Текст книги "Грешный любовник"

Глава 2

Шнуры довольно-таки здорово врезались в запястья. И плечи ужасно ныли. Что до остального, то все пока шло даже лучше, чем она смела надеяться. Она оказалась не только наедине с Робертом Синклером Давенби, но еще он обратил на нее внимание.

Наудивление пристальный взгляд, влице – какая-то особая мужественная жестокость, резко контрастировавшая с элегантным серебристым сиянием накладных волос надо лбом и висками.

– И долго мне стоять так, словно я привязанная коза? – спросила Сильвия.

– В моей системе образов, сэр, фигурировала газель. – Он улыбнулся, и на щеках его показались глубокие морщины. – Я не слишком люблю коз.

Он взял стул, к которому привязывали Берту, поставил его возле камина и сел, затем откинулся назад и, заложив руки за голову и накренив стул так, что он балансировал на двух задних ножках, положил обутые в сапоги ноги на каминную решетку.

– Но вы так и оставите меня привязанным?

– Отчего бы и нет? Уж не полагаете ли вы, что мне следует освободить вас, дабы вы получили возможность нанести мне еще какой-нибудь урон?

– В мои намерения не входило причинять вам вред.

– Однако вы его причинили. И, полагаю, обязаны мне его компенсировать.

– Очень хорошо. Возможно, вы и правы. Но у меня нет денег.

– В таком случае я взыщу с вас, так сказать, службой. Однако полумрак будет гораздо приличнее для дискуссии между джентльменами. Вы и я отобедаем вместе, сэр. Небольшой фазан и, быть может, слабо прожаренный ростбиф к красному вину?

– Я никак не могу остаться обедать, – ответила она.

– Отчего же? Вы так бледны. Красное вино и красное мясо пойдут вам на пользу. А покамест я должен вымыться и написать несколько писем. Я весь самым прискорбным образом обсыпан пеплом. Вас не затруднит подождать?

– Вы серьезно? Вы собираетесь оставить меня вот так, привязанным, ради того чтобы потом отобедать со мной вдвоем?

– А вы бы предпочли отработать свой долг, таская для меня уголь и горячую воду? – Плавным движением он поднялся и прошелся по комнате.

Его отражение в большом напольном зеркале двинулось вместе с ним. Мускулистые плечи, поджарый торс, узкие бедра мерцали в угасающем свете дня как сноровистые привидения. Он двигался великолепно, чувствовалось, что его тело и ум в совершенной гармонии друг с другом, как у ратника, готового к войне. Мужчина, которого должны опасаться другие мужчины. Мужчина, которого домогаются женщины. Мужчина, который из-за ее вмешательства только что лишился своей любовницы и который, несмотря на невозмутимый вид, находился во власти гнева, силу которого и сам вряд ли сознавал.

Он развязал широкий галстук, отбросил его в сторону, затем отстегнул и положил на буфет позолоченные ножны с вложенной в них шпагой.

– Красивая игрушка, – заметил он, глядя на свою шпагу. – Подарок, как вы, должно быть, уже догадались, леди Грэнхем. К сожалению, теперь я буду просто обязан вернуть его ей.

Да, он в ужасном гневе. Он вернулся к зеркалу и снял свой серебристый парик. Без парика он выглядел каким-то дикарем.

На его звонок явился лакей. Дав стал отдавать ему приказания, слишком тихо, чтобы она могла расслышать. Она разобрала только несколько слов и среди них слово «ванна». Боже, неужели он и правда собрался принимать ванну! Сильвия с трудом сдержала улыбку. Ну конечно, он же считает, что она мальчик!

Она наблюдала за тем, как он идет через всю комнату к столу с несессером для письменных принадлежностей, снова и снова ероша пальцами волосы. Темные пряди легли на высокий воротник, закрыли уши. Похоже, ему нравилось состояние полуодетости, нравилось сознавать, что ничто не лежит между его кожей и все еще дымным воздухом, кроме единственного слоя полотна.

Глубоко внутри ее затеплилось незваное, но знакомое чувство – броситься прямо в его крепкие мужские объятия, как ей доводилось не раз...

– Как ваше имя? – спросил он.

