Текст книги "Переживая горе"

Люди также могут осуждать и критиковать человека, если считают, что он оправился после смерти своего спутника слишком быстро и вступил в новые отношения до того, как прошло «допустимое» время. В таком случае лучше выслушать точку зрения друзей, чем в гневе разрывать дружеские отношения. В скорби нет правильного и неправильного. Мы должны принимать любую форму горя в себе и других и найти силы жить с этим.

Когда умирает родитель

Жизнь умерших продолжается в памяти живых.

Марк Туллий Цицерон

Бриджит

Мы с Бриджит, 52-летним адвокатом, долго говорили по телефону, прежде чем встретились. Ее мать внезапно умерла от сердечного приступа. Бриджит раздраженно сказала, что все советуют ей «держаться», но она понятия не имеет, что это означает. Я согласилась, что это очень раздражает. Я также добавила, что некоторым людям становится легче от простого объятия друга, который понимает их гораздо больше, чем они сами. В ходе того долгого телефонного разговора мы подняли тему самоконтроля. Бриджит задала массу вопросов. Как я работаю? Какую форму терапии я использую? Поможет ли она ей? Но откуда я могла знать, что смогу помочь ей? (Я и вправду не знала.)

Мы с трудом выбрали день сеанса. Мои проблемы с самоконтролем дали о себе знать, когда Бриджит начала просить о позднем сеансе, но я не работаю по вечерам. Тогда я подумала: «Что в моих словах “я не работаю по вечерам” ей непонятно?» Ее вопросы меня раздражали. Мне казалось, что Бриджит давит на меня. Возможно, она вообще сомневалась, нужно ли ей обращаться за помощью. Вероятно, она не хотела быть в числе тех, кто нуждается в психотерапии. Спустя шесть месяцев периодических звонков мы наконец-то встретились.

Я представляла ее совсем по-другому. Бриджит была стройной, хорошо одетой женщиной с длинными, идеально уложенными каштановыми волосами и аккуратным маникюром. Я сразу же подумала: «Когда она успевает следить за собой, если так много работает и воспитывает ребенка?» Бриджит нервничала, но сидела с прямой спиной. Она постукивала пальцами по ручке кресла, и это выдавало ее тревогу. Я была рада, что мы наконец-то встретились. Теперь я могла разобраться в том, что происходило в ее душе. Я уважала ее решение обратиться за помощью, хотя это противоречило ее обычному способу справляться с проблемами.

Желая успокоить Бриджит и развеять ее неуверенность, я снова рассказала о методах своей работы: количестве сеансов, проводимых тестах, методе записи, конфиденциальности и единственной причине, по которой я могу нарушить ее. Если появится риск того, что она навредит себе или другим, мне придется обратиться к ее врачу.

Бриджит настороженно смотрела на меня: доверие между нами возникло не сразу. Я попросила ее рассказать о себе. Она родилась в Германии и была единственным ребенком в семье. Работа ее родителей была связана с разъездами по всему миру. Она получила образование в Великобритании и жила здесь с 16 лет. После выхода на пенсию ее родители переехали в Великобританию. Бриджит говорила с легким акцентом и тщательно подбирала слова. Теперь она волновалась за своего отца. Она очень любила своего мужа Тома и их дочь-подростка, которую она назвала Зельмой в честь матери.

Бриджит была на работе, когда отец позвонил ей и сообщил о сердечном приступе у матери. Он немедленно повез ее в больницу, путь до которой занимал четыре часа. Бриджит рассказала мне о поездке на поезде, о своей панике, незнании, жива ли ее мать. Она вспоминала, как оказалась в больнице и побежала по ярко освещенным коридорам. Наконец, она оказалась в пустой комнате, где лежала ее умершая мать. «Она выглядела как мама, но мама ушла, – прошептала Бриджит. – Это была не она. Я дотронулась до нее, но она была холодной. Она умерла двумя часами ранее». Я заметила, что Бриджит дрожала, и поняла, что холод смерти до сих пор жил в ее теле. Она говорила на автопилоте: разум и сердце работали сами по себе. Она словно рассказывала мне историю о ком-то постороннем.

