Текст книги "Из сегодня в завтра"

Джулия Тиммон
Из сегодня в завтра

1

Телефонный звонок раздается в ту минуту, когда я, роясь в выдвижном ящике, случайно натыкаюсь на нашу с Питером фотографию в рамке и швыряю ее на пол. Мы изображены на ней возле парижского Центра Помпиду, залитого весенним солнечным светом. Вполне симпатичная парочка, еще лелеющая надежды…

Стекло со звоном бьется, от пластмассовой рамки отлетает цветок. Телефон навязчиво трезвонит.

Надо купить другой аппарат, говорю я себе, осторожно пробираясь к противоположной стене и боясь поранить осколком ногу. Этот «пилик-пилик» меня с ума сведет!

Поднимаю трубку, становясь к благополучно уцелевшему снимку спиной, чтобы не видеть наших с Питером счастливых улыбок.

– Алло?

– Эви, дорогая, это Сильвия! – звучит празднично-веселый голос моей родственницы. – У меня к тебе дело, – добавляет она таинственным голосом.

Поднимаю глаза к потолку. Только этого мне не хватало!

Сильвия Энис – старшая сестра моей бабушки. Но никто никогда в жизни не называл ее ни тетей, ни бабулей. Пожалуй, Сильвия – самый живописный представитель всего нашего немалого семейства. Как часто она прибегает к помощи пластических хирургов и каждый ли день ездит к парикмахеру, никто не знает, потому что Сильвия держит такие подробности в секрете. Никому не известен и ее точный возраст. А на вид ей… гм… затрудняюсь сказать. Лучше опишу ее наружность. Пышные светлые волосы, гладкие высокие скулы, довольно густо накрашенные глаза и губы, плюс неизменные серьги с крупными, порой блестящими камнями, бусы или цепь с большим кулоном. Словом, наша Сильвия – подобие Барбары Картленд. Но смущает меня отнюдь не внешнее ее сходство с британской писательницей, подарившей миру около тысячи душещипательных любовных историй, а нездоровая тяга соединять сердца. Не вымышленных героев – живых людей. В основном родственников.

Жену для своего среднего сына Сильвия нашла на стадионе, куда – невероятно, но факт! – ездила вместе с бойфрендом, причем в длинной очереди, выстроившейся по окончании бейсбольного матча перед дамской уборной. Подошла к приглянувшейся девушке и прямо так и заявила:

– Была бы рада, если бы вы согласились встретиться с моим Райаном.

Удивительно, но свидание состоялось, а через полтора года Райан и Энни поженились. Лично я твердо убеждена в том, что подобный исход был почти невозможен.

– Вчера я ездила к одной своей подруге, – голосом сказочницы начинает Сильвия. – Ее муж получил премию за разработку какого-то там проекта. Чтобы как следует отметить столь знаменательное событие, они устроили праздник. Среди приглашенных были некие Морроу: муж, жена и невообразимо обаятельный молодой человек! – торжественно заключает она, будто уже наблюдая, как мы с этим самым человеком рука об руку входим в церковь.

Кривлю рот, собираясь ответить соответствующим образом, но не успеваю произнести ни слова.

– Я почему-то сразу представила рядом с ним тебя, – поет Сильвия, и я почти вижу, как она складывает перед грудью свои холеные руки в тонких перчатках. – Он светленький, с аккуратной стрижечкой. У тебя волосы черные, длинные. У обоих выразительный взгляд и большие умные глаза… – мечтательно протягивает она.

– Послушай, – весьма скверно маскируя раздражение, начинаю я.

– Помню, помню! Ты всего лишь месяц назад рассталась с Патриком! – тараторит Сильвия, перебивая меня.

– С Питером, – поправляю я.

– Ах да, ну конечно с Питером. Я перепутала. Впрочем, какая разница?

– И не месяц назад, а уже почти три, – бурчу я.

– Тем лучше! – восклицает сводница. – Поверь моему немалому опыту: как только ты переключишь внимание на другого интересного мужчину, боль в груди сразу же заметно ослабнет!

– Сильвия, – предпринимаю я новую попытку прекратить глупый разговор, но собеседница опять меня прерывает:

– Я дала ему твой телефон! – воодушевленно сообщает она.