– Джордж. – Она не обманывала. – Джордж Уайт.

– Имеется ли у вас опыт обращения с женщинами, Джордж?

– Вне всякого сомнения, не такой, как у вас, сэр, хотя я полагаю себя достаточно искушенным в ритуалах ухаживания.

Он обернулся и посмотрел на нее, приподняв брови.

– Право же, для такого юнца вы очень уж уверенно похваляетесь!

– Те, кому я служил прежде, не раз требовали от меня выполнения услуг в подобной области...

– Ну, если вы такой уж эксперт, то посоветуйте, что мне следует написать Мег.

Она постаралась придать своему лицу сокрушенное выражение.

– С вашего позволения, сэр, я мог бы написать письмо за вас. У меня великолепный почерк.

Он засмеялся; зацепив одной обутой в сапог ногой стул, подтянул его к себе, затем очинил перо несколькими быстрыми движениями перочинного ножа.

– И у меня тоже, – сообщил он.

Она смотрела, как его перо быстро бежало по бумаге.

– Позвольте прочесть вслух мое письмо к бывшей любовнице, – предложил он. – интересно узнать ваше мнение.

Сильвия смотрела на него, пытаясь не обращать внимания на ноющую боль в руках.

– Ну разумеется, с удовольствием.

– «Моя дорогая, несравненная Мег, – начал он читать. – Полагаю, мы только что вошли в историю или по крайней мере дали обильную пищу сплетникам, хотя могу сообщить тебе забавную новость: мой человек только что разыскал несколько избежавших сожжения рубашек, равно как и пару-другую чулок, недавно вернувшихся от моей прачки...»

– Так ваши потери не столь велики, как вы пытались внушить мне? – перебила его Сильвия.

– Позвольте, я продолжу: «Также до моего сведения дошло, что вы оставили мне четыре камзола и пять жилетов, поскольку упомянутую одежду еще прежде отнесли вниз для тщательной обработки щеткой, в том числе ваш любимый жилет опалового шелка. Несколько пар башмаков и сапог также избегли гибели посредством военной хитрости: в нужное время подверглись чистке. До чего безнравственная обувь – надо же, так надуть даму!» – Он приостановился и опустил письмо. – Как вам пока, нравится?

– Очень мило, – ответила Сильвия.

– Нет, – юмор притаился в уголках его губ. – Она обрадуется. Мег гораздо великодушнее тебя, Джордж. Разумеется, по-настоящему имеет значение следующая часть письма...

– В которой вы даете торжественную клятву отомстить?

– В которой я сообщаю ей правду. – Он вновь принялся читать: – «Возможно, ты отвергнешь мое следующее признание как кокетство шалопая, но я действительно люблю тебя, моя дорогая Мег, и очень сильно. Мне жаль, что все кончено. Надеюсь, мы сумеем в следующий раз встретиться как друзья, способные найти в себе силы посмеяться над нашей обоюдной катастрофой. Право, я не могу не признать, хотя и заслужу тем твои насмешки: сделанное тобой великолепно. Прими мое восхищение, мои сожаления и мои глубочайшие извинения. Разумеется, я верну шпагу и прочие твои дары, которыми ты осыпала своего недостойного любовника. Мой конюх доставит Абдиэля в твои конюшни на рассвете. Остаюсь ваш, ваше сиятельство, покорнейший и преданнейший слуга», ну и так далее. – Он поднял глаза от письма. – Господи, Джордж, тебе худо?

С первой же фразы второго абзаца у нее началось ужасное головокружение, словно вся ясность вытекла из ее головы и осталось одно ошеломление.

«Мне жаль, что все кончено... я действительно люблю тебя, моя дорогая Мег, и очень сильно...»

– Так вы до сих пор влюблены в нее? – Голос ее прозвучал глухо.

– Влюблен? – Горячий сургуч падал розовыми лепестками, и вот он наконец запечатал письмо. – Какая же романтическая душа таится в твоей худенькой груди, Джордж! По-моему, ты утверждал, что имеешь опыт общения с женщинами.

– Я спросил, просто чтобы прикинуть, насколько сурово вы желаете наказать меня.

