Текст книги "Мясная лавка"

Подиум

Я просыпаюсь в четыре, пять, шесть часов в панике, что проспала и не услышала будильник. Засыпая, снова вижу кошмары: то я падаю, то не ходят ноги, то у выхода на подиум на меня плюет Хезер Дейли.

Учитывая, что я только что опомнилась после последней, хаотичной примерки в ателье Дермота, удивительно, что я вообще смогла заснуть.

В конце концов, будильник срабатывает, и я тянусь за мобильником. Набираю номер Ферди. Звоню долго.

– Яна? Что у тебя случилось? – сипит Ферди.

– Я не хочу этого делать.

Ему не нужно уточнять, о чем речь.

– Яна. Ты просто распсиховалась не по-детски. Нервишки шалят.

Я прижимаюсь лицом к подушке. Пахнет не очень.

– Точно. И они говорят: не делай этого, не ходи туда.

Он фыркает на другом конце провода.

– Ой, ты еще спал, наверное?

– Спал. Но ничего, все норм.

– Извини, бро.

– Я не хочу умалять значение того, что ты делаешь, но, прости меня, Яна, от тебя требуется всего-навсего пройти по прямой.

– И не упасть!

– Вот именно. Хочешь, я пойду с тобой?

Я сажусь в постели.

– А ты пойдешь?

– Конечно. Почему нет?

Мне в голову приходит, что ради Ферди я могла бы это сделать.

– Уверен?

– Ага. Скажи, во сколько надо быть на станции?

Мы договариваемся, и я за уши тяну себя в душ. Не знаю, что меня сегодня ждет, но уж предоставить Дермоту Дину свое тело в чистоте я обязана. Я решаю побрить ноги, и, конечно, на узловатой коленке бритва соскальзывает. Почему этого не бывает в обычные спокойные дни?

– Блин!

Надеюсь, порез удастся загримировать. Без слез смотреть на эту мини-улыбочку невозможно.

Пытаясь справиться с нервами, звенящими, как колокольчики на ветру, я снова думаю о Ферди. Перед экзаменами мне это тоже помогало. Знаю, что прозвучит слюняво, но мы с Ферди – единственная стабильность в моей жизни. Да еще, наверное, мама, папа и Милош. Понимаете, мне достаточно просто подумать о Ферди, чтобы успокоиться. Когда он рядом, ничего особо ужасного не может произойти.

Сначала мы были друзьями. Оба готовились к выпускному экзамену по изобразительному искусству, а наш старый учитель, мистер Мелвин, был очень демократичен. В тесном, заляпанном красками классе мы слушали «Музыку шестого канала» и могли приходить и уходить, когда захотим. Открытая дверь, как ни странно, так на нас повлияла, что все решили остаться.

Мы с Ферди были одноклассниками с десяти лет, но до этих совместных уроков и пяти слов не сказали друг другу. А на уроке первая же его фраза содержала слово «вагинальный». Я серьезно.

Нам задали изучить работу какого-то знаменитого художника, а я была тогда немного – нет, очень – наивной и выбрала Джорджию О’Кифф. Откуда мне было знать, что иногда ее роскошные цветы интерпретируют как влагалища? В общем, в то утро Ферди, проходя мимо моего стола, заметил, что некоторым критикам эти картины кажутся «вагинальными». При этом он покраснел, как маков цвет.

– Серьезно? – переспросила я, наклонив голову и всматриваясь в ее «Красную канну внутри».

– Ну, по крайней мере, кое-кто так думает, – промямлил он.

– Ой, да. Теперь и я это вижу, – улыбнулась я ему. И это было как с Евой, которая увидела Адама по-новому после того, как откусила сочный кусок того яблока. Я знала Ферди годами, но тут вдруг увидела его. – М-да, это засада.

– Хочешь, я найду какую-нибудь фаллическую скульптуру побольше или что-то еще в том же духе, чтобы ты была не одна?

Я прыснула. И продолжала смеяться до самого конца того солнечного денька. Даже невозмутимый мистер Мелвин велел нам вернуться к работе. После этого мне все время хотелось быть с Ферди рядом, потому что он меня смешил. На большой перемене я неслась туда, где был он, а потом заметила, что жду занятий по искусству больше всего на неделе.

