Текст книги "Свет без тени"

– Ранорасширитель!

Наоэ ввел ранорасширитель в крохотную ранку и зафиксировал правый край. Растянул отверстие влево. Теперь Норико крючками потянула мышцы вверх и вниз. Ей не требовалась команда Наоэ, она и так знала, что делать: их руки двигались в едином ритме.

В зияющей тридцатисантиметровой ране виднелись обнажившиеся внутренности Ёсидзо Исикуры, а он, ни о чем не ведая, спал крепким сном.

Некоторое время Наоэ изучающим взглядом смотрел на волнообразно сокращавшиеся кишки, затем решительно погрузил обтянутые перчатками пальцы в полость живота. Желудок, брыжейки, толстая кишка, задняя брюшная стенка… Чуткие пальцы Наоэ неустанно ощупывали, нажимали, проверяли… Вырезав увеличенный лимфатический узел, он отложил его в сторону, затем приподнял желудок, заглянул за него. Раздвинул кишечные петли, обнажил забрюшинное пространство и прощупал позвоночник.

Он всматривался так пристально, словно старался запомнить все навечно. Но глаза его были скорее глазами ученого, а не врача, стремящегося помочь больному, и плоть человеческая представала перед ними привычным объектом исследования.

…Когда Наоэ наконец поднял голову и вынул руки из брюшной полости, с момента начала операции прошло сорок минут. Было десять минут четвертого. За это время, не считая удаления двух лимфатических узлов, не было сделано ничего хотя бы отдаленно напоминающего настоящую операцию.

– Ясно. Зашиваем.

Внезапно Норико охватило странное чувство. «Столько копаться у человека в животе… Наверно, не так уж все ясно…» Однако вид у Наоэ был вполне удовлетворенный.

– Множественные метастазы… – пробормотал он себе под нос.

Норико был знаком этот термин. «Все поражено», – поняла она.

– Значит, ничего нельзя сделать?

– Месяца два – и конец.

– Неужели так плохо?..

– Поджелудочная вся в метастазах. – В глазах Наоэ светилась твердая уверенность. – Четвертый шелк.

Приняв от Норико иглодержатель, Наоэ быстро стянул края брюшины и принялся зашивать. Когда он наложил последний шов, было три часа двадцать минут. Резекция желудка длится час-полтора. Прошло еще слишком мало времени.

– Артериальное давление?

– В норме, – подал голос Кобаси, кинув взгляд на монитор.

– Все верно. Так и должно быть: потеря крови незначительная. – Наоэ с вымученной улыбкой отнял руки от живота Исикуры. Норико быстро подошла к нему сзади и развязала тесемки халата.

Наоэ повернулся к ней.

– Пускай еще с полчасика поспит здесь. Норико кивнула.

– И поставь ему капельницу. Достаточно пятипроцентной глюкозы.

– А это куда? – Норико подняла над столом пузырек из-под пенициллина, в котором лежали два удаленных лимфатических узла.

– Отправим на исследование.

Он взял у Норико пузырек и, отерев пот, мелкими бисеринками усыпавший лоб, ушел в ординаторскую.

Ёсидзо Исикура пришел в себя через час. Наоэ осматривал в амбулатории пациента, пострадавшего в автомобильной катастрофе. Такси, в котором он ехал, затормозило у светофора, и в этот момент сзади в него врезалась другая машина. От сильного толчка голова пассажира дернулась, и его пронзила острая боль. Сейчас он жаловался на тяжесть в голове и болезненные ощущения у основания шеи.

После беглого осмотра Наоэ направил его на рентген, а сам пошел в палату.

Лежавшего на кровати Исикуру было почти не видно под толстым одеялом. Услышав шаги Наоэ, он открыл глаза и приветливо заулыбался.

– Проснулись?

– Сэнсэй! Какое же вам спасибо.

Исикура говорил еще чуть с хрипотцой, но голос был бодрый.

Наоэ пощупал пульс, проверил капельницу. У кровати Исикуры сидели невестка и какая-то молоденькая девушка – судя по возрасту, внучка.

– Вы мне все вырезали, доктор?

– Кое-что удалить оказалось невозможно, но сам очаг ликвидировали.