– Я не испытываю никакого желания наказывать тебя, – проговорил он. – Я хочу только взыскать с тебя то, что ты мне должен. – Он подошел к ней и двумя ударами ножа разрезал ее узы. – И если вы, сэр, намерены честно выполнить ваши обязательства, то будьте любезны присесть пока в кресло возле камина.

Она посмотрела ему в глаза – переменчивые карие глубины, то светлые, то темные, почти скрытые под густыми черными ресницами. Его взгляд, полный тайны, одновременно и притягивал, и страшил ее, бросая вызов: вот тебе шанс уйти, если желаешь. Сильвия немедленно отвела глаза. С отчаянно колотящимся сердцем она села в указанное им кресло и вытянула ноги.

Его шпага лежала на столе. Он разоружился специально, демонстрируя свою уверенность настолько, что рискнул освободить ее, хотя она могла оказаться врагом.

– Что касается Мег, – он, – то мне очень жаль, что я не сумел любить ее так, как она того заслуживает, но если бы ты хоть сколько-нибудь понимал в обычаях лондонского света, то тебе стало бы ясно, что после случившегося на улице обратного пути нет.

– Так, значит, все дело в гордости?

Он стянул рубашку через голову. Отблески слабого света заиграли на его обнаженной спине, на мышцах живота и груди. Во рту у нее пересохло.

– Для мужчины, Джордж, ты чрезмерно нервничаешь. Мег блистательна. И я чертовски огорчен, что потерял ее, а заодно и ее покровительство в лондонском свете. – В дверь постучали, и Дав открыл ее.

Вошли лакеи, тащившие ванну и бадьи с горячей водой.

Разложили полотенца, выложили мыло в мыльнице с золочеными краями. Сапоги он наконец благополучно стянул, и их унесли вместе с душераздирающим письмом, адресованным леди Грэнхем.

Сильвия вспомнила слова его письма:

«Разумеется, я верну шпагу и прочие твои дары, которыми ты осыпала своего недостойного любовника. Мой конюх доставит Абдиэля в твои конюшни на рассвете».

Берта, стул которой стоял возле окна, подробно описывала ей все происходящее внизу. Ей очень импонировало, с какой безумной отвагой Дав заставил своего молодого жеребца подойти к самому костру и с какой блистательной находчивостью он принял участие в сожжении собственной одежды.

– Великолепно! – восклицалаторничная Берта, приходя в восторг от лошади и всадника.

Сейчас он поднялся на ноги и с той же непринужденностью стянул с себя чулки, короткие штаны и подштанники.

Сильвия едва не задохнулась.

Отражаясь в зеркале и полированных металлических поверхностях, он зашагал к ванне. Тени метались по недвусмысленно выпирающим мышцам, неотступно следовали за длинной линией икры, жилистым бедром, поясницей и спиной, детородные же органы, угнездившиеся среди завитков жестких черных волос, выделялись более чем рельефно.

Плеснула вода, и он откинулся на бортик ванны, задрав подбородок. Слуга принялся брить его, в то время как руки хозяина покоились, расслабленные, на металлическом краю ванны.

Сильвия заставила себя дышать ровнее, хотя в столь комичной ситуации впору задохнуться от смеха. Он думает, что она мальчик! Он думает, что она не заметит! Но она еще как заметила. Безумное желание пустило свои сладко-горькие корни, проникнув до самого мозга костей.

Он долго-долго лежал в горячей воде, не говоря ни слова. Слуги уже давно ушли, и на улице совсем стало темно. Сильвия смотрела на его смеженные веки, на непроницаемоелицо, а кровь сильно и тяжело пульсировала в ее жилах.

Она сожалела, что не может ему открыться.

Но если бы она стала его любовницей, то, вполне возможно, ни разу не попала бы никуда, кроме его спальни. И, вероятно, связь их стала бы непродолжительной. Чтобы проникнуть в его жизнь, в его тайны, узнать, что он скрывает от мира, ей придется влиться в ряды его домочадцев, стать в доме своим и незаменимым человеком. И незаметным. Просто юнец, который задолжал хозяину и, не имея средств рассчитаться иным образом, отрабатывает свой долг.