Мне повезло: он чувствовал то же самое, иначе было бы дерьмово.

На этот раз в агентстве решили не рисковать и не проверять, найду ли я нужное место самостоятельно. Так что сначала мы с Ферди едем в «Престиж», с которого у меня все начиналось.

Там полный хаос.

Похоже на финальную сцену фильма ужасов, только там бродят перемазанные в крови выжившие герои, а здесь – худые и очень высокие девушки, которые курят на улице, не выпуская сигареты изо рта, и таскают еду с буфетной стойки. Множество подносов с выпечкой стоят нетронутыми, а костлявые пальцы нацеливаются на бананы и обезжиренные йогурты. Офис загроможден чемоданами на колесах, а телефоны звонят, звонят, звонят…

– Яна, крошка моя. – К нам подбегает Ро и крепко обнимает меня. По виду она напоминает вулкан, который вот-вот начнет извергаться. – Умница, рано пришла, возьми с полки пирожок. Ты завтракала? Давай-ка подкрепись, там круассаны и что захочешь. Ой, да, и захвати с собой пару бутылочек воды, вдруг ждать придется.

– Со мной Ферди, – говорю я, тыкая пальцем себе за плечо. – Можно ему пойти на показ?

Ро морщит лоб.

– Ой, золотко, даже не знаю. Только по билетам. Если каждая модель приведет с собой друзей и родственников… попробуем устроить его за кулисами.

– Да ничего, я могу и на улице подождать, – вякает Ферди.

– РОВЕННА! – Вопль Мэгги разносится на весь офис. – Где Виктория?

– Она в машине, едет из Уимблдона.

– Уимблдон? Почему она едет из Уимблдона? Пусть только появится, я намылю ее тощую шею! А Клара-то хоть появилась?

Ро вздыхает.

– Надо бежать искать девочек. Там у входа Эдди Ли, он отвезет вас на место проведения показа. – Она с усталым видом кивает в сторону Ферди: – Возьми его с собой, посмотри, что скажет продюсер.

У дверей ждет черный автомобиль. Из надписи на лобовом стекле я вижу, что он должен везти и Викторию, поэтому делаю вывод, что она тоже участвует в показе Дермота. Ро кричит водителю, чтобы вез нас, не дожидаясь больше никого.

– По-моему, она меня ненавидит, – говорит Ферди, когда машина трогается с места.

– Перебьется. Я скажу, что ты моя собака-поводырь или зайчик-антистресс – что-нибудь придумаю.

Он смеется.

– Честно, я вообще не против подождать и выпить кофейку где-нибудь на улице.

– Нетушки. – Я хватаюсь за его руку как за соломинку. – Мы тебя протащим. Я хочу, чтобы ты там был.

Уверена, пешком мы бы быстрей дошли. Спуститься по Риджент-стрит в сторону Сити – двадцать минут. Из расписания, присланного Ро, я уясняю, что показ Republic of Deen происходит в заброшенном банковском хранилище – довольно круто, на мой взгляд. Шоу начнется не раньше часа, но мы должны быть на репетиции к десяти.

Чем ближе мы подъезжаем, тем сильнее шалят мои нервы, да еще и снова начинает бурлить в животе.

К счастью, водитель знает, куда ехать, и, ориентируясь на знак «ЛНМ» (Лондонская неделя моды, теперь я уже знаю), останавливается позади старого здания банка, у пожарной лестницы. Мы выходим из машины, и навстречу нам выбегает какая-то служительница в люминесцентной накидке.

– Привет, я Яна Новак.

Она проверяет свой список и протягивает мне бейдж на шнурке.

– А это кто?

– Мой личный фотограф… в агентстве сказали, что о нем предупредили заранее, так что он может приехать, – откровенно лгу я. Надеюсь, в этой суматохе ни у кого руки не дойдут проверить.

Девушка закатывает глаза.

– Ладно, это неважно, только не мешай и… – Она указывает на камеру на шее Ферди. – Вот это убери прямо сейчас. Только официальные фотографы.

– Без проблем. – Ферди убирает камеру в рюкзак и тоже получает шнурок.

Мы, как Гензель и Гретель, идем по стрелкам, на которых написано «МОДЕЛИ + ПЕРСОНАЛ», и они уводят нас глубоко под землю. В здании пахнет сыростью, и мне становится интересно, сколько же времени оно уже пустует.