Отвечая, Наоэ взял у Норико стетоскоп и приставил к груди Исикуры. Жадно выслушав Наоэ, Исикура закрыл глаза. В сердечных тонах изменений не было. Кобаси, час назад докладывая о состоянии больного, уже сообщал об этом. Собственно говоря, другого просто и быть не могло. Какие могут быть отклонения в совершенно здоровом сердце после такой «операции»? Отложив стетоскоп, Наоэ проверил у Исикуры белки глаз, попросил показать язык.

– Все хорошо, волноваться не о чем. Теперь вам нужно хорошенько поспать.

– Доктор, а когда мне можно будет есть рис? – нетерпеливо спросил Исикура.

– Дня через четыре разрешим кашу.

– Дня через четыре? Значит, целых четыре дня будет больно?..

– Придется потерпеть. Все-таки резекция желудка.

– А меня-то пугали: согласишься на операцию – умрешь. Я с самого начала знал, что все это чепуха. Говорил – пусть режут. И вышло по-моему! – Исикура торжествующе оглянулся на невестку. – Вон мне уже сколько лет, а я ничем по-настоящему не болел. Еще и с молодежью могу потягаться!

Наоэ улыбнулся.

– Когда мне разрешат ходить?

– Думаю, дней через десять.

Исикура устремил задумчивый взгляд в пустоту – видимо, считал про себя дни.

– А выпишут когда?

– Дедушка! – не выдержала невестка. – Вам нельзя столько разговаривать. Вы ослабеете.

– В феврале я уже выйду отсюда?

– Мне трудно загадывать так далеко.

– Да-да, конечно… – Исикура послушно кивнул.

– Отдыхайте. – Наоэ встал.

– Спасибо, доктор.

Женщины поклонились, а Исикура слегка приподнял голову от подушки.

На этаже, где находились палаты высшего класса, было очень чисто, стены сверкали белизной, в коридорах в кадочках росли каучуковые деревца и ананасы. Едва поспевая за Наоэ, Норико с тревогой спросила:

– Разве можно так обманывать человека?

– А что еще делать?

– И мы должны говорить ему то же самое?

– Естественно.

Наоэ шагал, засунув руки в карманы халата и глядя прямо перед собой.

В амбулатории его дожидался пациент. В истории болезни значилось: «тридцать пять лет», но на висках уже пробивалась седина, волосы заметно поредели, да и вообще он выглядел гораздо старше своего возраста.

– Где вы служите?

– В Токийском муниципалитете, – ответил мужчина, держась рукой за голову. Его звали Кувана.

– Значит, вы собирались…

– По делам, а потом назад, на работу. Рентгенотехник принес срочно проявленные снимки шейных позвонков Куваны и выставил их в ряд, прикрепив к рейке-держателю. Снимки были сделаны в разных проекциях: спереди, сбоку, при наклоне головы вперед и назад – всего шесть штук. Ни на одном из них Наоэ не нашел отклонений.

– Позвоночник цел.

Наоэ начал вписывать заключение в историю болезни. Кувана задумчиво изучал подсвечиваемые экраном контуры собственных костей. Над столбиком из семи громоздившихся друг на друга позвонков светилась большая тень – черепная коробка.

– В момент столкновения, когда голова резко откинулась назад, могли быть частично повреждены некоторые мелкие кровеносные сосуды и мышечные волокна. Это, вероятно, и вызывает головную боль и неприятные ощущения в основании шеи, но ни перелома, ни смещения позвонков у вас нет.

– Выходит, у меня просто растяжение шеи?

– По-научному это называется не так. Выражение «растяжение шеи» скорее определяет причину вашего недуга, но не само заболевание.

– А как это будет по-научному?

– Дисторзия связочного аппарата шейного отдела позвоночника.

Мужчина снова уставился на рентгеновские снимки. Над челюстью тянулся ряд зубов, среди них особенно выделялся один, металлический. Кувана осторожно потрогал шею.

– Иными словами, связки, соединяющие эти позвонки, временно ослабли, – пояснил Наоэ.

Внезапно отворилась дверь, и на пороге возник полицейский. За ним маячила фигура какого-то парня. Лицо полицейского показалось Наоэ знакомым. Это был тот самый дежурный, что три дня назад доставил в клинику пьяного.

– Что вы мне посоветуете, доктор? – спросил Кувана.

– У вас ничего страшного нет. Но боль пройдет через месяц, не раньше.

– В больницу ложиться не надо?

– Нет. Просто постарайтесь соблюдать пока полный покой. При этом заболевании боли нередко усиливаются на второй-третий день.