– Что?! – взрываюсь я. – Да как ты могла?! Без моего ведома?! Это же в высшей степени непорядочно!

– Ошибаешься, дорогая, – ничуть не смущаясь, возражает Сильвия. – Я преследую самые благородные цели и ничего не прошу взамен. Впрочем, нет. Взамен мне кое-что нужно. – Она кокетливо хихикает. – Хочу, чтобы вы увиделись, понравились друг другу и стали встречаться.

– Сильвия! – Нет, это просто возмутительно! – Кто тебе сказал, что я хочу с кем-либо встречаться?!

– Так задумано природой, – протяжно и игриво произносит Сильвия, будто разговаривая с поклонником. – В одиночку женщина быстрее старится, хуже того – незаметно для самой себя превращается в сварливую злыдню. А с мужчиной веселее, интереснее, и, самое главное, когда он рядом, есть смысл быть красивой и бодрой. Поверь моему опыту, – многозначительно повторяет она.

Черт знает что такое! – думаю я, усаживаясь в кресло и глядя на осколки вокруг фотографии, которая, как всегда, живо напоминает о поездке во Францию и о болезненном расставании с любимым. Точнее, с бывшим любимым. Хотя… нет, я еще страдаю и понятия не имею, когда приду в себя.

А насчет опыта Сильвия не преувеличивает. Его у нее целое море. С законным мужем, отцом своих детей, она прожила двадцать семь лет, и, как говорят, вполне счастливо. Потом он умер, а Сильвию спустя некоторое время окружила армия поклонников. Ей и по сей день не приходится скучать в одиночестве, но второй раз замуж она не выходит. Видимо, веселое вдовство ее вполне устраивает.

Что меня больше всего бесит в нашем разговоре – так это свербящая в голове мысль: она отчасти права. С разумом взахлеб спорит израненное сердце: довольно терзаний! Я этого больше не вынесу!

Тяжело вздыхаю, сознавая, что молчание затягивается. Сильвия ждет какого-нибудь ответа. Ну уж нет! Одобрять ее поступок, тем более рассыпаться в благодарностях я не намерена.

– Откуда у тебя мой телефон? – устало спрашиваю я.

– Я, как только мне пришла в голову эта блестящая идея, позвонила Джорджине, – оживленно докладывает Сильвия. – Она одобрила мою мысль и…

Ну бабушка! – думаю я, гневно раздувая ноздри. Я этого так не оставлю!

Сильвия секунду-другую молчит и тем же напевно-сладким голосом произносит:

– Зовут его Джерард, он репортер или что-то вроде этого. Не женат. Я сразу об этом спросила.

Господи! Я застонала. Сильвия не только с поразительной легкостью поставит в жутко неловкое положение, еще и осрамит!

– У кого ты об этом спросила? – досадливым голосом требую я.

– У этой своей подруги, – отвечает она. – Да ты не злись. Вы с ней все равно незнакомы. К тому же что в этом такого? Свободная молодая женщина желает познакомиться с неженатым мужчиной!

– Лично я ничего не желаю! – теряя терпение, вскрикиваю я. – По-моему, ты приняла в расчет исключительно свои, причем весьма странные, желания, а о моих даже не задумалась!

– Тише, тише! Ну чего ты так разошлась?

Если судить по тону, ей-богу, наша Барбара Картленд забавляется!

– Вот увидишь, он тебе понравится, – убежденно говорит она. – Жди звонка!

Еще чего!

– Сейчас у него командировка или какие-то дела, так что он свяжется с тобой недели через две! – щебечет Сильвия.

– У меня совершенно нет времени на какие бы то ни было встречи, – ухитряюсь вставить я.

– Перестань, – запросто отметает она мою отговорку. – На то, что тебе нужно, всегда можно выкроить часок-другой. И гораздо более занятые люди, чем ты, не лишают себя удовольствий личной жизни.

– Я же говорю… – более грозно начинаю я.

– Ну все, моя дорогая, – опять перебивает меня Сильвия совершенно беззаботным тоном. – Мне пора бежать. Счастливо, – многозначительно добавляет она.

Связь прерывается. Я не кладу – бросаю трубку на место. Где это видано!