Ее мать умерла внезапно, поэтому нужно было провести вскрытие, что очень расстраивало Бриджит. Но тогда тело было все еще нетронутым, и Бриджит была рада, что увидела свою мать до похорон. «Я сидела рядом с ней, – рассказала она, – не очень долго. Я поцеловала ее в лоб. Я поговорила с ней». Перед похоронами Бриджит положила любимые розы матери в гроб, одела ее в лучшее платье и положила носки возле ее ног, потому что «она всегда мерзла». Семья договорилась, чтобы тело матери привезли домой перед похоронами. «Мы хотели, чтобы она снова увидела свой сад», – пояснила Бриджит. Они выбрали закрытый плетеный гроб, и вся семья пришла попрощаться. Бриджит не помнила похорон: все прошло как в тумане. Она жалела, что не записала их на видео. Все говорили ей: «Ты такая молодец» и «Ты очень храбрая». Но она не чувствовала себя храброй: ей казалось, что это происходит не с ней. Бриджит будто смотрела сюрреалистический фильм, и ей хотелось проснуться и увидеть маму рядом.

Спустя многие месяцы я узнала, насколько близкими были отношения Бриджит и ее матери. Они ежедневно созванивались, иногда даже по несколько раз. Ее мать писала ей утром и вечером. Это вызвало в моей голове образ грудного вскармливания, но я промолчала, боясь пристыдить ее. Но этот образ помог мне понять их связь. Бриджит все делала ради своей матери, для нее ей хотелось достичь успеха. Если в ее жизни происходило что-то хорошее, первым делом она сообщала об этом маме. Я видела, что Бриджит с трудом подбирает слова, рассказывая об этом. Казалось, какая-то часть ее личности подавляла слова. В какой-то момент она робко произнесла слово «я» и затем прокричала: «Я скучаю по ней!» – словно признание правды могло сломать ее. Но когда Бриджит расплакалась, то осознала, что «поломка», которой она так боялась, стала своеобразным открытием – освобождением.

Чуть позже она сказала ребячливым тоном: «Это моя мама должна успокаивать меня сейчас», – и посмотрела на меня. Я знала, что не заменю ей мать. Никто не заменит ее. Я понимала, как страшно чувствовать такую утрату и как важно каждому из нас уметь успокаивать себя.

На последующем сеансе Бриджит рассказала мне, что она «выла» накануне, и это напугало ее. Но я поняла, что процесс переживания горя наконец-то начался. Она боялась, что будет скучать по маме до конца своей жизни. Бриджит все делала ради похвалы матери и теперь не видела смысла в своих достижениях. Она постоянно повторяла, что именно гордость мамы за нее и ее объятия мотивировали добиваться успеха. После ее смерти Бриджит перестала верить в себя.

Она бралась за работу, на которую ей не хватало времени, хотя знала об этом. Мы вместе попытались понять, что заставляло ее идти на это – фактически наказывать себя. Ответ был связан с контролем над жизнью. Когда Бриджит не работала, то теряла контроль: постоянно тосковала и искала свою маму. Она боялась, что забудет ее образ. Она остро скучала по ней. Бриджит часто прослушивала голосовые сообщения матери: ей хотелось забраться в телефон и найти ее. Внутри нее кипела злость из-за смерти мамы, и она не знала, как избавиться от нее. Бриджит не могла ходить в те места, куда она ходила с матерью. Она даже не могла заставить себя пройти мимо Starbucks, Zara и их любимого ресторана. Бриджит придумывала новые маршруты, чтобы избегать этих мест. Некоторые музыкальные жанры, например опера, успокаивали ее, но остальная музыка лишь вызывала чувство тоски. Когда Бриджит удавалось заснуть, она просыпалась в слезах. Она заставляла себя вставать, но новый день вызывал у нее страх. Лишь пробежки немного притупляли боль, поэтому она бегала каждое утро.

Бриджит чувствовала конфликт между той версией себя, когда ее мать была жива, и своим новым «я», когда матери не стало. Прежняя Бриджит умерла вместе с матерью. Ее муж Том постоянно говорил ей, что позаботится о ней, но он не мог заменить ей маму. Из-за этого он очень расстраивался: он хотел видеть прежнюю Бриджит. Но Бриджит была уверена, что никогда не станет прежней. Теперь она постоянно кричала на мужа. Вела себя так, словно утрата и страдания оправдывали любое поведение. Бриджит забыла о потребностях мужа. Из-за этого Том злился и не реагировал на боль супруги. Они оба оказались в ловушке. Бриджит злилась на дочь Зельму, которая в свою очередь обижалась на нее и скучала по прежней маме. Зельма говорила Бриджит, что та выглядела «убого», и это обижало Бриджит. Она начала отвозить девочку в школу, чтобы наладить отношения между ними, но Зельма не разговаривала с ней, и вскоре Бриджит опять кричала на нее.