– До чего же тут круто, – говорит Ферди, водя пальцем по надколотым плиткам, которыми облицованы стены. Его голосу вторит эхо. Все здесь в холодных нефритово-зеленых тонах, если я хоть что-то понимаю, стиль называется ар-деко. Пол украшен орнаментом из морских раковин – там, конечно, где плитка уцелела, а не разбита вдребезги.

Впереди слышатся голоса и шум. Спустившись еще на один пролет по лестнице, мы попадаем в старое хранилище.

– Ух, вот это да! – вырывается у меня. Огромная дверь распахнута настежь, и прямо от нее через все хранилище идет подиум. Светящиеся неоновые трубки – хитроумно изогнутые во все стороны – как будто прорастают вниз из путаницы кабелей на потолке, а вдоль подиума расставлены сотни офисных вентиляторов всех сортов и размеров. Это и впрямь что-то из категории «для реальных бизнес-леди».

Рядом со мной вырастает стажер Ричи и, схватив меня за руку, тащит за собой.

– К нам пришла Яна, – сообщает он в рацию.

В ответ рация трещит.

– Привет, я не одна, а со своим пар… – начинаю я.

– Без разницы. Нам нужно бежать на прическу и макияж. Мы опаздываем.

За кулисами совсем не так потрясающе, как в зале. Бесконечные ряды вешалок с одеждой, во всех углах гладят платья, так что стоит пар – как в сауне. На складных столиках разложена еда, за такими же столами работают стилисты и гримеры. Дермот, потный и красный, вертит в руке бутылочку «Пептобисмола»[22]22
  Пептобисмол – микстура от диареи.


[Закрыть].

Я решаю не беспокоить его. Интересно, существует ли какая-то иерархия в выходе моделей – во всяком случае, Клары Киз пока не видно. Возможно, самые известные выходят в конце. Ричи отправляет меня на укладку и макияж.

– Стой, где стоишь, – напутствует он и уносится прочь.

– Вау, – говорит Ферди.

– Ага, – соглашаюсь я шепотом. – Кто бы знал, что вокруг нескольких гребаных платьев можно устроить такой шухер?

– Полегче, детка. – Дермот у меня за спиной явно недоволен. Я не знала, что он стоял так близко. – Да знаешь ли ты, что индустрия моды ежегодно вносит в британскую экономику шестьдесят шесть миллиардов фунтов стерлингов?

Я настолько сконфужена, что готова, кажется, умереть на месте.

– Извините… я только хотела сказать…

– Да знаю я, что ты хотела сказать. В модельном секторе этой страны задействовано шестьсот тысяч человек, но для тебя это все, конечно, чепуха.

– Дермот…

– А больше всего меня вымораживает, когда женщины называют моду фуфлом, причем фуфлом это считают по той единственной причине, что одежда – то, что обычно ассоциируется с девушками. Мода! Это же так легкомысленно, да? Это несерьезно, поверхностно! И хоть раз кто-нибудь сказал такое о шёртовом футболе, а ведь футбол – самая, сука, поверхностная и несерьезная вещь в целом шёртовом мире!

Ох, мне бы сейчас провалиться сквозь землю.

– Простите меня…

Выпустив пар, Дермот немного расслабляется.

– Да нет, это ты меня прости. Я на взводе. Венера Ардито под вопросом. Анна Винтур подтвердила, Лукас Блоу тоже. – Видимо, у меня ошалелый вид. – Этот фотограф – важная, блин, птица. Я вас познакомлю. В конце концов, ты не виновата, что В ЭТОЙ ШЁРТОВОЙ ДЫРЕ НЕЛЬЗЯ КУРИТЬ! Спасибо, кстати, что приехала вовремя.

И все равно я вижу, что огорчила его.

– Может, я могу чем-нибудь помочь?

Он улыбается.

– Ты хорошая. Лучшее, что ты можешь сделать, привести в порядок волосы, нанести грим, и тогда, возможно, мы будем готовы начать репетицию в одиннадцать.

Я киваю Дермоту.

– Может, вам все-таки пойти и выкурить сигаретку? – советую я ему.