Гневно дергаю головой, поднимаюсь с кресла и подбочениваясь смотрю на улыбающуюся физиономию Питера. В какое-то мгновение мне кажется, что он насмехается надо мной, но я прогоняю нелепую мысль и принимаюсь нехотя собирать осколки.

Не знаю, смогу ли я когда-нибудь проснуться утром и почувствовать, что совершенно исцелилась от былых страданий. Даже если рядом будет иной мужчина, даже если я переселюсь в другой город. Нет, Питер не пьяница, не наркоман, не гуляка и не лоботряс. Он довольно-таки умен, не страдает вредными привычками (если не считать вечного бардака на полках в его ванной и болезненной любви к «Янкиз») и умеет ухаживать за женщинами. Но у него есть один громадный недостаток, с которым, например, у меня смириться, увы, не получилось. Он разведенный. У него бывшая жена (которая, как мне теперь кажется, по гроб жизни будет настоящей) и пятилетний сын.

Скажете, что тут особенного? Ведь разведенный же, не женатый! Значит, вам никогда не доводилось строить отношения с человеком, чья судьба полностью зависит от семьи, которой формально уже нет.

Мы познакомились, когда Питер тяжело переживал свою трагедию. По его словам, я была послана ему Богом в качестве лучшего утешения. Поначалу меня эти его уверения окрыляли и придавали мне терпения. Но хватило его, к сожалению, ненадолго…

Может, у нас и получилось бы быть вместе. Если бы не бесконечные звонки, требования и ультиматумы его жены Бетси и если бы не сын Джонатан, который служил неизменным поводом для продолжения их отношений. Когда Бетси узнала про меня, она стала, как мне кажется, напоминать о себе вдвое чаще. Причем отнюдь не только по телефону. В итоге я не выдержала и порвала с Питером. Из-за этого по сей день сама не своя.

Выбрасываю осколки в мусорное ведро и замираю с фотографией в руке, раздумывая, не избавиться ли и от нее, чтобы скорее забыть о Питере. Нет, приходит на ум разумная мысль. Карточки ни в чем не виноваты. Пройдет время, и будет не больно, даже приятно взглянуть на них. Так или иначе – это моя история…

Бросаю снимок за выстроенные на верхней полке книги. Туда я составляю то, что беру читать крайне редко. Да, надо выждать какое-то время. А там, даст бог, начнется совсем иная жизнь.

Спрыгиваю с табуретки и невольно представляю себе незнакомца блондина с умными глазами и выразительным взглядом. Недели через две, звучит в голове исполненный нелепых надежд голос Сильвии. Усмехаюсь.

Вот ведь бред! Если он правда не глуп, тогда еще вчера удалил мой номер из записной книжки в сотовом. А над Сильвией добродушно посмеялся.

В эти выходные я собиралась совершенно ничего не делать. Планировала полсубботы проспать, потому что всю неделю приходилось рано вставать и довольно поздно ложиться. Вечером, наверное, куда-нибудь съездила бы с одной приятельницей. Однако в пятницу, когда я возвращаюсь с работы, вхожу в свою гостиную, усаживаюсь в любимое кресло и скидываю с ног туфли, звонит Дебора – моя старшая сестра и лучшая подруга.

– Эви, приезжай к родителям, – говорит она устало-встревоженным голосом.

– Ты у них? – спрашиваю я.

– Да.

Лишних вопросов я не задаю, потому как примерно знаю, что творится в родительском доме. Тут же переодеваюсь, снова надеваю туфли и еду в Стейтен-Айленд.

Дебора встречает меня на крыльце, хмурясь и качая головой.

– Отец набил шмотками уже два чемодана, – шепчет она. – Даже позвонил своему юристу, в сотый раз выясняя все, что потребуется для развода.

– А мама? – так же шепотом спрашиваю я.

– Сидит на заднем дворе, потягивает виски.

Прищелкиваю языком.

– Так она вообще сопьется!

Дебора с мрачным видом поводит плечом.

– Иди поговори с отцом. Тебя он наверняка послушает.

Подхожу ближе к крыльцу, останавливаюсь у нижней ступени и смотрю на сестру, прикрывая глаза от вечернего солнца.

– Может, сначала с мамой?

Дебора вздыхает.