Спустя многие недели нашей терапии Бриджит сказала, что «горе заставило забыть ее о благородстве». Горе пробудило в ней «монстра». Я должна была помочь ей объединить разные версии себя. Бриджит чувствовала, что ее старое «я» умерло, но я не была уверена в этом. Я думала, что смерть матери просто пробудила те стороны ее личности, о которых она не знала и которым она, разумеется, не была рада. Казалось, что различные настройки ее личности менялись, словно хамелеон, и приспосабливались к среде, в которую попадала Бриджит.

В ней жили тоскующий ребенок, авторитетный адвокат, любящая мать и жена, а еще грубая, раздражительная и крикливая мать и жена.

Наконец, Бриджит копнула глубже и показала свое подростковое «я»: «толстую девочку на диване». Это открытие укрепило отношения между нами. Я часто говорила, что она недооценивала себя, но сама она даже не замечала этого. Я назвала это свойство «дерьмовой комиссией», которая безжалостно критиковала ее. Вскоре я узнала юную версию Бриджит. Она не пользовалась популярностью в школе, ее дразнили за полноту, поэтому ей оставалось лишь хорошо учиться. Бриджит стыдилась этой версии себя, хотя она сослужила ей добрую службу в молодости и помогала сейчас. Однажды Бриджит показала мне свою старую фотографию, которая меня растрогала. Я прониклась нежностью к ней. Та девочка совсем не походила на взрослую Бриджит: широкая улыбка, гладкие волосы, очки, полная фигура. «Толстая девочка на диване» стала условной фразой, которую мы произносили, когда Бриджит начинала критиковать себя. Мне было больно слышать, как она атаковала ту «толстую девочку на диване». Мы обе признали, что Бриджит никогда не отзывалась о друзьях или незнакомых людях так злобно, как о самой себе. Внутренний голос постоянно шептал ей едкие фразочки. Я должна была помочь ей понять, что она достойна уважения и любви.

Бриджит очень любила мужа, и в прошлом его чувства к ней укрепили ее самооценку. Они ослабили постоянное присутствие ее подросткового «я». Бриджит нравилась Тому и внешне: он любил ее тело, ему нравилось смотреть на нее, прикасаться к ней, заниматься любовью. Эта связь была основой их отношений. Но после смерти матери Бриджит не хотела близости. В первые месяцы Том уважал ее решение, но теперь его разочарование переросло в гнев. Просто он любил ее: противоположность любви – не ненависть, а безразличие. Бриджит была слишком поглощена своей проблемой, чтобы понять это. В ответ на гнев мужа она отдалялась от него. Том в свою очередь высказал ей все, что думал. Он заявил, что Бриджит повезло с ним и дочерью и что ее мать не хотела бы, чтобы она так себя вела. После этого они отдалились друг от друга еще больше, и Бриджит чувствовала себя еще более непонятой. К тому же ей казалось, что мать наблюдает за ней, из-за чего она не могла заниматься сексом.

Мы обсудили это, и я сказала, что понимаю ее злость на Тома и вижу маленького ребенка, которому просто хочется на ручки к маме. Из-за чувства горя Бриджит казалось, что мама рядом. Она не хотела отказываться от единственной связи. Мы попытались понять, как она могла бы контролировать обе стороны своей личности. Бриджит не нужно было отталкивать Тома, чтобы быть ближе к своей матери. Она могла переходить от одних отношений к другим.

Бриджит с головой погружалась в работу, но это выматывало ее. «Работать и вести домашнее хозяйство очень сложно, – поделилась она. – Я бы тоже хотела закатывать истерики, как Зельма!» Бриджит устала постоянно бороться и оставаться для всех опорой. Я поинтересовалась, умеет ли она отказывать людям. Если бы Бриджит умела твердо говорить «нет», это бы избавило ее от нежеланной работы, которую ей не хотелось выполнять или на которую у нее не было времени. Это бы сделало ее согласие позитивным. Бриджит понимала концепцию личных границ и преимущества четких и решительных «да» и «нет», но в данный момент не могла воплотить ее в жизнь. Я видела, что постоянное согласие и надежность были главными чертами ее личности. Бриджит не могла изменить их под свои потребности до тех пор, пока не стала бы более жесткой.