Здесь целая армия стилистов и гримеров – они же визажисты. Моя визажистка, чудесная девушка из Уэддса по имени Лоурен, рассказывает, что за четыре Недели моды зарабатывает столько же, сколько за весь оставшийся год. Только сегодня у нее три показа подряд, один за другим. Ну, а меня снова грызет совесть за то, что назвала Неделю моды глупостью.

Пока Лорен сосредоточенно занимается моим лицом, я пытаюсь вникнуть в то, как все это работает. Некоторое время назад мимо юркнула хмурая Виктория, кивнув в мою сторону. Она выглядит нездоровой и, по-моему, с неслабого похмелья.

Возвращается Дермот с блондинкой в свободном плаще от Burberry, и она подсаживается ко мне.

– Яна, красавица, – говорит Дермот, – это Алекс.

Девушка хватает меня за руку, встряхивает, и только тогда я всматриваюсь в ее лицо. Она совсем другая без выбеленной стрижки ежиком. Вот черт, это же… та самая Лекс, ни больше ни меньше.

– Боже мой, вы же…

Она улыбается и делает большие глаза.

– Ага. Не переживай, меня с другими волосами никто не узнает.

У нее чудесный аристократично-шотландский акцент, на каком говорят в Эдинбурге, – у нас в школе так разговаривал мистер Макфадден. Я и не знала, что Лекс – шотландка, да и голос ее вряд ли когда-то слышала. Сейчас волосы у нее рыжевато-светлые, небрежно забранные в хвост.

– Яна сегодня впервые участвует в показе, у меня. – Дермот массирует мне плечи, значит, я все-таки не слишком уж его обидела. – Разве она не прелесть?

Я чувствую, как заливаюсь краской.

– И какая! Изумительная! Тебе сколько лет, дитя?

– Почти семнадцать.

– Совсем малышка! Дермот, а ведь когда-то и мы были такими же молодыми, помнишь? Боже, я чувствую себя старухой.

– Алекс, хоть и на покое, решила вернуться, чтобы отпраздновать десятилетие Republic of Deen.

– Я тебя всему научу. – И она подмигивает мне.

– А вы на пенсии? – спрашиваю я.

– Мне тридцать два! – Она вздыхает. – Для модельного бизнеса я, считай, труп.

– Ох, шёрт знает, что ты городишь! Ты до сих пор богиня!

– Сейчас я в основном в театре играю. Недавно вот сыграла в «После мисс Джули» в «Янг Вик»[23]23
  Театр в Лондоне.


[Закрыть].

Никогда не слышала о таком.

– Ого, клево.

Нерешительно, с побитым видом к нам приближается Ричи.

– Дермот…

– О, шёрт, я так и знал. Что там?

– Клара… Опоздала на рейс в Нью-Йорке.

Дермот становится белее мела.

– Шё-орт.

– Все уже в порядке. В «Престиже» сказали, что она поспела на следующий рейс, ночной, и сразу из Хитроу приедет сюда.

В дверях вдруг возникает какая-то суматоха, и двое охранников – громилы не хуже Невероятного Халка – протискиваются через кулисы. Дермот и его сотрудники внезапно оживляются и бросаются навстречу новоприбывшей. Ее так обступили, что мне почти ничего не видно, но по ярко-красной шевелюре догадываюсь, что это Диду Гант. И что ее ведут в отдельную раздевалку. Ничего себе.

Она, кстати, не такая высокая, как все мы здесь. Интересно, разве знаменитости не должны быть такими же высокими, как мы, обычные модельки? Странно, я ведь понятия не имею, кто такие эта Диду или ее сестра Домино – не знаю даже, откуда они, – и все же знаю о них все. Будто вся их жизнь была загружена в мой мозг из «Инстаграма». У них семь миллионов подписчиков, и все глазеют, как сестрички рекламируют «чай от пухлого живота» и «тренажеры для талии».

– Пожалуйста, можно нам сашими и бекон из индейки для Диду? – кричит одна девочка на побегушках из Republic of Deen другой, и та проворно убегает.

Сашими и бекон из индейки? Офигенно. Индейка не имеет права чернить и позорить доброе имя бекона. Обернувшись к Виктории, которой делают прическу за соседним столиком, я выразительно закатываю глаза.

– Эта Диду есть реальная стерва. – Пожалуй, Виктория говорит громковато. – Она никогда не разговаривать с другими девушками.

