сильнее сжала пальцы.

– Это не мое решение, – недолго поколебавшись, ответила она. Значит ли это, что она с ним согласна?

– Мы хотели бы приобрести тут землю, – гнул свое Элайджа, не смея поднять на нее глаза, – и подумали, что, возможно, вы сумеете повлиять на своих сородичей…

– Я не имею влияния, – резко оборвала Изабель, – и уж, конечно, не стала бы употреблять его на то, что вы имеете в виду.

– Мадам, все, что я слышал о вас, – это похвалы вашей мудрости и рассудительности, – это была ложь, но не совсем уж вопиющая, потому что противоположных суждений он тоже не слышал, – и полагаю, что вы не отказались бы от нашей вечной признательности. От признательности, которая однажды могла бы на многое повлиять. Это был бы далеко не первый раз, когда Микаэльсоны проявили заинтересованность в местной политике.

Изабель издала смешок:

– Вы полагаете, что благосклонность вампиров даст мне реальную возможность влиять на городские дела? И все, что вам нужно, – это кое-какие исконно наши земли?

Элайджа не отвечал, и Изабель повлекла его дальше по ухабистой тропке.

– А важнее всего то, – продолжила она, – что я согласна с моим кланом. Раз уж на то пошло, я не думаю, что мудро попустительствовать всякой гадости вроде вашей семьи. Нам, конечно же, не стоит вас поощрять, особенно сейчас…

– …из-за ситуации с оборотнями, – придя в негодование, закончил за нее Элайджа. Вот и еще одна ведьма обозвала его и отказала в приюте. Он устал быть вечно отвергнутым почитателями магии, той самой магии, что и создала эту «гадость» – его.

– О, так вы осведомлены, что мы сейчас находимся в процессе заключения союза с вашими врагами? Я думала, вы забыли об этом, раз обращаетесь с подобной просьбой. Если я выступлю перед ведьмами и стану убеждать их послужить и вашим и нашим, притом что вас всего трое, а вервольфов легион, меня просто засмеют.

Они оказались на той же поляне, которую оставили недавно, только с другой стороны от дома Изабель. Элайджа даже не заметил, что тропка изгибалась. Возможно, ведьма просто ее заколдовала.

– И будут неправы, – сказал он, хоть и знал, что это ничего не изменит. – Враждовать с оборотнями я желаю не больше, чем ссориться с ведьмами, но если до этого дойдет, нам троим не понадобятся ни многочисленные союзники, ни даже тот небольшой участок земли, который я надеялся заполучить, чтобы встретиться с ними на равных.

– Будь это правдой, – парировала Изабель, отпуская руку своего спутника и грациозно ступая на нижнюю ступеньку крыльца, – вы не пришли бы сюда нынче вечером.

Несмотря на свое разочарование, Элайджа вдруг обнаружил, что улыбается. Ему понравилась эта ведьма-отшельница, и он подозревал, что она вела переговоры с ним вовсе не так неохотно, как изображала.

– Я вернусь, – импульсивно сказал он. – Найду способ доказать, что вам выгодно нам помочь, и вернусь.

Легонько взявшись за дверную ручку, Изабель обернулась и улыбнулась так широко, что Элайджа понял: ход его мыслей верен.

– Вы знаете, где меня найти, – ответила она, – но я сомневаюсь, что в ближайшее время снова вас увижу.

«Увидите», – поклялся он, но не произнес этого вслух. Они оба знали, что Клаус бросил Изабель вызов, и знали, что она его приняла.

Глава 6

– Все произошло так быстро!

Ребекка уже несколько дней повторяла эту мантру, но, казалось, капитан Эрик Моке все еще не был полностью убежден. Такая бесконечная пытливость может радовать в любовнике, но в следователе она досаждала. Ребекка наслаждалась знаками внимания, которые щедро расточал ей капитан, но он оказался крепким орешком, и вампиресса не знала, сколько еще терпения ей понадобится, чтобы разобраться с этими солдатами, которых она так уверенно предназначила для целей Микаэльсонов.

– Но нам нужно выяснить истину, а узнать ее мы можем лишь от вас.

Держа Ребекку под руку, Эрик вел ее по коварной земле палаточного лагеря. Солдаты сделали все возможное, чтобы окультурить свой участок байю, засыпав болотистые участки и вырубив подлесок, но дикие топи дельты реки сопротивлялись, с трудом поддаваясь упорядочиванию.

Ребекка разочарованно вздохнула. Эрик счел своим долгом найти ее обидчиков и наказать их. Капитан рвался выкопать из-под земли воображаемых разбойников и предать их суду, и его все сильнее сбивало с толку нежелание Ребекки в этом участвовать. Эрик верил, что закон победит хаос, и она не могла убедить его в обратном. Его уверенность была бы очень милой, кабы не была такой идиотской.