– Попробуй. У меня ни с одной, ни с другим, так сказать, нет понимания. Скорее всего потому, что я рано от них сбежала.

Окончив школу, Дебора восемнадцатилетней девочкой заявила, что больше не желает зависеть от родителей, и ушла в свободное плавание. Сначала какое-то время работала и снимала крошечную квартирку, потом выучилась и теперь живет в собственном доме и продолжает работать.

Пожимаю плечами и иду на задний двор. Мама с закрытыми глазами полулежит в шезлонге. В ее изящной белой руке поблескивает стакан с остатками виски.

Она у нас редкая красавица. И будто не подвластна ни времени, ни алкоголю, ни бесконечным семейным неурядицам. То есть они никак не сказываются на ее наружности. Если поставить в один ряд меня, Дебору и маму, всякий скажет, что мама из нас самая привлекательная. Когда-то, лет в тринадцать-четырнадцать, страдая массой подростковых комплексов, я по-настоящему ей завидовала, даже негодовала. А теперь скорее горжусь ею. В конце концов, и мы с Деборой получились у них далеко не дурнушками. Но мамина наружность особенная. Я бы сказала, гламурно-аристократическая. В лучшем смысле этих слов. Мы же с Деборой обыкновенные американки. По мнению многих, довольно симпатичные.

Когда-то мама пела в одном нью-йоркском клубе. В ту пору она и познакомилась с папой. На мой взгляд, основная причина их вечных раздоров кроется в том, что отец всегда был чересчур влюблен в маму и в каком-то смысле тяготился ее красотой. Точнее, не считал себя достойным такой женщины. Из-за этого страдал и страдает до сих пор. И, разумеется, мучает маму. Казалось бы, с годами подобная неуверенность должна проходить. Но отец заметно сдает – лысеет и тучнеет, а мама остается все такой же статной и неотразимой, за что и вынуждена расплачиваться.

Присаживаюсь у шезлонга на корточки и легонько похлопываю маму по руке.

– Мам! Ты случайно не спишь?

Она медленно открывает глаза, внимательно смотрит на меня, будто в первую секунду не узнает, и слабо улыбается.

– А, это ты, Малявка. Привет!

Распрямляюсь и чмокаю ее в щеку. Я в семье самая младшая, поэтому меня с детства звали Малявкой. Лет в шестнадцать я взбунтовалась, и папа с Деборой отучились от этой привычки. А мама, хоть и пыталась последовать их примеру, до сих пор зачастую называет меня, как прежде.

– Ну что у вас опять стряслось? – спрашиваю я.

Мама, уже было вновь закрывшая глаза, распахивает их, и я вижу в ее взгляде вспышку злобы, почти ненависти.

– По словам вашего отца, я пропащая женщина и петля на его шее!

Пытаюсь убрать из ее руки стакан, но она крепко сжимает его своими длинными тонкими пальцами. Вздыхаю и снова опускаюсь на корточки.

– Опять к кому-нибудь тебя приревновал?

– К дворнику! – выпаливает мама. – Ты когда-нибудь его видела?

– Ну видела, – бормочу я. – Старичок, вроде бы с бородкой.

– Вот именно! – вскрикивает мама. – Стариков, тем более бородачей, я на дух не переношу, за столько лет ваш папочка мог бы это запомнить! – Она выливает в рот остатки виски и бросает стакан в траву. – Увидел, что я разговариваю с ним и улыбаюсь, и заявил, будто мне все равно, кому строить глазки!

Не удерживаюсь и смеюсь. Лет в семнадцать мне казалось, что люди после сорока уже и не помышляют ни о любви, ни тем более о ревности. А теперь понимаю, что даже в домах престарелых разыгрываются любовные драмы.

Мама устало вздыхает, как-то странно на меня смотрит и вновь закрывает глаза. Внимательно вглядываюсь в ее прозрачные веки с тонкими едва заметными красными жилками и черные ресницы, в который раз пытаясь разгадать загадку ее неувядающей привлекательности. Пластических операций, подобно Сильвии, она не делала ни разу в жизни. По ее твердому убеждению, они превращают лицо в маску, на которую можно смотреть разве что издалека, чтобы не перепугаться. Ее методы – массажи и гимнастика. Еще привычка есть в основном фрукты да овощи и любовь к плаванию. Плюс, конечно, удивительные природные данные.