Она согласилась бы на такие условия. Как можно было предполагать, что кровь у нее зазвенит от жаркого, незваного чувства в его присутствии?

Один из лакеев вновь вошел в комнату. Хотя шаги обутого в туфли слуги казались совершенно бесшумными, Роберт Давенби немедленно протянул руку. Вода побежала с руки, прилизывая черные волоски. Маленький серебристый ручеек сбежал с локтя на ковер.

– Ответ?

– Да, сэр. – Слуга вложил запечатанную бумагу в протянутую руку хозяина. – От леди Грэнхем.

Никаких чувств не отразилось на его худом лице, пока он читал письмо. Наконец он погрузил бумагу в воду и потом швырнул в камин. Мокрая бумага зашипела, затем начала обугливаться. Дав щелкнул пальцами, и слуга подал ему полотенце. Он встал – вода лилась с него струями – и закутался в простыню белого полотна.

– Ты есть хочешь, Джордж?

– Я едва-едва начал снова чувствовать свои руки, – ответила Сильвия. – Но я действительно просто изнемогаю от голода.

– Прежде чем мы перейдем к трапезе, может, ты тоже искупаешься? – спросил умопомрачительный мужчина, ради погибели которого она и прибыла в Лондон.

Она встала и поправила дешевые манжеты. Глаза ее сверкали, как дельфтский фарфор, яркие, как два синих цветка горечавки, под сенью темно-медовых ресниц.

Однако никто никогда бы не догадался, что она на самом деле не мальчик, увидев ее в подобном костюме. Манеры ее отличались мальчишеской резкостью, осанка подчеркнуто прямая, сложение хорошее, кисти рук сильные. Мужской камзол словно специально создавали для того, чтобы скрыть предательский изгиб бедра. Ее нежное горло исчезло за воротником мужской рубашки и пышным галстуком. Она даже подбородок выпячивала точно как мальчишка-подросток – гордо и с намеком на надменность.

С такой женщиной не просто будет бороться!

– Не вижу никакой необходимости, сэр, – ответила она Даву на предложение принять ванну. – Я не имею привычки лезть по чужой указке в огонь ли, в воду ли – не полезу и в горячую воду.

– Однако в мой дом ты залез! – рассмеялся Дав. – Впрочем, мои люди все равно уже приготовили для тебя ванну в другой комнате. Так как тебе все равно придется побыть там, пока нам накроют к обеду, ты вполне мог бы заодно смыть с себя и свою малоприятную хмурость.

– Но я не желаю... – отнекивалась она.

– Если ты до сих пор не понял, Джордж, здесь твои желания совершенно несущественны. Мне нужно заняться кое-чем. Ты пока подождешь и делай что хочешь, по своему усмотрению.

Он взял ее за локти и подвел кдвери. В коридоре лакей так и подскочил, повинуясь его взгляду, и открыл другую дверь. Без всяких церемоний он втолкнул ее в соседнюю комнату и повернул ключ в замке. Постояв у двери некоторое время, не уверенный, что она не станет колотить в нее кулаками или кричать, Дав успокоился. Она не стала поднимать шум. Он услышал, как ее сапоги шлепают куда-то прочь от двери. Затем каблуки щелкнули один раз. Затем наступила тишина.

Дав в задумчивости возвращался в свою комнату. Он вел себя в присутствии женщины настолько вызывающе, насколько у него хватило фантазии, не раз предоставляя ей возможность спастись бегством или запротестовать.

Атак называемый Джордж и взгляда-то ни разу не отвел! Хотя предательская краска неоднократно, подобно утренней заре, заливала ее лицо, она не выдала себя ни единым жестом. Подобное поведение женщины заставляло предположить восхитительно-высокую степень знакомства с мужской наготой.

Но непонятно, какого черта ей вздумалось переодеться юношей и зачем она на самом деле проникла в его дом.

Что же нужно предпринять, чтобы по-настоящему шокировать ее?

Его лакей выложил чистое белье из числа спасшегося у прачки. Дав натянул рубашку и подштанники, выбрал чулки, туфли, широкий белый галстук, опаловый шелковый жилет и штаны.