– А кости в порядке?

– Не волнуйтесь.

– Значит, кости целы… – сказал полицейский, обернувшись к стоявшему сзади парню.

– Это что, виновник аварии? – спросил Наоэ. При звуке его голоса парень испуганно поднял голову. – Адрес?

– Район Сэтагая, улица Сангэндзяя…

Парень оказался студентом второго курса университета.

– Как все это случилось?

– Влепился в такси на своей спортивной машине, – ответил за парня полицейский. – Такси-то ничего, только задний бампер поцарапан немножко, а у этого обе передние фары вдребезги.

– Со страховкой у тебя все в порядке?

Парень кивнул и отвел глаза в сторону. Норико записывала в историю болезни адрес и телефон.

– Пройдите на укол.

Кувана, еще раз кинув взгляд на парня в свитере, поплелся в процедурный кабинет.

Полицейский повернулся к парню.

– Обожди в приемной. Мне тут надо с доктором кое о чем потолковать.

Парень покорно вышел.

– Доктор, а как там тот пациент?.. Которого закрыли в уборной… Не дебоширит?

– Да нет.

– А дружки его больше не заявлялись?

– Кажется, приходили раз, но я их не видел.

– А то я боялся, что у вас могут быть неприятности.

– И правильно боялись.

– А? – Полицейский растерялся. – Что-нибудь случилось?

– Те тридцать тысяч, которые они внесли как задаток, уже на исходе.

При упоминании о деньгах полицейский пристыженно сник, словно это он не заплатил.

– На сколько еще хватит?

– Я вчера справлялся в канцелярии. Дня на два.

– Всего?!

– Его палата и без лечения стоит три тысячи иен в день, так что тридцать тысяч – это фактически ничто. Даже на то, чтобы сделать рентгеновский снимок, уже не хватит.

– Вы уж извините меня, доктор.

– Что проку в ваших извинениях?

– Не может быть, чтобы у его дружков не было денег…

– Я же сразу сказал: как только кончатся деньги, выписываю.

– А как он себя чувствует?

– Рана немного гноится… Ничего. Долечится амбулаторно.

Наоэ подошел к раковине и начал мыть руки.

Глава V

После пяти вечера уже начинало темнеть. Промозглый холодок осенних сумерек пронизывал до костей. Наоэ собирался домой. Завязав галстук, он подошел к окну ординаторской.

Под низким, занавешенным тучами небом тянулись бесконечные крыши домов, устремлялись ввысь огромные небоскребы. Словно прорастая из-под земли, один за другим замелькали бесчисленные огоньки, и, по мере того как их становилось все больше, густела тьма. Наоэ любил это время суток: когда сумерки медленно перетекают в ночь. Именно в этот час – на мгновенье – проявляется, словно нарисованное волшебными чернилами, истинное лицо города. Лицо, столь не похожее на дневное… «Вот так же пробуждается в человеке его второе, скрытое "я"», – подумал Наоэ, любуясь вечерним городом. Странное сравнение… Но оно почему-то испугало его. Рядом нескончаемым потоком текли машины, шли люди, а с высоты огромных зданий город, должно быть, казался застывшим и безмолвным…

В дверь постучали. Наоэ оторвался от окна.

– Войдите.

В комнату несмело вошла дочь главного врача, Микико.

– Вы еще не ушли? Микико слегка запыхалась.

– А что случилось?

– Пожалуйста, если не очень торопитесь, загляните перед уходом в канцелярию. Там вас ждут.

– Ваш отец?

– Нет, мама.

Микико взглянула на Наоэ в упор.

Он кивнул, надел пиджак и перекинул через руку пальто. Микико безмолвно дожидалась у дверей.

– Ну, пошли?

Микико распахнула дверь и первой шагнула в коридор. Мимо прошла уборщица. Заметив Наоэ и Микико, она почтительно поклонилась.

Канцелярия находилась на том же этаже, что и ординаторская. Здание было построено буквой «П», и для того, чтобы попасть в канцелярию, нужно было пройти по коридору и завернуть за угол. Одной стеной канцелярия выходила на лестничную клетку. Дойдя до лестницы, Микико остановилась.

– До свидания.

– Домой?

– Нет, сегодня у меня занятия икебаны. Мне непременно надо там быть.

На Микико был белый плащ с поясом, на шее голубая косынка, в руках молодежная складная сумочка.