Задерживаю взгляд на ее не тонких и не очень полных бледных губах. Интересно, есть ли у папы веские причины для ревности? – возникает в голове вопрос. Всегда ли была ему верна мама? Возможно ли это – быть настолько очаровательной и не поддаваться естественному при такой красоте обилию соблазнов?

Мама приоткрывает глаза и смотрит на меня с подозрением, будто догадывается, о чем мои мысли. Потом переводит взгляд на поблескивающий в траве стакан и негромко просит:

– Принеси мне еще виски. У меня в баре есть полбутылки «Джека Дэниелза».

– Нет! – отрезаю я. – Хватит пить. Лучше пошли в дом и помиритесь с папой.

Мама качает головой.

– Пусть катится туда, куда намылился. Удерживать его, упрашивать, ублажать я не намерена. Потому что ни в чем не виновата.

Снова пристально смотрю на ее лицо. На нем отражается гнев и больше ничего.

– Я уже подумываю, не завел ли он себе какую-нибудь… и не мечтает ли сбежать к ней? – говорит она.

Усмехаюсь.

– Что ты несешь? Сама же прекрасно знаешь, что, кроме тебя, ему никто не нужен.

Мама пренебрежительно фыркает.

– Глупости.

– Никакие не глупости! – с жаром доказываю я. – Он даже смотрит на тебя с обожанием. Когда вы не в ссоре, конечно. Неужели ты этого не замечаешь?

Мама с безразличным видом похлопывает рукой по подлокотнику.

– Это он по привычке. На самом же деле… – Она пожимает плечами. – Бог знает, что у него на уме. Прошу тебя, сходи за виски.

– Мама! – вскрикиваю я. – Ты пугаешь меня!

– Чем? – Ее лицо делается совершенно невинным и изумленно-вопросительным.

– Своей тягой к спиртному, вот чем! – отчеканиваю я, выпрямляясь и подбочениваясь. – Чего ты добьешься этим виски, скажи на милость? Опьянением не решишь ни одной проблемы!

– Но хотя бы на время забуду о них, – говорит мама, глядя на меня с мольбой.

– Нет! – строго повторяю я, уже разворачиваясь.

Разговаривать с отцом вообще невозможно. Он ничего не слышит, носится от шкафа к дивану, где разложены раскрытые чемоданы и сумки, и бессистемно упаковывает брюки, рубашки и костюмы. Дебора стоит на пороге, скрестив руки на груди, и уже не пытается что-либо предпринять.

Несколько минут наблюдаем за ним молча. Он что-то приговаривает и то и дело дергает головой с круглой проплешиной на макушке. Мне его жаль, и я никак не могу отделаться от мысли, что он смешон в своей суетливости и никого не пугающей грозности. В какую-то минуту я не выдерживаю, подскакиваю к нему и беру его за руки.

– Пап, да успокойся же ты!

Отец смотрит на меня злобно-рассеянным взглядом и сдвигает брови.

– Успокоиться?! И продолжать жить, как жил? – Он отчаянно крутит головой. – Ну нет уж! Избавьте! Я вам не клоун и не шут! Хватит надо мной потешаться! И так…

– Никто над тобой не потешается! – кричу я. – Ты сам выставляешь себя на посмешище, потому что не знаешь, чего хочешь!

– Не знаю, чего хочу? – Отец моргает и некоторое время задумчиво смотрит мне в глаза.

У меня в голове уже мелькает обнадеживающая мысль: вдруг он наконец прекратит свой дурацкий концерт, примет твердое решение и либо правда разведется с мамой, либо поговорит с ней иначе – серьезно и обстоятельно.

Но папа вдруг усмехается, выдергивает из моих рук свои и размашистыми шагами подходит к кровати.

– Много вы понимаете, – продолжает он по-стариковски ворчать. – Потому что все трое одного поля ягода…

Кошмар продолжается битый час. Отец укладывает и укладывает свои вещи. Потом достает их из одной сумки и упаковывает в другую, потом в чемодан – и так без конца. Мы с Деборой подпираем косяки и выслушиваем неостановимый поток обвинений и ругательств в адрес мамы, нас и всех женщин на свете.