Я радостно киваю: приятно посплетничать немного. Вокруг еще модели, не меньше пятнадцати, но различать их трудно, потому что все они по большей части неотличимы от Виктории. Вокруг звучит так много разных языков, что все сливается в неясный гул. Русские девушки жмутся друг к дружке, и все, непонятно почему, кажутся рассерженными. А в буфете по-прежнему еда остается почти нетронутой, кроме бананов, пакетиков жевательного мармелада и диетической колы.

После того как Лоурен накладывает на мои веки МНОГО синих и фиолетовых теней, за меня берется стилист. С этими тенями и румянцем цвета фуксии по всему лицу я выгляжу как трансвестит. Кто их поймет – мода, мать ее. На примерке меня фотографировали, и снимки теперь приклеены к штанге напольной вешалки, где висит мое барахло. У каждой модели по два выхода, по два лука[24]24
  Лук (англ. look) – целостный образ, который создается посредством правильно подобранной одежды, аксессуаров, прически, маникюра и макияжа.


[Закрыть]. У меня фиолетовое платье-металлик и брючный костюм из серой кожи. Я кайфую, потому что обувь у меня сегодня отличная: серебряные ботильоны с приспущенным голенищем и пронзительно-розовые штиблеты. Никаких высоченных каблуков. Поэтому я едва не плачу от радости.

Сзади раздается голос – нет, голосина, настоящий пароходный гудок!

– Ричи, крошка, можешь притащить мне шесть макнаггетсов и фри? И клубничный коктейль?

В своем паршивом бельишке телесного цвета я стыдливо съеживаюсь, но все же оглядываюсь и вижу, что надо мной возвышается Клара Киз. Красивая до невозможности. Ее волосы кое-как собраны в растрепанный хвост, одета в жеваный спортивный костюм с надписью «Киз любит Адидас» – и все равно великолепна.

Подбегает Дермот, чтобы поздороваться. Его облегчение можно буквально пощупать.

– Детка, милая, ты здесь!

– Прости, что опоздала. Все транспорт, пробки были сатанинские.

– Не волнуйся, все хорошо. Ты здесь. – Кажется, он сейчас расплачется от радости. – Давай начинать подготовку. Тебе чего-нибудь принести?

– Я отправила кого-то в «Макдак»…

Дермот уводит ее, а я, онемев, так и сижу на корточках. Только что я встретилась – ну, почти встретилась – с Кларой Киз. И даже с ней не сфоткалась. Такая вот засада.

Мы, кто насколько успел одеться, выходим на репетицию. Конечно, это не высшая математика. Мы идем вперед по правой стороне подиума и возвращаемся по левой. Надо быть полным дебилом, чтобы что-то сделать не так. Но я все равно дико волнуюсь. Три «Имодиума» в день – это вам не шутки.

Стремная крикливая тетка оповестит нас, когда подойдет моя очередь, так что все, что от меня сейчас требуется, это: а) быть готовой и б) пройти по прямой.

Дермот напоминает, чтобы в конце подиума я сделала паузу для фотографов, прежде чем возвращаться.

– Как ты? – спрашивает Ферди. Он сидит тихо, как мышка, в уголке. Я сжимаю его руку. Из-за занавеса слышно, как входит публика. Диджей включает музыку – для разогрева. Я чувствую себя так же, как в начальной школе, когда в последний раз выходила на сцену в рождественском спектакле. Я была рассказчиком. Красивые девочки играли Марию и ангела Гавриила. А умным девочкам приходилось читать текст с крошечного клочка золоченой бумаги. В решающий момент я вдруг остолбенела, и учительница стащила меня со сцены.

– Нервничаю так, что все время хочу пи́сать. Но я уж лучше потерплю и схожу в последнюю минуту, а то придется идти снова.

Ферди ухмыляется.

– Побалуй себя… сходи два раза.

– Готовность пять минут! – кричит стремная крикливая тетка.

– Блин, Ферди.

– Яна. Посмотри на меня. У тебя все получится.

Глубокий вдох, потом я пытаюсь выдохнуть из себя ужас. Я даже не могу поцеловать Ферди: боюсь размазать проклятый макияж.