В тот момент ее способность давать и любить была удивительно слабой. Бриджит не хотелось обижаться и злиться на Зельму, но вместо того чтобы попытаться избавиться от этих чувств, она вымещала их на дочери: «Моя дочь злит меня… И это ее вина». Когда я осторожно повторила ее слова, Бриджит накричала на меня. Ей показалось, что я критикую ее и использую непробиваемые «психологические слова». Вполне справедливо. Я сказала, что ее гнев, направленный на меня, важен для наших отношений. Мы могли бы позже поговорить об этом, чтобы уладить все разногласия. Я также вспомнила, что разногласия могут вести к прогрессу и, как ни странно, к позитивному результату.

Вскрытие показало, что у матери Бриджит были проблемы с сосудами, и ее смерть была неизбежной. Это положило конец постоянным «что, если…?» в голове Бриджит. Она вернулась в больницу, в которой умерла ее мать, и поблагодарила врачей и медсестер за их работу. Она прошлась по коридорам, впервые со дня смерти матери взяв отца за руку. Они вместе навестили могилу и поплакали. Однажды она тихо плакала в метро, и незнакомый парень протянул ей платок. Простой жест доброты запомнился ей и вдохновил на перемены.

Бриджит все еще страдала из-за смерти матери. Ее семья и друзья думали, что она почти справилась и что боль со временем утихнет. Они не хотели говорить с ней о матери. Все ждали, что Бриджит снова будет «в порядке», вернется к нормальному состоянию, станет счастливой и начнет видеться с друзьями. Разумеется, Бриджит не была готова к этому. В результате она отстранилась от всех и чувствовала себя ужасно одинокой. Это ощущение накрывало ее волнами, и она всеми клетками тела чувствовала себя уставшей. Она часто плакала, когда рассказывала мне о матери. Они обе любили красиво одеваться и много времени тратили на шопинг, заказ одежды в Интернете и примерки. Хотя ее мать любила приключения и из-за работы своего мужа побывала во многих странах, она посвятила себя традиционной роли жены и матери. Но ей хотелось другой жизни для дочери: она внушила Бриджит, как важно быть независимой. А независимой можно было стать лишь благодаря карьере и использованию своих способностей по максимуму.

Бриджит пережила безрадостное Рождество: счастливые воспоминания о прошлых праздниках снова вызвали боль утраты. Приближалась годовщина смерти матери, Бриджит чувствовала себя ужасно. Запахи, погода, отсчитывание дней – все пробуждало плохие воспоминания. Бриджит казалось, что она вернулась в прошлое и вынуждена заново проживать каждую секунду смерти ее матери. Ее тревога переросла в панические атаки, которые еще больше ослабили ее. Ей пришлось взять отпуск. Но годовщина смерти прошла не так плохо, как она боялась. Бриджит провела этот день с отцом. Они сходили на кладбище и молча посидели у могилы, погрузившись в воспоминания…

Горе Бриджит повлияло на другие отношения в ее жизни, и это вызывало путь не сильный, но постоянный стресс. У нее были доверительные отношения с коллегой, тоже адвокатом. С ней Бриджит делилась своими проблемами и успехами: она воспитывала дочь и работала на очень ответственной работе. Но теперь она поняла, что подруга оказалась «дерьмовой», потому что не признала ее утрату. «Когда мама умерла, Даниэла произнесла что-то формальное, вроде “Сочувствую твоей утрате”, но с тех пор не сказала ни слова, – призналась Бриджит. – Она не спрашивает, как я себя чувствую, не упоминает имя моей матери. Теперь я не хочу ее видеть. Раньше мы были близки, постоянно заходили друг к другу в офис. Сейчас мы даже не разговариваем. Я скучаю по ней, но очень злюсь».

Я спросила Бриджит, на что она готова, чтобы помириться. Ее ответ был прост: ни на что. Она очень злилась на подругу. «Я не должна даже думать о ней – не хочу уделять ей пространство в своих мыслях, – заявила Бриджит. – Но у меня не выходит. Я размышляю об этом каждый день, когда иду на работу». Бриджит отказывалась мириться с подругой, хотя очень скучала по ней. Пока что у нее не было сил на борьбу ради дружбы. Я надеялась, что когда ей станет лучше, она разберется с этой проблемой. К сожалению, многие дружеские отношения разваливаются из-за того, что кто-то не смог признать горе друга или не знал, как это сделать.