И чем больше Эрик расспрашивал о гипотетическом нападении в лесу, тем больше Ребекка тревожилась, что, возможно, совершила ужасную ошибку, подстроив убийство. Капитан хотел, чтобы преступление не осталось безнаказанным, и она находила это вполне естественным. Но проблема лежала глубже.

До того как встретить Эрика Моке, Ребекка разрешила себе забыть, что существуют люди умные, проницательные, обладающие интуицией. Она ожидала столкнуться с прямолинейными военными методами преследования злоумышленников, которые быстро зашли бы в созданный ею тупик, но Эрик проявил вместо этого гибкость мышления. Честно говоря, это настораживало. Он подошел к проблеме творчески и инициативно, поэтому рано или поздно должен был заметить, что Ребекка лжет.

Словно для того, чтобы сделать ее затруднительное положение еще хуже, Эрик вдобавок все эти дни вел себя очень благородно, по-рыцарски, не говоря уже о том, что он был еще красивее, чем ей вначале показалось. Его ореховые глаза были теплыми и искренними, и их сочетание с темными волосами, в которых виднелись серебристые нити, создавало облик благородного мыслителя. Звук глубокого бархатного голоса, произносящего тщательно взвешенные слова, всякий раз очаровывал ее. Эрик безупречно придерживался подобающего джентльмену поведения и, окружив ее вниманием и заботой, ни разу не переступил тонкую грань, за которой начиналось ее личное пространство, не лез в душу. Несмотря на тревоги и заботы, которые никогда не оставляли Ребекку, она провела в его обществе много замечательных часов. Капитан даже делился с ней многочисленными новостями и сплетнями его родного Парижа, заставив вспомнить те славные времена, когда она сама жила в этом городе, и тамошних знакомцев.

Однако Эрик редко говорил о себе и ни словом не намекнул, есть ли у него во Франции жена, семья. Не посвящал он Ребекку и в свой ужасно огорчавший ее очевидный интерес к оккультизму. Эта его нелепая страсть почти наверняка была безвредна – однажды Ребекка застала его за чтением книги, которая выглядела как сборник сказок, причем читал он с напряженным интересом. Казалось, капитан не обладал никакими специфическими знаниями, которые могли оказаться для нее опасными, но лучше бы он вообще ничего не узнал. Ребекка была полна решимости направить его внимание в более продуктивное русло.

К несчастью, на данный момент его мысли, в первую очередь, занимало преследование вымышленных разбойников. Он хотел, чтобы Ребекка посмотрела на всех бандитов, которых он изловил в последние несколько дней, и сказала, нет ли среди них ее обидчиков. Отказы не принимались.

Но потом Ребекку осенило: одна из ее проблем может стать решением другой. Что, если направить интерес Эрика к сверхъестественному на разгадку тайны напавших на нее разбойников? В конце концов, что значит одна человеческая жизнь – в особенности жизнь смутьяна – в сравнении с безопасностью самой Ребекки и ее братьев? Если Эрик не знает в точности, кого он ищет, можно убедить его, что один из его пленников – монстр, обладающий сверхчеловеческими способностями.

– Капитан, я знаю, вы полагаете, что на нас с мужем напало… какое-то чудовище, – напомнила она. – Вы можете исключить всякие сомнения в том, что это не был обычный человек?

– Вы видели этих существ в деле и все равно считаете их простыми смертными, – заметил он, стараясь поймать ее взгляд. – Возможно, мы уже поймали такого демона, но не знаем об этом.

– Что ж, тогда, – задумчиво согласилась она, – позвольте мне на них взглянуть.

Всего через минуту они уже подходили к недавно возведенной тюрьме, здание которой было прочнее, чем окружающие его палатки, но такое же простецкое и грубо сработанное. Его наспех построили из того, что солдатам удалось добыть в лесу. Внутри тюрьма выглядела ничуть не лучше. В маленькую камеру впихнули около дюжины мужчин, которым не повезло попасться военным. Ребекка могла только догадываться, насколько же неудобно тут спать. Солома под узниками была волглой, а свежий воздух мог проникать лишь в одно-единственное зарешеченное окошко высоко под потолком.

Заместитель Эрика, тот самый поросший черной щетиной и лишенный воображения Феликс, нес караул у двери. Когда Ребекка проходила мимо, он скользнул по ее лицу пытливым взглядом, и она ощутила необъяснимый холодок.

– Вы в полной безопасности, – шепнул на ухо Эрик, ошибочно приняв ее отвращение за страх. – Вы знаете кого-нибудь из них?

– Возможно. – Ей приходилось делать усилие, заставляя срываться с уст слова, которые хотелось немедленно взять обратно. – Это ваши подозреваемые?

– Именно, мадам, – подтвердил Эрик, и на его опаленном солнцем, обветренном лице было написано удовлетворение.