– Я на секундочку…

Пройдя мимо стремной тетки, несусь в туалет. А войдя, слышу устрашающие звуки рвоты из соседней кабинки. Судя по всему, кто-то решил расстаться со своим обедом так шумно, что я вздрагиваю. Удручает, что стереотип о моделях, страдающих расстройствами пищевого поведения, верен. Ну, то есть, я длинная и худая от природы. И мне почему-то казалось, что другие девушки тоже. Я мою руки, и тут дверь кабинки открывается, оттуда выходит Клара Киз в золотистом парчовом комбинезоне и туалетной бумагой вытирает рот. Я спешу опустить глаза в слив раковины, но не успеваю, и Клара ловит на себе мой взгляд.

– Знаю, о чем ты подумала, – говорит она и тоже начинает мылить руки. – Но на самом деле я, кажется, зря вчера ела в Бруклине свиные ребрышки. Чувствую, они были тухлые. А уж макнаггетсы вдогонку – вообще ошибка.

Ее знаменитая кожа – которую часто сравнивают с шоколадом, хотя мне это сравнение всегда кажется немного расистским, – реально выглядит серой и немного влажной, несмотря на весь макияж. Вокруг глаз, там, где у меня пурпур, у нее золото-металлик.

– Как вы себя чувствуете? – спрашиваю я.

Она делает глубокие вдохи.

– Честно говоря, фигово. Только не говори никому, ладно?

– Конечно. Но почему? Если вы заболели…

Она морщит нос.

– Ты прелесть. Недавно в агентстве?

– Да.

– Совет новичку: не жалуйся и не ной. Просто приходи вовремя и улыбайся. – Она демонстрирует фальшивую бодрую улыбочку. – Именно поэтому я до сих пор еще на работе, после стольких лет. Не забывай об этом… как тебя, детка?

– Яна.

– Приятно познакомиться, Яна, я Клара.

– Я… я знаю. Я живу в Уинстенли…

У нее расширяются глаза.

– Да ладно! Горячий привет кварталу СВ-11! – Клара снова улыбается, на этот раз ослепительно. Я даже готова заплатить ей за фотографию. – Кстати, совет номер два: всегда представляйся, особенно если все знают, как тебя зовут.

– Понятно. – Я улыбаюсь, а сама не могу решиться посмотреть ей в глаза. Боюсь ослепнуть, как бывает, если посмотреть прямо на солнце. Это просто нереально. Я в сортире болтаю с самой Кларой Киз. И от нее не очень хорошо пахнет. Впрочем, она, кажется, славная. Немного позерка, но все равно симпатичная.

– И совет номер три: выцарапай свое имя на зарядке для телефона, а то эти сучки их воруют!

Я смеюсь.

– Идем, опоздаем на шоу. – Клара увлекает меня к выходу. – У тебя жвачки не найдется?

Вообще-то найдется.

– Ага, она там, у моего парня.

– Спасительница. Век не забуду, детка.

У меня нашлась жвачка для Клары Киз.

Свет гаснет.

По залу проносится ропот.

Начинает звучать музыка. Я пытаюсь понять, что за композиция – холодный электронный, с тяжелыми басами ремикс чего-то смутно знакомого. Мы столпились, как стадо. Я дико нервничаю. Некоторые девушки зевают – это тоже от нервов. Другие занимаются туфлями – кому-то они велики, кому-то малы.

Что это, бас-гитара или мой пульс в ушах?

Бууум бууум бууум.

Бах бах бах.

Блин, у меня голова идет кругом.

– Окей, Клара, – зовет Крикливая Тетка. – Пошла.

Стоявшая впереди очереди Клара выскакивает на помост. На короткий миг передо мной мелькает ее профиль, сполох золота – и вот она уже на подиуме, в лучах софитов. Длинные накладные волосы бьют по спине, как плетка. Очередь продвигается вперед. Я шестая. Первый выход в сером деловом костюме. Мне велено держать руки в карманах, так что не надо даже волноваться, куда их девать.

Вторая девушка, третья.

Все происходит слишком быстро. Крикливая Тетка через каждые тридцать секунд выкликает новую девушку.

Передо мной никого. Боже. Сердце рвется наружу из грудной клетки, как инопланетянин в «Инопланетянине». И сейчас я могу думать только об этом. Отлично.

– Яна. Пошла.

Иди же, бестолочь.