Спустя какое-то время в коридоре за нашими спинами раздаются шаги. Одновременно поворачиваем головы. По лестнице неторопливо поднимается мама. Ее глаза уставшие, но хмель определенно уже прошел. Она полвечера просидела в шезлонге и, наверное, передумала сотню дум.

Вспоминаю про бутылку с виски, которую я, как только вошла в дом, забрала из бара в гостиной. Очевидно, мама в него уже заглянула и идет к нам с требованием вернуть бутылку.

– Девочки, я все понимаю, – извиняющимся голосом произносит она. – Но, прошу вас, не мешайте нам. Лучше куда-нибудь поезжайте, развлекитесь.

Дебора кривит губы в усмешке.

– Если вас оставить, бог знает чего вы тут натворите. Вы же как малые дети! Один полдня бегает туда-сюда будто заведенный, грозит всему миру…

– Вы только послушайте! – выкрикивает папа откуда-то из недр шкафа. – Будто заведенный! И это о родном отце! Ни капли уважения – ни от жены, ни от дочерей! Нет, с меня довольно! Довольно, слышите?! – Он высовывается из-за шкафной дверцы и трясет в воздухе кулаком.

– …вторая молча пьет, – невозмутимо договаривает Дебора, дождавшись минуты затишья.

Мама вздыхает.

– Девочки, верните мне «Джека Дэниелза».

Упрямо качаю головой.

– И не подумаем.

Мама поворачивается и идет вниз.

– Тогда я съезжу за новым.

Срываюсь с места, догоняю ее, становлюсь у нее на пути и вытягиваю руки в стороны.

– Никуда мы тебя не отпустим. В нетрезвом виде – и за руль? Забудь об этом!

– Я совершенно трезвая, – спорит мама, сверкая своими прекрасными черными глазами.

– Это тебе только кажется.

Она пытается обойти меня, но я вцепляюсь ей в руки и не позволяю продвинуться ни на шаг.

– Лучше иди приляг, – со всей ласковостью, на которую я сейчас способна, произношу я.

– Куда?! – спрашивает мама, изрядно повышая голос. – В спальню, где этот ненормальный завалил всю кровать своими шмотками?

– Еще раз назовешь меня ненормальным – и больше не увидишь ни разу в своей никудышной жизни! – гремит из спальни отец.

– И прекрасно! – визжит мама. – Ненормальный, ненормальный, ненормальный!

Отец вылетает из комнаты, багровый от злости. Дебора преграждает ему дорогу.

– Папа, уймись! Ты же понимаешь, что она это из вредности!

– Пусти меня! – вопит он.

– Это какой-то сумасшедший дом! – кричит ему в лицо Дебора.

– Дайте мне уйти, и тут воцарится покой! – ревет папа. – Будете творить, что вашей душе угодно – мешать вам будет некому!

Мама затыкает уши и взмаливается:

– Отдай «Джека Дэниелза», слышишь? Или я точно тронусь умом!

– Верни ты ей чертову бутылку! – теряя остатки терпения, вопит Дебора. – Пусть спивается, превращается в алкоголичку, если ей так хочется! А ты, наш дорогой, уезжай хоть на все четыре стороны!

Она отходит к перилам, и отец вихрем проносится мимо нас с мамой. Я разворачиваюсь, иду к большому цветочному горшку с пальмой и достаю из-за него бутылку.

Мама выхватывает ее у меня из рук и устремляется в гостиную. Дебора вылетает во двор. Отец тоже шумно топает к двери, однако на самом пороге приостанавливается, делает вид, будто забыл взять нечто крайне важное, потирает затылок и возвращается в спальню.

У меня в кармане звонит сотовый. На ум приходит мысль: если я отвечу здесь, кто-нибудь снова поднимет крик и я ничего не услышу. Плетусь на улицу вслед за сестрой, на ходу достаю трубку, смотрю на экран и вижу незнакомый номер. Секунду раздумываю, стоит ли отвечать, решаю, что разговор в любом случае отвлечет меня от безумного семейного скандала, и подношу трубку к уху.

– Алло?

– Здравствуйте. Это Эви? – Голос мужской, совершенно мне незнакомый и вместе с тем звучит очень приветливо, будто мы с его обладателем давно знаем друг друга. Судя по тону, этот человек из тех, кто умеет найти общий язык с кем угодно.