Он оглядел себя в зеркало, прежде чем натянуть парик, под которым его черные волосы скрылись в угоду неумолимой моде и совершенно изменили его лицо. Завершив свой туалет, он подошел к камину и пристально посмотрел на полуобугленный ком влажной бумаги, который лежал возле самого края каминной решетки.

Мег никогда не сможет принять его обратно после такой-то сцены на людях.

Чернила размыло горячей водой, но он помнил каждое слово:

«Мои сожаления равны Вашим, сэр. Вы были и всегда останетесь самым утонченным любовником из всех известных мне. Но я предпочла сжечь мосты, равно как и Ваш гардероб. Я сожалею об этом. Увы, таков уж мой несчастный нрав! Очень прошу Вас оставить себе и шпагу, и коня. Иначе как же Вы сумеете и далее оставаться самым славным кавалером Лондона? Что до Вашей шлюшки, то, по моему мнению, она нанесла сокрушительное поражение нам обоим. Развлекайтесь же».

Он представил себе, как она, печально улыбаясь, прибавляет последнюю фразу.

«...Молодой Хартшем собирается навестить меня сегодня вечером. Он не обладает ни Вашим остроумием, ни Вашей искушенностью, но в свое время унаследует графский титул. Однако Вам должно быть известно, что некоторые из даров, которыми я намереваюсь осчастливить его, достанутся ему не прямым образом, от Вас. Вы великодушны, мой дорогой сэр, полагая меня по-прежнему своим другом, как и я почту за честь звать Вас впредь. Мег Грегори».

Итак, дверь перед ним закрылась с достаточно мягким предостережением.

Не в первый раз Дав призадумался: а почему, собственно, выбор Мег пал тогда на простого парня Роберта Синклера Давенби? Задолго до того, как паутина взаимных долгов и обязательств безвозвратно опутала их? До него ее благосклонностью всегда пользовались только самые лихие и влиятельные отпрыски пэров.

Лорд Хартшем молод, неглуп и в свое время станет не последним человеком в Британии. Мег нашла вполне достойный объект для своего покровительства.

Он передернул плечами и постарался загнать поглубже явившееся незваным обжигающее чувство неудовольствия, обиды. Он и сам не знал точно. По крайней мере Мег согласилась на перемирие в глазах света. В конечном итоге именно оно самое главное для него.

А все остальное останется, как и оставалось долгое время, обойденным молчанием.

Обследование своего дома не заняло у Дава слишком много времени. Спальня, кабинет, библиотека. Инкрустированные шкатулки, лакированные японские шкафчики, элегантные бюро и столики. Места, которые «Джордж» и Берта Дюбуа, возможно, обшарили, казались нетронутыми. Все вроде на своих местах. «Джордж» ли настолько умна, что не оставила никаких следов, или причина, по которой она вторглась в его дом, и в самом деле совершенно невинна? Не то чтобы она смогла бы обнаружить здесь что-нибудь по-настоящему компрометирующее. Дав никогда не хранил дома подобных документов.

Туман и ночной холодок обдали его, едва он вышел к конюшне. Абдиэль стоял в своем стойле и жевал сено. Шепча тихие нежности своему храброму и безрассудному другу, Дав принялся гладить прекрасную шею коня, вычищенную теперь до радующего глаз хозяина блеска.

То, что сегодня имело место у костра, стало изящным импровизированным уроком, преподанным жеребцу, хотя Дав, будь у него выбор, никогда сам не применил бы такое обучение к животному. Однако теперь Абдиэль ради своего седока ринется даже в пороховой дым.

Слабое дуновение сквозняка обнаружило, что кто-то вошел в конюшню.

– Мистер Бринк, – тихо заговорил Дав, – рад видеть, что вы не растеряли своих навыков, сэр.

– Смею надеяться, все при мне, – ответил новоприбывший. – Так как за них-то вы мне и платите.

Глаза Таннера Бринка смотрели внимательно. Лицо, похожее на грецкий орех, и темная кожа выдавали в нем египетскую кровь. С таинственным и хитрым видом он подмигнул одним черным глазом. Цыгане вообще-то редко проявляют преданность кому бы то ни было, кроме представителей собственного племени. Да, скорее всего, и имя – Таннер Бринк – вовсе не настоящее. Однако отношения, связывающие Дава и Бринка, относились к очень давним временам.