Я шагаю в круг света, и на миг он меня слепит. Чуть привыкнув к сверканию, я вижу Викторию впереди себя и Клару, которая как раз возвращается. Она подмигивает мне.

Просто пройди.

Сунув руки в карманы, я начинаю двигаться.

И вот тут я это ощущаю. Наконец.

Я больше никакая не Яна Новак из Уинстенли. Я… богиня. Стиснув зубы, я решительно шагаю вперед до конца подиума. Мой пульс попадает в ритм с басами.

Смутно я понимаю, что в переднем ряду – лица и смартфоны. Ходили слухи, что здесь известные актеры, поп-звезды и Анна Винтур, но я не вижу ничего, кроме айфонов. Впереди срабатывает ослепительная фотовспышка, вовремя напомнив мне остановиться и помедлить на краю подиума. Слова Сабы о том, что модели всегда кажутся «злыми, как черт», тоже помогают. Я останавливаюсь, мрачно смотрю на репортеров, как будто хочу порвать их в клочья, и шагаю назад. На обратном пути возникает искушение прибавить шагу и удрать, все ведь получилось, – но я иду за Викторией, поддерживая ритм до тех пор, пока не оказываюсь за задником с эмблемой Republic of Deen.

И тут же все ощущение полета и собственного достоинства улетает в форточку, потому что меня хватает за руку ассистентка:

– Бегом! Второй лук! Быстро!

Ее руки уже расстегивают пуговицу на жакете, а вторая пара рук возится с пуговицей на брюках.

– Девочки! Шевелитесь! – слышится другой голос.

Я летаю так, что ноги почти не касаются пола.

С меня снимают костюм. Здесь, за кулисами, все время мигают фотовспышки – а я без лифчика.

– Нельзя без этого? – раздраженно рычу я на бородатого фотографа, когда он снимает меня с голыми сиськами.

Не обращая внимания, он все равно снимает. Вспышки такие яркие, я вижу их даже с закрытыми глазами. Прикрывая одной рукой соски, я пытаюсь выбраться из брюк. А кто-то уже натягивает мне через голову металлическое фиолетовое платье.

Просто голова идет кругом.

Я нигде не вижу Ферди.

Куда он подевался?

Кто-то засовывает мою ногу в ботинок, чьи-то пальцы взъерошивают мне волосы, в нос тычут кисточкой для макияжа. Защелкивают серьги. Я получаю порцию лака для волос. Как будто в щупальцах гигантского кальмара – руки, руки, руки по всему телу.

– Яна, порядок. ПОШЛА. – Кто-то шлепает меня по заднице, направляя к подиуму.

Я снова в очереди. На этот раз ждать почти не приходится, через считаные секунды мой выход. Сейчас я на каблуках и потому, ступив в освещенный круг, слегка шатаюсь. Выровнявшись и мысленно ругнувшись, уверенно выхожу на подиум. Еще бы чуть-чуть и… Ох. Надо же одну ногу ставить перед другой.

Я вспоминаю: нужно просто опять вообразить себя крутой моделью.

Но врать себе даже не приходится: это и правда кайф.

Вдруг публика дружно ахает, вырвав меня из сна наяву. Я сделала что-то не так? Только теперь я вижу, что у одной девушки на подиуме подвернулась нога. Это азиатка с нежно-розовыми волосами, она кренится вперед. Неужели она собирается… Ага, уже. Она шатается, путается в собственных ногах и садится, перегородив ими подиум.

Черт.

Вот это называется упасть.

Девушка пытается встать, но сандалия с золотыми ремешками на шестидюймовом каблуке – какое же счастье, что меня не заставили их надеть, – не дается, крутится вокруг ноги.

Идущая впереди меня Виктория буквально перешагивает через нее, как через зверушку, погибшую под колесами. Под колесами моды. Подозреваю, это Дермот велел ей идти и ни на что не обращать внимания.

Бедная дурочка никак не может подняться. Барахтается прямо на пути у всех нас. Сейчас здесь будет куча-мала.

Нет, я так не могу. Не могу бросить ее тут в таком виде.

Поравнявшись с ней, я наклоняюсь и протягиваю руки. Бедная девушка совершенно помертвела от ужаса, но все же хватается за меня, и я помогаю ей подняться. Проблема, похоже, в том, что босоножка соскочила со ступни, но закреплена на лодыжке. Держась за мое плечо, она умудряется снова всунуть в нее ногу.