– Тогда до завтра?

– Нет, подождите, пожалуйста… Наоэ обернулся.

– Как вы относитесь к балету?

– Гм… К танцам?

– Да. В конце этого месяца начинаются гастроли…

– Ты будешь выступать?

Наоэ только сейчас вспомнил, что Микико занимается балетом.

– Нет. На этот раз выступает не наша школа. Балетная труппа «Тото». Если я… Если вы не возражаете… У меня есть билеты.

– Когда спектакль?

– Двадцать девятого и тридцатого – два дня подряд.

Голос у Микико от волнения слегка охрип, она запиналась.

– Твердо обещать не могу, но думаю, что пойду.

– Так я отложу для вас билет? А если у вас появятся какие-нибудь дела и вы передумаете, предупредите пожалуйста.

Она повернулась и, словно спасаясь от кого-то, стремительно побежала вниз по лестнице.

В комнате сидели Рицуко и работавшая в канцелярии молодая женщина.

– Простите, что задержала вас. Вы, верно, уже собирались домой? – Рицуко сложила лежавшие перед ней бумаги и усадила Наоэ на диван. – Надеюсь, я не отрываю вас от важных дел?

– Да нет.

Рицуко подошла к стоявшему в углу комнаты шкафчику.

– Чай? Кофе?

– Все равно.

– А может, пиво или виски?

– Прошу вас, не беспокойтесь.

– Рабочий день закончился. Можно позволить себе немного выпить.

Она достала из холодильника пиво, сняла с полки бутылку виски и бокалы и поставила их на столике перед Наоэ.

– Чем-нибудь закусите? Может, сыру? Наоэ замялся.

– Ну тогда сасими.[6]6
  Сасими – кушанье из сырой рыбы.


[Закрыть] Мураками-сан, – повернулась она к женщине, – будьте любезны, позвоните в «Тамадзуси», попросите срочно принести нам сасими.

– На сколько человек?

– На одного. Пусть сделают ассорти: понемногу всего самого вкусного.

– Право, к чему такое беспокойство, – снова сказал Наоэ.

Рицуко села напротив, наполнила его бокал пивом. Был уже шестой час, управляющий и вторая конторщица ушли домой.

– Придется немного подождать. Минут десять.

– Конечно. Благодарю вас.

Ясуко Мураками навела порядок у себя на столе, открыла шкаф и начала одеваться.

– А где главврач? Чем он занят сегодня? – поинтересовался Наоэ.

– У него заседание в правлении Ассоциации врачей.

– Все в заботах…

– Он с удовольствием сам себе ищет забот, – передернула плечами Рицуко. – И сегодня вечером не преминет куда-нибудь улизнуть.

– Слишком много у него дел…

– Ничего. Если хватает сил развлекаться, значит, здоровье есть! – Рицуко рассмеялась.

– Так я пойду? – спросила Мураками.

– Не забудьте. Эти бумаги необходимо подготовить к завтрашнему дню, – напомнила, прощаясь, Рицуко.

– Конечно, я взяла их с собой.

Мураками поклонилась и вышла из комнаты. Проводив ее взглядом, Наоэ поднял бокал.

– Может, и мне выпить с вами?

– Разве вы пьете?

– Совсем мало. У меня уже от двух рюмок голова идет кругом.

Рицуко снова наполнила бокал Наоэ и, чуть-чуть плеснув себе, пригубила.

Немного неживое, но красивое узкое лицо… Пожалуй, не дашь сорока восьми лет. Медсестры сплетничали: в молодости главный врач на коленях умолял Рицуко стать его женой. Теперь, конечно, молодость ушла, но следы былой красоты остались.

– А может, все-таки виски, сэнсэй? Позвольте за вами поухаживать.

Рицуко достала чистый бокал, положила в него лед, налила виски.

– Мой супруг всегда разбавляет виски водой.

– Не надо.

Наоэ выпил залпом. Он любил это ощущение – обжигающе горячей волны, медленно стекающей по пищеводу в желудок. В эти мгновения в мозгу Наоэ неизменно возникала одна и та же картина: ярко-алая влажная слизистая оболочка постепенно чернеет, обугливается…

– Извините, что заставил вас ждать… На пороге стоял посыльный из ресторана. На продолговатом блюде лежали красиво украшенные ломтики ассорти.

– Соевого соусу?

Рицуко убрала пепельницу и поставила на стол блюдо с сасими.