– Я проследил за маленькой француженкой, как вы просили, – заговорил цыган. – Она приказала нести портшез к одной чертовски дрянной гостинице, куда прибыла вчера вечером вместе с молодым человеком. – Он сплюнул на солому. – Ваши люди немедленно понесли портшез в строго противоположном направлении.

– Так что вы успели посетить номер молодой особы до ее прибытия. Что вам удалось обнаружить?

– Гостиница не то место, где я рискнул бы оставить свою сестру или брата.

– Ваши брат или сестра вряд ли хорошо почувствовали бы себя, оказавшись в любом помещении, имеющем стены, – заметил Дав. – Я прослежу, чтобы девушку переселили. Что еще?

– Они прибыли из Франции, имея при себе довольно полный кошелек, так они сказали хозяйке, но деньги отнял хозяин корабля, который и привез их. Так что они рискнули заключить какое-то довольно сомнительное пари с некими дамами, встреченными в придорожной гостинице, в надежде поправить свое материальное положение.

– В мастерской все спокойно?

Таннер Бринк стянул шапчонку из кротовых шкурок и почесал блошиный укус.

– Все сидят тихо, как мыши, сэр, если, конечно, не спускаться вниз...

– Благодарю вас, мистер Бринк. Мне бы хотелось отследить передвижения странной парочки до их приезда в Лондон. Молодой человек и его служанка-француженка. Найти контрабандистов – вероятно, контрабандистов, – которые перевезли их в Англию. Гостиницы, где они останавливались в ходе своего путешествия. Все, что вам удастся обнаружить.

Таннер обнажил в широкой ухмылке белоснежные зубы и исчез.

Дав вернулся в дом и дал новые указания одному из лакеев. Нельзя оставлять француженку одну в гостинице, если Бринк счел место сомнительным. Она почти ребенок, ктому же Дав сильно подозревал, что во всем происшедшем ее-то вины как раз нет. Так что Берту Дюбуа придется отправить в место понадежнее, а пожитки, как ее, так и «Джорджа», если таковые у них имеются, нужно будет вытребовать у хозяйки гостиницы, подвергнуть осторожному осмотру и только потом передать владелицам.

Столовая сверкала от света свечей и приборов на столе. Накрытый стол сервировали парными бокалами и чашами для ополаскивания пальцев, белоснежными салфетками и выложенными красивыми рядками ножами и вилками. Не исключено, что «Джордж» желала всего-навсего похитить его столовое серебро, но если и так, то она выбрала престранный способ.

Стуча каблуками, Дав поднялся наверх и быстро подошел к комнате, в которой содержаласьеголюбопытная пленница. Ключ легко повернулся в хорошо смазанном замке. В тайном знании, что юноша на самом деле женщина, заключалось что-то странно-эротичное, что-то, что сулило свидания украдкой в темных местах, дразнило чувственным предвкушением спелого запретного плода.

«Джордж» сидела в кресле возле холодного камина и, судя по всему, созерцала пустоту, хотя и горячая вода, и полотенца были явно использованы. Руки она по крайней мере определенно вымыла.

Незваным явилось видение: те же руки, но унизанные кольцами, предплечья и запястья открываются взорам из-под рукавов платья, вместо того чтобы прятаться под мужские манжеты; а пухлые подушечки пальцев ласковым движением касаются его обнаженной груди.

Даву захотелось, и весьма сильно, все выяснить. Сердце его бешено колотилось и от желания, и от досады, что не умеет совладать с собой. Постаравшись, чтобы ни намека на такие мысли не читалось в его глазах, он с непринужденным видом прислонился к притолоке и сложил руки на груди.

– Ты что-то говорил о хорошем почерке, Джордж? – спросил он. – В каких еще искусствах ты искушен?

– Что вы имеете в виду?