В начале одного сеанса я сделала ей комплимент. Бриджит рассмеялась и ответила: «Чем хуже я себя чувствую, тем лучше одеваюсь». Ее улыбка обнаружила простую истину: порой мы нуждаемся в работающих привычках, чтобы просто вставать и выходить из комнаты. Бриджит слабо верила, что может работать эффективно, хотя после смерти матери не растеряла успеха на судебном поприще.

По ночам она часто плакала от злости. Стресс от выполнения роли матери, жены и адвоката сводил ее с ума. Однажды Бриджит сказала: «Мне нужна жена, чертовски хорошая жена». Я кивнула: да, действительно нужна. Сегодня в мире разразилась «эпидемия» бизнеса, и Бриджит была ярким примером. Смартфон прочно прирос к ее руке и отлично отражал ошибочную идею, что бизнес – это власть. С помощью смартфона она покупала продукты и билеты в Америку, назначала встречи и общалась с людьми со всего мира. Но постоянно проверяя его, Бриджит «отключала» свои чувства и растущее ощущение дискомфорта, хотя именно к этим сигналам должна была прислушиваться. Телефон наделял ее обманчивым чувством успеха, словно она могла добиваться всего, если только будет поспевать следить за информацией на экране. Уделяя телефону все свое внимание, Бриджит лишалась той части личности, которая помогала справляться с беспомощностью, бессилием и неуверенностью. Я предложила ей выполнять упражнение на расслабление с помощью приложения для медитации. Она посмотрела на меня так, словно я сказала что-то на греческом, и заявила: «У меня нет на это времени!»

Вдобавок ко всему Бриджит беспокоилась за своего отца. Она постоянно навещала его. Ее злила невозможность помочь ему, а его печаль и горе усиливали ее боль. Зато неожиданно для себя Бриджит сблизилась с отцом. Он всегда был замкнутым, но теперь они проводили много времени вместе – занимались простыми делами, например готовкой и шопингом. Это наладило их отношения, и Бриджит стало легче.

Со временем улучшились и отношения с Зельмой. Бриджит признала, что из-за своей боли не понимала, что ее дочь тоже скорбит по бабушке. Бриджит видела, как Зельма плакала на похоронах, но у нее не было ни сил, ни желания говорить с дочерью о ее чувствах. Как ни странно, Бриджит признала, что немного завидует Зельме: у той все еще была мама, а у нее нет. Когда Зельма рассказала ей о том, как сильно любила бабушку, Бриджит почувствовала близость с ней. Наконец, они нашли способы разделить общую любовь: они забрали свои любимые тарелки из дома матери-бабушки и поставили их на кухонную полку в своем доме. Несмотря на подростковый гнев и общее горе, Бриджит и Зельма обнаружили, что им все еще весело вместе. Они могли делать то, что Бриджит делала вместе со своей мамой.

Сложно определить момент, когда скорбь утихает, а жизнь возрождается. Порой переход происходит незаметно. Порой он кажется резким. В последующие месяцы Бриджит осознанно занималась приятными вещами, и это дало мне понять, что она готова вновь погрузиться в жизнь. Когда она пропустила три сеанса подряд из-за работы и других обязательств, я поняла, что ей стало лучше. Она научилась удерживать любовь матери внутри себя, мысленно разговаривать с ней, задавать вопросы и при этом активно взаимодействовать с окружающим миром. К концу очередного сеанса мы провели приятную визуализацию:

Бриджит представила, как переносится в безопасное место внутри себя, чувствует заботу и успокаивается. Это позволило ей успокоить своего внутреннего ребенка, обезумевшего от горя.

Прошло лето, и Бриджит пришла на сеанс с новой прической и новостью: ее отношения с Томом улучшились.

Тогда я почувствовала, что мы сделали все, в чем нуждалась Бриджит. Она сформировала внутренний резерв силы и научилась поддерживать себя. Мы легко распрощались друг с другом. Безопасное пространство, которое мы создали в моем кабинете, позволило Бриджит понять и проработать свои чувства. Теперь она могла сама создать это безопасное пространство, когда чувство утраты утихнет и пройдет. Мы обе знали, что рано или поздно это случится.