Наоэ предпочитал пить виски не закусывая. Ему было достаточно соленых орешков, а если не было и их – просто запивал водой. Как правило, так и бывало, когда он в одиночестве сидел вечерами в своей холостяцкой квартире.

– Вы не любите рыбу?

– Почему же? Люблю.

– Вы, кажется, родились на Хоккайдо?

– В Саппоро.

– Хоккайдо богат рыбой.

– Это верно. Я вообще больше люблю рыбу северных широт. Может, оттого, что я привык к ней с детства. Мне кажется, там она вкуснее, дольше сохраняет свежесть.

Наоэ подцепил палочками ломтик тунца.

– У вас в Саппоро есть родственники?

– Мать.

– Она живет одна?

– С моим младшим братом и замужней старшей сестрой.

– Вам, доктор, тоже надо поскорее жениться.

Наоэ молча допил виски. Он пил крупными глотками, но медленно, стараясь продлить удовольствие. Острота ощущения от стекающего по горлу огненного сгустка уже немного притупилась.

– Я все думаю, не посватать ли вас… Рука Наоэ, державшая бокал, застыла.

– Не хотите? Такой интересный мужчина – и один! Просто жаль. У меня есть на примете одна чудесная девушка. Может, встретитесь с ней, посмотрите?

– Нет.

Ответ Наоэ прозвучал грубо.

– Жаль… – разочарованно протянула Рицуко. – А она бы с удовольствием.

Наоэ упорно молчал.

– Закончила университет К., отделение английской литературы. Ей двадцать шесть. Конечно, возраст… Но такая хорошенькая! И выглядит очень юно. Отец у нее ревизор в банке Т. Она в семье единственная дочка, и родители на нее не надышатся. Когда отца послали работать в лондонский филиал банка, жена осталась дома, а дочку он взял с собой, потому и засиделась в невестах. – От выпитого пива глаза Рицуко блестели. – Жила за границей, а совсем не зазналась. Скромная, чуткая… Просто прелесть. Я с ней лично знакома: она иногда заходит к нашей Микико.

Лицо Наоэ оставалось неподвижным, как маска; было непонятно, слушает он или нет.

– Мы с мужем на днях говорили об этом. И решили, что она очень бы вам подошла.

Рицуко вопросительно подняла на Наоэ глаза.

– Ну хоть на фотографию взгляните.

– Не надо.

– Я же прошу просто посмотреть!

Она встала, выдвинула ящик стола и вытащила из него белый бумажный пакет.

– Вот она.

Рицуко протянула Наоэ фотографию. Снимки были сделаны словно специально для показа женихам: на одном – девушка в кимоно, на другом – она же, но в европейской одежде.

Девушка в кимоно стояла на фоне соответствующего костюму пейзажа. Девушка в европейском платье непринужденно сидела на лужайке. Оба снимка были цветными. Рицуко не преувеличивала – она действительно была изящной и миловидной.

– Ну как?

Наоэ вернул Рицуко фотографии.

– Не понравилась?

– Дело не в этом. Просто мне она не нужна.

– А по-моему, девушка замечательная!

Рицуко еще раз с сожалением взглянула на снимки.

Наоэ молча глотнул виски.

– Почему же вы не хотите жениться? Наоэ пожал плечами.

– Особых причин нет…

– Вот и я так считаю.

– Просто я очень занят. Это, пожалуй, единственная причина.

Наоэ потушил сигарету.

– Вы спешите?

– Я не к тому.

– Хорошо, когда можно посидеть, поговорить, никуда не торопясь. Правда?

В комнате было уютно и спокойно. Даже не верилось, что они в больнице.

– Ах, сэнсэй, – вздохнула Рицуко. – Вы такой странный…

– Возможно.

– Не «возможно», а просто ужас! – Рицуко захмелела и держалась слегка фамильярно. – Может, вам нравится другая?

– Нет.

– Неужели? В это трудно поверить. Наоэ промолчал.

– Тогда почему вы отказываетесь жениться на этой девушке?

После неудачного сватовства Рицуко разозлилась. Ей вдруг очень захотелось уколоть этого непонятного, замкнутого человека.

– Вам-то, сэнсэй, что… А вот подружку вашу жаль! Наоэ нахмурился.

– Если вам нечего мне больше сказать, разрешите откланяться.

– Но вы же говорили, что никуда не торопитесь. Наоэ положил пачку сигарет в карман.