– Вижу, что ты, мой друг, рос в обстановке чрезмерной изнеженности. В следующий раз, когда вопрос разозлит тебя, попробуй ответить: «Что, черт возьми, вы имеете в виду?» – Дав с восторгом наблюдал, как краска заливает ее лицо. Не от смущения. С досады. – Кто учил тебя говорить? Монахиня?

– Нянюшка. – Она встала и дерзко пошла навстречу ему. – А вас кто учил говорить?

– Внутренняя сторона корзинки достаточно частого плетения, чтобы мяуканье младенца меньше беспокоило. Я найденыш, Джордж. Тебе такой факт известен?

– Откуда, черт возьми, мне он мог быть известен?

– А следовало выяснить, прежде чем выбирать меня мишенью своих проделок, поскольку у меня нет никакого личного состояния и наследства тоже ждать неоткуда. Твоя легкомысленная выходка, разрушившая мои отношения с леди Грэнхем, повлечет за собой весьма неприятные последствия финансового характера. И я собираюсь взыскать с тебя цену моего погибшего гардероба, порушенных возможностей и надежного кредита службой. Нелегкой службой.

Губы ее презрительно скривились.

– А цену вашей утраченной любовницы?

– К сожалению, ее компенсировать ты не сможешь. Мальчики не по мне. Твоя служанка, Берта Дюбуа, также не в моем вкусе.

– Право, сэр! Берта Дюбуа настолько молода, что вполне могла бы быть вашей дочерью! – Гнев окрасил лицо «Джорджа».

– Увы, в свое время я не мог бы назвать себя настолько развитым юношей. Ей, наверное, не меньше пятнадцати. А тебе? Сколько тебе – семнадцать?

– Мне девятнадцать. – Скорее всего тоже неправда. Он бы дал ей примерно двадцать три – двадцать четыре года, и был совершенно уверен, что она не девственница.

– А каковы твои вкусы, Джордж? Тебе нравятся молоденькие девчонки вроде Берты или тебя влечет кдругим мальчикам?

– Ни то ни другое, – ответила она сухо.

– Так, значит, тебе нравятся дамы постарше? – Привычным движением руки он взял понюшку табаку. – В таком случае сегодня вечером нам обоим рок сулил крушение надежд.

– Вы не можете потерпеть и одну ночь без женщины в вашей постели? – В ее вопросе содержались неизмеримые глубины презрения.

– Я предпочитаю не терпеть. Отведай моего особого табака, Джордж. Тебе понравится.

– Я не нюхаю табак.

– Что происходит с нынешним юношеством? Любовью не интересуются. Табаку не нюхают. Вы, мой друг, что ж, вовсе никаким порокам не предаетесь?

– Только воровству. И здесь я ограничиваюсь галстуками – вашего галстука мне оказалось бы как раз довольно, чтобы получить сегодня двести гиней.

– Я отказываюсь разоблачаться снова из-за тебя, Джордж, – заявил Дав. – Тем более перед обедом. Что до твоего пари, то можешь взять мой галстук, перед тем как я отправлюсь в постель. Так мы садимся обедать?

Он сделал шаг в сторону, предлагая ей выйти из комнаты. Но она продолжала стоять, изумленно глядя на него. Глаза ее сверкали как свет божьего дня.

– Вы даете мне возможность выиграть пари для того, чтобы я еще больше оказался у вас в долгу? Какой платы вы от меня ждете?

– Умеешь ли ты, – произнес он, – что-нибудь делать, кроме как читать и писать? Читать-то ты умеешь, смею надеяться?

Она взяла небольшую книжку, лежавшую на столе подле нее. Дав узнал в книге англиканский служебник. Книга принадлежала лицу, ночевавшему в комнате накануне.

– «Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших, – и уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое. Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих. Простираю к Тебе руки мои; душа моя – к Тебе, как жаждущая земля».

– Если последняя мольбы адресована мне, – Дав сухо, – то слова весьма смахивают на богохульство.

Она захлопнула книгу.

– Я искушен во всех обычных искусствах, – уточнила она, – хотя и не числю среди таковых ни чрезмерную набожность, ни склонность к богохульству. Я умею считать, делать вычисления, читать, писать, могу разобраться в юридическом документе, составить письмо или счет-фактуру. Короче говоря, сэр, я получил образование, обычное для всякого джентльмена.