К моему удивлению, публика начинает аплодировать и выкрикивать что-то одобрительное.

Азиатка бормочет: «Спасибо» – и, собрав в кулак остатки достоинства, продолжает свой путь. Меня уже обогнала следующая девушка, но я решаю все равно пройти до конца подиума – нужно же, чтобы фотографы сделали снимки.

Сердце бьется так сильно – клянусь, слышно, как оно стучит по ребрам. Я вся как наэлектризованная. О походке и ногах и думать забыла. Принимаю позы, разворачиваюсь и шурую назад – а навстречу мне как раз выходит Лекс в ярко-синем пластиковом тренчкоте (ее финальный лук), и публика аплодирует стоя.

За кулисами девушку-азиатку обнимает Дермот – заметно, что он изрядно огорчен.

– Девушки! Строимся на финальный выход! – кричит издалека Стремная Тетка.

– Успокойся, малышка, все отлично! И не такое бывает! – приговаривает Дермот. Всхлипнув, девушка встает в ряд, и я замечаю, что она прихрамывает на подвернувшуюся ногу. Ого.

– Хлопаем, девушки! Все хлопают!

Мы выходим длинной процессией, аплодируя на ходу. Вытянутая модная гусеница, вышедшая на поклоны. Впереди идет Клара Киз. Когда мы, сделав круг, возвращаемся, на подиум выходят Дермот и Лекс, держась за руки, и зрители просто с ума сходят. Мне кажется, Дермот должен радоваться такому успеху.

И на этом все.

Дело сделано.

Как только я оказываюсь за кулисами, адреналин уходит, и тело становится ватным. Теперь, когда нервотрепка позади, я понимаю, что умираю от голода. Крикливая Тетка улыбается, но все равно орет:

– Все молодцы! Отлично!

Дермот, обхватив меня, как медведь, крепко прижимает к себе.

– Ты – спасительница наша, шёрт тебя возьми, ты это понимаешь?

Я так измучена, что даже ответить не могу. Только улыбаюсь.

– За мной должок, лапуля.

Меня обхватывает еще одна пара рук, и я еще до того, как вижу самого Ферди, узнаю запах кондиционера для белья, которым он пользуется.

– Ты справилась, – говорит он, когда я мешком повисаю на нем. – Ты это сделала.

Через некоторое время машина доставляет нас с Ферди в наш район. Войдя в дом, я обнаруживаю, что мама, папа и Милош дружно смотрят «Только ты»[25]25
  «Только ты» (англ. оригинал – Pointless) – британская телеигра, где участникам нужно угадать самый непопулярный из правильных ответов, чтобы пройти в финал и сорвать джекпот.


[Закрыть].

– Ой, привет, дочка, – говорит мама. – Я как раз собиралась тебе писать и спрашивать, успеешь ли ты домой к ужину.

– Нет, неправильно, – говорит Милош телевизору. – Ее не было ни в одном фильме по комиксам «Марвел».

Видимо, один из участников игры дал неправильный ответ.

– Как все прошло? – интересуется папа.

– Вообще-то, хорошо.

– Хорошо? Хорошо? В самом деле? – спрашивает мама.

– Ага. Я не упала. Наоборот, помогла одной девушке встать.

– Молодец, это очень хорошо с твоей стороны. Что мы будем – пиццу или колбаски? – говорит мама.

Мы все хотим пиццу.

– Ха! – вдруг замечает Милош. – Ну и размалевали тебя! Ты на клоуна похожа, сеструха.

– Спасибо. – Я обзываю его говнюком – беззвучно, одними губами, чтобы папа не придрался. Бегу к себе и в душе долго оттираю лицо губкой. Потом мою голову с шампунем, стараясь избавиться от косметики и лака.

После мытья, стоя на резиновом коврике, я чувствую, как дом наполняют ароматы сыра и теста.

– Яна! Все почти готово! – зовет снизу мама.

– Иду!

Я стираю с зеркала пар и вижу перед собой прежнюю Яну: нос как клюв, порозовевшая от мытья кожа, красные глаза, на крыле носа маленький желтый прыщик. Возвращение в реальность. И, откровенно говоря, я немного этим разочарована.