– У меня к вам есть разговор. Я не обманываю. – Рицуко протянула к Наоэ свои изящные белые руки. – Профессиональный разговор. Не уходите, пожалуйста.

Наоэ откинулся на спинку дивана и взглянул на Рицуко. Резкие черты ее лица смягчились – возможно, от действия алкоголя.

– Последнее время у меня очень болит поясница. – Рицуко приложила руку к спине. – Когда я нагибаюсь вперед, вот так, меня просто пронзает. И когда я кланяюсь или берусь за пылесос…

– Давно это у вас?

– Уже больше недели. Я переставляла дома цветочный горшок – и вдруг такая боль в спине! Вот с тех пор…

– Раньше с вами такого не случалось?

– Было раза два-три. Я пожаловалась мужу, но он сказал, что это обыкновенный прострел и, если полежать денька три в постели, все пройдет само. Даже толком осмотреть меня не захотел.

Не выпуская из рук бокала, Наоэ перевел глаза на талию Рицуко. Немного полновата, но плечи и грудь еще хороши. Чуть расплывшаяся фигура – полная противоположность тоненькой фигурке дочери – даже придавала Рицуко своеобразную прелесть.

– Но уже прошла неделя, а мне нисколько не лучше.

– Пальцы ног не немеют?

– Как это? – Рицуко удивленно посмотрела на Наоэ.

– У вас не бывает иногда такого ощущения, будто они чужие? Или будто вы прикасаетесь к ним через бумагу?

– Вообще-то… кажется, бывает…

Рицуко, как бы проверяя, потрогала кончиками пальцев ногу.

– В голень не отдает?

– Иногда. Особенно слева.

Наоэ допил виски и сложил руки на груди.

– Я принимаю алинамин и какие-то красные шарики, но никакого толку.

– А от них и не может быть толку. Лекарства тут не помогут.

– Неужели? – ахнула Рицуко.

– Правда, без снимка я не могу утверждать… Я ведь даже не осмотрел вас.

– Но как вы думаете, что у меня?

– Первое, что приходит на ум, – межпозвоночная грыжа.

– Это еще что такое?

– Позвонки сместились и ущемили нерв.

– Это лечится?

– Конечно.

– И что же вы посоветуете?

– Если это просто люмбаго, то боль действительно пройдет сама. Надо только спать, подтянув колени к груди. А если все-таки нерв ущемлен, но незначительно, можно ограничиться корсетом. А вот когда боль отдает в голень, необходимо хирургическое вмешательство.

– Операция?.. – Рицуко изменилась в лице.

– Ничего страшного, операция несложная.

– Нет, я боюсь!

– А в общем, я не могу сказать ничего определенного, пока вас не осмотрю.

– Так осмотрите!.. Как вы думаете, отчего это могло случиться?

– От возраста.

Наоэ окинул Рицуко профессиональным взглядом. На мгновение лицо Рицуко неприязненно исказилось, но она быстро овладела собой, только слегка нахмурилась.

– Какие ужасные вещи вы говорите!

– Я сейчас говорю как медик.

– Ну, знаете! Когда слышишь, что все дело в возрасте, то и в самом деле начинаешь казаться себе старушкой.

– Расцвет человеческого организма приходится на семнадцать-восемнадцать лет, после двадцати уже начинается старение. С годами человек изнашивается, и с этим ничего нельзя поделать.

– Выходит, дальше будет все хуже и хуже?

– Разумеется.

Наоэ поддел палочками аваби.[7]7
  Аваби – морское ушко, съедобный моллюск.


[Закрыть]

– Что же будет, когда я стану совсем дряхлой?! – Рицуко в притворном ужасе приложила руки к порозовевшим щекам.

– Для своего возраста вы еще очень хороши.

– Для своего возраста?!

– Да. Знаете, обычно говорят, что каждый выглядит на свой возраст. Но о вас этого не скажешь. Вы выглядите гораздо моложе.

– Благодарю. – Рицуко театрально склонила голову.

– В двадцать лет многие красивы. С биологической точки зрения этот возраст наиболее благоприятен, так что быть красивой в двадцать – это естественно. А в тридцать, сорок наступает увядание. И это тоже закономерно. Что проку хвалить то, что естественно?..

Рицуко внимательно слушала.