– За исключением приличных манер. Не сесть ли нам за стол, пока наш ростбиф не остыл и сок в нем не свернулся?

Дав развернулся и пошел к столовой, указывая дорогу. Она с чопорным видом последовала за ним.

Вино было выше всяких похвал. Ростбиф во всей своей сочной роскоши источал дивный пар. Рыба, хлеб, овощи, соусы – все можно назвать совершенством в своем роде. Сыры с орехами, спелые фрукты. Премиленький бисквит с сахарными украшениями и кофейной глазурью. Соблазнительная трапеза, которую он рассчитывал разделить с Мег. В голове его возник один вопрос. Он запомнил его, но отложил на более позднее время.

Между тем оказалось, что его занятная сотрапезница хорошо и уверенно ориентируется в правилах обеденного этикета. Должно быть, не так давно она занимала место хозяйки за своим собственным столом. А если так, то что же она на самом деле делает тут и в такой одежде?

Дав откинулся в своем кресле, играя витой ножкой бокала.

– В последний раз здесь накрывали на двоих, когда вы обедали с леди Грэнхем?

– Я и сегодня хотел обедать вместе с ней. Она подняла бокал, следуя его примеру.

– А потом вы вместе шли наверх?

– Ты имеешь в виду, ложились ли мы в ту самую кровать, к столбикам балдахина которой ты имел несчастье быть привязанным? Да.

Она встретилась с ним взглядом, отпила глоток вина, затем поставила бокал на стол.

– Вы найдете себе другую любовницу.

Желание вспыхнуло вновь подобно отблеску в красном вине. Дав улыбнулся, смакуя тепло, побежавшее по его жилам.

– Я определенно не собираюсь мучиться в одиночестве.

– Еще одна кость, которую вы поставите мне в счет?

– Мы займемся костями попозже, Джордж, когда сожрем все мясо. Для начала мне хотелось бы узнать, каким образом ты оказался в столь незавидном положении, что решил заняться взломом комодов совершенно незнакомых тебе людей с целью похищения их галстуков.

– Я отправился в Лондон поискать счастья, но в пути меня ограбили. Так как мир окончательно еще не заключен, то пробраться сюда из Франции не так-то просто.

– И потому ты решился путешествовать с контрабандистами и бродягами, которые и ободрали тебя как липку. И сейчас ты полон негодования, хотя должен ощущать себя счастливым, что не лишился жизни. Прошу, продолжай.

Она чуть покраснела.

– У меня нет никого из близких родственников. Мне пришлось жить своим умом, сэр, как, по всей видимости, и вам.

– О Боже! – воскликнул Дав. – Еще один найденыш!

– Вовсе нет! Мои родители – англичане, но имели несчастье встать не на ту сторону, когда заварилась прискорбная якобитская история.

– И, однако, они назвали тебя Джорджем? Как оригинально с их стороны!

– Моего деда также звали Джордж. В честь святого Георгия, а не одного из ганноверских королей.

– А твой отец? Он тоже истреблял драконов? Она засмеялась.

– Иначе почему бы еще он стал поддерживать Чарлза Эдварда Стюарта? В любом случае мой отец оказался слишком горд для того, чтобы вернуться, ломая шапку, в страну, из которой он бежал в такой панике. Так что хотя я и рожден в Англии, но вырос в Италии.

– Как твоя семья умудрилась выжить?

– Мои родители завели свое дело – занялись антиквариатом. Не слишком удачно, как выяснилось. Когда их обоих унесла лихорадка, после них почти ничего не осталось. – Она наблюдала за тем, как он наполнял их бокалы. – Одни кредиторы. Я решил, что для меня разумнее будет выручить деньги за оставшееся имущество и отправиться попытать счастья на мою утраченную родину. Хотя я понимаю теперь, что, выбирая перевозочное средство, проявил редкое безрассудство, но я вовсе не думал потерять все свои деньги.

Рассказанная ею история объясняла и ее безупречный английский, и необычное образование, и даже то, почему она решила путешествовать в мужском платье, но только не то, почему она продолжала скрывать свой пол и теперь.