Ребекка, нахмурившись, рассматривала узников. Их оказалось больше, чем она предполагала… и, очевидно, многие из них тут уже давно.

– А кого поймали, когда я уже была тут?

К ее удивлению и даже некоторой тревоге, Эрик заколебался. В слабом свете, просачивающемся сквозь маленькое оконце, невозможно было разобрать выражение его лица.

– Я человек прямой. – В его низком голосе звенела гордость, но и извиняющаяся нотка в нем тоже звучала. – Мадам, если вы встречали кого-то из этих преступников, то, я уверен, сумеете опознать их без наших подсказок, кто тут давно, а кто – недавно.

Другими словами, он не стал сужать ее выбор, испытывая Ребекку в той же мере, что и узников. И это, конечно, все усложняло. Если она ошибется с предполагаемым злоумышленником, Эрик будет об этом знать и, хуже того, может даже начать следствие в отношении ее самой.

Если она хочет остаться вне подозрений, ей следует правильно выбрать мнимого виновника своих страданий. Она могла бы чарами внушить Эрику, чтобы тот ей поверил, но знала из опыта, что ложь всегда начинает жить своей собственной жизнью и влечет за собой новую, еще большую ложь.

Ребекка посмотрела на людей в камере. Можно ли сделать какие-то предположения на основании того, кто из них менее грязен? Заметить разницу было непросто. А потом она, к собственному восторгу, осознала, что одно лицо действительно ей знакомо… с того самого вечера, когда она убила человека из повозки и его жену. На этом смуглом лице сверкали яркие зеленые глаза, а левая рука их обладателя была обвязана грязной тряпицей. Эту руку, припомнила она, сломал Элайджа, когда его окружила банда Соломона – шестеро на одного.

– Вот этот, – сказала она уверенно, сопровождая слова жестом, – это он на меня напал. Я его лицо всюду узнаю.

Эрик казался довольным, но оборотень за решеткой бросил на нее убийственный взгляд.

– Эта сука лжет, – прорычал он, бросаясь вперед и хватаясь за разделяющие их прутья. Ребекке почудилось, что по зелени его глаз разливается какая-то желтизна.

Она вцепилась в руку Эрика и для верности прижалась бочком к его боку.

– Это он, – прошептала она, и ее наигранный страх подтолкнул капитана к действиям.

Он развернул Ребекку к выходу, захлопнул дверь у них за спиной и жестом подозвал Феликса. Ветер подхватил серое платье Ребекки, закрутив юбку вокруг ног.

– Приведи ко мне в палатку того, что со сломанной рукой, – приказал Эрик. – Мне надо его допросить, а потом я сам с ним покончу.

Феликс резко отдал честь и, прежде чем подчиниться, бросил на Ребекку еще один долгий взгляд. То ли ревновал к тому, что она столько времени проводит с капитаном, то ли беспокоился, как бы она не стала доверенным лицом Эрика вместо него самого. Если так, то, наверно, самым мудрым с его стороны было бы выполнять свои обязанности более четко и старательно, чем когда-либо прежде. Видимо придя к тому же заключению, Феликс вытянул из своего сине-красного мундира связку ключей и зашагал обратно к тюрьме.

Так, значит, капитан может допрашивать и казнить заключенных.

Ребекка могла только догадываться, в какое замешательство приведут оборотня вопросы Эрика, однако была уверена, что тот не скажет ничего, что можно было бы ей инкриминировать. Даже самый последний член клана отвечает за то, чтобы люди не узнали о существовании ему подобных, а оберегая свою тайну, пленнику придется хранить и ее секрет. Какая удача, что любой вервольф скорее умрет, чем выдаст своих! Потому что этому оборотню предстоит умереть. И поделом.

Пока сопротивляющегося оборотня выводили из тюрьмы, Эрик нагнулся и поднял что-то с земли. Это была ветвь дерева, и Ребекка задохнулась, когда эта ветвь задела ее колени. Эрик разломал ее пополам и поднял одну половинку к свету, и вампиресса поняла, что он сделал. Это был кол.

Ребекка внезапно почувствовала, как теснит ей грудь. Что Эрик хочет сделать с этим колом? Кол годится лишь для одной цели – убивать таких, как она. Милейший капитан Моке вдруг стал куда меньше походить на чудаковатого исследователя, интересующегося оккультизмом, и куда больше – на неопытного охотника на вампиров. Ребекка поспешила обратно в тепло палатки, чтобы не оказаться ни во что втянутой.

Прежде чем она высунулась оттуда, услышав какие-то звуки, прошло несколько часов. Четыре солдата тащили безжизненное тело оборотня к краю лагеря. Даже издалека, даже в опустившейся на протоку темноте она была уверена, что видит торчащую из левой стороны груди оборотня обломанную ветку.