– …Но если женщина продолжает оставаться молодой и красивой и в тридцать и в сорок лет, это необычно. Когда же она красива и в пятьдесят – это удивительно. Вот тогда ее действительно стоит превозносить.

– Вы хотите сказать, что я необычна?

– Да, вы незаурядны.

– Никак не могу понять – радоваться мне или плакать от ваших комплиментов…

Рицуко явно впервые слышала о себе подобное. Она была избалована поклонением: «какая красавица!», «какая молодая!». Наоэ же был весьма далек от лести. Он смотрел на нее трезвым взглядом врача, воспринимавшего человека как биологическую машину. И привкус неудовлетворенности, таившейся в его похвале, был рожден именно этим.

Рицуко снова подлила Наоэ виски.

– Благодарю. На сегодня хватит.

– Нет-нет, вы же говорили, что сегодня не заняты.

– Как-то неловко. Здесь, в клинике…

– Что вы, какая чепуха! Признаться, я ужасно люблю поболтать иногда с нашими врачами. Все такие разные!

– Вот как?

– Да. Мне и с вами давно хотелось поговорить. Но вы такой знаменитый, я никак не могла решиться.

Наоэ закурил.

– Вы-то, наверное, предпочли бы выпить в другом месте? – Рицуко подняла на Наоэ глаза.

– Пожалуй.

– Что же, по крайней мере вы откровенны, – уязвленно проговорила Рицуко и почти с отчаянием допила до дна. – А где же вы предпочитаете развлекаться?

– О, в самых разных местах.

– Вероятно, там, где есть красивые женщины?..

– Лучше, когда они есть, чем когда их нет. Наоэ стряхнул пепел.

– Возьмите меня с собой, – попросила Рицуко. – Хоть разочек.

– Почему бы вам не пойти с вашим мужем?

– Он не хочет брать меня с собой.

– Я его вполне понимаю.

Рицуко смотрела на Наоэ с негодованием. Поболтав в бокале кусочки льда, он одним глотком допил содержимое. В наступившем молчании повисла гнетущая, непривычная для клиники тишина, нарушаемая лишь негромким журчанием воды в трубах.

– Вы очень жестоки со мной, – наконец проговорила Рицуко, словно пытаясь разрушить эту звенящую тишину. – И от невесты вы отказались… Да-а, видно, стареющая женщина даже в свахи не годится. – Она глубоко вздохнула. – Кстати, сэнсэй, у вас нет на примете подходящего жениха для Микико?

Наоэ пробормотал что-то невнятное.

– Ей уже двадцать три, но она совершенно не интересуется такими вещами. Может, вы знаете какого-нибудь приличного молодого человека в университете?

– Я почти не знаком с молодежью.

– Сын у нас медицину терпеть не может. Занялся экономикой. А нам нужно, чтобы в семье был еще один врач, так что выбор женихов для Микико очень ограничен.

– Но ведь врачей хоть пруд пруди!

– Оказывается, нет.

– А что вы думаете о Кобаси? Очень способный, приятный молодой человек.

– У него уже есть девушка.

– Да?

– А вы и не знали?

– Нет.

– Но только между нами. – Рицуко оглянулась и понизила голос. – Акико Такаги.

Акико Такаги был двадцать один год. Она работала медсестрой в гинекологическом кабинете. В клинике не было своего гинеколога, но два раза в неделю прием вел приходящий врач Мурасэ, и тогда Акико ассистировала ему. В остальные дни она помогала в хирургическом кабинете. В прошлом году Акико повысили, перевели из стажеров в медсестры. Девушка была весьма расторопной и сообразительной.

– Акико работает у нас в клинике, так что кандидатура Кобаси исключается.

– А что думает сама Микико?

– Не понимаю я этих современных девушек. Все время твержу ей: «Если у тебя есть парень, приведи его домой, познакомь с нами». А она и слушать не желает. А когда я предлагаю устроить смотрины, начинает злиться и убегает.

Наоэ задумчиво смотрел на занавешенное окно.

– Так не забудьте, пожалуйста, про мою просьбу.

– Боюсь, вам не следует слишком рассчитывать на меня.

– Наверное, кроме меня, это вообще никого не тревожит…

– Разрешите откланяться. Наоэ встал.

– Все-таки уходите… – вздохнула Рицуко.

– Я и так уже слишком много выпил. Пойду.

– Туда, где красивые женщины?

– Спасибо за угощение. Наоэ открыл дверь в коридор.