– Гм… – Я уже собираюсь сказать, что произошла какая-то ошибка, но тут вспоминаю, что меня назвали по имени. Значит, звонят правда мне и набрали этот номер не случайно. – Да, это Эви. А вы… простите?

– Джерард, – так же дружелюбно отвечает таинственный незнакомец. – Джерард Морроу.

Медленно спускаюсь по ступеням крыльца, задумываясь о том, есть ли среди моих знакомых Джерарды. По-моему, одна моя бывшая сотрудница в прошлом или позапрошлом году вышла замуж за какого-то Джерарда. То есть нет, не Джерарда… Джеральда.

Из трубки звучит смех.

– Озадачил вас?

– Гм… признаться, да, – смущенно отвечаю я, боясь показаться грубой и все еще перебирая в памяти всех знакомых мужчин, включая тех, с кем я ходила в детский садик.

– Прекрасно вас понимаю. Мы ведь ни разу не встречались. Ваш телефон мне дала Сильвия Энис.

Вспоминаю наш дурацкий разговор с Сильвией за доли секунды до того, как Джерард произносит ее имя. И почему-то краснею.

– А, да! – восклицаю с неуместным оживлением. – Да-да, – добавляю спокойнее и тише.

Из трубки снова раздается смех.

– Вы, наверное, удивляетесь, что я звоню? – спрашивает Джерард с едва уловимыми и чарующими нотками ребяческого озорства.

– Гм… – Признаться, я очень растеряна. Потому что, с одной стороны, не хочу никого обижать, а с другой – правда не ожидала, что Джерард позвонит. С третьей – никогда не оказывалась в подобных ситуациях. К тому же с того дня, когда со мной связалась Сильвия, прошло уже недели три. И потом из-за скандала родителей во мне все бушует. – Если честно, да… я удивлена.

– Я на вашем месте тоже удивился бы, – просто говорит Джерард. – А на своем – никогда не стал бы вас тревожить, если бы Сильвия не рассказала мне о том, что в свободное время вы по доброй воле работаете на Комитет по охране природы Центрального парка.

Опять краснею. Смотрю на Дебору, которая уселась на наши старенькие скрипучие качели и с любопытством глядит на меня, пожимаю плечами и кривлю губы, показывая всем своим видом, что я обескуражена.

– Да, все правильно, – говорю в трубку. – Сегодня, например, мы сажали нарциссы…

– Как мило! – восклицает Джерард. – Знаете, меня это очень заинтересовало. Обыкновенные ньюйоркцы, привыкшие к бешеным городским ритмам, по той или иной причине возгораются желанием здесь же, в мегаполисе, приблизиться к природе… Принести пользу ей и другим людям. Может, как-нибудь встретимся и вы расскажете мне поподробнее о своей работе? – вдруг спрашивает он.

Ловлю себя на том, что я не только согласна с ним встретиться, но даже хочу этого.

– Завтра я не смогу, – слышу собственный голос. Черт! Я подсознательно до сих пор чего-то боюсь.

– А в воскресенье? – спрашивает Джерард.

– В воскресенье? – рассеянно переспрашиваю я, пытаясь убедить себя в том, что эта встреча, несмотря на дикие фантазии Сильвии, будет чисто дружеская и пугаться совершенно нечего.

– Мы могли бы увидеться во время ланча, – произносит Джерард. – Когда именно – решайте сами.

Я еще не ответила, удобно ли мне в воскресенье, думаю я. Вдруг у меня другие планы?

– Если, конечно, в воскресенье вам удобно, – моими же словами говорит Джерард.

Поневоле улыбаюсь. Заинтригованная Дебора встает с качелей и подходит ко мне.

– Мм… – мычу я, раздумывая. – В час вас устроит? Или нет, лучше в два.

– Устроит вполне! – весело отвечает Джерард. – На Юнион-сквер? Идет?

– Идет.

Когда я убираю трубку от уха, Дебора вскидывает брови и складывает губы трубочкой, намереваясь устроить мне допрос. Но тут из дома раздается звон бьющегося стекла и мамин истошный крик:

– Если хочешь, считай так!